Текст книги "Дьявол знает, что ты мертв"

Мы так и поддерживали разговор ни о чем, пока не добрались до ее дома и не поднялись в квартиру.

– Хочу налить себе выпить, – заявила она. – Почти отвыкла от алкоголя за время беременности, но сейчас ничто не мешает, так ведь? Думаю, отдам предпочтение виски. А что будете вы?

– Я бы выпил еще того кофе, если остался.

– Вы не употребляете спиртного вообще?

– Когда-то употреблял.

Она задумалась над моим ответом, хотела что-то сказать, но промолчала. Ушла в кухню и вернулась с чашкой кофе для меня и с виду очень сильно разбавленным содовой виски для себя. Мы выбрали себе по отдельному дивану, уселись и еще раз обсудили то, что сделали в конторе на Корт-стрит. Дрю не хотел брать наличные, объяснил я, потому что с ними у адвоката легко могут возникнуть проблемы. Несколько его коллег попали в беду, когда согласились взять гонорары наличными деньгами от подзащитных торговцев наркотиками. Против них выдвинули обвинение в отмывании денег, и некоторые были наказаны, хотя в итоге суды вынесли оправдательные приговоры их клиентам.

– Вы думаете, Глен был замешен в торговле наркотиками?

– Кто знает? – ответил я. – В данный момент не известно, чем, черт побери, он вообще занимался, но деньги, похоже, добыты не совсем легальным путем. Так или иначе. В самом лучшем случае это доходы, с которых не уплачены налоги. И они так и останутся в этом статусе, потому что Дрю тоже не сможет внести их в свои бухгалтерские книги и положить на счет в банке, не объяснив их происхождения. Ему придется хранить их, никак не оформив.

– А я-то привыкла считать, что всем нравится получать черный нал.

– Далеко не всем и не всегда. В случае с Дрю любую выгоду от неуплаты налогов перевесит тот факт, что он пойдет на нарушение закона. А главное – по меньшей мере два человека будут знать об этом.

– И эти люди…

– Мы с вами. Он, конечно, не верит, что мы сдадим его властям. В противном случае он не взял бы даже этих наличных, но, заметьте, он все равно подстраховался, заставив и меня взять деньги в своем присутствии. Теперь мои руки не чище, чем у него. Кстати, могу вам вернуть эти пять тысяч, если хотите.

– Зачем?

– Просто потому, что это крупная сумма.

– Но я собиралась выбросить вообще все в окно своей квартиры. Или вы уже забыли об этом?

– Вы бы этого не сделали.

– Нет, но желание было сильным. Я еще несколько дней назад не подозревала о существовании этих денег. Но с тех пор как нашла их, места себе не находила от страха, что кто-то может за ними прийти и убить меня при этом. А сейчас появился шанс, что я, быть может, сумею сохранить хотя бы часть для себя, но в любом случае могу больше ни о чем не волноваться. Так что если одна пачка из той массы достанется вам, а другая – юристу из Бруклина, то какая мне разница?

Закончив столь пространную тираду, она основательно приложилась к бокалу. И это вызвало во мне вспышку сенсорной памяти – чуть отдающий лекарством вкус виски, охлажденного кубиками льда, разбавленного содовой. Даже почудилось пощипывание на кончике языка от виски и пузырьков содовой. И вот дьявольщина! Показалось, что я смутно слышу откуда-то издалека звуки музыки. По-моему, это был Брубек. Или Чико Хэмилтон. Или это Чет Бейкер исполнял соло на трубе, а потом опустил инструмент и запел голосом таким же жидким, как напиток Лайзы, таким же сладким, как мое воспоминание.

– Мне нужно сделать пару звонков.

– Хорошо, – сказала она. – Хотите воспользоваться телефоном в спальне? Если есть секреты.

– Нет, можно и отсюда.

Сначала я позвонил Элейн.

– У меня выдался долгий день, – сказал я, – и он еще не закончился.

– Хочешь отменить нашу встречу?

– Нет, не хочу. У меня есть еще пара дел. Потом я бы заехал домой, принял душ и прилег на полчаса. Что, если я приеду около восьми? Мы можем поесть в том маленьком ресторанчике за углом.

– В каком ресторанчике? Они за каждым углом.

