Текст книги "Тайны господина Синтеза"

ГЛАВА 11

Всеобщее потрясение. – О брахманах и их странном могуществе. – Алексис Фармак догадался. – Необычные последствия аварии. – Почему господин Роже-Адамс заболел желтухой. – Химик посмеивается над коллегой и узнает, что он славный малый. – «Морской крот» снова пущен в дело. – Ничто не повторяется. – Господин Синтез кое-что позабыл. – Две тысячи килограммов лишнего веса. – Поздние тревоги и страхи. – Возможные последствия невероятной забывчивости человека, который никогда ничего не забывает. – Великое Дело началось.

Если катастрофа, вызванная обрывом троса, повергла экипаж «Анны» в горестное оцепенение, то непостижимое возвращение господина Синтеза и его спутника разбудило чувства, не поддающиеся описанию.

Своими глазами увидеть, что трос был то ли оборван, то ли намеренно перерезан, присутствовать при работах по поиску этого троса или самому принимать в них участие, узнать, насколько велик вес «Морского крота» и какое бесконечное время понадобилось ему для погружения, а затем увидеть, как он плавает, словно буек, а господин Синтез с зоологом, которых безоговорочно считали погибшими и погребенными под пятикилометровой толщей воды, вновь оказываются на борту корабля… Есть от чего даже самым уравновешенным людям испытать потрясение!

Надо отметить, что не индусы, более суеверные и склонные верить чудесам, удивлялись больше всех. Странно, но этот необъяснимый факт, от которого европейца охватывает мистический ужас, в глазах индусов как бы относится к категории вещей возможных и даже заурядных. Они объяснили его по-своему просто: разве Мэтр, старый друг людей и племени, не является посвященным, как те брахманы, чье могущество порой бывает безгранично?

Брахман может, когда хочет, зависнуть неподвижно между землей и небом, не имея под ногами никакой опоры, исключительно с помощью силы воли; он за мгновенье может преодолеть огромное расстояние и проникнуть в дом сквозь стены; он повелевает стихиями, под его взглядом замирают в неподвижности и люди и хищники; он, плюнув на голову змеи, может использовать ее в качестве трости; он зарывает семечко в песок, и за два часа из него вырастает дерево, полное цветов и плодов; он дыханием тушит огонь или заставляет его пылать, он ходит по волнам…

Значит, Мэтру, стоит только сказать глыбе металла, чтобы та поднялась из глубины и плавала как кусок пробкового дерева!

Простые факиры, посвященные низшего ранга, которым брахманы уделяют частицу своего могущества, и те иногда способны творить подобное. Тот, кто наблюдал чудеса, – в этом слове нет ни капли преувеличения, – творимые этими посвященными, за неимением научного объяснения вынужден подыскивать объяснение какого-либо другого рода.

А вот матросы-европейцы, никогда не видевшие ни брахманов, ни индусских факиров, не имея также досуга или способностей для изучения давления, объема и удельного веса, очутились перед лицом феномена им абсолютно непонятного. В отличие от индусов, их разум не был подготовлен к самой идее того, что некоторые люди способны совершать чудеса, и, когда произошло то, что по всем внешним признакам произойти не могло, их изумление было тем сильнее, чем загадочнее причины происшедшего. Поэтому любо-дорого было послушать, какие легенды слагались на полубаке, какие колоритные истории звучали во время ночных вахт!

Капитан Кристиан, опомнившись от первого потрясения, всей душой отдался громадной радости вновь увидеть господина Синтеза. Но Мэтр был занят подготовкой нового эксперимента и никак не объяснял происшедшее. Он ограничился тем, что отдал капитану новые приказания. А тот, вырвавшись из тенет гнетущего его кошмара, счастливый от сознания, что хозяин жив, большего и не требовал.

Кристиан не сомневался в том, что в нужное время и в нужном месте узнает правду, часть которой ему уже приоткрылась. Тем не менее капитан «Анны» весьма активно, хотя и без большой надежды на успех, приступил к расследованию прямой причины катастрофы, – ведь чья-то преступная рука перерезала стальной трос.

