Текст книги "Жила Комстока"

Глава 48

В ресторане толпились мужчины и женщины, облаченные по случаю торжества в свои самые лучшие наряды. За импровизированной стойкой разливали шампанское, и гости стояли в три ряда, дожидаясь своей очереди.

Молча протиснувшись через толпу, Хескет пробрался к столику, занял свое место и обратился к пробегавшему мимо официанту:

– Долго я еще буду ждать?

– О, прошу прощения, сэр. Мы заняты организацией приема. Я сейчас распоряжусь, чтобы вас обслужили.

– И принесите кофе. Только дайте другую чашку. – Он протянул официанту чашку, оставленную на столе кем-то из гостей.

Хескет откинулся в кресле и раскрыл газету, но так и не смог сосредоточиться.

Уилл Крокетт мертв. Прекрасно – с одним покончено. Хескет ненавидел его, как ненавидел все, что стояло у него на пути.

Теперь можно заняться следующим. Гости приходили и уходили, и вряд ли кто заметил, когда он появился. В любом случае на часы-то они уж точно не смотрели.

Уилл Крокетт мертв. Все кончено! Осуществить задуманное оказалось совсем просто. Услышав его голос, Крокетт открыл глаза, и в них вспыхнул огонек узнавания. Очевидно, он хотел крикнуть или позвать на помощь, но подушка опустилась на его лицо, прервав и этот крик, и эту жизнь. Хескет все еще чувствовал на своих руках последние отчаянные попытки Крокетта вцепиться в нет. У него всегда были сильные руки.

Он пробыл в комнате не больше минуты, потом заглянул на минуту к себе и спустился в зал.

В ресторан вошли Сэнди и Эйли Бауэре, они видели его, но не подошли. Вот глупые, напыщенные индюки! Проматывают свои деньги, словно парочка подгулявших матросов! Неужели не понимают, что, если так пойдет дальше, они очень скоро разорятся?

Наконец к столику подошел официант и принялся сервировать обед. Хескет отложил газету и потер руки – он все еще испытывал неприятное ощущение от этих цепких пальцев.

– Что, замерзли, мистер Хескет? – спросил официант.

– Да нет. С какой стати я должен мерзнуть?

А наверху, в спальне Уилла Крокетта, сиделка вернулась к своим обязанностям. Все было спокойно, раненый мирно спал. Вот и хорошо. Она и выскочила-то всего на минутку, чтобы сделать глоточек шампанского, которого отродясь не пробовала и которое ее слегка разочаровало, ибо она ожидала от этого напитка гораздо большего. Она раскрыла книгу и принялась читать. Прошло более получаса, прежде чем сиделка забеспокоилась. Переворачивая страницу, прислушалась и насторожилась. Как странно – больной спит так спокойно, что даже не слышно его дыхания. Уж не… Она вскочила и склонилась над ним.

Элберт Хескет нарочно ел долго и не спеша, не обращая внимания на шум и беготню. Он хотел, чтобы все видели его и запомнили, как долго он сидел здесь. Хескет не сомневался, что запомнят не время его прихода, а то, что он провел за столиком весь вечер.

Он снова взял газету, заказал кофе, бренди и расслабился.

Прошел час. Теперь, должно быть, уже обнаружили, что Уилл Крокетт мертв.

Хескет допил кофе и решил подняться, когда увидел Ваггонера. Тот стоял в стороне от всех с бокалом шампанского в руках. Глаза его шарили по толпе, скользнули по Хескету, ни на миг не остановившись. Конечно, Ваггонер не узнал его и не узнает, если только у него не наступит неожиданное прозрение.

Это наблюдение навело его на воспоминание о короткой встрече с Тревэллионом возле комнаты Маргриты Редэвей. Что-то тогда блеснуло в глазах этого человека. Вне всякого сомнения, в нем зашевелились какие-то подозрения. Он уже почти вспомнил что-то… Правда, теперь это не имело никакого значения. Тревэллион обречен, он должен умереть. Если Ваггонер не справится с ним, то найдутся другие. В конце концов, он сам это сделает, Но только, конечно, не сейчас.

