Текст книги "Созвездие верности"

Глава 22

Чтобы отметить школьные успехи ребят, Румер и Зеб взяли их с собой на ужин в «Лобстервилль». Старинный семейный ресторан находился в Маунт-Хоуп, в тридцати минутах езды от Блэк-Холла. Зеб свернул на широкую автостоянку, и все сразу же восхитились роскошным видом рыбацких катеров, особняками баронов-разбойников и длиннющим мостом над проливом. Зеб покосился на Румер. Прохладный бриз гонял мурашки по ее обнаженным плечам, а с ним от такого чудесного зрелища чуть не приключился инсульт.

– Это праздничный ресторан, – сказала Куин. – Родители приводили нас сюда, когда мы были еще совсем маленькими… по-моему, отец тогда только-только купил новый офис.

– У всех есть счастливые воспоминания о «Лобстервилле», – улыбнулась Румер. – Нас приводили сюда, когда мы получали хорошие оценки… родители бронировали столик у окна и разрешали нам заказывать все что угодно.

– Круто! Значит, с вас бифштекс, – сказала Куин.

– И это в «Лобстервилле»? – рассмеялась Румер.

– Конечно. Лобстеры – это моя работа и мой хлеб насущный… так что теперь мне нужна передышка!

– Тебя послушать, так ты словно родом из Новой Шотландии, – сказала Румер. – Отец говорил мне, что раньше тамошние фермеры использовали лобстеров даже для удобрения полей. А в одной тюрьме заключенных пять дней подряд кормили похлебкой из лобстера. Она им до смерти надоела, и они объявили голодовку.

– Никаких голодовок, – возразила Куин. – Подать мне кусок мяса! Непрожаренный, с кровью – но если у них его нет, то что уж поделаешь. Это так здорово! И вам ни к чему было поощрять нас… ведь это всего лишь промежуточные баллы.

– Да, но зато у тебя одни пятерки, – ответил Зеб.

Майкл молча вылез из джипа и встал возле Куин. Последнюю свою пятерку он получил еще в восьмом классе. Ему бы следовало гордиться новым достижением, что и делал его отец.

– Ну и как тебе «Лобстервилль»? – шагая рядом с сыном, спросил Зеб.

– Нормально.

Зеб кивнул. Они с Зи возили Майкла по самым лучшим ресторанам мира. «Тайллевен» и «Амброзия» в Париже, «Танте-Клэр» в Лондоне, «Чантерелль» и «Нобу» в Нью-Йорке, «Орсо» и «Дю-Кафе» в Лос-Анджелесе. Посиделки у океана они устраивали в «Прибрежной Иве» в Санта-Монике или в своем любимом байкерском баре «Сеть Нептуна» на Малибу. Похоже, Майкл не горел особым желанием обедать здесь; Зеб очень надеялся, что он не скажет ничего такого, что могло бы как-то обидеть его тетю. Ведь она буквально светилась от восторга, выбрав это место.

– У них должны быть отличные морские блюда, – сказал Зеб.

– Знаю. Все в порядке, пап. – Взяв Куин за руку, он увлек ее за собой, оставив Зеба наедине с Румер. Под ногами у них хрустел гравий вперемешку с колотыми ракушками. Румер обняла его за пояс.

– У вас с Майклом дела идут на лад, – сказала она.

– Да, – ответил Зеб. – Точно.

Моральная поддержка была как нельзя кстати, но в ту секунду его больше всего волновала ее маленькая невесомая рука, от которой у него вдоль позвоночника расходились волны жгучей энергии.

Они представились одному из Китингов из семейства владельцев ресторана, а потом прошли к стойке бара. Бармен предложил взрослым сауэр фирменного приготовления, но все четверо предпочли заказать чай со льдом. Зеб поглядывал на Румер, мечтая о том, чтобы она снова прикоснулась к нему.

– Ты не пьешь, тетя Румер? – спросил Майкл.

– Очень редко, – ответила она. Майкл кивнул.

