Текст книги "Жила Комстока"

Глава 39

Утром Тревэллион седлал черного мула, когда явился Тэпли.

– Джим присоединится к нам в городе, а кое-кто из парней уже поехал туда вчера вечером.

– Они что же, хотят учинить то же, что в Генуе?

– Вот именно. Сэм Браун во всю глотку орал, что приведет своих людей и разделается с судом присяжных.

Ледбеттер ждал их возле кондитерской. Он вскочил в седло, и они поскакали из Вирджиния-Сити вниз по склону. Утро выдалось холодное, на ясном небе еще сияли звезды. Дорогой никто не разговаривал, наконец Тэпли первым нарушил молчание:

– А что делать нам, Трев?

– Стюарт сам разберется с Брауном, а если кто-нибудь попробует вмешаться, остановим их. Слепите за толпой.

– Стюарт не робкого десятка, он и самому черту обвинение предъявит, – сказал Ледбеттер. – Ростом выше шести футов и весит около двухсот фунтов. Окончил Йельский университет и сразу попал на прииски Калифорнии, а народ там – сами знаете какой. Когда эта территория станет штатом, он будет лучшим кандидатом на роль сенатора или губернатора.

Когда они подъехали, в здании суда яблоку негде было упасть. Протиснувшись в зал, приятели стали возле стены, у противоположной двери, откуда они могли следить за происходящим. Сэм Браун нарочно занял место в первом ряду и устрашающе зыркал на присяжных. При появлении Тревэллиона и его друзей один из бандитов толкнул в бок соседа, и оба повернули голову в их сторону.

Вэл заложил большой палец за пояс в нескольких дюймах от висевшей на нем кобуры. Он не удостоил взглядом людей Брауна, хотя понимал, что те наблюдают за ним.

Председательствовал судья Кредлбо. Он не любил Сэма Брауна и нисколько не боялся его. Правда, кое-кого из присяжных Сэму все же удалось запугать своими обещаниями разогнать суд. Обычно, готовясь к драке, Сэм заплетал в косички свои длинные бакенбарды и связывал их на подбородке, чтобы защитить горло от ножа. Так он поступил и на этот раз.

Внезапно он встал. Но каковы бы ни были его намерения, ему так и не удалось их осуществить. Билл Стюарт, выступавший в роли обвинителя, мгновенно подскочил к нему, держа в каждой руке по стволу 44-го калибра, и громко крикнул:

– Руки вверх, Браун!

Застигнутый врасплох и пораженный, бандит повиновался.

– Заберите у него оружие! – приказал Стюарт судебному приставу.

Браун, далеко не глупец, понимал: сделай он одно-единственное движение, и Стюарт застрелит его на месте. Он стоял неподвижно, пока тот не указал револьвером на отдельное сиденье.

– Займи место свидетеля!

Когда тот сел, Стюарт подошел к нему.

– Сэм, ты, помнится, хвастал, что придешь в суд и освободишь своего приятеля. Ты божился, что собственными руками вышибешь дух из присяжных и выйдешь отсюда вместе со своим дружком. – Стюарт поднял Библию. – Известно ли тебе, Сэм, что это такое?

– Библия, – пробурчал Сэм.

– Правильно, это Библия. А что такое Библия? – Стюарт наклонился к Брауну. – Библия, Сэм, это Слово Божье! – Последние слова он произнес громогласно, потом резко повернулся и обратился к судебному приставу: – Так пусть он поклянется говорить правду и ничего, кроме правды! – Отступив назад, Стюарт ждал, пока закончится церемония принесения клятвы. – Сэм, ты поклялся говорить правду, и только правду, – продолжил он. – Ты поклялся Словом Божьим! Всемогущий наблюдает за нами, и, так же как и ты, Он знает правду. Ты поклялся говорить правду, какой бы она ни была. – Стюарт помолчал, потом, смягчив тон, спросил: – Сэм, ты когда-нибудь убивал?

Браун рассмеялся и, оглядев зал, произнес:

– Ну убивал.

– Сколько человек ты убил, Сэм? Только помни, ты поклялся говорить правду.

– Ну, человек шестнадцать, наверное. Точно не помню.

– Шестнадцать человек. Довольно много, не так ли? Вряд ли найдется кто-нибудь, кто убил столько же. Как думаешь?

– Да, Пил, которого прозвали «вождем», и половины не угрохал.

