Текст книги "Монмартрская сирота"

Глава IV

Взгляд Колибри, полный ужаса и отвращения, уничтожил Жако. Он рад был бы умереть, провалиться сквозь землю, лишь бы не чувствовать этого негодующего взгляда.

Когда г-жа Дэрош, Элиза и Колибри удалились, он, ни слова не говоря, покинул изумленных дам и бросился бежать куда глаза глядят.

Теперь только с ужасающей ясностью ему стало понятно все безобразие своего поведения.

– О, Колибри никогда не простит… Индианка… Я ее знаю… Это настоящий кремень… Я погиб… Я погиб… – шептал он.

Мучило его и то, что он согрешил против заветов святой церкви, и он с трепетом думал об ожидающем его возмездии.

Сильно преувеличив свое преступление, он совсем потерял голову и видел выход из этого положения лишь в самых крайних средствах.

Жако был убежден, что теперь для него закрыты врата рая, разбита любовь, потерян весь смысл жизни.

К чему теперь жить!

Он торопливо шел вперед, глядя перед собой, не зная, куда идет.

Ему не приходило в голову вернуться в отель, умолять Колибри о прощении и, быть может, получить его.

Его необузданная натура не могла представить себе ничего, кроме непосредственного возмездия, нисколько не задумываясь о том, соответствует ли степень преступления суровости кары за него.

Он дошел до берега Сены.

Перед ним был широкий каменный мост.

«Я утоплюсь… – решил он. – Все равно, как умереть… Я плаваю как рыба, но если броситься сверху, то не успею опомниться, как пойду ко дну…»

Жако дошел до середины моста, перескочил через перила и со всего размаху бросился в реку.

На несколько секунд раньше метрах в ста от Жако кто-то бросился в реку с противоположной стороны моста.

Это была какая-то женщина.

Падая, она испустила крик, полный отчаяния.

Оба тела почти одновременно плеснули в воде, но Жако, бесшумно погрузившийся в волны, услышал этот душераздирающий вопль и плеск воды неподалеку.

Как ни силен был удар, Жако не потерял сознания.

«Прощай, моя маленькая Колибри», – подумал он. Затем он сообразил: «Гм… Кажется, еще кто-то топится…»

С этой мыслью он отдался течению.

Однако человеку, плавающему как рыба, нелегко утонуть, будучи в полном сознании. Вопреки желанию он делает движения, которые выносят его на поверхность воды. Нужно обладать особенной волей, чтобы все-таки заставить себя пойти ко дну.

Жако твердо решил умереть и привел бы свое решение в исполнение, если бы, вынырнув против воли, не заметил борющейся с волнами женщины.

Он бросился к ней, решив, что еще успеет утонуть. Женщина исчезла с поверхности воды. Жако нырнул, но через минуту вынырнул ни с чем.

Между тем со всех сторон сбежались люди и стали подбадривать Жако криками, решив, что он бросился с моста, чтобы спасти жертву. С берега подали лодку.

Жако вдохнул полной грудью и нырнул снова. Минуты через две-три он появился на поверхности реки, держа в одной руке потерявшую сознание женщину и стараясь с помощью другой держаться на воде.

Спустя несколько минут лодка доставила их на берег.

Выскочив из лодки, Жако решил: «Придется отложить на другой раз… Надо ее спасти до конца… Досадно все-таки, что случилась эта проклятая история…»

Он поблагодарил лодочника и взглянул на спасенную, которую видел лишь мельком…

Это была молоденькая девушка лет шестнадцати. По ее скромному, незатейливому наряду нетрудно было догадаться, что она была бедна. Промокшее платье из простенькой дешевой материи плотно облегало стройные формы едва расцветшего молодого тела. Густые мокрые пряди ее светло-русых кудрей с золотистым отливом точно ореолом обрамляли ее прелестную головку с тонкими, правильными чертами мертвенно-бледного лица.

Ее фигура была трогательна своей невинностью и кротостью, и, глядя на нее, Жако чувствовал, как в его душу вливались мир и успокоение.

На место происшествия вскоре явилось несколько полицейских, которые уложили девушку на носилки и перенесли ее в находившийся неподалеку полицейский пост.

Туда же был приглашен и Жако.

Пока девушку приводили в чувство, Жако был допрошен.

– Жак Лефранк… по прозвищу Жако… родом из прихода святого Бонифация, что около Виннипега, в Канаде… Профессия… ранчмен, – отвечал он на обычные вопросы.

