Текст книги "Сад, что вырос под виселицей"

Сад, что вырос под виселицей
Лука Некрасов

© Лука Некрасов, 2016

© Роман Самборский, дизайн обложки, 2016

Корректор Юлия Шибкова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Я роль художника избрал, мои воспоминанья – кисть, слова мои пусть будут краски»

Здравствуй, дорогой читатель, в этой главе Автор хочет рассказать тебе свой сон. Прошу отметить, что Автору весьма неловко, так как в его понимании сон – это что-то личное и сокровенное. Сон подобен частному театру, в котором даже сам собственник не всегда имеет право вмешиваться в представление. Выносить же магию сна на общее обозрение в принципе недопустимо. Возможно, именно поэтому люди редко помнят свои сны. Принято считать, что наша память устроена так, дабы мы забывали бессмысленную информацию, и якобы только поэтому люди свои сны не помнят. Автор понимает, что такая позиция имеет место быть, и соглашается с ней разумом, но все же сердцем принять её не в состоянии. Если говорить откровенно, Автор помнит всего два сна из своей жизни. Первый – это странный детский кошмар, в свое время потрясший его до глубины души, и второй посетил его нынешней ночью, с седьмого на восьмое октября, в съемной квартире третьего по размеру города России. Это был четвертый день как Автор переехал в этот мегаполис из сравнительно небольшого города-спутника в области. Вообще, я живу с товарищем, ради экономии, но в тот день сосед сообщил, что на две недели переедет к девушке, и я остался в квартире один. Автор проучился в этом мегаполисе больше пяти лет, но товарищей ему подарил город немного, можно просчитать по пальцам одной руки. Знаешь, дорогой друг, в тот вечер я действительно почувствовал себя как никогда одиноким, но самое странное, что я нисколько не расстроился. Перед тем как сомкнуть глаза и увидеть самый дивный сон в своей жизни, Автор поймал себя на мысли, что действительно счастлив.

Солнце светит ярко, но не ослепляет, его лучи согревают мое расслабленное тело. Такое чувство, что я только что проснулся, но сон еще до конца не сорвал свои оковы. Этакая легкая леность – каждый из нас хоть раз испытывал подобное чувство, сибаритствуя в кровати в выходные дни. Кажется, что дело идет к закату, но, забегая вперед, скажу: так и продлится на протяжении всего спектакля – приглушенный мягкий свет, как от настольной лампы, прикрытой торшером, станет мне верным спутником в царстве Морфея11
  Бог сновидений в греческой мифологии.


[Закрыть]. Автор приподнялся, тут же пришло понимание, что он лежал на крыльце небольшого домика. Домик двухэтажный, тёпло-телесного цвета, углы сглажены, чем-то похож на строения в арабском стиле. В памяти всплывает любимый мультик детства: Аладдин, уличный босяк, как раз прыгал по таким домикам. Следующим действием камера как будто отдаляется, Автор видит себя издалека. Представьте себе довольно большой холм, усыпанный десятками таких домиков, построенных вдоль серпантинной дороги, мощеной брусчаткой – такие дороги покрывают, наверно, добрую половину Италии. Вдоль дороги стоят фонари, классические, из чугунной бронзы. Правее от холма виднеются лазурные воды океана, но самое необычное – это растительность, которой усеян холм. Я довольно часто встречал такой колорит в ботаническом саду осенью у нас, в Сибири. Вся палитра красок: тут и солнечно-желтые листья березы, оранжевые листочки дуба, ярко-красные кленовые, изредка можно было увидеть и зеленые тона, но по правде это были уже не листки, а колючки различных хвойных.