– Я полагаю, Сэм, что ты убил больше, чем кто-либо другой. Вот взять хотя бы того человека, которого ты недавно зарезал охотничьим ножом в салуне. Припоминаешь?

Сэм гордо огляделся.

– Ну припоминаю. И что такого? Для меня это сущий пустяк.

– Догадываюсь. Для тебя это так же просто, как передвигать ноги. Я давно понял, что ты опасный человек.

Стюарт сделал паузу, потом снова спросил:

– Интересно, какой нож имел тот человек, которому ты перерезал горло?

– Нож?! Да у него и ножа-то не… – Тут главарь банды осекся и начал беспокойно озираться по сторонам. – Откуда мне знать, какой у него нож!

– Сэм, не забывай – ты дал клятву. Теперь отвечай на вопрос. С неделю назад я видел, как ты вышел из своего дома, но тут же вернулся и улизнул через заднюю дверь. Почему?

– Почему?! Вы же сами видели, так чего же спрашиваете? Здоровенный черный котище перебежал мне дорогу, вот почему!

– Разумеется, Сэм, я видел это и понимаю, что надо быть полным идиотом, чтобы искушать судьбу. Ты правильно поступил: вовремя заметил опасность и постарался избежать неприятностей. Но тебе конечно же известно, что неприятности, приносимые черной кошкой, не стоят и двадцатой, нет, даже сотой доли того несчастья, которое тебя постигнет, если ты нарушишь клятву. Известно тебе это, Сэм?

– Ну известно.

– Тогда скажи, у человека, убитого тобой, был нож?

– Нет.

– А какое оружие носил он при себе, Сэм?

– Он не носил оружия, он… – Браун снова запнулся.

– Он был безоружный. Значит, ты убил безоружного человека. Ты убил человека, не имевшего возможности защищаться. Это так, Сэм?

– Я…

– К тому же он изрядно выпил. Так ведь? – Стюарт сделал паузу. – Теперь скажи, Сэм, ты ведь не боишься меня?

– Никого не боюсь!

– Разумеется, никого. Стало быть, если кто-нибудь станет утверждать, что ты давал показания из одного только страха, это не будет правдой? Так ведь?

– Да нет же! Какого черта я должен вас бояться?!

– Вот и прекрасно! Ведь могут найтись и такие, кто станет утверждать, что я запугиваю свидетеля. Но ведь ты, Сэм, не согласен с этим? Разве я тебя запугиваю?

– Какого черта! Конечно, не согласен! Никого я не боюсь!

– Вот и хорошо. И стало быть, ты не побоишься признать, что убил безоружного человека? Ведь у него не нашли никакого оружия. Так?

– Никакого. – Бандит забеспокоился, по лбу его градом стекал пот, и он непрерывно утирал его. – Не знаю… Может, у него и имелось что-то, я же не знаю…

– Нет, не финти, он был безоружен, и тебя можно считать убийцей. Не противником, который дает человеку шанс защититься, а самым настоящим убийцей.

Браун привстал со своего места.

– Нет, вы только посмотрите!

Стюарт поднял револьвер.

– Сядь, Сэм, и помни – ты дал клятву. Если нарушишь ее, тебя постигнет страшное несчастье, и не одно. Но самое главное, Сэм, все, кого ты убил, тоже были пьяны или безоружны. А помнишь случай у озера Пирамиды, когда ты сбросил с лошади раненного в бою Болдуина и удрал? Ты думал, что ловко выкрутился тогда, а на самом деле просто показал, кто ты есть. Ты трус, Сэм. Низкий и подлый трус, который не достоин жить среди людей! А теперь убирайся отсюда! И если я когда-нибудь увижу тебя в зале суда, да еще не на скамье подсудимых, то берегись! Убирайся вон вместе со своим сбродом!

Обливаясь потом, Браун встал и вышел на улицу. С минуту он стоял, дико озираясь по сторонам. В какой-то момент он хотел было вернуться, но передумал и побрел через площадь к магазину. Немного погодя его догнали остальные.

Тревэллион подошел к двери и проследил, пока они удалялись. Ледбеттер закурил сигару.

– Все. Брауну конец. Теперь у него два выхода – либо подкараулить и убить Стюарта, либо убираться из этих мест.

– Он постарается убить его сам или подошлет кого-нибудь, иначе его перестанут бояться.