Тревэллион в черном костюме и с револьвером встретил Маргриту в холле, где она разговаривала с Клайдом и Манфредом.

– Прошу прощения, – извинился он, – боюсь, я опоздал.

– Уилл Крокетт мертв, – сообщила Грита. – Мистер Манфред считает, что это убийство.

– Как умер?

– Его задушили. – Глаза Манфреда были холодны как лед. – Мне уже приходилось видеть такое раньше. Нечего слушать сиделку. Она уверяет, что не отходила от него ни на минуту.

– Так она что, все отрицает?

– Да. Думаю, она отлучилась выпить шампанского, только не признается. Один из официантов вспомнил, что видел ее.

– А где находился Хескет?

– Сидел в зале, у всех на виду. Сидел, как обычно, за своим столиком и обедал.

– Он бы не стал делать этого сам, – вступил в разговор Клайд.

Манфред посмотрел на него.

– Еще как стал бы. Вы никогда не приглядывались к нему? А я приглядывался. Этот убьет кого угодно и даже глазом не моргнет. – Он перевел взгляд с Маргриты на Тревэллиона. – Вы двое следующие, так я понимаю. И относитесь к этому серьезно. Он сейчас безгранично владеет «Соломоном», прииск дает ему огромную прибыль, а деньги – это власть. Возвращение Уилла Крокетта представляло угрозу для Хескета. Крокетт мертв. Кто теперь угрожает ему?

– Думаю, я, – проговорила Грита.

– И вы тоже, – обратился Манфред к Тревэллиону. – У него есть причина беспокоиться из-за вас.

– Да, с тех пор, как я приехал в Вирджиния-Сити, тут есть кому беспокоиться, – тихо ответил Вэл.

– С тех пор, как вы вернулись. – уточнил Манфред.

Тревэллион пристально посмотрел на него.

– Что вы имеете в виду?

– А разве вы не бывали здесь раньше? – Манфред указал в сторону каньона. – Разве не здесь похоронен ваш отец?

Теперь все смотрели на Манфреда, и он вдруг заговорил по-другому:

– Все мы находимся здесь не случайно. Все, кроме Клайда. Это место, – он сделал широкий жест, – стало для нас роковым, поэтому нас влечет сюда. Ни я, ни Тревэллион никогда не забывали его. Вот и мисс Редэвей попала сюда, чтобы завершить то, что начиналось давным-давно, когда ее семья собиралась на Запад в поисках золота. Не спрашивайте, почему я здесь… Хотя нет… Я скажу – моя семья тоже похоронена в этих местах.

– А я и понятия не имела! – изумилась Грита. – Мне даже в голову не могло прийти.

Манфред пожал плечами.

– Никому не могло прийти в голову, потому что все знали, что я приехал из-за моря, и считали меня иностранцем. А я вовсе не иностранец. – Он посмотрел на Тревэллиона.

– Я хорошо помню вас, хотя вы меня совсем не помните. Я даже полагаю, что вы меня никогда не видели, хотя мы находились рядом.

– Но где я мог вас видеть?

– В обозе переселенцев, который шел на Запад. Тогда меня звали не Манфред. Это имя я позаимствовал у лорда Байрона, я назвался так в честь героя его поэмы, который продал душу дьяволу. А когда дьявол явился получить то, что ему причиталось, Манфред взбунтовался и отказался отдать ему душу. В некотором смысле со мною произошла подобная история, только у меня не оказалось столько силы духа, как у моего героя, и я бежал.

– Так вы ехали тем же обозом?

– Да. Меня тогда звали Томпсон.

– Томпсон?! Это же то семейство, которое свернуло с пути, бросившись в погоню за миражом.