– Выбирай сама.

– Идет, – ответила она. – Так, значит, в восемь?

– В восемь.

Я дал отбой и связался с Ти-Джеем, выстучав после сигнала номер Лайзы.

– Приятель с пейджером, – объяснил я ей. – Он, вероятно, перезвонит прямо сейчас. Когда раздастся звонок, одному из нас нужно будет сразу снять трубку, не дав включиться автоответчику.

– Отвечайте на звонки сами, Мэтт. Мне не хочется никого слышать. Если позвонят не вам, просто скажите, что ошиблись номером.

– А они не станут перезванивать в таком случае?

– Да пошли они! – сказала она и хихикнула. – Как же давно я не выпивала. Вот почему меня сразу пробрал алкоголь. Вы разговаривал с Элейн?

– Да.

– Она мне нравится.

– Мне тоже.

– Мне жарко, – заявила вдруг она и поднялась. – Вот в чем проблема, если окно выходит на запад. Ближе к вечеру становится жарко. Этим летом мне приходилось закрывать жалюзи после полудня, чтобы солнце не успевало нагревать воздух быстрее, чем его охлаждает кондиционер. Но потом нужно было не забыть открыть их перед закатом. – Она сняла блейзер и повесила на спинку кресла. – Вы сможете остаться у меня до заката, Мэтт?

– Боюсь, не смогу.

– Тогда у нас есть видеокамера. Я могу направить ее прямо на окно и записать закат для вас. О черт, я снова это сделала!

– Что именно?

– Сказала «у нас» вместо «у меня». У меня есть камера. Но ведь невозможно записать закат, верно? Его надо видеть живьем, своими глазами. Хотя ведь есть же видео из аквариума. Вы когда-нибудь смотрели его?

– Нет, только что-то слышал.

– А Глен однажды взял в прокате кассету, чтобы понять, как это выглядит. И вы не поверите, но эффект оказался потрясающим. Мы готовы были поклясться, что у нас в телевизоре плавают живые рыбки. Он действительно превратился в аквариум. А знаете, что еще они могли бы сделать?

– Что же?

– Представьте себе огромный телеэкран, – пустилась в объяснения она, – который ты вешаешь на стену, где вообще нет окна, или оно выходит во внутренний двор без всякого вида. Тогда можно было бы продавать записи закатов, и это выглядело бы, как если бы ты наблюдал его в свое окно, только еще лучше, потому что ты мог бы устраивать себе закаты в любое время суток. Скажем, наблюдаешь роскошный закат в два часа ночи. Вам не кажется, что это блестящая идея?

– Да, идея хороша.

– Я тоже так думаю. Знаете, чего мне сейчас хочется, Мэтт?

– Чего?

Зазвонил телефон.

– Хочется, чтобы вы ответили на проклятый звонок, – сказала она.

Это был Ти-Джей, начавший с жалоб, что не может меня поймать на телефоне весь день.

– Я нашел ее, – сообщил он, – а потом снова потерял.

– Свидетельницу?

– Она видела, как все произошло, – сказал Ти-Джей. – Но только из нее слова клещами не вытянешь. Она застенчива, как малолетнее дитя.

– Как ее зовут?

– Мы же на телефоне, глупый ты пони! Не стоит называть имен. А имя, которым она назвалась, это все равно наверняка уличная кликуха. Имя девичье, так что сразу ясно, что оно у нее не с рождения.

– Стало быть, транссексуал?

– ТС – так она сама себя называет. А я всегда думал, что это сокращение означает что-то другое. Я ей говорю: ты Ти-Эс, а я Ти-Джей. Может, мы с тобой родственники? Да, отвечает, однояйцевые близнецы без яиц.

– Она проститутка?

– Да, разыгрывает из себя девочку. Я торчал около нее, сколько смог, и все время пытался дозвониться до тебя. Однажды ты послал сигнал, но, как назло, у меня рядом не оказалось автомата. Пока нашел, а номер уже занят. Потом прорвался, но ответил чувак, который по-английски почти ни хрена не мог понять. Я ему говорю: какого лешего, приятель, ты снимаешь трубку, если звонят не тебе? Он там, наверное, до сих пор врубиться не может, в чем суть.