Что касается Алексиса Фармака, то, не считая самого господина Синтеза и юного господина Артура, он один знал разгадку этого трагического приключения. Догадавшись о том, что произошло, сразу же после того, как «Крот» снова привезли на корабль, наслушавшись восторженных россказней индусов и нелепых домыслов моряков, он поставил перед собой задачу добраться до сути дела. Внимательно осмотрев аппарат, химик, выяснив, из какого металла тот был сделан, снял его размеры, вычислил удельный вес и набросал карандашом несколько формул.

– А я-то сомневался… – бормотал он, – конечно же без балласта аппарат легче воды. А для того, чтобы сбросить груз, довольно и простого устройства. И трос отсутствует… несомненно та же система… Да, действительно наш патрон совсем не прост!.. Разумеется, я пришел в отчаяние от мысли, что из-за катастрофы не состоится эксперимент, сам замысел которого приводит меня в восторг. Но в настоящую ярость – иначе и не скажешь – я приходил при мысли, что этот великолепный гений будет уничтожен таким образом. Решительно, я к нему привязался.

Я, не любящий никого в целом мире… Но в этом-то можно себе признаться без стыда. Ох, хотелось бы мне увидеть физиономию юного Артура! Кстати, что-то его не видать… Наш патрон снует повсюду как ни в чем не бывало, а господин зоолог отсиживается в своей каюте. Что, как он помер от пережитого страха?! Поглядим-ка.

И тотчас же Алексис Фармак зашагал – ноги циркулем – по направлению к каюте своего коллеги.

– Привет вам, прославленный исследователь! – приветствовал он компаньона своим обычным насмешливым тоном. – Как чувствуете себя нынешним утром?

Сдавленный стон был ему ответом. Прославленный исследователь лежал, завернувшись в одеяла.

– Вы что, больны? Момент выбран неудачно. Патрон, кажется, собирается продолжить эксперимент, и вы, счастливчик, снова примете в нем участие.

– Лучше смерть! – жалобно заныл молодой человек, на лицо которого как раз упал из иллюминатора луч солнца.

– Э-э, голубчик, вы что, искупались в хромате свинца? Что это с вами?

– О чем вы?

– Но, дорогуша, вы же весь желтый!

– Желтый?!

– Ярко-желтый. И лицо, и глазные белки, и уши. А на шее и на носу желтизна переходит даже в серо-зеленый цвет. Ну и видик у вас!

– Вы надо мной насмехаетесь!

– Гляньте-ка лучше на свои руки, на ногти!..

– О Боже!

– Что это такое?

– Пережитые вчера волнения… Страх, да, страх, признаюсь вам без ложного стыда, – вот что вызвало у меня гепатит… [238]238
  Гепатит – воспаление печени, при котором происходит разлитие желчи


[Закрыть]

– Желтуху, не так ли?

– Да, я заболел желтухой!

– Тогда лечитесь, черт побери!

– Но от нее умирают! В этих широтах она очень опасна!

– Вы сами только что, когда я упомянул о новом предстоящем погружении, воскликнули: «Лучше смерть!» Вот ваши пожелания и уважены!

– Вы в такой момент ведете себя по отношению ко мне как палач! Черт бы вас взял! И чтоб чума задавила этого старого нечестивца, который довел меня до такого состояния!

– Подумать только, дружище, у вас такая удобная желтуха… Это ее называют «желтухой осложненной»?

– Идите вы с вашими каламбурами! Берегитесь!

– Не нервничайте, это может ухудшить ваше состояние! Вы искали повода уклониться от нового подводного путешествия. Вот Провидение и послало вам желтуху, чтобы нас с вами обоих осчастливить. Оставайтесь нежиться в постельке и лечитесь по всем правилам врачебной науки, а я отправлюсь к патрону и буду умолять его оказать мне честь заменить вас.

– Ну и прекрасно, счастливого пути! Желаю вам обоим там и остаться!

Но химик, сияя, как школьник на каникулах, уже не слышал последних слов. Прыгая через две ступеньки, он помчался на палубу и, подлетев к Кристиану, как обычно потирая руки, сказал ему:

– Капитан, юный господин Артур совершенно не в состоянии сопровождать Мэтра… Если бы вы видели, в каком он состоянии! Бедняга похож на омлет со специями! Пережитый вчера страх попортил ему кровь и спровоцировал настоящую первоклассную желтуху.