– Точно так. Отец мой был твердолобый упрямец, мистер Тревэллион, но добрый и заботливый. Он очень любил свою семью. Кроме того, он не очень-то доверял людям, и эту черту я унаследовал от него. – Манфред сделал паузу, огляделся, потом снова заговорил: – Одно вы непременно должны усвоить. Элберт Хескет считает себя центром вселенной, он излучает зло. Он способен на все. То, что мы называем совестью и страхом в обычном понимании этого слова, отсутствует у него полностью. Он даже не подозревает о существовании этих понятий.

Мой отец свернул с пути и увел нас в пустыню в погоне за миражом, но очень скоро понял, что озеро, которое мы якобы видим, все время отдаляется. Когда до него дошло это, было уже слишком поздно. Он пытался повернуть упряжку обратно и совсем застрял в трясине. В фургоне он вез ценные инструменты и не хотел бросать их. Мы уговаривали его распрячь быков и уйти пешком, но он не соглашался. Под палящим солнцем он упорно пытался повернуть упряжку обратно, в конце концов сердце его не выдержало, и он умер прямо на месте. Стояла нестерпимая жара, и вскоре у нас почти не осталось воды. Мы похоронили отца, и одно это уже отняло у нас последние силы. Два быка пали, остальных мы распрягли, и я посадил на них мать и сестер. Мы находились далеко от дороги, и теперь, чтобы выбраться, приходилось тащиться все время в гору. Моя мать к тому времени уже серьезно болела, она протянула даже дольше, чем я думал. В конце концов, она умерла, и сестры мои тоже. Я похоронил их как подобает.

Вот тогда-то и появился этот человек – один с шестью вьючными мулами. Он появился как раз вовремя, ибо я находился уже на последнем издыхании. Он дал мне немного воды, подождал, потом снова напоил меня. «Откуда ты, мальчик? Где твой фургон?» Я показал ему. Тогда он велел мне подняться и заявил, что мы должны вернуться туда. При этом он расспрашивал, что из вещей имеется в фургоне. Мне не хотелось возвращаться, но он настаивал. «Ведь ты же хочешь выбраться отсюда, правда, мальчик? Помоги мне, и я выведу тебя из этого гиблого места».

Мы вернулись к фургону, и он заставил меня помогать грузить на мулов все, что у нас было ценного. Потом спросил, где деньги. «Какие деньги?» – удивился я, а он сказал: «Не создавай мне трудностей, мальчик, иначе придется тебе остаться здесь умирать. У каждого есть хоть сколько-нибудь денег. Так где они?» Я хотел выбраться оттуда, я хотел жить и боялся этого человека, поэтому отдал ему деньги, которые мне оставила мать.

Мы двинулись в путь, и вдруг до меня дошло, что он обязательно убьет меня или оставит одного на верную смерть, как только я перестану быть ему нужен.

Вскоре мы наткнулись на другой брошенный фургон, и он, перерыв все вещи, забрал самое ценное и погрузил на мулов.

Я был измотан и еле держался на ногах, но понимал, что, если остановлюсь, он прикончит меня или бросит здесь. Смеркалось, мы продолжали путь. Казалось, он совсем не обращал на меня внимания, не останавливался, даже когда я падал. Наконец совсем стемнело. Устроив привал возле песчаной дюны, поросшей редкими кустиками, он снова позвал меня. Я боялся этого человека и бросился бежать, потом упал за камень и пополз. Он искал меня, я снова побежал, и тогда он выстрелил. Я распластался на земле, притворившись мертвым. Ползком добравшись до большого камня, затаился за ним. В конце концов он прекратил поиски и ускакал.

– Многие, кто побросал тогда фургоны, собирались потом вернуться и забрать свое имущество, – заметил Вэл.

Манфред пожал плечами.

– А ему-то что? Этот мародер попросту обчищал их, а награбленное продавал в Калифорнии.

– Вы говорите об Элберте Хескете? – спросила Грита, которую осенила догадка.

– Да, о нем.

– А он видел вас здесь?