– Ты считаешь ее свидетельницей. Что конкретно она видела?

– Видела двух мужчин, о которых мы толковали прежде.

– Глена и Джорджа?

– Думаешь, по телефону безопасно? Да, этих двоих.

– Она видела, как стреляли?

– Говорит, что нет. Смотрела в ту сторону до стрельбы и уже после. Один лежал, а второй вроде бы шарил у него по карманам.

– Или просто наклонился, чтобы собрать гильзы?

– Где были мои мозги? Об этом я не спросил. Тебе надо самому задать ей все важные вопросы. У тебя их, должно быть, еще целая прорва?

– Да уж, немало, – ответил я. – Где она сейчас?

– Ушла, как рыбка с крючка. Якобы у нее назначен прием у доктора на четыре, а со мной ехать – ни в какую. «Думаю, Ти-Джей, ты найдешь себе пока занятие повеселее». Я попытался проследить за ней.

– Проследить?

– Конечно. Разве не все детективы так поступают? Только тебе придется дать мне несколько уроков. Потому что у меня ничего не вышло.

– Это дело не самое простое.

– Я спустился за ней в подземку, но только ее поезд ушел раньше, чем я успел в него заскочить. Я даже перепрыгнул через турникет, но все равно опоздал, и ко мне тут же привязался козел, разоравшийся, что я не оплатил проезд. Я, говорит, имею право совершить гражданский арест и сдать тебя полиции. Ох, и послал же я его вместе с гражданским арестом на всем известные четыре буквы, – вздохнул он, – но я потерял ее след.

– Сможешь снова разыскать ее?

– Надеюсь, смогу. Я ведь даже дал ей номер своего пейджера. Просил просигналить, когда разберется с медициной. Если не прорежется, буду ловить ее у Капитана.

– Она работает в том парке?

– У нее рабочее место по всей длине авеню. Но бывает, что перебирается на Вест-стрит в Виллидж. Ей не приходится вкалывать так много, как остальным, потому что у нее нет сутенера, и на кокаин она не подсела.

– Значит, подсела на что-то еще. У каждого свои слабости. Какая у нее?

– Думаю, она подсела на докторов, – ответил он. – Откладывает деньги то на процедуру, то на операцию. Ты не представляешь, что способны сотворить с человеком нынешние медики, если он сдуру пожелает этого. Свихнуться можно!

– В кинофильмах, – заметил я, – проститутки тоже все время откладывают деньги на операции, но только оказывается, что это для парализованного братика или очень больной сестрички.

– Это тебе не кино, – сказал он. – Все изменилось, и жизнь совсем иная.

Я предупредил Ти-Джея, что пробуду на том же телефонном номере еще минут пятнадцать – двадцать. Потом недолго меня можно будет застать в отеле, а позже – у Элейн. Но я включу переадресацию звонков перед уходом из гостиницы, так что обычный номер сгодится на весь вечер. Звони в любое время, сказал я ему. Даже совсем поздно ночью.

Силуэт фигуры Лайзы отчетливо вырисовывался на фоне окна, и контуры ее тела стали видны во всей красе, прежде полускрытые блейзером. Мой взгляд помимо воли задержался на груди и бедрах. Она сказала:

– Я слышала, вы собираетесь оставаться у меня еще всего двадцать минут.

– Если вы не возражаете?

– Разумеется, не возражаю. Вы разговаривали с информатором? Есть что-то важное по делу? Почему вы улыбаетесь?

– Пусть вас не смущает моя улыбка, но я разговаривал всего лишь с подростком, который выполняет мои поручения. Его не назовешь информатором, хотя есть пара настоящих информаторов, с которыми мне необходимо поговорить.

С моим другом Дэнни Бой Беллом, к примеру.

– Но мальчишка сумел найти свидетеля стрельбы или по крайней мере ее финальной стадии. Это можно считать важной информацией по делу? Едва ли действительно важной, но мне надо выяснить, что она видела или думает, что видела, оценив степень надежности показаний.

– Значит, это женщина?

– Не совсем. И что бы я ни узнал от свидетеля, это наверняка несопоставимо с теми новостями, которыми со мной поделились этим утром в издательстве «Уоддел энд Йонт».

– Да, вы упомянули, что побывали там. Но не рассказали, что удалось выяснить.