Автор встал с лестницы и потянулся, камера в его голове приняла вид от третьего лица. На мне был легкий темно-зеленый свитер и коричневые брюки в клетку. Я спустился с крыльца и обнаружил классический черный велосипед с корзинкой спереди, в таких корзинках обычно возят продукты европейцы в провинциях – сразу вспомнились эти нелепо длинные батоны, торчащие из бумажных пакетов. Велосипед был аккуратно прислонен к стенке и, очевидно, ждал меня. Так и началось мое путешествие в мире грез. Камера вновь как будто отдалилась – на секунду всплыл кадр, как я спускаюсь по серпантину, – затем вновь приняла вид от третьего лица. Автор почти не крутит педали, серпантин довольно пологий, поэтому скорость тоже не особо большая, периодически удается закинуть руки за голову, отпустить руль и полюбоваться видами океана. Время течет нарочито вальяжно, в духе этого прекрасного вымышленного города. Я бы с удовольствием пожил в таком, если бы он существовал, конечно. Серпантин кончается, и Автор спускается в город – похоже, на холме стояла деревня. Город же напоминает классическую Италию с ее узкими переулками и крутыми подъемами. В городе я пробыл довольно долго, но это не самая интересная часть истории, думаю, ее можно и опустить. Единственное, что запомнилась, так это то, что я не встретил ни одного человека. Складывалось ощущение, будто весь люд испарился. В проулках города Автор находил кафешки с накрытыми столами и еще дымящимся кофе, брошенные продуктовые лотки, даже привязанного английского бульдога, ждущего своего хозяина у магазина. Но людей не было – что ж, это мне весьма подходит.

Не знаю, сколько прошло времени, но один из городских проулков вывел меня к воротам сквера. Большие, чугунные, двухметровые прутья толщиной с большой палец взрослого мужчины украшали острые пики на конце. Одна половина была повалена, по обе стороны рос бурьян. «Видимо, сквер запущен, нет смыла туда ходить», – произнес вслух Автор. Сзади я услышал мягкий женский голос: «А мне там нравится». Автора обогнала молодая девушка. На голове черная шляпа с полями, золотые волосы идут до пояса, белая рубашка заправлена в короткие джинсовые шорты, на ногах походные сапоги коричного цвета, за спиной туристический рюкзак. Я окликаю ее, она поворачивает корпус и окидывает меня взглядом. Лицо красивое, но в меру, на носу очки-половинки, которые кажутся совсем неуместными для молодой девушки. В руках развернутая книга, она читала ее на ходу, руки украшают плетеные браслеты. И тут я замечаю ее глаза – надо сказать, ничего удивительнее в жизни я припомнить не могу. У девушки были золотые глаза в буквальном смысле, радужка её глаза была золотая с голубым зрачком в центре. Я повторюсь, в жизни мне попадались девушки и покрасивее, но ни к одной я не испытывал такого благоговейного притяжения. Ее образ в целом был самим воплощением тепла и доброты. В немом оцепенении я стоял, как придурок, и грелся в лучах вечного теплого заката. Девушка рассмеялась теплым звонким смехом, затем присела на корточки, положила книгу у дороги. Она вновь повернула ко мне голову, и по моему телу начало расходиться тепло, я чувствовал, как оно медленно заполняет меня, от кончиков ушей до пальцев ног. Вместе с теплом симметрично темнели волосы девушки. Темная краска заливала ее золотые волосы, и вот передо мной уже брюнетка с обычными голубыми глазами. Девушка заправляет волосы в японский хвостик. И уходит в сквер. Автор медленно подходит к развернутой книге и читает там:

Вертиго

Здравствуй, дорогой читатель, в этой главе Автор хочет рассказать тебе свой сон. Прошу отметить, что Автору весьма неловко, так как в его понимании сон – это что-то личное и сокровенное…

В общем, как вы уже догадались, Автор читал описание сна, который еще даже не закончен. Он сомкнул книгу и посмотрел на обложку. Лука Некрасов, «Сад, что вырос под виселицей». То бишь название книги, что вы сейчас читаете – странно, но я еще не написал и половины книги. А Лука Некрасов – это мой псевдоним, если честно, я склоняюсь к тому, чтобы его не использовать.