– Может, и видел. Правда, я повзрослел и сильно изменился с тех пор. – Манфред помолчал. – Я ему отдал около трехсот долларов, и кто знает, сколько он получил от других несчастных или награбил в брошенных фургонах?

– А вот и Эйли Бауэре, – сказала Маргрита. – Простите, я должна поговорить с ней.

Клайд присоединился к Грите, и Манфред остался наедине с Тревэллионом.

– Как странно, – произнес Вэл, – мы столько дней ехали рядом, но так и не познакомились. Впрочем, многие, кто тогда путешествовал с обозом, не знали других.

– Я рассказал вам не все, – проговорил Манфред.

– Не все?

– Он поймал-таки меня тогда и заставил вместе с ним рыскать по пустыне и грабить фургоны. Однажды ночью я помог ему зарыть человека, убитого выстрелом в спину. Когда мы подъехали к нему, его тело было еще теплым. Несчастный встретил смерть не больше часа назад.

– Хескет убил его?

– А кто же еще? Больше некому. Он привел меня к этому фургону, значит, знал, куда идти.

– А что случилось с вами потом?

– Однажды вечером он выстрелил в меня. Повернулся как бы невзначай и выстрелил. Пуля угодила мне в голову, я весь залился кровью, и он решил, что я мертв. Он сбросил меня в канаву и забросал землей. Но в темноте не заметил, что закопал меня не полностью. Придя в сознание, я выкарабкался из ямы и добрался до Калифорнии. Мне повезло – меня подобрали странствующие актеры.

Из зала доносились смех и звон бокалов.

– Крокетта убил он, – заключил Манфред, – хотя, боюсь, доказать это невозможно. Одно мы должны помнить – Элберт Хескет очень аккуратный человек и тщательно упаковывает свертки, перевязывая их веревочкой и обрезая лишние концы.

Манфред посмотрел на Маргриту, стоявшую посреди зала, потом перевел взгляд на Тревэллиона.

– А мы трое, кто мы такие? Мы как раз и есть эти лишние концы.

Глава 49

Тревэллион сидел за чашкой кофе в кондитерской и беседовал с Джимом Ледбеттером.

– Совсем как в старые добрые времена, – улыбнулся Джим.

– Многое с тех пор изменилось. Теперь вместо лачуг, разбросанных по склону, как кроличьи норы, здесь целый город.

К столу подошла Мелисса.

– Ничего, если я посижу с вами? – Она поставила чашку. – Жаль Уилла Крокетта, хороший он был человек.

– Да, очень хороший, – согласился Ледбеттер.

От кофе исходил приятный аромат. Тревэллион поставил чашку и подумал о Маргрите. Теперь она владелица «Соломона», богатейшая женщина, а богатая и красивая женщина никогда не захочет иметь дела с простым горняком. Кажется, он слишком увяз здесь – не пора ли срываться с места? Как-то само собой получилось, что он сказал об этом вслух. Уж если старатель говорит, что где-то увяз, это значит, что он собирается выдернуть колышки, ограждающие участок, и податься в другие места.

– Хочешь уехать? – спросил Ледбеттер.

– Да, пора оборвать концы. – Тревэллиону вспомнились слова Манфреда.

Дверь распахнулась и с шумом захлопнулась – на пороге, покачиваясь, стоял пьяный Альфи, испачканный, словно неделю исправно валялся в грязи.

Мелисса вскочила, а он переминался, шатаясь, и не сводил с нее глаз.

– Лисси, милочка!.. Я разорен… Мне нужны деньги. Я…

– Прошу прощения, но ничем не могу помочь!

Улыбка сошла с его лица.

– Ну-ка, ну-ка, что ты сказала? Ничем не можешь помочь? Послушай-ка, я…

– Альфи, – решительно заявила Мелисса невозмутимым и полным достоинства голосом, – я вынуждена просить тебя уйти.

– Мне уйти? Да как ты смеешь!..

– Уходи, Альфи, и не возвращайся. Ты обобрал меня и бросил больную. Так чего же теперь хочешь? Убирайся!