И за отведенные мне двадцать минут плюс еще пять или десять я поведал ей то, что сообщила мне Элеонора Йонт, сравнив эти сведения с жизнеописанием мужа по версии самой Лайзы Хольцман. Мне пришлось задать ей немало вопросов, заполнив несколько страниц в блокноте, а между делом она сходила на кухню и вернулась с новой порцией виски. Мне показалось, что на этот раз напиток выглядел темнее, чем прежде, но, возможно, то была просто игра света в бокале. Уже наступало время начинать любоваться закатом.

Я поднялся с дивана и сказал, что мне пора уезжать.

– Знаю, – откликнулась она. – Вы встречаетесь с Элейн в восемь и ужинаете в ресторанчике за углом.

– А вы ничего не упустили.

– Но я же предлагала вам уединиться в спальне, – заметила она, и фраза повисла в воздухе. – Но сначала вы заедете в отель и примете душ. – Она вытянула руку, прикоснулась к моей щеке и провела пальцем вверх по ней. – Вам, вероятно, не помешает и побриться тоже.

– Вероятно.

– А я поставлю кресло поближе к окну и стану наблюдать, как заходит солнце. Жаль, что в одиночестве.

Я промолчал, и она, взяв меня за руку, проводила до двери. Ее бедро терлось о мое, я ощущал исходивший от нее запах виски и слегка хвойный аромат туалетной воды.

Уже на пороге она сказала:

– Позвоните, если установите что-то, о чем мне полезно знать.

– Непременно.

– Или просто поболтать, – добавила она. – Мне грустно и одиноко.

Глава 16

Прежде чем покинуть номер в отеле, я сунул пачку стодолларовых купюр в верхний ящик комода. «Там они будут их искать в первую очередь», – шепнул мне внутренний голос. Ну, и черт с ними, решил я. Пусть лучше найдут сразу, чем перевернут вверх дном всю комнату. Задвинув ящик, я вышел на улицу, чтобы поймать такси и добраться до дома Элейн.

Ужин нам не слишком удался. Она выбрала действительно очень маленький ресторан на углу – французское бистро под названием «Смешной пес», на вывеске которого действительно красовался жестоко постриженный пудель, словно только что выписанный из психиатрической лечебницы. Элейн – вегетарианка – никак не могла найти в меню хотя бы одно блюдо, приготовленное не из того, что еще недавно бегало, летало или плавало. Такое случалось и раньше, но она относилась к этому легко, заказывая просто жареные овощи. Но этим вечером ею все воспринималось иначе, и я не улучшил ей настроения, напомнив, кто выбрал для ужина именно это заведение. Свою лепту внес и официант, показавшийся нам на редкость тупым и плохо понимавшим, что именно просит принести для себя Элейн. Овощи они сильно пережарили, а потом еще и обсчитали, когда дошло до счета.

Хотя обслуживали нас крайне медленно, мы не развлекли себя беседой, потому что оба пребывали в задумчивости. За нашим столиком то и дело повисало тягостное молчание. Между прочим, это не всегда плохо. Порой я посещаю собрания групп АА, которые устраиваются по методике квакеров, и люди говорят о себе, только когда им действительно этого очень хочется. Поэтому отдельные выступления чередуются с затяжными паузами, что никого не смущает. Молчание считается важной и обязательной частью церемонии собрания. Мы с Элейн тоже порой проводили время в молчании, отчего потом наш разговор делался только интереснее.

Но не в этот раз. Сегодня молчание было напряженным, тревожным, раздражающим. Я старался не смотреть на часы, но порой ничего не мог с собой поделать и бросал взгляд на циферблат, а Элейн замечала это, и молчание становилось еще более выразительным.

По пути к себе она сказала:

– Радует только одно – мы ужинали рядом с домом, и нам не пришлось тратиться на такси, чтобы настолько отвратительно поесть.

– Если бы ресторан не был рядом с домом, мы бы вообще в него не пошли, – сказал я чуть нервно.

– Это я так пыталась пошутить.

– Прости, не понял твоего юмора.

Портье в этот вечер был старым ирландцем, который служил здесь чуть ли не со времен окончания Второй мировой войны.