– Мэтр рассердится из-за такой проволочки…

– Ах, оставьте! Не хвалясь скажу, что я прекрасно заменю этого труса и смогу таким образом доказать свою преданность нашему с вами патрону.

– Вы – славный малый, господин Фармак, – ответил ему офицер. – И, добавлю, мужественный человек!

– Ну что вы, капитан, не преувеличивайте мои достоинства, если они вообще существуют… Я не только душой и телом предан хозяину, я еще и крайне любопытен. А это не имеет ничего общего с героизмом. Что касается риска, то, думается, в сегодняшнем спуске для ловли bathybius, он начисто отсутствует. Non bis in idem [239]239
  Ничто не повторяется (лат.)


[Закрыть], черт возьми!

– Как и вы, надеюсь и от всей души этого желаю!

Тут капитан, заметив господина Синтеза, который придирчиво осматривал все узлы механизма, подошел к хозяину и доложил о своем разговоре с химиком. Узнав о болезни зоолога, господин Синтез с высот своего олимпийского спокойствия [240]240
  Олимпийское спокойствие – уравновешенность, свойственная, по греческим мифам, богам на Олимпе


[Закрыть] надменно бросил лишь краткое:

– Дурачина! Хорошо, дружок, договорились, со мной пойдет Фармак. Я так и знал, что в случае необходимости на него можно положиться. А ты ускорь приготовления.

– Слушаюсь, Мэтр.

Вскоре громадный ящик, содержавший в себе «Морского крота-2», прибыл на «Анну» с «Годавери» и был вскрыт бригадой матросов.

Господин Синтез и капитан лично проверили, снабжен ли аппарат всем необходимым. Затем, с помощью Алексиса Фармака, Мэтр собственноручно закрепил на шишаке трос, подсоединил электропроводку. Баллоны со сжатым воздухом, а также различные водозаборные приспособления функционировали отлично.

Когда все приготовления были завершены, «Крота» спустили на большую глубину и благополучно подняли на поверхность. Трос превосходно выдержал испытание. Все позволяло надеяться, что на сей раз попытка погружения будет успешной.

Аппарат, с которого ручьем текла вода, поместили на палубе, отвинтили, как было описано выше, вертлюги, сняли крышку, и пассажиры заняли свои места. Затем люк задраили, паровая машина заработала, трос поначалу смотали, чтобы перенести аппарат через фальшборт, а затем подъемный кран осторожно опустил его на воду.

Прозвучал пронзительный свисток. Машину на миг заглушили, запустили снова, опять застучали поршни, закрутились лебедки, и «Крот» начал погружение. По истечении пятидесяти двух минут зонд остановился, задребезжал сигнальный звонок.

– Все в порядке, мы на глубине! – сказал по телефону господин Синтез. – Резервуар для воды открыт, он наполняется… Уже наполнился… Ты слушаешь, Кристиан?

– Так точно, Мэтр!

– Поднимай нас… потихоньку…

– Постепенно поднять пары! – скомандовал капитан механикам. – Мэтр, «Крот» поднимается… Но вот что странно, мы вынуждены увеличивать мощность, как если бы его вес значительно увеличился… А ведь он должен был остаться прежним…

– Я и сам не пойму, в чем дело. Но трос ведь хорошо выдерживает нагрузку, а это главное.

Подъем продолжал, спокойно, методично, но все медленнее и медленнее… Капитан, не зная, как объяснить это увеличение веса, смутно предчувствовал новую катастрофу и время казалось ему нескончаемым…

Прошел час, а аппарат подняли всего лишь на три тысячи восемьсот метров. Как бы там ни было, но пока подъем проходил благополучно, а господин Синтез все время выражал глубокую уверенность в успехе, которую капитан очень желал бы разделять… Что ж, после давешней аварии человеку дозволено стать немного пессимистом…

«Морской крот» продолжал движение, а Кристиану приходилось крепиться изо всех сил, чтобы не притопывать ногами от нетерпения. Ведь минуты все-таки истекали, расстояние сокращалось… Мало-помалу вращение становилось быстрей, еще тысяча метров пройдена… еще пятьсот… Восемьдесят две минуты минули… Раздается громкое «ура!» над поверхностью появляется шишак, а затем и весь аппарат!