Альфи рванулся к ней, но Ледбеттер преградил ему путь.

– Ты слышал, что сказала леди? Убирайся, не то я так тебя отделаю, что мало не покажется!

Альфи бросил на него мрачный, полный злобы взгляд.

– Ладно, я уйду, черт тебя дери! Только ты у меня еще попляшешь! Я тебе устрою…

Джим Ледбеттер хоть и отличался мягким нравом, но кулаки его ватными не назовешь. Как следует врезав Альфи, он схватил его за шиворот, оттащил к двери и вышвырнул на улицу.

– Спасибо, Джим, – произнесла испуганная Мелисса.

– Теперь все в порядке, мэм.

В салуне под названием «Ведерко крови» Моузел сидел уже давно. Он сунул руку в карман, чтобы достать мелочь и купить себе пива, и вдруг нащупал уголок конверта. В конверте оказались две золотые двадцатидолларовые монеты и записка: «Ты собирался пристрелить его. Почему бы не сделать это сейчас? Кажется, самое время».

Не мигая, Моузел тупо уставился на клочок бумаги, потом шагнул к стойке. Хозяин, который уже открыл рот, чтобы отказать ему, увидел золотую монету и выставил пиво. Моузел отхлебнул из кружки и задумался. Кто-то хочет использовать его. Ну нет… Будь он проклят, если клюнет на эту приманку… Хотя почему бы и нет? Ведь он же все равно собирался это сделать, даже специально приехал сюда. Сорок долларов, конечно, не так уж много, но это все же больше, чем он получает на «Соломоне». Так почему бы и нет? И почему не сейчас?

Теперь у него отличное оружие – «ремингтон» морского образца. Он выпил еще пива. И ее он тоже застрелит. Она заслужила это. Не будет чваниться… а то ишь какая. Ну, он ей покажет!

Распахнулась дверь, и на пороге появился Альфи. В левой руке Моузел держал кружку пива, но когда глаза их встретились, он потянулся к поясу и выхватил «ремингтон». В глазах Альфи заметался панический страх, он вдруг поднял руку и протянул ее навстречу Моузелу. И тот выстрелил. Присутствовавшие обернулись в их сторону. Моузел сжимал в руке «ремингтон», а безоружный Альфи замертво лежал на полу.

Кто-то подошел к распростертому телу, склонился над ним, потом медленно распрямился, вытирая руки о штаны.

– Парень мертв, – невозмутимо, но с жесткой ноткой в голосе произнес он. – А ведь у него нет пушки.

Подбородок Моузела задрожал. Все взоры обратились к нему.

– Послушайте… – запротестовал он. – Этот мерзавец…

Он повернулся и, спотыкаясь, побрел к выходу, но тут в дверях показался человек со значком на груди.

– Убийство, – произнес кто-то. – Застрелили безоружного.

Обрюзгшие щеки Моузела тряслись, из глаз лились слезы.

– Все совсем не так! – пытался объяснить он. – Этот человек сам… – Он не мог подобрать слов, потом наконец выпалил: – Он похитил мою женщину!

На пороге возник Тревэллион.

– Неправда! – заявил он, обращаясь к офицеру. – Я и Джим Ледбеттер свидетели, Хэнк. Дама, о которой он говорит, наняла у Ледбеттера мула и уехала с одним из его караванов. Я тоже путешествовал с ним. А убитого там и в помине не было, когда леди выезжала из Пласервиля.

Обыскав Моузела, Хэнк нашел у него конверт, золотую двадцатидолларовую монету и сдачу.

– Вот оно что! Получил за убийство? Ну что ж, считай, что за сорок долларов ты купил себе место на виселице.

Хэнк повернулся к Тревэллиону.

– Ты виделся с Биллом Стюартом? Он спрашивал про тебя.

– Загляну к нему как-нибудь. – Тревэллион придвинулся поближе к Хэнку и тихо проговорил: – По-моему, все ясно как Божий день. Этот тип застрелил безоружного человека, а вся его пустая болтовня насчет женщины только для отвода глаз. Разве не так?