Пока молодые влюбленные подталкивали друг друга в бока, обмениваясь шутками про лобстеров и домашнее задание, Зеб пытался подобраться поближе к Румер. Он хотел погладить ее ладонь, потрогать ее кожу. Он сгорал от желания прижаться к ней и заключить в крепкие объятия. В ее глазах горел яркий огонек счастья. Но так ли это было на самом деле? Неужели для счастья ей хватило обеда с ним, Майклом и Куин?

Услышав из динамика свою фамилию, Зеб повел всех в обеденный зал. Там их приветствовала милая молодая особа и проводила к столику у окна. У девушки был слуховой аппарат и говорила она громче обычного, но как же она просияла, когда Румер перекинулась с ней парой фраз на языке жестов.

– Где ты этому научилась? – спросила Куин. Румер глянула на Зеба, и тот медленно покраснел.

– Расскажи ей, Зеб, – попросила она.

– Мы научились в детстве. Чтобы переговариваться по ночам, когда все уже спали.

– Из окон? – удивился Майкл.

Зеб кивнул, не сводя глаз с Румер. В настенной лампе мерцало пламя свечей, озаряя ее голубые глаза и согревая ее бледно-золотистые волосы; вспоминая те дни, когда он изучил язык жестов только для того, чтобы общаться с ней, и, наслаждаясь ее красотой, Зеб испытывал невероятное возбуждение.

– Она глухая, – сказала Куин Румер, – и ты знаешь, как разговаривать с ней. Хотя я здорова, раньше я тоже жила в своем замкнутом мире. И ты всегда знала, как поговорить со мной. Только ты одна.

– Ну, в твоем случае это было легко, – улыбнулась Румер.

– Такая уж у нас Румер, – поддакнул и Зеб.

– В каком смысле? – спросил Майкл.

– Она заботится обо всех и о каждом. Вот почему она самый лучший ветеринар в наших краях.

– Ну и льстец же ты, – отшутилась Румер.

Но она чувствовала, что говорил он от чистого сердца, и ей нравилось то, что он так хорошо знал ее; Зеб увидел, как у нее зарумянились щеки. Столько лет – со дня женитьбы на Элизабет – он ощущал себя пещерным затворником. Один, вдали ото всех, а вместо любви к окружающим – общение с высшими силами. Но теперь он находится на своей земле, в своей семье, и ему еще никогда не было так хорошо. Тут его больно уколола мысль об отъезде и возвращении на Западное побережье, и его взгляд метнулся к Румер. Разве он может снова ее бросить?

– Я знаю наверняка, что стану ветеринаром, – говорила меж тем Куин. – Буду лечить птиц и зверушек с наших берегов. Или учителем, как Сикстус. Преподавателем, который ловит лобстеров. Или преподающим ловцом лобстеров.

– Тогда тебе надо пойти в колледж, – сказал Майкл.

– И окончить школу, – добавила Румер. – Получить степень магистра… но не переживай, Куини. Ты на верном пути… твои пятерки – это первые шажки к заветной цели. Я так горжусь вами обоими.

Пытаясь сосредоточиться на беседе, а не на глазах Румер, Зеб посмотрел на Майкла.

– Я тоже. А что насчет тебя, Майкл?

– Меня?

– Ну, к примеру, Куин мечтает быть ветеринаром или учителем… а ты что скажешь?

– Наверное, мне тоже хотелось бы обучать других, – тихо ответил он. – Как дедушка. Или стать рыбаком.

– Мы могли бы ловить лобстеров где угодно, – сказала Куин. – И повидать мир.

– Точно. – Майкл улыбнулся Куин, и теплота из его глаз перенеслась прямиком в сердце его отца. – А далеко ли мы уплывем на твоей лодке?

– Ей нипочем любая непогода, – ответила Куин. – Но для дальних странствий нам наверняка понадобится второй мотор.

– Ого… вы двое уже навострились удрать? – обменявшись взглядами с Румер, спросил Зеб.

– Ну, если бы мы и захотели, то сделали бы это тайком, – признался Майкл.