– Как? Ранчмен? Что это означает? – переспросил полицейский бригадир.

– Это то же самое, что скотовод.

– Ваша квартира?

Жако не осмелился дать адрес супругов Дэрош:

– Я из труппы «Буффало-Билль».

Бригадир похвалил его за самоотверженность, с какой он бросился спасать девушку, и предложил ему сменить промокшее насквозь платье.

Девушка все еще не пришла в себя.

Тем временем бригадир порылся в кармане ее платья и нашел в нем небольшое кожаное портмоне. Там оказалось несколько мелких серебряных монет и тщательно сложенное письмо, почти совсем не пострадавшее от воды.

Он развернул его и прочитал вполголоса:

«Дорогая мама!

Прости, родная, за горе, которое я тебе причиняю. Но жизнь моя загублена. Я должна умереть. Меня завлекли в ловушку, опоили и навеки запятнали мою честь.

Негодяй уже давно преследовал меня…

Мама, моя бедная, дорогая мама, во что бы то ни стало покинь Париж, возвратись в нашу милую Бретань.

Моей любимой сестричке Ивонне теперь двенадцать лет. Она слишком красива, и я боюсь, как бы ее не постигла моя участь… Молю тебя, увези ее отсюда поскорей и подальше.

Прощай, матушка… Прощай, моя любимая сестренка. Прощай, мой малютка Леоннек.

Прощайте все!

Жанна.

Тот, кто меня погубил, богат, знатен; для него нет ничего святого.

Это…»

Бригадир, читавший это трогательное письмо, как будто взятое из романа, внезапно прервал чтение.

– Гром и молния! Вот так история!.. Во всяком случае, это имя не должно фигурировать в протоколе… Этот молодчик, однако, всюду поспевает… Будь на его месте обыкновенный смертный, давно бы ему торчать в Новой Каледонии… Этому все нипочем… Как же! Связи с министрами, с финансовыми тузами… Знатный род. Таким море по колено! – ворчал бригадир.

Легкий вздох вырвался наконец из груди бедняжки; она открыла испуганные глаза, но тотчас же снова их закрыла. После нескольких глубоких вздохов она окончательно пришла в себя и разразилась рыданиями.

Ее спасли!

Она должна жить и нести свой позор!..

Часа через полтора Жако постучался у дверей одной из многочисленных квартир неприглядного дома на улице Лепик. Дверь отворила женщина средних лет, скромно, почти бедно одетая. Увидев свою дочь – это была мать Жанны, – бледную, с воспаленными глазами и в сопровождении незнакомого человека, она испуганно вскрикнула и подхватила Жанну, которая упала матери на грудь и разразилась истерическим плачем.

Глава V

Со дня встречи с полковником Шамбержо, разумеется не случайной, Дэрош был поглощен мыслью о мести. Сначала он думал о смертельной дуэли под каким-либо предлогом, но моментальная смерть казалась ему слишком незначительным наказанием для этого негодяя. Он решил сорвать маску благородства с ненавистного лица, уничтожить, растоптать своего врага и заставить его искупить свои преступления целым рядом самых мучительных пыток.

Дэрош обладал даром разгадывать людей, и после нескольких встреч с графом Шамбержо он не сомневался, что этот человек совершил не одно преступление.

Нужны были, однако, доказательства.

По рекомендации одного из своих банкиров, он познакомился с решительным и ловким агентом тайной полиции, оказавшим банку немало услуг.

Дэрош объяснил, в чем дело, дал ему в виде аванса три тысячи франков и обещал крупное вознаграждение в случае успеха. Требовалось, разумеется, соблюдение строжайшей тайны.

Пенвен, так звали сыщика, не теряя времени, принялся за дело. Спустя несколько дней он уже дал Дэрошу несколько важных справок относительно общего состояния дел полковника Шамбержо.

Финансовое положение полковника было из рук вон плохо. Игра и несколько неудачных биржевых спекуляций, если и не разорили его окончательно, то сильно подорвали кредит.

В обществе он пользовался репутацией порядочного человека, хотя за ним числилось немало грязных историй, не выплывших наружу лишь потому, что их виновник носил громкое имя и имел крупные связи.

Агенту удалось напасть на след компрометирующих знакомств; граф Шамбержо вел разгульную жизнь и имел какие-то дела с женщинами самого низкого пошиба.

Далее сыщик намекнул, что графу не чужды и некоторые мошеннические проделки.