На обратном пути они повернули к Золотому каньону. Ледбеттер ехал чуть поодаль и все время молчал, потом произнес:

– Трев, я видел, какую породу ты добываешь. Хороший у тебя участок. Почему бы тебе не нанять рабочих и не начать рыть настоящую шахту? Если тебе нужны деньги…

– Я уже думал об этом, – признался Вэл. – Но чтобы заняться разработкой основной жилы, придется спуститься футов на двести, не меньше, а это дорого обойдется.

– Ты все же подумай. Я мог бы войти в дело.

Тревэллион сомневался.

– Джим, ни с кем бы я так не хотел вступить в дело, как с тобой, но ты же меня знаешь. Ведь я в любой момент могу выйти из игры, сорваться с места и уехать.

– Да ну тебя, – вспыльчиво возразил Ледбеттер. – Во всем Комстоке не найдется никого, кто трудился бы больше тебя! И потом, что это значит, сорваться с места и уехать? Куда? Что за ребячество такое?! Тоже мне, нашел время! – Ледбеттер помолчал. – Ты нужен здесь. Идет война, и президенту требуется серебро. Здесь твои знания необходимы больше всего. Вот ты говоришь, ты корнуоллец. Как раз в этих местах ты можешь свободно выбирать, как жить и как заработать. Ты – гражданин. А самое главное сейчас – поддержать страну, не дать ей расколоться.

После этого они долго ехали молча, потом Тэпли сообщил:

– Трев, помнишь Джонни Эльдорадо? Говорят, он подался в Вирджиния-Сити, хочет потягаться с Фермером Пилом.

– И самое ужасное, что он таки найдет его, – вставил Ледбеттер. – Лэнгфорд Пил никому еще спины не показывал.

– Я видел Джонни несколько месяцев назад, он тогда грозился приехать в Уошу, – сказал Вэл. – Пилу передали его слова, так что Джонни не застанет его врасплох. – Они проехали еще немного молча. – Ладно, Джим, – наконец произнес Тревэллион, – попробуем заняться моими скважинами. Утром найму людей, и начнем копать две горизонтальные выработки. Поработаем, пока денег хватит.

– А об Уилле Крокетте ничего не слышно? – поинтересовался Тэпли. – Мелисса беспокоится. Она думает, его убили.

– Кому это нужно?

– Трев, ты лучше меня знаешь кому. Пока Уилл где-то поблизости, Эл Хескет не успокоится. Крокетт хоть и добродушный, но всякой доброте есть предел, и он не позволит какому-то Хескету смешать себя с грязью. Он обязательно вернется. Если жив, – прибавил Тэпли.

– Уж коль разговор зашел о Хескете, то мне известно только то, что он служил бухгалтером у Крокетта. А чем он занимался раньше, откуда приехал? – спросил Вэл.

– Откуда-то с приисков Калифорнии. Только какая разница, чем человек занимался и откуда приехал?

Тревэллион повернулся в седле и посмотрел назад. Почему-то всегда, когда разговор заходил о Хескете, ему хотелось оглянуться… Почему?

Они застали Мелиссу в кондитерской, она окинула их быстрым, каким-то испуганным взглядом и пошла за чашками. Налив кофе, она долго хлопотала у плиты и только потом спросила:

– Яичницу хотите?

– Я хочу, – отозвался Ледбеттер. Он не сводил взгляда с Мелиссы, и Тревэллион с удивлением заметил в его глазах задумчивую грусть. Поймав взгляд Вэла, Джим смутился и спросил невпопад: – Что слышно о войне? Есть какие-нибудь новости?

– Какие новости? Я же с тобой был.

– Да я просто интересуюсь. С тех пор как появился телеграф, новости распространяются быстро. Туго, должно быть, приходится старине Эйбу. Странно, как его вообще избрали президентом. Народ-то ведь у нас не понимает, что нужен не сладкоголосый краснобай, а человек твердый, решительный. А по бумажке кто хочешь может разглагольствовать. Красивыми речами никого не удивишь, а вот принять нужное решение в нужный момент, это совсем другое дело.

Говоря, Ледбеттер не сводил глаз с Мелиссы.

– Она чем-то озабочена, – заметил Тревэллион. – Чем-то еще, кроме кофе и яичницы.

Мелисса вернулась к столу.

– Бэйнес сейчас принесет нам поесть. – Она села напротив и опустила глаза. – Я должна поблагодарить вас за то, что вы помогли мне встать на ноги. Дела у меня шли неплохо…

– А лет через пять станете совсем богатой, – заметил Тэпли. – Бум еще только начинается.