– Не сейчас, мистер Мэйхью, – поддержала его Куин. – Сначала нам нужно отучиться в колледже.

– В общем, куда она, туда и я, – резюмировал Майкл. Зеб хотел было посмеяться над сыном, но выражение лица Майкла просто ошеломило его. Парень был предельно серьезен.

Подошла официантка, сверкнула улыбкой и спросила, интересуют ли их описания сегодняшних фирменных блюд. Наверное, кто-то ответил «да», потому что она начала рассказывать о гребешках и лобстерах в масле, однако, Зеб почти не слушал ее. Он размышлял.

Итак, его сын уже отправился в большую жизнь своим собственным путем. Турбины взревели, старт ракеты состоялся, а Зеб все прошляпил. Теперь официантка собирала заказы; когда подошла очередь Куин, Майкл взял ее за руку и сказал:

– Она будет бифштекс. Ей нравится непрожаренный, с кровью. Но если вы такое не готовите, то ничего страшного.

– Ох, Майкл, – тихо проворчал Зеб, когда официантка подарила ему свою самую дружелюбную из улыбок.

Зебу еще предстояло выяснить, хорошо это или плохо, но он был сражен наповал тем фактом, что его сын доверял самому себе и твердо знал, чего хотел от жизни. Румер сидела возле него, и каждой клеточкой своего тела Зеб ощущал ее близость. Но почему он не сумел поверить в то, что судьба предначертала им быть вместе? Почему он сразу не понял, что это глупая гордыня говорила в нем, когда она подвела его в тот единственный раз, той ночью, из-за которой их жизненные пути разошлись, а магическая нить разорвалась?

И он молча сидел, глядя на своего сына, пока Румер не шепнула официантке:

– Дайте нам подумать еще минутку.

Когда они выехали из Люнебурга, Сикстус попросил Зи прокатить его к Блю-Рокс. То была типичная пустошь с несколькими рыбацкими хижинами на сваях у береговой линии. Скалы были покрыты толстым слоем саргассовых водорослей, источавших запах соли и гнили. Каким бы ясным ни выдавался денек, над валунами всегда дрожало марево испарений.

– Мы с братом рыбачили в этих краях, – сказал Сикстус. – Когда наша мать была занята на работе.

– Но ты же говорил, что вы жили в Галифаксе.

– Так оно и было.

– Но это же черт знает сколько миль отсюда!

– Да-да. Однако с работой в те годы была сущая беда… и ей приходилось браться за все, что удавалось найти. Мы приезжали сюда вместе с ней и иногда ночевали здесь.

– А что она делала?

– Прибиралась в домах обеспеченных людей… потом она стала ухаживать за ними, когда они болели… после чего она встретила доктора, который нанял ее присматривать за новорожденными малышами, в общем, у нее были обязанности сиделки.

– И это на дому?

– Нет, дорогая. Не на дому. – Опять притомившись, вероятно, от тряски за время плавания по морю, Сикстус посмотрел на Элизабет. Писаная красавица с большими карими глазами и чарующей улыбкой, доставшейся ей от матери. Ее каштановые волосы ниспадали изящными локонами, подчеркнуто оттеняя высокие скулы. Как же повезло его дочерям: они родились умными, красивыми и любимыми.

Своим молчанием он давал Зи возможность быстро перевести разговор в другое русло. Ведь низкооплачиваемые работы вряд ли входили в сферу ее интересов; и Сикстус был удивлен тем, что она так и не оставила эту тему в покое и просила его продолжать далее свой рассказ.

– Я свожу тебя туда, дорогая. И, если тебе этого так хочется, покажу, где работала твоя бабушка. Это в восточном Лорлтоне, неподалеку от того города, где у вас проходят съемки.

– Отлично, – кивнула она. – Я согласна. Залезай. – Что он и сделал, хоть и не без труда. Возможно, посещение родных мест еще больше состарило его.