Девушка не оставила Автору выбора; аккуратно положив книгу в корзину на раме велосипеда, он въехал в ворота сквера, с силой нажимая на педали. Поразительно, но какую силу он бы ни прикладывал, велосипед едва ли превышал скорость человеческого шага. Этот мир не терпит суеты, пришло мне на ум. Еще какое-то время я сопротивлялся пудам Морфея, сковавшим колеса моего велосипеда, но в итоге плюнул, слез с сидушки и покатил его руками. Отказавшись от навязчивой идеи ускорить время в этой утопии, я открыл удивительный мир. Мой дорогой друг, Автор очень долго думал, как донести до тебя все краски и чувства, что довелось мне пережить в ту ночь в этом сквере. И решил, что правильнее всего будет начать с ощущений. Если вы когда-нибудь дрейфовали на волнах на надувном матрасе или спасательном круге, то вам они знакомы. Я говорю, конечно, не о ситуации шторма – нет, в данном рассказе речь пойдет о ленивой, даже преступной расслабленности: ваши глаза закрыты, теплые лучи солнца греют ваше тело, а волны слегка раскачивают матрас под вами. Теперь представьте, что такие же ощущения можно получить, когда идешь по тропинке в сквере; я даже не шёл – я будто скользил по траве, сквер постепенно сменился на цветочное поле, которое раскачивалось и переливалось волнами, будто это не поле или луг, а настоящий океан цветов. Именно этот океан я и запомнил лучше всего, и именно из-за него решил поделиться с вами этим сном, который, если сказать по правде, мало имеет отношения ко всей остальной книге. Что ж, предлагаю вам воспринимать его как небольшой рассказ перед началом основной истории, ну а пока что давайте вернемся к полю. Автор долго не мог придумать, как описать его. Помимо того, что поле колыхалось под ногами, будто море во время прилива, вернее будет сказать даже, как флаг на флагштоке. Все цветы были нарисованы маслом – да, это было не настоящее поле, а нарисованное мазками кисти. В поисках подобного поля я пересмотрел почти все работы известных мне художников, но так и не нашел стопроцентного сходства. Ближе всех мне показались работы Жан-Марка Янячика. К сожалению, его нельзя назвать знаменитым художником. Правда, Автор очень слаб в искусстве кисти, хотя имел удовольствие видеть множество картин: с коридоров Лувра ему улыбалась Джоконда, пугал чудной «Сон» Дали в залах музея Тиссена, побывал я и в Эрмитаже, и Третьяковской галерее. Лично на меня произвел впечатление только «Купидон» в доме Юсуповых в Петербурге: с какого угла на него ни посмотри, стрела всегда направлена на тебя. Знаете, наверно, чтоб понимать живопись, она должна тебе по-настоящему нравиться, – работы этого художника действительно резонируют в моем сердце, они как будто поймали в себе радугу. И вот я плыву по волнам масляного поля с олифами всех цветов радуги. Теплый бриз наполняет мои легкие запахом океана с легким ароматом пыльцы, приходит понимание, что я посетил океан цветов. По правую руку меня вновь обгоняет девушка, из-за которой я пустился в плаванье по этому прекрасному океану. Мы довольно долго шагаем вровень, я внимательно изучаю ее. Девушка вновь приняла вид, что был при первой встрече. Длинные медовые волосы и золотые глаза с голубым зрачком. Она мне тепло улыбается, мной овладевает смущение, будто я инфантильный подросток. Судорожно размышляя над тем, с чего начать разговор, естественно начинаю его невпопад.

– Ты что здесь делаешь?

– А ты?

Еще какое-то время идем молча.

– Я спросил первый, – вновь завожу разговор.

