Текст книги "Сад, что вырос под виселицей"

– Какая двусмысленная фраза, — заметила молодая дипломатка.

– Я так не считаю, товарищ Тея, если вдуматься, фраза очень даже неплоха. Я даже, пожалуй, ее запишу, — Финнэ вытащил из внутреннего кармана ежедневник и записал только что придуманный афоризм.

– Понимаешь, девочка, «патриот» происходит от слова «патрис», что подразумевает под собой любовь к отечеству, главенство его культурных ценностей, языка и земли над народом. Национализм – «нацио» – это же противоположность патриотизма, то бишь главенство народа над всем ранее мной перечисленным. В моем понимании народ важнее. Следовательно, я и отправился туда, где поселился мой народ, а не остался там, где он оставил свои следы. Так я и попал в Конфедерацию.

Новая странная страна, заменившая мне родину. Сказать, что прием был холоден, значит ничего не сказать. Первые полгода были самые тяжелые в моей жизни. Работы как таковой не было в принципе. Конфедерация при первой встрече предстает максимально одиозно. Такого расслоения классов я не видел нигде боле. Низы жили в резервациях и занимались черной работой, как правило расчет производился не в валюте, а в наркотиках. Представляешь мое удивление, когда я первый раз узнал об этой системе. Весь день горбатился в порту грузчиком, а по окончании рабочего дня мне принесли батон хлеба, стакан молока и шприц героина. Я начал требовать у бригадира денег, до сих пор помню его неподдельное удивление. Благо, что мне попался нормальный человек, а не какая-нибудь сволочь. Бригадир в тот день пояснил, что в каждом городе Конфедерации три уровня града. Акведуки первый и самый густонаселенный, рабочие тут не получают денежную прибыль, расчет ведется наркотиками и сопутствующими для жизни товарами, то бишь едой, водой и какой-никакой одеждой. В Акведуках также находились общественные бараки, правда, для того, чтобы остаться на ночлег, необходимо было предъявить талон. Талон выдавался только рабочим — тех, кто не работал, в бараки не пускали. Исключение составляли дети, удивительно, но в этой клоаке существовали школы, правда, они учили только базовым знаниям; дети учились до четырнадцати лет, а потом им закрывали свободный доступ на кухни и к баракам. Детство заканчивалось быстро, и приходилось работать. На удивление при общей наркотической зависимости всех жителей Акведуков, детям до четырнадцати наркотики не выдавались. Это было табу, нарушение которого каралось расстрелом. Видимо, местные аристократы хорошо понимали: чтоб страна и заводы функционировали, рабочие должны хотя бы вырасти.

Были и другие уровни града. Второй уровень града или, как его называли в народе, Певчий сад, — это уже была совсем другая песня. Здесь базировался средний класс, как правило чиновники малой и средней руки. Наркотиков в Певчем саду почти не было, зарплаты были весьма высоки, а горожане довольно жизнерадостны. Певчий сад населяло около 10% общего населения Конфедерации. Попасть в него удавалось далеко не всем, для этого нужно было проработать на промежуточных уровнях, по типу Доков или Карбана, были и фермы — условия на них, конечно, тепличные по сравнению с Акведуками, но с ферм выбраться в Певчий сад было нереально. В Певчий сад брали только в одном случае: когда освобождалась какая-нибудь должность мелкого чиновника. В связи с смертью или повышением такового. Если не находилось желающих на должность в самом уровне. Тогда да, брали кого-то из промежуточного уровня. Все хотели попасть в Певчий сад, как только человек там оказывался, ему сразу присваивали новый статус гражданина. Ты переставал быть мусором и мог расти вверх по карьерной лестнице. Но и тут был потолок. Попасть на третий уровень града, Серпентариум, было в принципе невозможно. Верхний квартал элит. Там жили дворяне, современные боги. Стать одним из них можно было только по праву рождения.

Я прожил полгода в Акведуках, это был ад. Меня поставили в очередь в Доки и то только из-за того, что я в жизни не пробовал наркотики. Когда я наконец выбрался в Доки, жизнь стала терпимой, я достиг примерно того же уровня, как и в СССР. Сказать по правде, в Певчий сад я попал невероятно быстро, думаю, это был даже местный рекорд. Два месяца я провел в Доках, и в Певчем саду открылась вакансия, что-то вроде подмастерья архитектора. Знания довольно специфические, и у меня просто не было конкурентов, тогда я считал себя самым везучим парнем на всей Земле, а возможно, и был им.

