Текст книги "Четвертый круг"

18 часов 17 минут

Роман положил диапозитив на стеклянную панель ретропроектора, и на белом экране возник овал. Один только контур довольно широкого лица.

Вики кинула взгляд на Романа, потом повернулась к экрану и вгляделась в этот контур.

– Может быть, немного поуже, – произнесла она наконец.

Роман молча порылся' в коробке и, вынув новый диапозитив, вставил его в аппарат.

– Похоже?

Девушка отозвалась не сразу.

– Да… Пожалуй, – сказала она нерешительно и тут же уныло прибавила: – Мне кажется, ничего из этого не выйдет. Я же видела его всего раза два.

Роман сделал вид, что не расслышал, и мягко повторил:

– Похоже?

– Приблизительно, – отозвалась Вики. – Вот только… не знаю, может, более суженное книзу, а вверху пошире и скулы чтобы побольше выдавались.

Один за другим появлялись на экране овалы разных лиц, пока Вики вдруг не воскликнула:

– Как это, лейтенант! Точно как это!

Лицо на экране действительно сужалось к подбородку, но все же было довольно круглым и широким.

– Хорошо, – сказал Роман, – перейдем теперь к носу. Помнишь, какой у него нос?

– Как будто, – ответила Вики, – немного крючком и в то же время приплюснут… Вроде как у боксера.

Роман положил еще один диапозитив на стеклянную панель: на лице вырос длинный крючковатый нос.

– Этот не годится, верно? – Роман убрал диапозитив, прежде чем Вики ответила, вновь поискал в коробке и, найдя наконец то, что требовалось, вставил целлулоидный квадратик в аппарат.

– Может быть, такой?

– Такой, – отозвалась заметно приободрившаяся Вики. – В точности такой.

18 часов 29 минут

Эгоскуэ не спускал глаз с обоих мужчин, шедших впереди него. Они больше не разговаривали. Теперь они молча и сосредоточенно шагали, поеживаясь от холода.

Эгоскуэ не знал всех подробностей дела, но того, что он знал, было достаточно, чтобы задаться вопросом: был ли Двадцатка тем человеком? Имел ли он отношение к убийству сторожа? Пока было очевидно одно: он приятель юноши, которого нашли убитым близ Санта-Фе. Бесспорно и другое: он преступник, правонарушитель, антиобщественный элемент, дважды побывал в заключении. Однако, если он именно тот, значит ли это, что косолапый крепыш со шрамами на голове его сообщник? Или они встретились случайно?

Эгоскуэ при всем желании трудно было назвать нетерпеливым. Он ценил хладнокровие (поэтому предпочитал работать с Кабадой, который был щедро наделен этим качеством) и знал, что в его работе важно оказаться не только в нужном месте, но и в нужный момент. Преждевременные действия почти так же бесполезны, как и запоздалые. Стало быть, «пусть веревочка разматывается», как любит говорить лейтенант Роман, главное – не упустить ее конец.

Этим как раз и занимались пасмурным зимним вечером в половине седьмого сержант Хулиан Эгоскуэ и Мануэль Кабада: следили за разматывающейся веревочкой, надеясь, что она выведет их в нужное место.

Прошли через парк Фратернидад. Эгоскуэ гадал, повернут ли Двадцатка и его приятель в сторону Монте или так и будут петлять по Старой Гаване. Ему бы очень хотелось задать этот вопрос Кабаде.

Но тут случилось непредвиденное.

Кабада и Эгоскуэ заметили это почти одновременно: худой долговязый мулат, поравнявшись с Двадцаткой и его приятелем, приветствовал их весьма необычным образом. Собственно, это было не столько приветствие, сколько предупреждение. «За тобой следят» – вот что означали приподнятые брови и глаза, которые вдруг Широко раскрылись вслед за дружеским жестом.