Огромная масса поднята, установлена на палубе, которая чуть ли не прогибается и не трещит от небывалой нагрузки. Люк тотчас же открывают. Господин Синтез, спокойный, как и перед началом экспедиции, выходит первым, за ним – сияющий химик, держа в руках все еще горящий электрический фонарь, который он позабыл выключить, когда снаряд уже проходил освещенные солнцем слои воды. Осталось перевезти «Крота» на атолл и освободить аппарат от балласта – двух кубометров воды, насыщенной монерами.

– Кстати, о балласте… – Господин Синтез заговорил тоном человека, пораженного неожиданной мыслью. – Я же забыл отсоединить две чугунные чушки!

Капитан про себя уже пришел к тому же заключению, чем и объяснил странное и значительное увеличение веса.

– Забыл… Мэтр что-либо забыл?! Очень странно, – пробормотал он себе под нос, глядя, как старик, задумавшись, направляется в свои апартаменты.

Веселый голос прервал ход размышлений офицера:

– Ну что, капитан, видели? Все оказалось проще пареной репы!

– Вам так кажется? – загадочно отозвался Кристиан.

– А то нет?

– Неужели вы даже и не подозревали, что совершаете подъем при излишке веса в две тысячи килограммов?

– Возможно, и не подозревали.

– Но если бы трос порвался ввиду подобной пере грузки! У меня при одной мысли об этом мороз идет по коже!

– Тоже мне – горе! Мы бы бултыхнулись себе вниз головой. Меня это никоим образом не касается – ведь шеф взял всю ответственность на себя. Что с того, что он позабыл отстегнуть две тысячи килограммов чугуна? Возможно, Мэтр решил проверить на прочность эту славную стальную веревочку. А то нет? На его месте я назначил бы ренту [241]241
  Рента – постоянный доход от вложенных в банк сбережений


[Закрыть] фабриканту, изготовившему кабель.

– Вы оба погибли бы, если бы не эта невероятная прочность!

– Что вы об этом знаете? Мне кажется, патрон изыскал бы способ всплыть, как он это проделал вчера, сопровождаемый моим злосчастным коллегой. Какой человек, капитан, какой человечище!

«Все равно, – подумал обеспокоенный офицер. Рассеянность Мэтра не давала ему покоя. – За этой непостижимой забывчивостью кроется тайна, которую я не могу объяснить. В особенности принимая во внимание сложившуюся ситуацию. Неужели его всеобъемлющий ум, не подвластный ни старости, ни изнурительным трудам, начинает утрачивать прежнюю ясность? Что ж, придется понаблюдать за ним».

Господин Синтез отсутствовал непродолжительное время, безусловно употребив его на то, чтобы сообщить внучке о благополучном исходе экспедиции. Но вскоре он вновь появился на палубе.

Пока «Морского крота», с помощью наипрочнейших строп, закрепляли на системе талей, Мэтр с химиком отправились на атолл, на добрых полчаса опережая прибытие тяжелого металлического панциря, транспортируемого большим баркасом.

В огромном стеклянном куполе отражались ослепительные лучи солнца. Чистые воды лагуны, отделенной от моря железными воротами шлюзов и слоем гидравлического цемента, сверкая, вбирали в себя эти лучи, что значительно повышало температуру воды.

Все изобретенные господином Синтезом приборы, частично установленные на коралловом кольце, частично – на корабле, были готовы к работе. Чувствовалось, что вскоре один сигнал приведет в движение эту колоссальную машину, и во всех ее узлах закипит, забурлит жизнь.

Алексис Фармак, в качестве производителя строительных работ, набрал команду особого назначения, состоящую из самых сообразительных и расторопных работников, избранных из членов экипажа всех четырех судов. Химик их уже слегка пообтесал, пояснив, какие действия вскоре потребуются, и отработав с ними некоторые приемы, пусть и несложные, но требующие применения не столько силы, сколько ловкости. Эта команда из 30 человек была колоритно названа ассистентом «лабораторными стюардами» [242]242
  Стюард – слуга (буфетчик, официант) на корабле


[Закрыть] (определение, кстати сказать, очень верное и точно выражающее суть их обязанностей).

Стюарды, как матросы, вдесятером несли попеременную вахту. Дежурство было организовано уже много дней назад, но происходило, до наступления великого дня, по их словам, «вхолостую». Первая смена находилась на своем посту, и каждый вахтенный занимал место возле доверенного ему прибора.