– Да вот… – нерешительно начала она, – не все так считают. – Она переводила взгляд с одного на другого. – Я хочу продать свою часть дела, пока оно еще чего-то стоит.

– Замуж выходите? – мягко поинтересовался Вэл.

Мелисса покраснела.

– Да, выхожу.

Тревэллион тайком глянул на Джима.

– И кто же этот счастливчик? Уж не Альфи ли?

Она снова зарделась.

– Он самый, – произнесла она, гордо подняв подбородок, и, словно оправдываясь, прибавила: – Я знаю, вы невысокого мнения о нем, но он очень изменился. Теперь он встал на ноги и хочет увезти меня отсюда в Сан-Франциско. Многие прииски закрываются. Альфи считает, что через три года закроются все. – Она снова виновато посмотрела на них. – Простите, но мне хочется иной жизни, не такой, как здесь. Альфред считает, что я слишком много работаю и что мне пора немного отдохнуть.

Джим Ледбеттер внезапно поднялся.

– Хочу только напомнить, – проговорил он, – что мой караван отходит утром. – Он приподнял шляпу и быстро вышел.

– Вы причинили ему боль, – сказал Тревэллион.

– Я причинила боль Джиму?! Но каким образом?

Тревэллион поставил чашку.

– Неужели вы не поняли? Он любит вас. Все это время он думал только о вас.

Глава 40

В ресторане было мало посетителей, и Грите это нравилось. Она встала рано и уже успела договориться насчет лошади, так как хотела проехаться по городу и осмотреть окрестности. О предстоящей поездке она не сказала никому, чтобы побыть одной и кое о чем подумать. Она с удовольствием потягивала крепкий, горячий кофе, когда звук шагов, тяжело отдававшихся по каменному полу, и позвякивание шпор прервали ее размышления. Грита подняла глаза. Перед нею стоял вихрастый парень, совсем еще мальчик, гладко выбритый и одетый невероятно чисто и опрятно, – редкость для этих мест.

– Мисс Редэвей? Меня зовут Джонни Эльдорадо.

Парень явно ожидал, что имя окажется ей знакомым. Он держался смущенно, застенчиво и в то же время решительно.

– Да, мистер Джонни.

На мальчишеских щеках вспыхнул ровный, густой румянец.

– Мэм, не мистер Джонни, а Джонни Эльдорадо. – Потом, с уже большей уверенностью он прибавил: – И я отлично стреляю. Может, даже лучше всех.

Грита озадаченно смотрела на него, но юноша показался ей вполне симпатичным.

– Боюсь, я вас не совсем понимаю.

– Мэм, я сейчас все объясню. Дело в том, что я решил стать главным в Вирджиния-Сити.

– Главным?

– Да, мэм. Самым главным! И хочу бросить вызов Лэнгфорду Пилу. Если вы знаете, то сейчас он главный в городе. Сегодня же пойду в салун и вызову его на дуэль.

– А он не застрелит вас?

Джонни Эльдорадо снисходительно улыбнулся.

– Нет, мэм. Потому что я стреляю лучше его. Я приехал только вчера, а сегодня первым делом сходил в парикмахерскую. Я велел парикмахеру сделать все, как полагается – постричь, побрить, наодеколонить… ну и всякое такое. Хотел, чтобы от меня хорошо пахло. И знаете, мэм, что я сказал ему? Сказал, пусть поработает надо мной как следует, потому что… или я буду самым главным в Уошу, или самым красивым трупом на городском кладбище!

– Вы что же, действительно собираетесь стреляться с ним? Но стоит ли? В конце концов, что такое «быть главным»?

От этих слов Джонни ужаснулся:

– Мэм, что значит, стоит ли быть главным?! Да вы просто не понимаете!

– Боюсь, я действительно не понимаю. Ведь Уошу всего лишь крохотная точка на карте, и быть главным в Уошу вовсе не означает быть главным где бы то ни было еще.

– А я буду главным в Уошу, мэм! Это единственное, за что стоит бороться. – Он провел рукой по непослушным кудрям. – Мэм, я смел надеяться… Э-э… В общем, вы здесь самая красивая женщина… и я только хотел узнать, не могли бы вы… после того, как я стану здесь главным, пообедать со мной? – Щеки его вспыхнули румянцем, а лоб покрылся испариной. – Я хотел сказать… не соблаговолите ли вы?..