Мулат прошел, едва не задев Эгоскуэ и Кабаду, и пересек улицу. Но Эгоскуэ успел увидеть его быстрый взгляд, кинутый украдкой на Кабаду: мулат узнал сержанта. Видимо, песочный плащ, синие брюки и газета под мышкой были недостаточной маскировкой, и опытный преступник узнал сотрудника полиции. Возможно, они уже встречались.

Эгоскуэ вновь посмотрел вперед и увидел, как Двадцатка и человек со шрамами поспешно оглянулись, выдав себя, а затем прибавили шагу.

Кабада вдруг резко остановился и несколько секунд стоял как вкопанный посреди улицы. Удивленный Эгоскуэ, который шел чуть сзади, тоже остановился. Мозг Кабады лихорадочно работал. Двадцатка и его спутник удалялись. Они пересекли Монте и направлялись к улице Сьенфуэгос. Мулат шагал в противоположном направлении, в сторону Прадо, он чуть ли не бежал. Брови Кабады нахмурились, он энергично ткнул большим пальцем через плечо, и Эгоскуэ, словно подброшенный пружиной, резко повернул назад и пустился вдогонку за мулатом. Кабада продолжал преследовать Двадцатку и человека со шрамами.

Они только что пересекли Корралес и больше не оборачивались, однако все прибавляли и прибавляли шагу. Около двадцати метров отделяло сейчас Кабаду от них. Не сводя глаз с Двадцатки, сержант отбросил газету, которую нес под мышкой, и расстегнул нижние пуговицы плаща.

Внезапно глаза его сузились. Он понял, что сейчас сделают оба. Понял и опередил их на какую-то долю секунды, резко рванувшись вперед.

18 часов 40 минут

– Да, – подтвердила Вики, вглядевшись в изображение на экране, – рот примерно такой. Может, чуть поменьше, но именно такой.

Пока и овал, и нос, и рот на экране воспринимались как разрозненные фрагменты, безжизненные черты лица, которое лейтенант настойчиво пытался оживить в памяти Вики Каррерас.

– А брови? – Роман закурил, и плотные кольца дыма поплыли в луче проектора.

– Широкие, – сказала Вики, – широкие и почти сросшиеся, как у вашего товарища, который уходил, когда мы пришли…

– Кабада, – улыбнулся Роман, снова роясь в коробке. – Посмотрим, посмотрим. Вот самые широкие, какие у нас есть.

Он вставил диапозитив в аппарат.

– Такие?

– Вроде бы такие. – Откинувшись и чуть склонив голову набок, девушка внимательно вглядывалась в экран.

– Дело идет лучше, чем мы думали, – заметил Роман. И добавил: – Благодаря твоей замечательной памяти.

18 часов 42 минуты

Кабада бежал быстро, как только мог, призвав на помощь все свои силы. Редкие прохожие, оказавшиеся поблизости, застыв на месте, в растерянности провожали глазами четверку мужчин, бежавших в направлении вокзала.

Позади Кабады, придерживая на бедре пистолет, бежал Эгоскуэ, который отказался от преследования мулата и вернулся на помощь сержанту. Меньше чем полквартала отделяло их от Двадцатки и человека со шрамами. Двадцатка делал, более длинные шаги, чем его приятель, зато тот с невероятной быстротой переставлял свои короткие крепкие ноги и не отставал.

Кабада собирался уже выстрелить в воздух, но в последний момент передумал и, стиснув зубы, побежал быстрей, однако Двадцатка как метеор скрылся за углом улицы Мисьонес. Сержант отчаянно заработал ногами и все же успел заметить, как тот исчез в подъезде какого-то дома неподалеку от перекрестка с улицей Карденас.

Кабада подбежал к массивным дверям, на мгновение остановился и посмотрел в сторону улицы Сьенфуэгос, по которой Эгоскуэ преследовал человека со шрамами, уже подбегавшего к улице Арсеналь.

Кабада вытащил пистолет и стал быстро подниматься по темной лестнице. Это был обычный многоквартирный дом. Сержант на мгновение задержался на лестничной площадке второго этажа, чтобы перевести дыхание. Несмотря на холод, на лбу у него выступили капельки пота. Стараясь действовать бесшумно, он снял пистолет с предохранителя.