– Не совсем так, – пожал плечами Хэнк.

– Ты не видел Тэпли?

Хэнк покачал головой.

– Сегодня нет. Он тебе нужен?

– Да.

– Ладно, скажу ему, если увижу. А ты повидайся с Биллом. У него что-то важное… для всех нас.

– Хэнк, можно мне взглянуть на эту записку? Ту, что ты нашел в кармане у Моузела.

Хэнк показал ему записку.

– Узнаешь почерк?

– Нет.

Хэнк обратился к Моузелу:

– Кто дал тебе ее?

Дряблые щеки Моузела обвисли, глаза выпучились от страха.

– Никто. Я… я нашел ее в кармане. Не знаю, как она туда попала.

– Лжешь, – презрительно отрезал Хэнк.

– Может, и не лжет. Не исключено, что он говорит правду. Только, по-моему, он убил не того человека, – вмешался Вэл.

Возвращаясь в отель, Тревэллион старался не терять бдительности. Уилл Крокетт мертв, его убили. Альфи тоже. Но кому мешал этот, в сущности, безобидный Альфи? Кто мог желать его смерти? Он никому не причинял особого вреда. Немножко играл, немножко мошенничал, жил за счет женщин, вот, пожалуй, и все. Скорее всего, тот, кто незаметно сунул в карман записку, хотел, чтобы Моузел убил кого-то другого. Кого же? Да его самого. Вот оно что! Помнится, Моузел клялся во всеуслышание, что разделается с ним, и тот, кто подсунул ему записку и деньги, надеялся, что он будет стрелять в Тревэллиона.

Стюарта не оказалось в конторе, и Вэл вернулся к себе на шахту. Он застал Тэпли и еще трех человек за работой. Двое сверлили скважины для взрывов в новом штреке. Тревэллион нервничал, у него совсем пропало настроение работать.

Дома он повесил кобуру с револьвером на спинку стула и вскипятил воды для бритья.

Пора действовать. Ваггонер и двое других пытались убить его. Он знает, где находится логово Ваггонера, и найдет его. Жить в постоянном ожидании пули в спину у него нет ни малейшего желания.

Он намылил лицо, думая о том, как они поведут себя, когда он выследит их.

Интересно, что скажет об этом Грита, когда он разделается с ними?

Достав бритву, Вэл проверил лезвие и начал бриться. Убивать ему не хотелось. Он не испытывал ненависти ни к кому, даже к убийце Уилла Крокетта, хотя тот и заслуживал наказания.

Внезапно ему вспомнился человек, с которым он столкнулся в комнате Гриты. Так ведь это и есть Хескет! Но что он делал там? Искал акции?

Он перевернул бритву другой стороной и намылил подбородок. Конечно, Хескет – он выглядел как бизнесмен, аккуратно одет, тщательно выбрит… Какие странные у него глаза, очень колючие.

Тревэллион замер с лезвием в руке. Эти глаза… Где он видел их раньше? И видел ли вообще? Он вытер лезвие. Мозг его продолжал напряженно работать.

Снаружи послышались шаги, и раздался отрывистый стук в дверь. Положив бритву и потянувшись к рукоятке револьвера, Тревэллион обернулся и крикнул:

– Войдите.

В комнату вошел Манфред.

– Извините, что побеспокоил вас.

– Садитесь. Я уже закончил.

– У меня из головы все не идет Хескет. Я не вижу способов добраться до него. Я имею в виду законным путем. Мне известно, что он грабил фургоны. Ну и что? Этого недостаточно. Как вы справедливо заметили, многие тогда собирались вернуться за своим имуществом, но фургоны все-таки бросали, и нам не удастся доказать, что он грабил их.

Что же касается убийства… то я свято верю, что на его совести по меньшей мере два человека, жизни которых еще можно было спасти… Только это тоже доказать невозможно. Ну и что с того, что я это знаю? Любой адвокат с легкостью опровергнет все мои показания. Нет, так ничего не добьешься.