– Джонни, – невозмутимо произнесла Грита, – я не имею обыкновения обедать с малознакомыми мужчинами, и уж если бы сделала это, то не потому, что вы главный в городе. – Она помолчала, потом прибавила: – Но вы, Джонни, очень симпатичный молодой человек, и если откажетесь от своего намерения стать главным и стреляться с Лэнгфордом Пилом, я составлю вам компанию и поужинаю с вами. Сегодня вечером, после спектакля, в этом зале.

Он отступил на шаг.

– Нет, мэм! Так не пойдет. Чтобы ужинать с вами, человек должен что-то собой представлять! Я не какая-нибудь мелкая сошка, у меня тоже есть честолюбие, мэм! Я посетил парикмахера и вообще…

Он отступил еще на шаг.

– Нет, мэм, я сегодня же должен стать главным в Уошу!

Он резко повернулся и, сверкая начищенными голенищами, стремительно вышел.

Джонни направился в салун Пэта Линча и, подойдя к стойке, заказал виски, потом повернулся к присутствовавшим и громко спросил:

– Кто в этом городе главный?

Лэнгфорд Пил, одетый в черный сюртук, медленно вынул изо рта сигару.

– Считается, что главный здесь я. Так ты ко мне?

– Я был в парикмахерской и объявил, что сегодня же вечером буду самым главным в городе. – Джонни держался непринужденно, и на губах его играла улыбка. – Сегодня же я стану главным в городе… или самым красивым трупом на кладбище.

– Тогда давай-ка выйдем, Джонни. Ты не возражаешь?

Джонни вышел на улицу, но Фермер замешкался в дверях. Джонни обернулся как раз в тот момент, когда тот достал кольт 44-го калибра. Лэнгфорд застрелил его на месте, и тот даже не успел вытащить револьвер из кобуры.

– Красивый был парень и такой чистенький. Можете похоронить его со всеми почестями, сделайте все как надо, а счет потом принесете мне. Хороший был парень, смелый. Я мог оказаться на его месте.

Маргрита спустилась по лестнице, внизу стоял Дэйн Клайд.

– Вы слышали выстрелы? – спросил он.

– Да, только здесь так шумно… Это случайно не Джонни Эльдорадо?

– Он самый. Только не быть ему главным в городе. Никогда.

– Жаль его. Симпатичный был парень, – сказала Грита.

– Странное все-таки у этих людей понятие о чести. Они умирают с такой гордостью и с такой готовностью, что думаешь: «А может, так и надо?»

Грите досталась серая в яблоках лошадь. Она скакала по городу, мужчины останавливались и провожали ее взглядами – одни молча глядели, как широкая юбка, развеваясь по ветру, стелится по лошадиному крупу, другие восхищались вслух. Грита скакала вверх по каньону, где повсюду кипела работа. Дорога раздваивалась, и девушка поехала по правой, но вскоре обнаружила, что она пустынна. Грита остановилась и прислушалась – в чистом холодном воздухе далеко разносился мерный грохот плавилен. Она продолжила путь, и только скрип ее седла да звонкий цокот копыт нарушали тишину безлюдных гор. Дважды она останавливалась, глядя на залитые солнцем голые скалы, стенами возвышавшиеся вокруг. Ей нравилась эта странная, пустынная местность.

Проехав еще немного вперед, она остановилась, заметив какую-то старую разработку рядом с высохшим руслом горного потока, окруженным редкими кедрами. И тут до нее донесся топот копыт. Только теперь она поняла, как далеко забралась. В сумке, притороченной к седлу, лежал пистолет; Грита протянула к нему руку.

– Он тебе не понадобится.

Обернувшись на голос, она увидела Ваггонера, который сидел на старой кляче и пожирал ее взглядом. Лицо его оставалось безучастным, ладони покоились на луке седла.

– Как только увидел тебя, я сразу понял, что сделаю это.

– Прошу прощения?..

– Только не надо надменности, я не выношу этого. И потом, я еще не готов.

Она повернула лошадь, но Ваггонер преградил ей путь, и Грита пожалела, что не успела вытащить пистолет. Он здесь, совсем рядом, но сумеет ли она достать его вовремя?

Ваггонер не сводил с нее глаз, угрюмо поблескивавших на вытянутом, осунувшемся лице.

– Когда я буду готов, ты станешь моей. – Он прищелкнул пальцами. – Это ж проще простого. А знаешь, в тебе нет ничего особенного. Есть бабенки и получше.

– Пожалуйста, освободите дорогу.