Она смеется, проходит мимо и толкает плечом, я пытаюсь ухватить ее за ускользающую руку, но безуспешно. Девушка разворачивается ко мне лицом, растворяет руки в стороны и, слегка оттолкнувшись от земли, начинает падать на спину – не раз видел подобные сцены в фильмах, обычно так падают постояльцы только что въехавшие в номер отеля (правда, вместо океана цветов у них шикарная кровать), но разве может кровать, пусть даже самая роскошная, сравниться с моим чудесным океаном. После падения цветы взмывают вверх подобно брызгам, вся моя одежда заляпана разноцветными кляксами краски. Я отвлекся лишь на мгновение, а ее уже и след простыл, начинаю хаотично всматриваться в линию горизонта, но все тщетно. И тут Автор совершил оплошность, ценой которой стало чудо. Хаотично глотая воздух, вглядываясь во все закутки сказочного мира, Автор ищет золотые глаза. Можно сказать, это была погоня за золотом: подобно старателям Аляски, я одержим моей собственной золотой лихорадкой, а самое забавное, что и симптомы одинаковы. Эпилогом данной погони стало то, что всегда и портило все мои отношения с женщинами… я начал думать. Знаешь, дорогой друг, все получилось настолько прозаично, что даже противно. Вспоминается одна библейская история из Нового Завета. Иисус учит Петра ходить по воде, и сначала Петр делает успехи, но на секунду он сомневается в Христе – естественно, тут же уходит под воду. Так и я: только усомнился в чуде, как сон ослабил свои путы. И вот оно утро, кофе и грустный Автор, дописываюший главу, в которой, казалось, мало общего с основной линей. Видишь ли, дорогой друг, Автор не считает этот рассказик своим творением, ведь он не придумал его, как полагается хорошему фантасту, а скорее срисовал подобно художнику. Эта история не более чем подарок Гипноса22
  В древнегреческой мифологии персонификация сна, божество сна.


[Закрыть] – велика ли заслуга того, чья роль лишь описательная? Я роль художника избрал, мои воспоминанья – кисть, слова мои пусть будут краски.

Пролог

Альберт Эйнштейн однажды сказал: «Я не знаю, чем будут воевать в третьей мировой войне, но в четвертой мировой люди будут воевать дубинками и камнями». Как прозаично для человека предрекать Апокалипсис. Последние два века старой эры чуть ли не каждый день становился Судным. Наверно, самыми любимыми были теории ядерной войны и Армагеддона, но и идея вторжения внеземных форм жизни тоже нашла своих воздыхателей. Кто бы мог подумать, что Эйнштейн ошибется. Третья мировая прошла, а человек жив, и даже больше чем жив – он преуспевает. Конечно, теперь все иначе, но кто сказал, что иначе — значит хуже?

Глава 1.
Месса

«Люди без страха либо идиоты, либо нелюди, лишенные вообще всего человеческого!»

Ранним осенним утром сто двадцать пятого года новой эры пред жителями Альрика (второго по размеру города Великой Троицы) в центральной части города, вблизи площади имени Святого Августина, происходило не виданное доселе зрелище. На балконе четвертого этажа гостиницы Святой Елены пила кофе абсолютно нагая девушка. И все было бы, наверно, не столь страшно, если бы балкон был крытым, но тонкие чугунные прутья толщиной не более пальца и с пробелами между ними с кулак взрослого мужчины едва ли скрывали от взгляда зевак хотя бы кусочек обнаженного тела девушки. Юную леди, с виду двадцати-двадцати трех лет от роду, публичная нагота не волновала ни сколько. Девушка о чем-то напряженно размышляла, периодически улыбаясь кучке народа, за пару минут собравшегося внизу. «В этом году выдалась необычно теплая осень. Надо же, плюс пятнадцать – такого ноября не было на моей памяти уже лет пять точно. Сегодня просто необходимо прогуляться по городу, я слышала, что на Авраамовом холме есть парочка неплохих бутиков».

– Саша, поторопись, мы можем не успеть на службу! – раздался мужской голос из комнаты за спиной юной леди. Девушка перевернула кружку, с края которой упала последняя капля напитка, грациозно развернулась и вошла в комнату отеля. С улицы донеслись разочарованные возгласы и свист. «Животные», – с усмешкой прошептала она. В комнате стоял молодой мужчина, возрастом около тридцати лет, спортивного телосложения, с темно-русыми волосами и карими глазами. Юноша явно был зол и не собирался сдерживать нахлынувшие на него эмоции.

– Ты что, в таком виде выходила на балкон?

«Похоже, опять попался якобы образцово-показательный. Ну, да ладно, я думаю, женщина ему дороже, чем этот вялый образ праведника», – размышляла Саша.

Затем откинула с плеча каштановый локон и медленно подошла к молодому человеку. Неспешно сложила бархатные ручки ему на плечи, начала нежно играть волосами на голове юноши, сворачивая прядь то по часовой, то против часовой стрелки. Потом привстала на носочки и прошептала на ухо:

– Яков, не сердись, я не нарочно.