Оставались один или два этажа и крыша, если на нее есть выход. Он обвел глазами лабиринт коридоров, во никого не увидел. В одних комнатах горел свет и двери были приоткрыты, в других вообще не было дверей – лишь неплотно задвинутые шторы, из-под которых сочился неяркий желтоватый свет.

Кабада напряг слух, чтобы уловить шаги на верхних этажах, но ни один звук не нарушал царившей тишины. Сержант крадучись пошел по коридору, стараясь держаться поближе к стене. В какую из комнат забежал Двадцатка? В голове проносились невеселые мысли. Что делать? Поднялся ли Двадцатка выше и теперь затаился на верхнем этаже? Или давно уже перебрался на соседнюю крышу? Кабада подумал, что у него мало шансов схватить Двадцатку, если тот поднялся на верхний этаж.

Из конца коридора потянуло запахом сырости, гнилого дерева, затхлой, застоявшейся воды. Кабаду передернуло от этой вони, и он еще крепче сжал рукоятку своего «Макарова». В конце коридора был почти незаметный поворот, до него оставалось метров пять. Кабада затаил дыхание, стараясь ступать как можно тише.

Вдруг он почувствовал неприятный холодок в затылке. Ощущение было четким и ясным. Оно всегда возникало у него в минуту опасности. Не обмануло и на этот раз. Вспышка оранжевого пламени озарила коридор метрах в четырех-пяти от него, и по всему этажу прогрохотало эхо выстрела.

18 часов 45 минут

Эгоскуэ выхватил свой браунинг и выстрелил на бегу в воздух.

Он видел, как на его пути одна за другой захлопываются двери, видел искаженные, перепуганные лица; слышал, как вскрикнула женщина. Но человек со шрамами, бежавший в тридцати метрах впереди него во всю прыть своих коротких, но быстрых ног, даже не обернулся.

Эгоскуэ бежал, держа пистолет дулом вверх; по лицу его струился пот. Ледяной ветер обжигал губы, слепил глаза, резкая, колющая боль раздирала желудок, но он все бежал, бежал не останавливаясь. Промелькнул угол улицы Арсеналь. Эгоскуэ хотел еще раз выстрелить, но передумал, заметив, как шарахаются в разные стороны люди при виде несущихся по улице двоих мужчин, один из которых вооружен.

– Стой! – крикнул Эгоскуэ во всю силу своих легких.

Но человек со шрамами несся уже к вокзалу.

Две машины резко затормозили, когда они выскочили на мостовую; автобус развернуло поперек улицы, и человек со шрамами едва не угодил под его колеса.

Эгоскуэ не стал больше раздумывать и выстрелил еще раз.

Услышав выстрел, люди на улице сразу умолкли, затем голоса и крики зазвучали с новой силой. Но человек со шрамами, подбегавший к углу улицы Карденас, не остановился и на этот раз.

Вдохнув побольше воздуха и сделав над собой невероятное усилие, Эгоскуэ заставил себя бежать еще быстрее. Он напряг все мышцы и теперь с каждым шагом сокращал расстояние, отделявшее его от человека со шрамами. Боль в желудке сделалась невыносимой, резкая, колющая, она, поднимаясь от живота, отдавалась в груди. Но он настигал человека со шрамами; теперь их разделяло лишь несколько метров.

Рукоятку пистолета Эгоскуэ сжимал с такой силой, что у него заболели пальцы; его лицо с открытым ртом, искаженное страдальческой гримасой, напоминало восковую маску. Бегущий впереди человек наконец обернулся – его лицо тоже было перекошено, глаза выпучены, на губах выступила пена. До Эгоскуэ уже доносилось его хриплое, клокочущее дыхание.