– Черт побери! Сначала я кое-что сделаю! Ничего в тебе нет особенного, и ничем ты не лучше других. Только уж я поваляю тебя в грязи, чтоб не задавалась… Ну давай же, я жду…

Внутри у Гриты все похолодело, в горле встал ком, но она, собрав последние силы, твердо проговорила:

– Что все это значит?

Ваггонер оскалился в наглой улыбке.

– Я знал, что ты начнешь юлить. Было у меня такое чувство, что ты просто обыкновенная дворняжка… а смотрела-то, смотрела на меня, будто я какое дерьмо.

– Не понимаю, о чем вы говорите, но если я смотрела на вас именно так, как вы сказали, то теперь вижу, что правильно делала. А теперь я хочу уехать. Дайте дорогу!

– Сначала сделаю с тобой кое-что. Только смотри не рыпайся, я не люблю этого! Вообразила из себя невесть что. Тоже мне! Когда я закончу развлекаться с тобой, ты еще поползаешь у меня на коленках!

Грите стало нехорошо, но она из последних сил старалась не показать этого. Ее преследователь не шутил. Он явно собирался осуществить свою угрозу. Несмотря на испуг, воля Гриты не была парализована. Она должна дотянуться до пистолета. Стрелять придется в упор. Ваггонер знает, что у нее есть оружие, и он постарается не дать ей возможности вытащить его. Вперед проскочить не удастся. Ваггонер, скорее всего, догонит ее. Можно попробовать хлестнуть его клячу и воспользоваться заминкой. Грита внутренне собралась и приготовилась всадить шпоры в бок лошади. Но тут совсем рядом на дороге раздался стук копыт.

Верхом на черном муле к ним приближался всадник. Злоба сверкнула в глазах Ваггонера, но он взял себя в руки и начал что-то говорить, изображая мирную беседу.

Тревэллион с первого взгляда оценил ситуацию, но тут же сказал себе: «Не сейчас!» Надо избежать стрельбы, чтобы не подвергнуть опасности ее.

– Доброе утро! – направив к ним своего мула, учтиво поздоровался он. – Мисс Редэвей, я как раз искал вас. Если джентльмен извинит нас…

Ваггонер из последних сил пытался подавить охватившую его волну ярости. Здравый смысл останавливал его. Он не сомневался, что убьет Тревэллиона, но в подобных делах тот не новичок – наверняка успеет выпустить пару пуль и с такого расстояния уж точно не промажет.

– Боюсь, придется извинить, – сквозь зубы прошипел Ваггонер, – хотя, думаю, мы еще увидимся. Ну что ж, дела есть дела, не правда ли, мэм? – Он нагло улыбнулся, повернул лошадь, на мгновение остановил взгляд на Вэле и вдруг услышал:

– У меня к вам тоже есть дело, мистер Ваггонер. Если не ошибаюсь, вы должны мне пятьсот долларов. Приготовьте-ка их.

Ваггонер поскакал прочь, его захлестывала ярость. Почему не сейчас?.. Он остановил лошадь и хотел повернуть обратно, но Тревэллион уже нацелил на него винтовку, и бандит поскакал прочь. Нет, не сейчас! Против винтовки не попрешь. Еще будет возможность. Можно подкараулить прямо на улице. Только действовать надо быстрее. Ваггонер и сам это понимал, а его неизвестный наниматель уже дважды присылал записку, требуя поторопиться.

Грита и Тревэллион спокойно ждали, прислушиваясь к затихавшему топоту копыт, потом посмотрели друг другу в глаза. Они долго молчали; наконец Грита произнесла:

– Вы вовремя подъехали. Он очень неприятный человек.

– По этому подонку петля плачет.

«Как она хороша!» – подумал Вэл. Но помимо женской красоты и обаяния в ней чувствовалось еще что-то, и именно это так привлекало его. Он вдруг вспомнил, как много лет назад пообещал, что женится на ней, и при этом покраснел.

– Вы за мной? – спросила Грита.

– Дэйн Клайд сообщил, куда вы направились, и попросил меня догнать вас. В театре возникли какие-то срочные дела.

Он смутился и не знал, что сказать дальше. Интересно, помнит ли она его. Вэл повернул мула, и они поехали бок о бок. Он испытывал неловкость и словно потерял дар речи. Почти до самого отеля они не произнесли ни слова. Наконец он решился:

– Мне нужно с вами поговорить об одном деле. Речь идет о ваших деньгах.

– Только о деньгах? – спросила Грита.

– Не знаю… может…

Возле отеля их встретил Дэйн Клайд.