Они направились на север по прибрежному шоссе. Мелькавшие за окном бухточки и заливы наполняли Сикстуса острым чувством ностальгии. Некоторые дома казались не тронутыми временем, и он гадал, остались ли еще в этом районе потомки семей тех старых работников. На улицах сияли белизной особняки в викторианском стиле, которым был нипочем даже самый сильный морской ветер.

– Чуть притормози, – попросил он дочь, когда они подъехали совсем близко. Он сразу же узнал здание почты, ставшую еще выше огромную сосну, на которую когда-то мальчишкой взбирался на пару с братом, и старый склад, где они любили играть в прятки.

– Что это за место? – проследив за его взглядом, спросила Элизабет.

– Здесь жила чета Кутберт.

– А кто они?

– Джин и Ричард Кутберт Они руководили заведением, в котором работала моя мать; называлось оно «Роддом имени Кутберта».

– Ох ты… Приют для матерей-одиночек?

– Да, Элизабет.

– Но что здесь делала твоя мать?

– Ну, как и многие другие ирландки-эмигрантки, она выполняла работу уборщицы и нянечки. Она обожала детей – она была прекрасной матерью для нас и старалась поддержать девушек, приходивших сюда рожать своих первенцев. Некоторые из них сами еще были почти дети.

Он замолчал и поглядел на свою дочь, желая понять, как она восприняла его рассказ. Очевидно, Элизабет было неловко, но она все равно смотрела на тот большой мрачный дом.

– Изначально она должна была подметать полы и мыть туалеты, но так вышло, что она стала родственной душой для многих из этих девчонок. Со временем она получила солидный опыт по акушерской части и приняла немало родов.

– Похоже, ей было совсем нелегко, – сказала Зи.

– Она любила свою работу.

– Не могу понять, почему.

– Ну, ей всегда нравилось помогать другим… очень нравилось.

– Должно быть, свою святость Румер унаследовала от нее.

– Да, она была святой, – у Сикстуса вдруг спазмой сдавило горло. – Что правда, то правда.

Он откинулся на спинку удобного кожаного сиденья, а его жилистая рука ухватилась за ручку двери. Спортивный автомобиль дочери был небольшой, уютный, всего лишь для двух человек. Сикстус не мог поверить, что когда-нибудь будет вести беседу на такую тему именно с Элизабет… Это было интересно скорее Румер, но уж точно не Зи. Но вот пришло такое время – время откровений, и старшая дочь изменилась и с интересом слушала историю отца о своей бабушке, которой не знала.

– К сожалению, она была совсем одна, – вздохнул он. – Как бы она ни старалась, ей не удавалось помочь им всем.

– Правда? – Элизабет сбоку посмотрела на грустное лицо и помрачнела.

– Здесь родилось много детей, – продолжил Сикстус, проигнорировав ее вопрос. – Их плетеные колыбельки стояли ровными рядами, словно коробки с едой на полках в продуктовой лавке. Помню, как мы с братом бродили и разглядывали младенцев… мать впускала нас, когда погода была слишком скверной для рыбалки.

– Ну, значит, все оказалось не так уж и плохо.

– Но ведь так было не каждый день. Мы тоже были детьми; мы нуждались в материнской заботе. Но и в деньгах тоже… поэтому мама работала с утра до ночи. И чем дольше это продолжалось, тем больше она привязывалась к чужим малышам.

– А что делали вы?

– Мы были предоставлены сами себе. Играли на берегу, у скал; брат стал пропускать школу. Нажил себе неприятностей полный вагон – конечно, я пытался вразумить его, но он просто хотел привлечь ее внимание к своей особе…

– Вашей матери? – Элизабет вздрогнула. Напомнило ли это ей ту ситуацию, в которой побывала и она сама со своим отцом? А может быть, то, что происходило между ней и Майклом?

– Да. Она приходила домой совершенно измотанной… Там были дети всех возрастов. Карапузы, ползунки… не говоря уже о молодых роженицах.

– И твоя мать ухаживала за ними.

– Да, как я сказал, мы очень нуждались в деньгах. К тому же у нее было добрейшее сердце.