Плотно прижавшись к телу юноши, зашептала еще тише:

– Зачем спешить в церковь в выходной, давай посидим дома, я приму душ, а потом приготовлю завтрак.

Яков явно поддался чарам! Сейчас в его голове шла борьба между долгом и желанием – скажем прямо, долг претерпевал фиаско.

– Понимаешь, я недавно стал каноником при соборе Святой Луизы! Я должен быть примером для прихожан!

Саша закрыла глаза. Ливень мыслей не прекращал лить ни на секунду, все новые и новые варианты подсказывал внутренней голос: «Вялая попытка компромисса, глупец, хочет убить сразу двух зайцев, пора выставить его отсюда или, может быть, стоит еще немного поиграть с ним? А почему бы, собственно, и нет?» Саша притворно закатила глаза и начала цокать языком. Этот звук сильно раздражал собеседника – чтоб хоть как-то сбросить напряжение, Яков то сжимал, то разжимал пальцы. Парень был готов уже сорваться и выскользнуть из объятий леди, проронив слова возмущения касательно неуместного поведения девушки. Но Саша умела удивительно хорошо чувствовать грани мужских эмоций, а соответственно, легко крутила любым мужчиной! Почувствовав, что напряжение Якова достигло апогея, леди легко оттолкнула его, будто не он вырвался из объятий, а она отвергла их.

– А я думала, что каноникам не пристало спать с первой встречной.

Лицо юноши на мгновение побелело. Но он взял себя в руки и ответил:

– Степень каноника не предполагает обет безбрачия!

Саша ехидно улыбнулась, развернулась вполоборота и присела на кровать. Вальяжно подняла сумочку, что лежала на полу, достала оттуда баночку черного лака и начала красит ногти на ногах. Накрасив пару, подняла голову, посмотрев в глаза Якову, и произнесла.

– Ты не обманешь меня, Яков, тебе разрешено жениться единожды и только по любви! Естественно, что спать с женщиной ты можешь только для продолжения рода!

– Может быть, я влюбился!

В глазах юноши засверкали огни. Саша усмехнулась

– Ты накачался алкоголем в дешевым баре и приставал к какой-то студентке; когда она тебя отшила, подсел ко мне. Нет, это не любовь, это похоть.

Каноник взревел от гнева.

– Тогда ты, получается, проститутка. Да, у меня есть свои слабости, но ты во сто крат хуже.

Саша вновь начала рыться в сумке. Неловкое молчание и звук копошившийся в сумке леди накалил атмосферу до предела. Наконец Саша остановилась, похоже, нашла то, что искала. Она вытащила руки, медленно развела их в стороны, будто зевая, улыбнулась и разжала правую кисть. Вниз полетел крошечный серебряный кортик с рукоятью в виде распятья. Кортик остановился в паре сантиметров от земли – оказалось, это амулет на длинной серебряной цепочке, конец которой весел на большом пальце Саши. Леди с выдохом, якобы устала, наклонила голову на левое плечо и подперла подбородок правой рукой, в которой болтался амулет. Каноник поменялся на глазах: складывалось впечатление, что юношу начало лихорадить. Он трясся, стучал зубами, на лбу выступили капли пота. Юношу просто трясло от страха. Кое-как парень поднял указательный палец, ткнул им в сторону Саши и произнес: «Астарта». Юная леди улыбнулась и слегка кивнула, произнеся «угу».