– Добрый вечер, мисс Марделл, – с улыбкой приветствовал ее он, а моего присутствия словно вообще не заметил.

– Добрый вечер, Тим, – отозвалась она. – Славная погодка сегодня, верно?

– Чудесная, ваша правда, – сказал он.

В лифте я не удержался:

– Знаешь, этот сукин сын заставляет меня чувствовать себя человеком-невидимкой. Почему он никогда не здоровается со мной? Или он считает, что ты приводишь меня к себе по секрету от всех?

– Он просто очень стар, – сказала она. – И такой уж у него характер.

– Похоже, в этом мире каждый либо слишком молод, чтобы усвоить хорошие манеры, либо чересчур стар, чтобы меняться в лучшую сторону. Ты не замечала подобного феномена?

– Да, замечала, – ответила она.

На ее автоответчике оставили сообщение. Это был Ти-Джей, продиктовавший для меня номер, по которому я мог с ним связаться. Я сказал Элейн, что должен, по всей видимости, тут же перезвонить ему. Валяй, сказала она.

Я набрал номер, и трубку сняли после второго гудка. Кто-то хрипловатым голосом спросил:

– Чем могу помочь, дорогуша?

Я сказал, что мне нужен Ти-Джей. Он тут же появился на линии и сказал:

– Вот какое дело, брателла. Как раз сейчас самое лучшее время, чтобы ты приехал повидаться с нами.

Я покосился на Элейн. Она сидела в черно-белом кожаном кресле и морщилась, глядя на модели одежды из каталога. Я прикрыл микрофон ладонью:

– Это Ти-Джей.

– Конечно. А разве не ему ты звонил?

– Он сумел найти свидетеля. Мне, пожалуй, стоило бы отправиться туда и допросить ее, прежде чем она снова исчезнет.

– И что же? Ты сейчас уедешь?

– Да, но у нас были другие планы.

– Значит, придется их изменить. Говори прямо, не крути.

– По какому вы адресу? – спросил я Ти-Джея.

– Западная Восемнадцатая улица, дом 488. Это между Девятой и Десятой авеню. На звонке имя не указано, только номер квартиры – 42. Она на последнем этаже.

– Буду у вас через несколько минут.

– Я тебя жду, какаду. Кстати, – понизил голос он, – я ей сказал, что она получит за это некоторую плату. Ничего?

– Нет проблем.

– Я же знаю, что бюджет у нас скромный.

– С этим стало чуть полегче, – успокоил его я. – У нас появился новый клиент.

Я положил трубку и достал из стенного шкафа пальто. Элейн спросила, что за клиентом я обзавелся.

– Это Лайза Хольцман, – ответил я.

– Вот как?

– Глен был более ловок, чем мы предполагали. Он купил их квартиру за наличные и без рассрочки.

– Где он взял столько денег?

– Это один из вопросов, на которые она хочет получить от меня ответы.

– Стало быть, теперь у тебя два клиента?

– Да.

– И свидетель. Дело действительно продвигается.

– Похоже на то. Вот только не знаю, надолго ли придется уехать.

– А куда ты едешь?

– В Челси. Должен за час управиться.

– И потом хочешь вернуться сюда?

– Да, я на это рассчитывал.

– Хм…

– Что-то не так?

Она все еще держала в руке каталог, но потом бросила его на пол и сказала:

– У нас с тобой вечер не заладился с самого начала. Даже не знаю почему. Вероятно, моя вина. Но уже поздно что-то менять сегодня. Тебе придется в спешке допрашивать своего свидетеля, чтобы скорее вернуться, и ты меня будешь ненавидеть за это…

– Никогда в жизни.

– …а я буду злиться, что приходится тебя ждать допоздна, не зная, в каком настроении ты явишься. Ты весь погружен в работу, и есть, вероятно, другие дела, которые тебе не хотелось бы откладывать после встречи со свидетелем. Или я не права?

– Мне действительно надо бы переговорить с Дэнни Боем, – признал я. – Помимо прочего. Но с этим можно повременить.

– Не стоит. Чего ради? Разве нам так уже весело вместе? Позвони мне утром. Идет?

Я ответил: ладно, пусть будет так.