Пока господин Синтез и химик обходили атолл, прибыл баркас с «Морским кротом». Доставить под купол содержимое резервуара с водой, в которой обитали монеры bathybius haeckelii, не подвергнув его контакту с атмосферой, в конечном итоге дело совсем несложное.

Баркас был накрепко пришвартован к коралловому кольцу, а одна из труб с большой металлической гайкой на конце подсоединена к водозаборному крану резервуара. Эта труба, проходившая сквозь стеклянную крышу, была снабжена всасывающим насосом, а другой ее конец был опущен в воды лагуны, где монеры найдут хоть и на меньшей глубине, но весьма близкие к природным условия существования.

Этот очень важный, по словам господина Синтеза, маневр, был исполнен в течение нескольких минут, и вскоре монеры смешались с семьюдесятью пятью тысячами кубометров воды, находящейся в бассейне. Раствор, конечно же гомеопатический [243]243
  Гомеопатический раствор – здесь: раствор, в котором какое-либо вещество растворено в очень малом количестве


[Закрыть], но для данного случая достаточный.

Закончив эту операцию, химик развил бешеную деятельность; покинув Мэтра, он начал сновать между аппаратурой, направо и налево отдавая своим людям краткие приказания. По его команде разжигали горн, на угольях которого раскалялся металлический перегонный куб. Печь с воздушной тягой дымила, как вулкан, и рядом с нею громадная реторта, погруженная в песчаную ванну, наполнялась рыжими испарениями. Четыре котла из листового железа медленно извергали свое содержимое по трубам, расположенным под куполом и в бассейне. И наконец, вступила в действие мощная электродинамическая машина Эдисона, установленная на борту «Анны» и соединенная с лабораторией толстыми заизолированными медными проводами.

Вскоре все вокруг задымило, закипело, засвистело, принялось потрескивать, скрежетать, трудиться, испуская газы, испарения, флюиды [244]244
  Флюиды – здесь: легкоподвижные насыщенные газами растворы


[Закрыть], жидкости, циркулирующие по трубам, как по артериям и венам кровеносной системы, чтобы пройти в свой черед через центр, где совершалась таинственная ферментация [245]245
  Ферментация – ускорение химических реакций в живых клетках особыми белками – ферментами


[Закрыть], предшествующая или сопутствующая еще более таинственному и загадочному феномену, именуемому генезисом.

Горячие, причудливо окрашенные дымы, паря над лабораторным куполом, образовывали довольно густое облако; время от времени полыхало пламя, пронизываемое бесшумными, мимолетными, беспорядочными вспышками, похожими на вспышки молний. Пары частично конденсировались и, образуя искусственный дождь, оседали мельчайшей росой, состоявшей из разнообразнейших элементов, формула которых была ведома только Мэтру и химику.

Отдав своему ассистенту последние распоряжения, господин Синтез молча пошел к парому, связывавшему атолл с кораблем. Ступив на палубу, он осмотрел электродинамическую машину, подозвал капитана и несколько минут негромко побеседовал с ним. Офицер почтительно отдал честь, подозвал боцманов и что-то приказал им.

Через несколько мгновений послышался пушечный залп. И тотчас же, как по волшебству, на всех четырех кораблях весело расцвели разноцветные вымпелы, на всех судах прогремела артиллерийская канонада, как тогда, когда коралловый остров впервые поднялся из вод лагуны.

Перед выходом на наружный трап в одиночестве стоял господин Синтез, созерцая гигантское горнило, где воплощалась наконец его смелая мечта итог всей жизни. И, как бы отвечая своим потаенным мыслям, он тихо сказал сам себе:

– Вот оно и началось, Великое Дело!

На высокой мачте над куполом лаборатории поднялся огромный белый стяг, на котором заблестели черные буквы гордого девиза: ЕТ EGO CREATOR.