Пересекли улицу Экономна. Эгоскуэ хотел снова крикнуть – и не мог: из его пересохшей глотки вырвалось что-то похожее на рычание. До человека со шрамами оставалось каких-нибудь пять метров. Бели бы он выстрелил сейчас, на таком близком расстояния, преследуемый, возможно, и остановился бы, услышав выстрел у самого уха. Но Эгоскуэ из последних сил выбросил вперед мускулистую руку, и его пальцы как клещи вцепились в рубашку человека со шрамами.

Затем он уперся каблуками в асфальт и резко потянул ее на себя. Человек вскрикнул и снова рванулся вперед, рубашка с треском разорвалась сверху донизу. Эгоскуэ потерял равновесие, тяжело рухнул на край тротуара и еще почти целый метр проехал по скользкой мостовой с пистолетом в одной руке и клочком мокрой от пота материи в другой.

Лежа на земле, он увидел, что человек со шрамами пересек улицу Сулуэта и свернул к вокзалу.

19 часов

Дверь распахнулась. Сотрудник в форме внес две чашки дымящегося кофе на алюминиевом подносе.

Роман обернулся к нему с улыбкой.

– Вот это кстати! – сказал он, приподнялся со стула, одну чашку передал Вики, другую взял себе. – Спасибо, Маркое.

Девушка не торопясь выпила кофе и поставила пустую чашку на поднос рядом с чашкой Романа, который одним глотком расправился со своей порцией. Сотрудник вышел, неслышно прикрыв за собой дверь.

– Итак, продолжим. – Закурив, Роман выпустил дым через нос.

19 часов 3 минуты

Кабада услышал, как пуля ударила в стену в нескольких сантиметрах от его головы» но стрелять не стал. Сжавшись, как пружина, он прыгнул в сторону, туда, где были свалены какие-то ящики и старые стулья. И тут из-за угла прогремел второй выстрел.

Наверху захлопали двери, раздались голоса, а на этаже, где он находился, было по-прежнему темно и тихо.

Кабада напряженно всматривался в темный закоулок в конце коридора, вслушивался в наступившую тишину. Он знал, что там притаился Двадцатка и деваться ему некуда – будь у него хоть малейшая возможность бежать, он не стрелял бы. Двадцатка видел, что сержант постепенно приближается к тому месту, где он спрятался, и решил покончить с ним.

Осторожно высунув голову из-за своего укрытия, сержант осмотрелся: в конце коридора в нескольких метрах от него, между тем местом, где он спрятался, и поворотом коридора, за которым укрылся Двадцатка, виднелось приоткрытое окно – до земли было метров двенадцать-пятнадцать.

Кабада пытался хоть что-нибудь разглядеть в полумраке, а голоса с верхнего этажа уже приближались, кто-то спускался по лестнице.

– Бросай оружие и выходи! – крикнул Кабада. И, повернувшись в сторону лестницы, предупредил: – Сюда не подходить!

Шаги на лестнице смолкли. Сержант подождал несколько секунд.

– Бросай оружие и выходи! Все равно доберусь до тебя!

Ответом был выстрел, и тотчас еще два. Кабада вновь отпрянул за ящики, но тут, почти одновременно с последним выстрелом, услышал топот ног по коридору. Выскочив из-за поворота, Двадцатка с невероятной ловкостью единым махом взлетел на окно.

Кабада рванулся вперед, но успел увидеть лишь ногу Двадцатки, мелькнувшую в оконном проеме. Сержант в три прыжка очутился у окна и осторожно выглянул: в полутьме еще можно было различить фигуру человека, бежавшего по крыше соседнего дома.

Кабада засунул пистолет за ремень, скинул с себя плащ и вскарабкался на подоконник: до крыши было не меньше двух метров, но Кабада не стал раздумывать и прыгнул. Опустившись на корточки, сержант быстро выпрямился, выхватил пистолет и бросился в погоню.

19 часов 10 минут

Эгоскуэ давно спрятал пистолет и бежал теперь вдоль высокой решетчатой ограды, окружающей вокзал. Еще у перекрестка он заметил, что человек со шрамами, еле передвигая ноги, медленно удаляется по Сулуэте. Вскоре он исчез за углом, свернув на улицу Эхидо, ведущую к зданию вокзала.