По адресу, который мне дал Ти-Джей, я обнаружил доходный дом из красного кирпича с тремя подъездами прямо на углу Десятой авеню. Когда я добрался до четвертого этажа, сверху донесся голос Ти-Джея:

– Остался последний пролет. Ты его быстро проскочишь, если захочешь.

Они оба дожидались меня у открытой двери самой дальней по коридору квартиры верхнего этажа. Ти-Джей едва ли не сиял от довольства собой.

– Джулия, – сказал он, – разреши тебе представить Мэттью Скаддера, на которого я работаю. Ты уже много о нем слышала от меня. Мэтт – это Джулия.

Она протянула руку со словами:

– Так мило, что вы пришли, Мэттью. Заходите, пожалуйста.

Она провела меня в комнату, отделанную на редкость прихотливо. Пол из широких сосновых досок был отполирован и покрыт ярко-красным лаком. Стены выкрасили в бледно-лимонный цвет, но они были так густо завешаны, что их оригинальный оттенок проглядывал лишь местами. В основном украшениями стен служили произведения искусства, профессионально обрамленные и застекленные. Здесь было все – от рисунков и гравюр порой размером в несколько дюймов до огромного плаката работы Кита Хэринга с автографом автора, а над кушеткой поместили афишу фильма «Париж в огне». Источниками освещения служили сразу несколько торшеров и настольных ламп, основания двух из которых были выполнены в виде статуэток черных пантер с абажурами из стекла в свинцовой оправе. Занавеска из унизанных бусами нитей прикрывала вход в миниатюрную кухню. Бусины из ограненного стекла сверкали, уподобляясь бриллиантам.

– Немного крикливо, соглашусь сразу, – сказала она, – но таков уж мой дом. Присаживайтесь, Мэттью. Думаю, вот здесь вам будет удобно. А себе я налью бокальчик хереса. Может, и вы угоститесь?

– Нет, спасибо.

– Он не пьет, – вмешался Ти-Джей. – Я же говорил тебе об этом.

– Помню, – ответила Джулия, – но не предложить было бы невежливо. У меня есть кола, Мэттью. Кока-кола, само собой.

– Это подойдет.

– Со льдом и долькой лимона?

Она приготовила мне напиток и налила хереса себе. Ти-Джей тоже пил колу, но без лимона. Потом она устроилась на кушетке, поджав под себя ноги, и похлопала ладонью рядом с собой. Когда Ти-Джей не прореагировал, она бросила на него выразительный взгляд и похлопала снова. Он послушно уселся на указанное место.

Джулия выглядела весьма экзотичным созданием со смуглой кожей, которая сияла, словно подсвеченная изнутри. У нее были маленькие ушки, но длинный узкий нос и полные губы. Глаза и высокие скулы придавали лицу нечто вроде азиатских черт. Щеки покрывал легкий пушок: она едва ли когда-либо пользовалась бритвой. Волосы, подстриженные в стиле «сассун», были светлыми, что ей шло, хотя генетически выглядело неправдоподобным. Стройная фигура. Рост примерно пять футов и восемь дюймов, большая часть которого ушла в ноги. Легкая пижама обрисовывала ее тело с полным бюстом и узкой талией при аккуратной маленькой попке. Она пользовалась губной помадой и лаком для ногтей. На ногах сидели расшитые бисером домашние туфли. В целом вид у нее был вполне элегантный.

– Вы сумели бы ввести в заблуждение любого, – ляпнул я первое, что пришло в голову.

– Благодарю за комплимент.

– Вас действительно зовут Джулия?

– Прежде я носила имя Хулио, – ответила она, подпуская в свою речь немного латиноамериканского акцента. – Я был юношей из Мексики. Теперь я девушка неопределенного происхождения.

– И давно вы стали жить как женщина?

– Пять лет. Если иметь в виду тот смысл, который вы вложили в свой вопрос.

– Вам делали операцию?

– Операцию по смене пола? Мне сделали несколько других операций. Но не самую главную.

– Понятно.

– Мне выполнили пластику лица, нарастили бюст. – Она обеими руками приподняла груди. – Силикон завершил начатое гормонами. Еще удалила пару родинок. Когда накоплю денег и наберусь храбрости, сделаю операцию здесь. – Она прикоснулась пальцем к горлу. – Теперь умеют убирать мужской кадык. Дело сложное, но уменьшают его весьма значительно. Хотя страшновато думать, что тебя будут резать в таком месте. Но я считаю – игра стоит свеч, и обещали не оставить даже шва. – Она потягивала янтарный херес. – И это не так тревожит, как главная операция.