Часть вторая
ПОТЕРПЕВШИЕ КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ НА МАЛАККЕ

ГЛАВА 1

Жалобы юного господина Артура. – Чем заняты два ассистента. – Первая трансформация. – Появление амеб [246]246
  Амеба – простейшее одноклеточное животное, не имеющее постоянной формы тела и передвигающееся при помощи упомянутых выше псевдоподий (ложноножек)


[Закрыть]. – Что такое жизнь? – Ученый Тем-Хуже и ученый Тем-Лучше. – Изнурительная, но фундаментальная научная дискуссия. – Мнение преподобного отца Секки [247]247
  Секки (Sechi) Анджело (1818 —1878) – итальянский астроном и физик


[Закрыть]. – Эволюция неорганической материи аналогична эволюции материи органической. – Процессы синтеза в природе. – Все яйца похожи между собой и все подобны монере. – Воссоздание в течение сорока недель всех феноменов трансформации, происходившей с момента появления жизни на Земле .

– Уф-ф! Не могу больше, – жалобно простонал юный господин Артур и, обессиленный, рухнул в кресло-качалку. – Этот старикашка в гроб меня загонит!

– Знаете ли, коллега, слово «старикашка» звучит несколько фамильярно. Исходя из ваших же интересов, не хотелось бы, чтобы Мэтр слышал такие речи.

– В конце концов, какая разница? Пусть делает со мной все что угодно, только избавит от этой бессмысленной работы!..

– Видно, вас и впрямь обуял гнев!

– Скажите лучше, что я в ярости, меня душит, ослепляет злоба!

– Но от ярости кровь бросается в лицо, вы же ничуть не покраснели, а, напротив, пожелтели. Думается, от злости у вас приключилось разлитие желчи.

– И вы еще смеете шутить?!

– Поймите, дорогуша, если я стану отвечать вам в том же тоне, то вскоре мы переколотим о головы друг друга всю лабораторную утварь.

– Никогда не знаешь, шутите ли вы или говорите серьезно.

– Разве я похож на шутника?

– Очень!

– Ну так цепляйтесь лучше ко мне. Это безопасней, чем хулить патрона, пусть даже за глаза.

– Вы, словно крепостной, преданы ему до самых печенок!.. Вы его всегда защищаете!..

– От кого? От вас? Бедный юноша! Мэтр не нуждается ни в моей, ни в чьей бы то ни было защите. Ему ничего не стоит заставить себя уважать. Стараясь умерить шквал ваших попреков, я думаю лишь о вашем же благе, ибо если хозяин услышит подобные разговоры, то он тут же даст вам пинок под зад, как зарвавшемуся матросишке.

– Ну и что с того?

– Вам мало? Тогда попробуйте выказать ему недостаточное почтение, пройдитесь, например, насчет его внешности или в глаза назовите «старикашкой»! Но лучше не обсуждать эту тему. Хочу надеяться, что причиной вашего уныния и плохого настроения является эта злосчастная желтуха, делающая людей такими сварливыми.

– Вам хорошо говорить. Вы всегда с правой ноги встаете. Здоровье отменное, глаз зоркий, аппетит прекрасный…

– Не завидуйте; нога лишена элегантности, глаз – единственный, а аппетит весьма посредственный.

– Но, во всяком случае, работа…

– Соотносительно с вашей – точно такая же, но намного тяжелей, на что я в конечном итоге не сетую. Давайте разберемся. Каковы ваши обязанности?

– О, никакие или почти никакие! Всего-навсего трижды в день производить пробы вод лагуны и, делая ее микроскопический анализ, искать bathybius, узнавать, развиваются ли они, растет ли их количество, изменяется ли их структура, фотографировать полученные под микроскопом препараты, проявлять пластинки, печатать фотографии, демонстрировать их господину Синтезу и так далее.

В итоге – восемь часов кропотливой, утомительной и однообразной работы.

– А вы думаете, что круглосуточно следить за всеми делами лаборатории пустяк?! Надзирать за теми, кто обеспечивает работу аппаратов, изучать реакции, происходящие между множеством элементов, измерять температуру воздуха и воды и все до малейших подробностей докладывать Мэтру?!

– Пусть так. Но беда одного человека не исключает несчастий другого.

– Еще раз говорю вам: я не жалуюсь, и даже наоборот!

– Вы хотите сказать, что эта варварская кухня, недостойная людей нашего круга, вас к себе влечет?!

– Непреодолимо!

– Но, помилуйте, с какой целью?! Если бы я только мог надеяться получить какой-нибудь истинно научный результат…

– Неужели вы и в этом сомневаетесь?