Эгоскуэ еще наддал. Он пересек автостоянку, пробежал по боковой галерее, влетел в ярко освещенное старинное здание, крытое позеленевшей черепицей и, озираясь по сторонам, пытался различить человека со шрамами в толпе пассажиров, заполнявших просторный зал с огромными бронзовыми люстрами.

Его глаза обшарили все углы. Потом он сделал несколько шагов по направлению к буфету и замер на месте.

Он увидел того, за кем охотился.

Тот сидел на скамейке, притворяясь спящим, а люди вокруг Недоуменно косились на его разгоряченное лицо и разодранную в клочья рубашку.

19 часов 12 минут

– Пожалуй, чуть побольше, – сказала Вики Каррерас, повернувшись к экрану и пристально вглядываясь в изображение. – Побольше и вот такие. – И изящным движением оттопырила свои маленькие уши.

Взглянув на нее, Роман, казалось, хотел что-то сказать. Возможно, пошутить. Но внезапно посерьезнел, улыбка исчезла с его лица. Он опустил глаза и принялся разыскивать новый диапозитив в коробке, бормоча:

– Так, поглядим…

19 часов 25 минут

Кабада бросился за резервуар с водой как раз в тот момент, когда прозвучал новый выстрел. Ударившись обо что-то твердое лбом, он почувствовал кровь на лице, но даже не подумал ее стереть. Встав на ноги, он осторожно выглянул из-за цистерны. В нескольких метрах от него, за таким же резервуаром, только поменьше, притаился Двадцатка. Кабада прекрасно понимал, что может первым же выстрелом обезвредить противника, но на всякий случай еще раз крикнул:

– Бросай оружие и выходи!

Ответа не было.

Кабада сосчитал выстрелы: пять. Если у Двадцатки пистолет, то осталось еще пять зарядов, если револьвер – один. Кабада вновь высунулся из-за резервуара. Отсюда Двадцатке некуда было бежать. Он стоял на самом краю и мог спастись, лишь перепрыгнув на другую крышу. Но теперь это было не так легко: соседняя крыша была на метр, а то и два выше.

Двадцатка сделал еще один выстрел, гулко прозвучавший в вечерней тишине.

– Дьявол, – процедил сквозь зубы Кабада и внезапно выскочил из-за укрытия.

Но стрелять ему не пришлось.

Двадцатка возник из темноты с поднятыми вверх руками, но, вместо того чтобы идти навстречу сержанту, почему-то пятился назад.

– Не стреляйте, прошу вас, не стреляйте!

Кабада хотел предупредить его об опасности, но не успел, слова застряли у него в горле: отступая, Двадцатка споткнулся о низкий бортик крыши, потерял равновесие и полетел вниз с криком, который. резко оборвался в то мгновение, когда тело ударилось о землю, упав с пятнадцатиметровой высоты.

19 часов 40 минут

– Еще кудрявее, – сказала Вики.

– Длиннее или короче? – спросил Роман.

– Так в самый раз, – ответила девушка.

В дверь постучали.

– Войдите.

Дверь открылась, и в зале сразу же стало светлее. На пороге стоял высокий худой полицейский с узким лицом и черными как смоль волосами.

– Можно вас на минуту, лейтенант? – обратился он к Роману, не переступая порога.

– Иду, Луис. – И повернувшись к Вики: – Я сейчас.

Девушка снова вгляделась в экран. Да, это лицо принадлежало человеку, которого она видела с Тео. Это был он – и все же не он. Изображение на экране было каким-то мертвенным, безличным: ему не хватало той угрюмой мрачности, которую она тогда подметила, а теперь забыла. То лицо – и не то. Правда, пока на нем не было глаз, а ведь именно они и придают лицу особое выражение. Именно глаза.

На мгновение Вики показалось, что они смотрят на нее с экрана, она даже вздрогнула.

В зал вошел Роман, взял свою фуражку со спинки стула и взглянул на Вики. Следом за ним появился высокий худой полицейский.