Точно так же нет доказательств, что он убил Крокетта. Да, он участвовал в сомнительных сделках, обманывал людей, но это, похоже, все, в чем его можно обвинить, а за это не арестовывают.

Тревэллион убрал бритву и выплеснул воду из тазика за дверь – пусть прибьет пыль у порога.

– Вы говорили об этом с Гритой? – спросил он.

Манфред покачал головой.

– Я очень беспокоюсь, – признался он. – Элберт Хескет опасен и коварен. Он способен нанести удар в спину. Сейчас он наверняка уже в курсе, что Грита получила в наследство все акции Уилла Крокетта. Вступив во владение, она вышвырнет его вон, поэтому он постарается опередить ее.

– Если с нею что-нибудь случится, он завладеет прииском, прежде чем ее наследники успеют принять меры. Но с ней ничего не случится, – решительно заключил Тревэллион. – Кто с нею сейчас?

– Клайд. И Тиэйл сторожит в холле.

Тревэллион натягивал рубашку, не переставая думать. Молва разносится быстро, так что Хескет, должно быть, уже все знает. Он не будет сидеть сложа руки, а постарается изменить ситуацию. А это означает, что и он, и Грита отныне мишени номер один. Правда, он-то уже давно стал мишенью.

– Манфред, – спокойно произнес Вэл, – вы встряли в это дело по доброй воле, поэтому сейчас отправляйтесь в отель и не отходите от Гриты. Он обязательно попытается убить ее, если не сам, то подошлет кого-нибудь.

– Иду. – Манфред поднялся. – А вы?

– Я подойду позже. Только будьте осторожны.

– Хорошо. Помните, что я вам говорил. Я знаю этого человека. У него нет ни капли сострадания, он жесток и беспощаден, человеческая жизнь для него ничто, это чудовище способно уничтожить любого, кто встанет на его пути.

– А что он будет делать, если его загонят в угол? Как сейчас, например.

– Бороться. Только по-своему. Этот человек необычайно умен.

Манфред ушел, а Вэл проверил и пристегнул оружие. «Необычайно умен»? Вряд ли. Скорее всего, совсем не умен. Просто не упускает случая взять, что плохо лежит. Ведь нередко бывает, что люди, не знающие жалости и сомнений, слывут умными.

День выдался на редкость теплый. Тревэллион вышел на улицу и окинул взглядом центр города, где располагался отель «Интернэшнл». Повсюду сновали люди, по проезжей части громыхали фургоны, нагруженные рудой. Легкий ветерок шевелил листву на деревьях, по чистому небу плыли маленькие облачка.

Неужели вся его предшествующая жизнь свелась к этому дню? Рядом в шахте трудились рабочие, добывая для него руду. Откуда-то доносились звуки музыки. Что ждало его там внизу, он не знал, но испытывал какое-то смутное предчувствие скорой развязки.

Он отчетливо помнил выражение лица Ваггонера тогда в каньоне, когда ему чудом удалось спасти Маргриту. В этом человеке чувствовалась жестокая, неукротимая сила, не знавшая поражений.

Тревэллион еще раз оглянулся на шахту и на свою хижину и пошел вниз по склону. Первым делом он решил наведаться в «Интернэшнл».

В холле сидел Тиэйл. Завидев Вэла, он поднялся со стула и преградил ему путь.

– Тревэллион, к ней сейчас нельзя. Зайди позже.

– Она что, занята? У меня важное дело. – Лицо Вэла оставалось невозмутимым.

– Она закрылась у себя в номере с ним… с Хескетом. Просила не беспокоить.

– С Хескетом? Она осталась наедине с Хескетом?

Вэл сделал движение, чтобы отстранить Тиэйла и пройти, но тот выставил вперед винтовку и преградил ему путь.

– Тревэллион, я же сказал: она просила ее не беспокоить.