Таким образом, Дэрош был прекрасно осведомлен относительно всего, что касалось полковника, и мог следить за каждым его шагом.

Полковник между тем считал его ограниченным янки, начиненным долларами, и, потирая руки, помышлял о том, как проведет этого простофилю.

Он не сомневался, что Дэрош с радостью отдаст ему свою дочь с несколькими миллионами в придачу.

План Дэроша был и так близок к осуществлению, когда случайность еще больше ускорила его выполнение.

На другой день, утром, после представления в «Буффало», Элиза поднялась с сильной головной болью после мучительной, бессонной ночи. Она не могла уснуть, думая о внезапном появлении Стального Тела в Париже, в то время как она была уверена, что он в Америке. Она невыразимо страдала, представляя себе его рядом со своим смертельным врагом – Королевой Золота.

«Браво, Стальное Тело! Браво, мой дорогой!» – звучал в ее ушах ненавистный голос Дианы.

– Опять эта женщина терзает мое сердце! – шептала она. – О, это кончится плохо для нее или для меня.

Ей принесли утренние газеты, и она с обычным интересом принялась их просматривать.

На третьей странице ей сразу бросился в глаза отпечатанный крупным шрифтом заголовок: «„Буффало-Билль“. Великолепное представление. Король Ковбоев».

Это была трескучая реклама, ловко замаскированная и помещенная в разделе «Разные известия».

В ней пространно описывалась вся сцена укрощения дикого коня, причем не был оставлен в тени и романтический дивертисмент.

Слезы злости выступили у Элизы.

«Да, это кончится плохо! – подумала она снова. – О, если бы я могла забыть его!..»

Глаза ее машинально пробегали газету, как вдруг ее внимание привлечено было знакомым адресом.

– Улица Лепик, № 68, – сказала она вполголоса. – Но ведь это дом, где некогда жил отец; тот самый дом, где случилась эта страшная драма.

Она внимательно прочла заметку, озаглавленную одним словом: «Безутешная».

«Как и я», – подумала Элиза.

Это было краткое описание покушения на самоубийство, происшедшее накануне на мосту.

Заметка была составлена по рапорту полицейского комиссара, и истина, разумеется, была тщательно скрыта. Лишь предполагалось, что драма имела романтическую подкладку, приводился адрес жертвы и инициалы ее и ее спасителя.

После краткого размышления Элиза, глубоко тронутая горем шестнадцатилетнего ребенка и пораженная роковым совпадением, решила отправиться по адресу, указанному в газете, и по мере сил помочь несчастной.

Она поделилась своей мыслью с Колибри. Индианка сочувственно отнеслась к предложению Элизы; обе девушки быстро собрались и, как только была подана карета, отправились по адресу.

Подъехав к дому № 68, Элиза постучалась к привратнику и, расположив его к себе с помощью луидора, разузнала несколько подробностей относительно семьи, в которой случилось несчастье.

Семья эта, как и следовало ожидать, крайне нуждалась и занимала одну из квартир на первом этаже.

«Быть может, они живут в том помещении, где двадцать лет назад произошла не менее ужасная драма», – подумала Элиза и осторожно, робко стукнула в дверь.

На стук вышла женщина, очевидно хозяйка квартиры, с озабоченным и хмурым лицом.

При виде молодых девушек лицо ее прояснилось. Узнав, что она мать несчастного ребенка, Элиза вкратце объяснила цель своего посещения. Девушка рассказала ей, что ее родители, обладающие теперь несметными богатствами, некогда жили в этом доме и, как она теперь, вели жестокую борьбу за существование. Она не скрывала, что это совпадение было важным мотивом ее прихода.

– Мужайтесь! Не теряйте надежды! Теперь наступит конец вашей нужде! – ободряла она ее.

– О как вы добры; мое изнывшее материнское сердце так нуждается теперь в сочувствии! – лепетала бедная женщина.

– Можно нам ее видеть? – спросила Элиза.

Женщина кивнула головой в знак согласия и повела гостей в соседнюю комнату, дверь которой была приоткрыта.

Это была большая комната, скромная обстановка которой носила следы благополучия, но только, увы! в далеком прошлом.

Две большие, аккуратно застеленные кровати, библиотечка на этажерке из красного дерева, несколько дорогих картин, висевших на стенах, большой портрет в изящной золоченой раме, изображавший мужчину в форме морского лейтенанта, наконец, искусно сделанная модель судна, стоявшая на комоде, свидетельствовали, что некогда владельцы этих вещей жили хорошо.