– Печально, – Элизабет поджала губы. Сикстус покосился на нее. В то же мгновение он почувствовал, как внутри дочери словно что-то захлопнулось. Вся эта история больно ранила ее. Она стала переключать передачу на полный ход, но Сикстус накрыл ее руку своей ладонью.

– Погоди, – сказал он. – Еще не все.

– Это просто ужасно, папа, – в глазах ее блестели слезы. – Но теперь я знаю, что случилось, – хотя я всегда догадывалась, что у тебя было тяжелое детство… И, право, мне очень жаль.

– Не извиняйся, милая. Ты-то здесь при чем? Это я виноват. Я самовольно превратился в отца-затворника, а потом переложил свою боль на тебя, старшую дочку, и больше не могу этого отрицать.

– Да не переживай ты так.

– Говори что угодно, а я все равно буду переживать. Прости меня, Элизабет. Я не уделял тебе достаточно времени, когда ты была маленькой девочкой, и я знаю…

Элизабет зажмурилась, словно желая выкинуть из головы мучительные воспоминания, и смахнула слезы, предательски покатившиеся по щекам.

– Наглядевшись здесь горя, изматываясь и физически, и душевно, моя мать стала выпивать, – продолжал Сикстус. – Сначала лишь по стаканчику шерри перед сном – чтобы расслабиться после тяжелого дня. Обычно она плакала, рассказывая нам о младенцах, которые были больны, недоношены… с последними дела обстояли хуже всего, и она очень переживала, когда не могла ничем им помочь.

– Майкл тоже родился недоношенным, – призналась Элизабет.

Сикстус кивнул. Он помнил, что дочь родила на семь недель раньше положенного срока. Майкла прямиком из родильной палаты перевели в закрытый кувез, где он и пролежал еще с месяц. И пока он там находился, не проходило и дня, чтоб Сикстус не думал о подопечных своей матери, о тех недоношенных младенцах, которые не выжили; молясь за своего внука, он молился и за их ангельские души.

– Пьянство украло ее душу, – с горечью в голосе сказала Элизабет. – То же самое произошло и со мной.

– Это моя вина. Меа culpa, – добавил Сикстус по-латыни, горестно вздохнул и погладил ее руку. – Все твои беды – от моего отчуждения… И это заставило тебя…

– Никто никогда не сможет «заставить» другого человека пить, – резко возразила Элизабет и прибавила газу. – Зачем ты привез меня сюда?

– Я хотел, чтобы ты узнала, Зи, – ответил Сикстус, вспоминая то, как его старшая дочь стояла на высоком скалистом берегу и протягивала руки так, словно ей было под силу удержать своего отца от бегства в море. – В нашей семье многое нужно исправить. И это лето как нельзя кстати.

– И что же нам нужно «исправить»?

– У нас не очень-то хорошие отношения. У меня с тобой, у тебя с Румер. Я старею, Элизабет. И хочу, чтобы мои дочери наконец поладили друг с дружкой. Очень хочется верить в то, что мы все еще способны забыть и простить. И покаяться в сотворенных грехах…

– Мне нечего прощать и не в чем каяться, – холодным тоном бросила Элизабет. – Хотя Румер наверняка думает иначе. Она-то уж точно винит меня во всех смертных грехах.

– Она работает над собой, – сказал Сикстус. – Зачем же еще нам дана жизнь? Разве не для того, чтоб примириться со своим прошлым и пытаться счастливо жить в настоящем?

– Значит, вот в чем смысл твоего путешествия? Примирение с прошлым?

– Отчасти, – Сикстус похрустел пальцами. – А в оставшейся части это просто одно большое приключение. Я всегда хотел сплавать домой – в Канаду.

– А как же Ирландия? – Сикстус рассмеялся.

– Возможно, добравшись туда, я отдам себя на попечение ирландской братии или какому-нибудь другому приходу. Чтобы они, а не твоя сестра, позаботились обо мне в старости. Я ни в коем случае не хочу быть для нее обузой.