– Могу себе представить.

Она рассмеялась.

– Вы только думаете, что можете, – сказала она. – Но вот это уже совершенно необратимый процесс. Вы не сможете прийти к доктору через год и сказать: «Знаете, я передумал. Пришейте мне все обратно». Посмотрите на Ти-Джея. Его воротит, даже когда я просто говорю об этом.

– Меня это совершенно не колышет, – отозвался тот.

– Ладно врать-то! А вам не кажется, Мэттью, что из Ти-Джея получилась бы очаровательная девочка.

– Заткнись!

– Тебя же это не колышет. Только гляньте на него. Во-первых, у него хороший рост. Он не такой высокий, как большинство из ТС, что им только мешает. Широковат в плечах, но над этим мы могли бы поработать.

Она повернулась к нему и положила ладонь на грудь.

– Тебе бы это понравилось, Ти-Джей, – сказала она. – Мы могли бы работать вместе. Две милых девчонки. Могли бы ласкать друг другу сиськи, тереться попками.

– Зачем ты несешь эту чушь?

– Извини. Ты прав. Настоящая леди не должна себя так вести.

– Просто прекрати болтать чепуху.

Настала пора вмешаться мне:

– Джулия, насколько я понял, вы были на улице в тот вечер, когда застрелили Глена Хольцмана?

– Переходим к делу, да?

– Думаю, самое время.

Она вздохнула:

– Ох уж эти мужчины. Никаких предварительных ласк от них не дождешься. Куда мы так спешим? Почему бы нам не посвятить немного времени наслаждению ароматом цветов, а?

Когда я несколько опешил от этих слов, она снова от души расхохоталась и вполне по-мужски хлопнула меня по колену.

– Прошу прощения. Порой меня заносит в стремлении казаться капризной. Да, я там была.

– Что конкретно вы видели?

– Видела Глена.

– Вы были с ним знакомы?

– Нет. Ах, вы так решили, потому что я сейчас назвала его просто по имени? Он уже мертв, и формальности ни к чему. Нет, я его никогда прежде не встречала.

– Но могли просто видеть на улице до того вечера.

– Вы имеете в виду, как случайного прохожего? Нет, не замечала. А вы сами много времени проводили на Одиннадцатой авеню? Я и вас что-то не припоминаю.

– Я там рядом живу, но прогуливаюсь нечасто, вы правы.

– И никто не прогуливается. Там вообще по вечерам обычно мало пешеходов. Не самое подходящее место, чтобы просто дышать воздухом. Там толкутся только те, кому есть что продать. Вроде меня. А перспективные покупатели редко приходят пешком. Прикатывают на машинах. Или на микроавтобусах. Но только садиться в микроавтобус опасно. Можешь горько пожалеть. Я не для того заплатила хорошие деньги за свои груди, чтобы мне их отрезал какой-нибудь психопат. А такое случилось с одной нашей девушкой в прошлом году в Ист-Сайде. Вы, возможно, даже читали об этом.

– Да, помню, что-то читал.

– Так вот. Он, значит, шел мимо, – продолжала она. – Это я о Глене. Привлекательный мужчина, хорошо одетый. Я поначалу решила, что это очередной клиент, но он на девчонок вообще не смотрел. Даже самые застенчивые мужчины, которые боятся сами подойти и заговорить, и те все-таки нас разглядывают. Только исподтишка.

– А он не смотрел?

– Говорю же, нет. Я поняла, что моя особа его не слишком интересует, а потому и мой интерес к нему сразу пропал. Мне надо на жизнь зарабатывать, и это главное. Вот почему я перестала обращать на него внимание. Потом случайно бросила взгляд, а он уже разговаривал по телефону.

– В котором часу это было, вы, конечно, не запомнили?

– Я вас умоляю! – ответила она. – Я знала только, что наступил вечер, потому что стемнело.

– Так я и думал.