На одной из кроватей лежала Жанна. Глаза ее были воспалены, щеки горели лихорадочным румянцем, а волосы беспорядочно разметались на подушке.

При виде Элизы и Колибри она закрыла лицо руками и разрыдалась.

Элиза взяла ее за руку, покрыла нежными поцелуями лицо девушки и всячески старалась ее успокоить.

– Пусть плачет! – сказала Колибри. – Слезы облегчают горе.

Индианка стояла около комода и рассеянно смотрела на портрет морского офицера.

Она прочитала подпись под портретом и взволнованным голосом обратилась к Элизе:

– Подойди скорее сюда, милая. Прочти. Это просто невероятно.

Элиза подошла и прочла:

«Капитану Порнику в знак благодарности от моряков, которых он спас».

Элиза побледнела и дрожащим от волнения голосом вскрикнула:

– Капитан Порник!.. Неужели он приходится вам родственником?

– Он был моим мужем… Добрый, честный человек…

– Он умер шесть лет назад?

– Увы…

– От желтой лихорадки?.. В Веракрусе?

– Да, мадемуазель. Но откуда вам все это известно?

– Я сейчас вам все объясню… Да, это был очень честный, благородный человек… Он вырвал своего юнгу, Эдуарда Сильвера, из когтей нужды и порока…

– Вы знаете и Эдуарда?.. Нашего дорогого Неда?.. Взгляните на этот портрет, милая барышня!

Она сняла со стены фотографию, пожелтевшую от времени, и Элиза без труда узнала в изображенном на ней коренастом семнадцатилетнем юнге Стальное Тело.

Она повесила портрет, схватила руку г-жи Порник, сильно ее пожала и воскликнула:

– Вы и ваша семья близки мне и моим родным уже потому, что нас связывает знакомство и дружба с Эдуардом, которому мы обязаны множеством услуг… О, я сделаю для вас все возможное…

Мадам Порник поблагодарила ее взглядом.

– Скажите мне откровенно: вы небогаты?

– Увы! Весь мой годовой оклад – триста франков, которые я получаю в качестве вдовы моряка.

– Сколько у вас детей?

– Еще одна дочь Ивонна и мальчуган лет восьми – Леоннек. Они теперь в школе.

– Я позабочусь о них и о Жанне, – сказала Элиза. – От моих родителей и меня вы обязаны, не стесняясь, принимать поддержку. Слышите? Это все равно, как если бы вам помогал Нед Сильвер, или Стальное Тело, как мы зовем его в своем кругу.

С этими словами она вынула из портмоне тысячефранковый билет и протянула его вдове.

Бедная женщина не знала, как ей быть.

Ей неловко было брать деньги у незнакомой девушки, и она стояла в нерешительности.

Заметив, что ее колебание обижает девушку, она, наконец, взяла деньги и, горячо поблагодарив ее, с достоинством сказала:

– Я принимаю эти деньги во имя того, кого мой муж считал своим приемным сыном. Мы не получали от Неда никаких известий с тех пор, как покинули нашу Бретань. Я не дала ему своего парижского адреса. Он, вероятно, писал нам и не получил ответа. Что он может обо мне подумать!.. Но мы теперь повидаемся с ним, не правда ли мадемуазель?

– Да, я думаю, – ответила Элиза упавшим голосом и протянула г-же Порник руку, прощаясь; затем она подошла к Жанне, поцеловала ее в пылающие щеки и сказала на прощание: – Смотрите, поправляйтесь поскорее, моя малютка! Я пришлю вам сейчас врача! Завтра я опять приду. Позже, когда вы поправитесь, вы расскажете мне про свое горе.

Колибри тоже дружески поцеловала Жанну, и обе девушки, еще раз пожав руку г-же Порник, возвратились домой.

Глава VI

Бросим короткий взгляд назад, чтобы лучше уяснить себе события, следовавшие с поразительной быстротой.

Возвращение супругов Дэрош и их друзей из Воздушного Города на ранчо Монмартр мало походило на триумфальное шествие.

Как ни радостно было свидание Элизы с родителями, вырванными наконец из рук Королевы Золота, как ни успешна была предпринятая ею экспедиция, сделавшая семью Дэрош обладателями несметных богатств, счастье было далеко не полно.

Бедная г-жа Дэрош и ее муж слишком настрадались и нравственно, и физически; бедняга Жо был живым олицетворением горя; Элиза испытывала невыразимые муки разбитой, поруганной любви, а Стальное Тело не мог без жгучего стыда смотреть на нее.