– Сейчас больше, чем когда-либо.

– Но ведь первые полученные данные очень обнадеживают.

– Вы легковерны.

– Bathybius расплодились делением настолько, что воды бассейна ими буквально кишат. Обсеменить двумя кубометрами монер водоем водоизмещением около семидесяти пяти тысяч и получить за четыре дня такой огромный прирост – это изумительно!

– Я придерживаюсь того же мнения, я даже иду дальше. Должен сообщить, что сегодня появились и более сложные существа – амебы. Появились, естественное дело, из bathybius путем прогрессивной трансформации животного мира.

– Но это же великолепно! Это же чудесно!

– Что великолепно?! Что чудесно?!

– Эдакое воплощение теорий эволюции!

– Начало воплощения…

– Видя столь замечательный результат, не стану дискутировать с вами о терминах!

– Добро. Хотел бы я хоть на миг разделить вашу радость, не перенимая вашей восторженности. Ну а что дальше?

– Как – что, ведь сделан первый шаг. Обозначена способность простой клетки на глазах трансформироваться, преобразуясь в более сложный организм, что свидетельствует о начале ускоренной эволюции. И это вам ни о чем не говорит?!

– Ни о чем. Или, во всяком случае, мало о чем. Единственный вопрос, который я себе задаю: ,к чему все это может привести?

– Я очень надеюсь, что увижу в период, равный двумстам восьмидесяти дням, эволюцию от первичной клетки до человека.

– Вы, дражайший коллега, позвольте сказать откровенно, несете несусветную чушь. Подумайте сами: что такое жизнь? У вас есть точное определение?

– Могу предоставить не одно определение, а несколько.

– А я располагаю только одним.

– Не соблаговолите ли вы его сформулировать?

– Охотно. Жизнь, – думается мне, – это процесс упорядоченной и организованной эволюции, переданный первичной материи предшествующим существом, в котором происходили подобные эволюции.

– Таким образом, вы утверждаете, что все ныне живущие существа непременно должны отпочковаться от своих, скажем так, родителей?

– Черт возьми, разве ж это не само собой разумеется?

– Для меня – отнюдь. Ограничусь одним вопросом: откуда произошло первое животное или растение, которое не имело себе подобных?

– Однако и философские и религиозные догмы объясняют сей феномен, и я считаю эти объяснения исчерпывающими.

– Но ведь любые догмы подтверждают, а не описывают процесс.

– Это меня устраивает. И я удовлетворяюсь верованием, провозглашенным задолго до нас гениями, перед которыми согласен пасть ниц.

– Ваше дело. Но кто мне запретит искать более человечное, если хотите, более приземленное, более приемлемое для моего разума объяснение и не причиняющее ни малейшего вреда догмам, провозглашаемым вами в ходе наших научных дискуссий?

– Ничего другого и не желаю, кроме как услышать от ас «научное» объяснение появления жизни на Земле. Но, предупреждаю заранее, ваши умствования меня не убедят. Что ж, дискуссия поможет нам убить время, пока сохнут мои пробы.

– Вы только что очень доходчиво изложили точку зрения, которая не удовлетворяет меня, поскольку она неминуемо подводит к отрицанию трансформизма.

– Значит, вы знаете лучшее определение?

– Вполне вероятно. Во всяком случае, оно не подводит к безоговорочному приятию предпосылок, кажущихся мне сомнительными, так как, по моему мнению, живые существа необязательно происходят от неизменно и строго себе подобных предков. Я дал бы следующее определение жизни: «Это совокупность сил, управляющих органической материей».

– Очень осторожное определение! – Профессор зоологии рассмеялся.

– Я не могу быть более категоричным. Впрочем, если хотите, замените слово «сила» словом «движение».

– Вот уж что для меня не имеет ни малейшего значения!

– По-иному думал преподобный отец иезуит, чей авторитет в данном случае не подлежит сомнению!

– ?..

– Цитирую дословно: «В целом верно то, что все зависит от материи и движения, и мы таким образом приходим к истинной философии, которую уже исповедовал Галилей, видевший в природе лишь движение и материю или их модификацию, производимую за счет перемещения частей и разнонаправленности движения».

– Скажите на милость, кто же автор этого изречения?