– Потом у меня наклюнулся клиент, – продолжила она. – Один джентльмен, с которым я уже это делала раньше, хотя постоянным я бы его не назвала. Ездит на универсале «вольво» с номерами из Нью-Джерси. Один из скрытых любителей клубнички. Мы с ним отъехали за угол и припарковались.

Она сунула указательный палец себе в рот и стала его посасывать, не сводя при этом с меня глаз.

– На это много времени не требуется, – сказала она.

Я посмотрел на Ти-Джея. Он делал невозмутимое лицо, но давалось ему это с трудом.

– Потом я вернулась на свою обычную точку. Теперь дайте вспомнить. Я стояла по другую сторону авеню от него, ближе к углу Пятьдесят четвертой улицы. Он торчал на углу Пятьдесят пятой перед автосалоном «Хонда». Видела ли я его в тот момент? Не думаю. У меня не было причин смотреть в ту сторону.

– Ну и…

– И как раз тогда рядом со мной остановилась машина. Мужик опустил стекло, и мы начали с ним разговор о работе. Правда, говорили недолго. Не сошлись в условиях. Но мы еще не успели закончить, когда кто-то начал стрелять.

– На противоположной стороне авеню?

– Судя по звуку, да, но уверенности у меня не было. Я даже не сразу поняла, что это были выстрелы, хотя что еще это могло быть?

– Сколько всего вы слышали выстрелов?

– Думаю, три. Но об этом говорили по телевизору. А тогда я их не считала. Мне все еще приходилось базарить с тем мужчиной, пусть я и знала, что ничего с ним не выйдет. Этот извращенец хотел трахнуть меня без презерватива. «Я не боюсь от тебя заразиться, – говорит. – Сразу видно, что ты чистая и здоровая». Правильно, отвечаю. И хочу здоровой остаться, спасибо на добром слове. Так что у меня башка была занята не выстрелами. На этом разговор закончился, он собрался уезжать, и как раз в этот момент грохнул четвертый выстрел.

– Сколько времени прошло между третьим и четвертым выстрелами?

– Не знаю. До меня только тогда дошло: а ведь уже стреляли раньше. Я все слышала, но думала совершенно о другом.

– Что же вы сделали, услышав четвертый выстрел?

– Посмотрела в ту сторону, откуда донесся звук. Но машина все еще маячила у меня перед глазами, и другой транспорт на авеню загораживал обзор. Того угла я почти не могла разглядеть. А когда сумела, то Глен уже лежал на тротуаре. Только я не сразу сообразила, что это тот самый мужчина, кого я видела раньше.

– Потому что еще не знали, как его зовут?

– Нет, не поэтому. Он лежал лицом вниз, и это мог быть кто угодно. Я-то считала, что тот мужчина давно ушел, пока я трепала языком с придурком без презерватива. Позже, конечно, я увидела фото в газетах и поняла, что это тот самый. А тогда я узнала только Джорджа.

– Джорджа Садецки? Но ведь вы и его не знали, верно? Пока не прочитали газет и не посмотрели телевизор?

Она покачала головой.

– Вот с Джорджем я часто сталкивалась прежде, – сказала она. – Сначала даже побаивалась его. Он мог так на тебя зыркнуть своими глазищами – хоть стой, хоть падай! Но все только и говорили: «А, это же Джордж! Он мухи не обидит». И при встрече я стала с ним здороваться: «Привет, Джордж!» Но он ни разу не отозвался.

– И вы видели его в вечер убийства?

– Да, он склонялся над телом.

– Вы в тот момент впервые заметили его тем вечером?

– Не могу точно сказать. Поймите, Джордж для нас стал частью пейзажа. У меня не было причин запоминать, видела я его или нет, как и считать, сколько раз видела. Я могла видеть его тогда же, а могла не встречать целую неделю. Заметила ли я их вместе с Гленом раньше? Нет. Только уже после стрельбы.

– И он наклонился к телу? Что, по-вашему, он мог делать?

– Не разглядела. Вероятно, проверял, жив мужчина или нет. А быть может, лез в карман за бумажником.

– Вы сразу решили, что это он застрелил Хольцмана?

– Нет, потому что увидела Джорджа, а его я привыкла считать безвредным.

– Вы не знали, что у него есть пистолет?

– Мне никто не говорил об этом, а он сам уж точно мне его не показывал.