Он предполагал, что ей еще ничего не известно, и в первый момент подошел к ней и с искренней радостью протянул девушке руку.

Элиза, желавшая скрыть свои страдания от родителей, взяла его руку, но сделала это так холодно, что у молодого человека упало сердце. Когда они на минуту остались одни, она ответила на его объяснения полным презрения взглядом и сухо сказала ему:

– Я знаю все!..

Он побледнел, смешался и не знал, как себя держать.

Она не сделала ему ни одного упрека и меньше всего походила на жертву. Напротив, ей удалось сохранить вид холодного достоинства и скрыть под ним терзавшие ее невыразимые муки.

– Мои родители и я столь многим вам обязаны, – сказала она, – что вы всегда будете нашим самым дорогим другом. Вы спасли жизнь и мне, и моим родителям… Мы обязаны вам жизнью, богатством, всем…

Он хотел крикнуть ей: «Элиза, моя обожаемая, не говорите со мной так. Я люблю вас, вас одну… клянусь вам…»

Дэрош услышал последние слова молодой девушки и присоединил к ним выражения своей благодарности:

– Да… Наша жизнь принадлежит вам… И если вы нас тоже любите, то не покидайте нас никогда. Слышите?.. Никогда!.. Будьте нашим сыном!..

– От всего сердца принимаю ваше предложение, – ответил Стальное Тело, и они обменялись энергичными рукопожатиями, как бы скрепив свой союз.

Стальное Тело с помощью Черного Орла, Жако и Фрэда, с которым он после короткого объяснения Элизы охотно помирился, занялся переноской клада.

Жизнь в Монмартре вошла в обычную колею и шла своим чередом с той лишь разницей, что хозяйство было поставлено благодаря огромным денежным средствам на самую широкую ногу.

Верная своему решению, Элиза была приветлива, сердечна со Стальным Телом – и только.

Он пытался ее разжалобить, смягчить, но добивался лишь ответа:

– Не говорите так… Не заставляйте меня напрасно страдать… Избавьте меня от бесполезной муки…

Измученный, отчаявшийся, Стальное Тело, как утопающий за соломинку, схватился за последнюю надежду. Он обратился за помощью к Колибри, зная, как дружна она с Элизой.

Маленькая индианка, обладавшая чувствительным сердцем и очень любившая своего «большого друга», так она называла Стальное Тело, только покачала головой и сказала ему:

– Ты чуть было не убил ее… Ты не знаешь, что за муки она испытала по твоей милости… Она тебя слишком любила… Это было больше, чем любовь… Это была ее вера, ее жизнь, ее душа… Погубить все это – просто преступление. Оставь в покое сердце, которое ты разбил…

– Но разве ты не видишь, что я люблю ее больше, чем когда-либо?..

– Значит, ты сумасшедший…

– Да, сумасшедший, от любви, стыда и отчаяния!

Так шли дни за днями; только Элиза и Стальное Тело знали причину тягостного настроения, которое, однако, разделяли все.

Однажды он как-то вдруг и почти грубо спросил ее:

– Элиза, вы еще меня любите?

Она вздрогнула, побледнела, но у нее хватило силы ответить ему упавшим голосом:

– Увы, боюсь, что нет!

Как сумасшедший бросился он в степь и рыдал, как дитя.

С тех пор он ходил мрачный как ночь и избегал оставаться с Элизой наедине.

Между тем стали поговаривать о поездке во Францию.

Элиза видела в ней избавление, но боялась, что Стальное Тело поедет тоже. Дэрош и г-жа Дэрош настойчиво приглашали его, да ему и самому страстно хотелось сопровождать их, но Элиза умоляла его остаться на ранчо.

– Вы требуете этого? – спросил он с болью в сердце.

– Я ничего не могу у вас требовать, – ответила она ему с обычной мягкостью и горькой улыбкой. – Я обращаюсь к вам с просьбой.

Он опустил голову.

– Если вы этого хотите, я останусь, – ответил он глухим голосом.

Семья Дэрош с Колибри и Жако вскоре отправились в Нью-Йорк, а оттуда во Францию.

В момент расставания Элизе хотелось броситься в объятия Стального Тела и крикнуть ему:

– Едемте… Едемте… И не будем никогда расставаться!..

Но проклятый образ Королевы Золота, ее звонкий, насмешливый хохот пришли ей на память в эту минуту, и она сдержала свой порыв.