***

Спустя полчаса комната отеля Святой Елены была битком забита новыми постояльцами. Четверо инквизиторов разместились по периметру номера, от каждого из них веяло холодом, большинство людей вовсе приняли бы их за восковые фигуры, если бы не суровый взгляд, бдительно осматривающий каждый закоулок комнаты. Новый иеродиакон отдела Инквизиции был, скажем так, большим любителем жутких образов. Поэтому новая форма отдела полностью совпадала с его репутацией в участке. Темно-серый тряпичный камзол, на котором белой нитью вышиты семь смертных грехов, черные кожаные берцы, перчатки и плащ с капюшоном под цвет камзола с рваными концами у основания и серебряным распятьем на спине. Иеродиакон Инквизиции был явно человек со странностями и любитель воплощать свои странности в жизнь. Безумец, превративший палачей во фриков, говорили о нем в обществе! Но при всех этих, так сказать, странностях иеродиакон – надо отдать ему должное – знал свою работу идеально. По его соображениям, главным инструментом отдела должен быть страх. Наверно, поэтому форма была срисована с какого-нибудь романа ужасов средневековья, но образ новой Инквизиции, созданный идейным начальником, не долго оставался поводом для насмешек. С новым имиджем пришла и новая политика, даже более деспотичная и кровавая, чем во времена Инквизиции старой эры. Яков, сидящий на полу комнаты прекрасно понимал, что значит появление инквизиторов: юношу колотила судорога, которая не утихала уже около тридцати минут, по признанию Саши.

Дабы уловить суть происходящего, вам понадобятся небольшие разъяснения. С вашего позволения я начну.

Как вы помните, сама догадка о том, что Саша может быть астартой, привела Якова в ужас. Отсюда вытекает логичный вопрос, кто такие астарты? Астарты – это особое подразделение на службе Управления правосудия Троицы (собственно, как и Инквизиция). Оба отдела являются карательными силами Управления. Как карает Инквизиция, думаю, вы догадались – методы не сильно поменялись со времен старой эры. Методы отдела Астарта иные, можно сказать, даже противоположные отделу Инквизиции, но, тем не менее, ничуть не менее эффективные. Астарты – это самое изощренное орудие правосудия Управления. Нельзя стать астартой, не имея одной патологии (метод приобретения патологии не важен: она может быть как и врожденной, так и приобретенной). После третьей мировой, когда были сформированы три державы и наступил мир, на территории Троицы были найдены девочки-близнецы со странными отклонениями. В их крови присутствовал смертельный яд диамфотоксин33
  Сильнейший яд биологического происхождения! Встречающийся ранние только в крови личинок южноафриканского жука-листоеда, оказывает весьма необычный эффект на зараженный организм. Яд разрушает эритроциты и снижает содержание гемоглобина в крови, иногда до 75%.


[Закрыть]. Очевидное невероятное, но содержание в крови смертельного яда совершенно не отражалось на жизни девочек. На этом бы и закончилась история о патологии близнецов, если бы они обе выбрали обед безбрачия. Но в возрасте девятнадцати лет одна из сестер совершила половой акт с молодым человеком. Во время соития юноша потерял сознание, и по приезду скорой помощи молодой человек уже скончался. В дальнейшем диагностировали отравление диамфотоксином. Интерес со стороны церкви Троицы заиграл с новой силой. В ряде экспериментов было установлено, что во время соития девушек с противоположным полом их партнер всегда умирал вследствие отравления. От бесконечных тестов и экспериментов близняшки в скором времени погибли. Но ученые Троицы научились прививать патологию другим женщинам. Не все могли выдержать подобное вмешательство – из трехсот испытуемых выживало не больше двоих. Патология приживалась только в младенчестве, до четырех месяцев отроду. И только у младенцев с сильной иммунной системой. Спустя пятнадцать лет был выпущен первый отряд астарт.