– По-моему, она о тебе иного мнения, – тихо сказала Элизабет.

– Может быть. Но я уже принял решение.

– Что ты имел в виду, когда сказал, что Румер «работает над собой»?

– Ну, вместе с Майклом и Зебом, – улыбнулся Сикстус. Но, посмотрев в глаза старшей дочери, он понял, что попался в ловушку или, наоборот, расставил ее.

– И что она делает вместе с ними? – Сикстус перевел дух.

– У нее с ними родственные отношения, Элизабет. Такие же продолжительные, как и у тебя.

– Но они – не ее семья! – возразила она, не желая идти навстречу отцовским наставлениям.

– Как ты можешь так говорить? Майкл – ее племянник. Зеб – ее старинный друг.

– Они моя семья, отец! – Элизабет вцепилась в руль так, что побелели костяшки пальцев.

Сикстус устало потер глаза.

– Откуда у тебя эти собственнические замашки? Они могут быть и твоими, и ее одновременно. Она сильно страдала все эти годы, когда ты не позволяла ей встречаться с Майклом. И она ничего не забыла, Элизабет. Нравится тебе это или нет.

– Ну, все понятно, – кивнула Элизабет. – Я причинила ей боль, а потом заливала свои проступки водкой; получается, что Румер у нас просто святоша.

– Святых на земле уж не осталось, Зи.

– Верно. Она такая «святая», что тебе пришлось отправиться в гребаную Ирландию лишь для того, чтоб она не чувствовала себя обязанной стирать твои старые подштанники.

– Ты не права… – Сикстус устало вытянул затекшие ноги.

– Как знаешь, пап.

Элизабет сжала губы в тонкую полоску. Сикстус видел, что она сгорала от желания высадить его из машины. Он с горечью думал о своих дочерях, одна из которых обладала способностью дарить и исцелять, а вторая давным-давно замкнулась в своем внутреннем злом мирке.

– Мне нужно торопиться на съемочную площадку, – сказала она.

– Элизабет…

– Сколько ты здесь еще пробудешь?

– Два-три дня, – ответил отец. – Лето скоро закончится, и мне надо отчаливать, чтобы успеть в Ирландию до осенних штормов. – Его руки скрутило такой болью, словно в них проникал морозный морской воздух.

Элизабет хмыкнула.

– А ты? Долго еще пробудешь на съемках? – спросил ее отец.

– Нет. В крайнем случае, день или два. Потом мы сворачиваемся, а я беру отпуск на пару недель Знаешь, надеюсь, мы снова увидимся… но это как получится. Большую часть времени меня буквально разрывают на части, пап – да хоть у Зеба спроси. Стоит мне появиться перед камерой, и всем сразу от меня что-то надо. Этот выходной был редким исключением.

– Я не хотел расстраивать тебя, – наблюдая за ее заострившимся лицом, сказал Сикстус.

– Ты ни в чем не виноват. Просто я вся на взводе. Это очень серьезный фильм, и – ко всему прочему – я просто ненавижу нашего урода-режиссера. А тут еще мысли о святоше Румер и о том, как она охмуряет моего сына с мужем, пытаясь занять мое место…

– Она никого не охмуряет.

– Это ты говоришь, чтоб меня успокоить. А я-то чувствую…

– Я люблю тебя, Зи.

– И я тебя, пап.

– Заглянешь ко мне завтра?

– Если смогу.

Но он чувствовал, что уже не увидит ее здесь. Ох, таинства бытия родителей и детей! На своем восьмом десятке Сикстус только-только начал в них разбираться.

После того как она подвезла его к причалу, он вылез из ее спортивного авто и поковылял к своей лодке. Он размышлял о том, что уплыть в далекие моря было бы гораздо проще, нежели остаться. Его сердце жутко ныло, а горло свело судорогой. Он обернулся, чтобы помахать на прощание своей старшенькой, и увидел, что ее машина уже уносится прочь. Щурясь от яркого солнца, он поднял руку. Дочь никак не могла его видеть, но отец все равно стоял и махал ей вслед.