Они уехали, и Стальное Тело остался дома, вопреки настояниям Дэроша, который не мог объяснить себе этого каприза.

Мало-помалу тоска Элизы стала смягчаться под наплывом новых впечатлений.

Как ни долог был переезд, он нисколько не утомил ее, благодаря замечательному комфорту, доступному лишь богачам.

Весь путь по железной дороге семья Дэрош совершила в так называемом «silver palace» – серебряном дворце, то есть вагоне, обставленном с поразительной роскошью.

На «Gascogne», чудесном трансатлантическом пароходе, каждый из наших путешественников имел отдельную каюту и был окружен полным комфортом.

Говорят, что у богачей, как и у бедняков, есть горести; однако у них есть тысячи способов их облегчить, меж тем как для бедняков это недоступно.

Далеко не одно и то же – думать о смерти среди голых стен мансарды, в холоде, голоде и с малютками на руках, или страдать во дворце с пятьюстами тысячами франков годового дохода.

Новая обстановка, быстро сменяющие друг друга пейзажи, ощущения – все это так успокоительно действовало на душу Элизы, что она считала себя совершенно излечившейся от тоски и с увлечением молодости наслаждалась жизнью.

Нью-Йорк был первый огромный город, где они остановились на несколько дней, и обе девушки не могли прийти в себя от изумления, от поразивших их огромных домов и множества толпившихся на улицах людей. Они удивлялись, как эти люди могут жить в таком шуме и суете.

Их восхитили величественные просторы океана, через который они плыли при исключительно благоприятной погоде.

Много нового ожидало их и во Франции, при приближении к берегам которой у Дэроша сильно забилось сердце и глаза заволоклись слезами.

В Париже Элизе казалось, что она переродилась или, вернее, что существо ее раздвоилось.

Одна Элиза, проведшая детство и юность на ранчо Монмартр, любившая и страдавшая, осталась там, в гигантских прериях Америки.

Другая Элиза, путешественница, миллионерша, была захвачена жизнью огромного Парижа, его интересами, волнениями и чувствовала себя так, как будто жила здесь со дня рождения.

Таким образом, она мало-помалу успокоилась, и уже только легкая меланхолия напоминала о ее недавних жестоких мучениях, как вдруг в тот момент, когда она считала себя излечившейся, она встречает в Париже виновника своих страданий.

Кроме того, на ее пути опять становится Диана – ее смертельный враг, ее неумолимая соперница, которая с обычным бесстыдством выставляет напоказ свою любовь.

Она бросила букет Стальному Телу, шумно ему аплодировала, а он принял цветы и поблагодарил Королеву Золота взглядом полным огня.

Элиза не сомневалась, что они снова сошлись и вместе приехали в Париж.

Ее страдания вновь возобновились.

Она хотела чистосердечно признаться во всем родителям и попросить их увезти ее куда-нибудь подальше отсюда, но потом раздумала, не желая быть помехой отцу в его предприятии, которому она вполне сочувствовала.

И молодая девушка мужественно пошла навстречу новым мукам.

Несмотря на то что она была поглощена своими новыми страданиями, она не могла не заметить продолжительного отсутствия доброго канадца.

– Куда девался мой друг Жако? – спросила она Колибри.

– Жако больше не должен быть твоим другом, – ответила индианка.

– Почему, моя милая? Ну что ты говоришь?

– Да. Этот господин старается не отставать от Стального Тела.

– Я не понимаю.

– Он кутит черт знает с кем. Вот и все.

– Но ты с ума сошла?

– Быть может… Но не ослепла.

– Бедная Колибри! И ты обманута!

Индианка пожала плечами и сказала, хрустнув пальцами:

– Не будем больше говорить об этом. Ты ведь знаешь, что краснокожие не чувствительны к горю.

– Я знаю, что они обычно сдержанны и без жалобы переносят физические и нравственные мучения, но, в сущности, страдают не меньше.

– Зато никто не замечает их горя, и скоро они сами перестают его чувствовать благодаря усилию воли.

– Но ведь ты так любила этого доброго большого Жако, твоего неразлучного друга детства и товарища?

– Да, я люблю его и теперь. Но я хочу уничтожить эту любовь и вырву ее из сердца! – воскликнула она с какой-то дикой энергией.

– Ты права, нужно только захотеть, – прошептала Элиза и подумала: «Неужели у меня не хватит на это сил? Разве я не воспитана по-индейски… Разве я не индианка наполовину?.. Посмотрим!..»