– Луис доведет работу до конца, – сказал Роман, обращаясь к девушке. – Не унывай, все идет хорошо, нам осталось совсем немного.

Вики кивнула в ответ.

– Мы еще увидимся, – с улыбкой заверил Роман. – Когда вы кончите, отвези ее, куда она тебе скажет, Тощий.

19 часов 40 минут

– Ты арестован.

Человек со шрамами открыл глаза и увидел перед собой внушительную фигуру Эгоскуэ, который держал одну руку под курткой у пояса. Он несколько секунд тупо смотрел на Эгоскуэ, а потом пробормотал:

– Я ничего не сделал.

Стоявшие поблизости люди отодвинулись, образовав круг. Человек со шрамами съежился, но продолжал сидеть. Эгоскуэ в упор смотрел на него. Со всех сторон начали стекаться любопытные.

– Вставай, – приказал Эгоскуэ.

– Я ничего не сделал, – повторил человек, покосившись яа сержанта.

– Я говорю, вставай, – сказал Эгоскуэ, не повышая голоса, и шагнул вперед.

Человек со шрамами сделал такое движение, будто хотел заслониться, но правая рука Эгоскуэ уже опустилась на его плечо.

– Сколько раз тебе говорить, вставай! – рявкнул сержант и потянул его за рубашку.

Но тут человек со шрамами изо всей силы ударил его кулаком в грудь. Эгоскуэ покачнулся и, не удержавшись на ногах, опрокинулся на стоявшие сзади чемоданы.

Люди испуганно попятились, а человек со шрамами недолго думая помчался в сторону перрона, сбивая на пути сумки, узлы и чемоданы.

Но Эгоскуэ уже вскочил на ноги и бросился за ним. И здесь человек со шрамами совершил ошибку. Он оглянулся – всего на мгновенье, но этого оказалось достаточно: со всего размаха налетев на чьи-то узлы, он грохнулся на скользкий гранитный пол. Вытянув руки, Эгоскуэ прыгнул вперед, обрушился на него всей своей тяжестью, и они покатились по полу. Человек со шрамами молотил Эгоскуэ по ребрам своими мощными кулаками; сержант тоже не оставался в долгу.

Наконец, изловчившись, Эгоскуэ вскочил на ноги. Лицо его пылало, мышцы были напряжены, массивная фигура застыла в грозном ожидании. Человек со шрамами тоже поднялся я резко выбросил вперед правый кулак, целя Эгоскуэ в голову; тот с поразительной ловкостью увернулся и, издав короткий гортанный крик, в свою очередь нанес удар ребром ладони по ключице соперника. Тот взвыл от боли, и. хотя колени подогнулись, все же устоял на ногах. Сделав шаг назад, схватил тяжелый чемодан и запустил им в Эгоскуэ. Сержант вновь издал тот же крик и двумя молниеносными короткими ударами своих крепких кулаков отбросил чемодан в сторону.

Между тем человек со шрамами пытался выскользнуть на улицу. В зале стоял невообразимый шум. Люди с опаской жались по стенам, однако кое-кто кинулся задержать бегущего.

Но Эгоскуэ опередил всех. Он быстро настиг беглеца, ухватил его за плечо, развернул к себе и ударил коленом в живот. Тот согнулся пополам, тогда Эгоскуэ все с тем же сдавленным криком нанес ему удар по затылку, и человек со шрамами свалился как подкошенный.

Он тут же попытался встать, но силы ему изменили. Эгоскуэ выжидающе смотрел на него, затем, взяв за плечи, помог подняться. Вид у сержанта был тоже далеко не блестящий: он тяжело дышал широко открытым, окровавленным ртом, одежда его была разорвана в клочья.

Когда человек со шрамами, слегка пошатываясь, наконец встал на ноги, Эгоскуэ схватил его левой рукой за локоть, правой вытащил из-под куртки свой браунинг и, подталкивая задержанного к выходу, произнес одно только слово:

– Пошли.