В то время Инквизиция не справлялась с чисткой улиц. В Троице, как тогда, так и сейчас, чтоб получить работу в государственных органах, будь то работа в Управлении (альтернатива полиции), суде или просто коммунальной службе, требовался сан в церкви. Идея заключается в том, что духовники, посвятившие свою жизнь служению божьему, менее коррумпированы и более порядочны, чем другая, менее сознательная часть населения. Естественно, что желающих обучаться в духовной семинарии стало в разы больше. Для многих людей духовенство стало лишь механизмом для продвижения по карьерной лестнице. Люди неукоснительно, чисто показательно исполняли религиозные предписания и нравственные правила под присмотром духовенства, но вели распутную и греховную жизнь, когда скрывались от глаза церкви. Подобное фарисейство наносило большой удар по репутации власти Троицы. Власть приняла решение начать кадровое сокращение, ответственными за чистку стали инквизиторы и астарты. Приговор за фарисейство выносился в Троице чаще любого другого. Подобно осужденным по статье «враг народа» у коммунистов, фарисеям грозили пытки и смерть в случае, если их раскрывала Инквизиция. Отряд Астарта стал, наверно, самой гуманной смертной казнью в истории человечества. Найдя подозреваемого, астарта пробовала соблазнить его, если глупец поддавался искушению, сотрудница агентуры проводила с ним ночь, естественно, во время полового акта преступник умирал от отравления. Управление было более чем довольно новым отрядом! На удивление, астарты внушали больше ужаса, чем Инквизиция. Молодые люди боялись знакомиться с девушками (даже если сами не имели никакого отношения к духовенству). Со временем страх поутих: все-таки в стране, которую населяют около ста пятидесяти миллионов женщин, риск наткнуться на одну из двадцати не сказать чтоб уж очень велик. Плюс проституция с улиц, конечно, не ушла, а некоторые публичные дома стали давать гарантии, что их путаны не астарты.

Как я уже говорил, страх перед астартами поутих и отошел на второй план. Многие горе-фарисеи стали неосторожны, опасаясь гонений Инквизиции, зачастую просто забывали, что угроза может быть и скрытой, что она может подкрасться в образе невинной, наивной девушки, которая как бы случайно поддалась искушению. То же случилось и с Яковом, который уже около часа бился в конвульсиях в комнате отеля Святой Елены.

– Почему он до сих пор жив, Саша? – не выдержав, спросил самый мрачный и огромный инквизитор отряда. Леди оперлась правой кистью о подбородок, закатила глаза и медленно, смакую каждое слово, произнесла:

– Дьякон Бальтозар, я думала, вам должно быть известно, что Синод пожаловал мне звание игумена? Но, все же допуская, что по ряду причин от вас могла ускользнуть эта информация, в связи с этим я лично доношу ее вам. Естественно, я не могу вообразить, чтоб вы не соблюдали субординацию, ведь ваш непосредственный начальник очень любит повторять: если мы не будем соблюдать субординацию – притупим уважение, притупим уважение – исчезнет страх! А люди без страха либо идиоты, либо нелюди, лишенные вообще всего человеческого!»

Инквизитор преклонил колено.

– Я прошу прощения, леди Саша!

Девушка улыбнулась.

– Так-то лучше, что вы хотели узнать, дьякон?

– Госпожа, скажите, почему эта мерзость еще жива?

– Такое случается крайне редко, последний случай был около двух лет назад. Некоторые мужчины в состоянии пережить ночь с астартой. Заберите его в темницы! Еще пару часов его будет лихорадить, а после вы должны сделать так, чтоб он был не рад, что выжил!

– Слушаюсь.

В дверь аккуратно вышел первый инквизитор, за ним вышли еще двое, волоча за руки каноника, последним номер покинул дьякон Бальтозар. И хоть он весьма учтиво поклонился Саше, в его глазах сверкнули злобные искры. Леди же удостоила дьякона только безразличием. В ответ на его реверанс лишь небрежно мотнула рукой, дабы мужчина поторапливался и быстрей выметался из номера. Дверь захлопнулась, и в номере отеля наступила тишина. Если бы дьякон увидел, что происходило в номера после его ухода, то посчитал бы эту картину как минимум странной, но, скажем прямо, инквизиторы не самые романтичные люди. Привлеченная тишиной из номера, на балконе чирикала парочка пестрых канареек, теплые солнечные лучи осеннего солнца пробивались через тюль комнаты, который развевал теплый муссон с юга, шевеливший длинные каштановые волосы необычайно красивой юной леди. Саша сидела на кровати, скрестив ноги, приложив большой палец правой руки к губам, а четверо других сжав в подобие кулака, ее глаза были закрыты, лоб украшала одна еле видная морщинка, говорившая о том, что леди о чем-то напряженно размышляет. Так продолжалось на протяжении пятнадцати минут, все это время в голове у Саши мелькала одна мысль: «Откуда он достал диалексид?»