– Преподобный отец Секки, дорогой коллега.

– Да ну?

– Он самый, как я уже имел честь вам сообщить.

– И что все это доказывает? «Материя», «движение» – просто слова! Окиньте взглядом всю органическую цепочку, всю лестницу живых организмов от монеры до человека. И, придя к простейшей живой клетке, вы вынуждены будете остановиться, не найдя объяснений, каким образом она оказалась на Земле.

– Ну, это мы еще посмотрим! Более того, я постараюсь вам доказать, что цепь, идущая от неорганической молекулы до человека, – неразрывна. И до такой степени, что вы не сможете отличить материю минеральную от органической, вернее, не будете знать, где кончается одна и начинается другая. Последовательность, безусловно, неуловима, но и непрерывна. «Natura поп facit saltus» [248]248
  Природа не делает скачков (лат.)


[Закрыть] – это аксиома.

– Таким образом, вы приходите к самопроизвольному генерированию материи? [249]249
  Генерирование материи – воспроизведение, создание материи


[Закрыть]

– Ни в коем случае. Я лишь констатирую глубинные связи неодушевленной и органической материи, ту корреляцию [250]250
  Корреляция – соответствие, взаимосвязь элементов какой-либо системы (например системы животного организма)


[Закрыть] между ними, которую в каждый данный момент невозможно определить.

– Продолжайте, дорогой коллега, ваши рассуждения меня живейшим образом заинтересовали.

– Вы мне льстите. Продолжу изложение основных принципов, приложимых к трем царствам природы, – их правильность в наше время уже ни у кого не вызывает сомнений.

Все законы, применимые к миру минералов, действительны также в мире растительном, существующем по лишь ему свойственным законам. В свою очередь, все законы растительного мира действительны в мире животном с той только разницей, что, как и в первом случае, они пополнятся новыми правилами.

– По-вашему, существование кристаллов сопоставимо с существованием растительных организмов?

– При прочих равных условиях, да. Если не возражаете, начнем с аморфного состояния, являющегося для неодушевленной материи тем, чем для материи органической является протоплазма [251]251
  Протоплазма – в биологии содержимое животных и растительных клеток; в протоплазме осуществляются все жизненные процессы


[Закрыть].

Из экспериментов Вожельсана и Лемана явствует, что кристаллическое состояние приближается к аморфности посредством серии последовательных преобразований. Вышеназванные ученые наблюдали, как в соляных растворах самые простые кристаллы, находясь в условиях, аналогичных природным, формируются, становясь все более сложными, и, пройдя через ряд последовательных состояний, каждое из которых сложнее предыдущего, демонстрируют новые, значительно усовершенствованные физические качества. Как животное или растение, кристалл не появляется внезапно; как растение или животное, он проходит эмбриональную фазу [252]252
  Эмбриональная фаза – зародышевая ступень развития


[Закрыть].

– Мне все это известно, о чем вынужден вам напомнить. Но я вновь возвращаюсь к нашим баранам: [253]253
  «…возвращаюсь к нашим баранам» т.е. к отправной точке разговора (ставшая крылатым выражением фраза из старинного (французского водевиля)


[Закрыть] каким образом цепь неорганического мира спаяна с цепью мира органического?

– Путем безусловного и простого внедрения в самый превосходный из кристаллов молекулы углерода.

– Пусть будет так, если вы настаиваете, хотя данное утверждение мне не представляется доказанным, даже после замечательных работ Геккеля [254]254
  Геккель (Haeckel) Эрнст (1834 – 1919) – немецкий биолог-эволюционист, сторонник учения Ч. Дарвина, предложил первое «родословное древо» животного мира


[Закрыть].

– Это-то и требуется выяснить. Почему в конечном итоге природа не может создавать комбинации, воспроизводимые нами ежедневно в своих лабораториях?

Вы конечно же помните, что не так давно господа Моннье и Вогт с помощью неорганических взаимореагирующих солей сымитировали некоторые формы органических клеток, а резюме [255]255
  Резюме – краткое изложение сути книги, статьи и т. п., заключение, вывод


[Закрыть] их работы, – отчет, опубликованный в «Записках» Академии наук под заглавием «Искусственное продуцирование некоторых форм органических веществ», – заставил совершенно по-новому взглянуть на данную проблему.