Меня приняли на должность в Певчий сад, и жизнь круто поменялась, несмотря на то, что я находился внизу иерархической лестницы в своем квартале. Это уже была совсем другая лига. Я приобрел себе подержанный автомобиль, взял кредит на жилье и даже завел собаку, золотого ретривера чапи. За два года я получил диплом государственного образца, на мое удивление мне с удовольствием зачли в курс годы обучения в СССР и разрешили продолжить обучение с понижением на один курс. Могло бы обойтись вообще без понижения, но я выбрал заочную форму обучения, так как приходилось входить в должность. Я даже почти потерял себя в этих тепличных условиях. По прошествии трех лет мне удалось подсидеть начальника, я получил диплом и приобрел дом. Я так отвык от комфорта, что почти сломался, когда получил его. Меня даже перестала смущать идея неравенства. Зона комфорта, там, где она начинается, любой прогресс ломается на корню. Дело было в том, что неравенства в моем окружении как такового не было. Я был представителем зажиточного среднего класса и с элитами не встречался. Постепенно в голове укоренилась мысль, что так и должно быть. Ведь действительно все было хорошо, мне было где спать, что есть, хобби, девушка, даже карьерный рост потихоньку намечался. Конечно, мы часто видели с экранов и трибун представителей дворянства. Я жил на центральной улице и нет-нет, даже кортеж Кайзера проезжал мимо моего дома. Но как таковой зависти у меня аристократы не вызывали — да, высокомерные, да, будто боги, ну и ладно. Главное, на мой личный комфорт все эти факторы никак не влияли. К тому времени я был достаточно зрел и понимал, что жизнь политика не сахар. Публичная жизнь не есть знак равенства с простым человеческим счастьем. Отсутствие возможности заниматься своими делами, сходить в бар или даже податься к недалекой женщине, да в конце концов, просто выехать семьей на природу и не бояться журналистов, шныряющих по кустам парка.

– Как же вы перешли из зажиточного клерка в группенфюреры гестапо?

– А действительно, как? Тея, вы читали Толкина? – Финнэ нахмурился и приложил руку ко лбу.

– Толкина? – неуверенно повторила девушка. – Я полагаю, вы имеете в виду писателя-фантаста 20 века?

– Да.

– Снова не могу вас понять, какое значение к делу имеют эти сказки?

– Для меня огромное, произведения этого фантаста были любимыми книжками моего детства. Перечитывая из раза в раз, я открывал новый смысл в этих историях. Да и до сих пор иногда нахожу его.

– Мне тяжело понять вас, не могу уловить суть, о чем вы?

– К примеру, перечитав в очередной раз «Властелина колец» в возрасте 19 лет, я с удивлением для себя обнаружил, что эта книга есть не что иное как элемент пропаганды того времени.

Тея рассмеялась. Группенфюрерр СС сейчас расскажет советской шпионке о армии вымышленных народностей?

– Товарищ Тея, я говорю о метафорическом смысле данной книги. Обратите внимание, что в те времена шла холодная война между СССР и НАТО. Так что книга о добром союзе всех светлых существ запада, гномов эльфов, людей и хоботов очень смахивает на союз США и Великобритании с ее колониями. А Империя зла на Востоке, великий страшный Мордор – неужели не напоминает вам СССР?

– Финнэ, вы занимаетесь казуистикой.

– Отнюдь, мне даже доподлинно известно, что в СССР был период, когда Толкин был запрещен. Но я привел вам пример этого писателя для другой истории. Понимаете, в то время я сам, можно сказать, стал хоббитом. Толкин в начале всех историй про этот маленький народ непременно упоминает, что норы хоббитов – самое уютное и теплое жилище в мире, а их мирок очень отрешен от всего остального света, и что большинство его обитателей, то есть хоббитов, никогда не покидают пределов своих деревушек. О путешествиях просто и не может быть никакой речи. Поэтому истории путешествий, описанных Толкином, так удивительны и всегда вдохновляли меня. Если уж хоббиты смогли пройти полмира, существа, в чей природе, да и в культурных особенностях заложена столь безумная любовь к комфорту и оседлости, то мне и подавно не стоит топтаться на месте. Понимаешь, девочка, Певчий сад превратился в птичью клетку, я стал тем хоббитом из Хоббитона. Но это полностью противоречило моей природе и не могло продолжаться вечно.

Глава 11.
Рыжая

– Твою мать!

Луч прожектора вертолета ослепил меня, на мгновение показалось, что мне выжигают глаза паяльной лампой. Повинуясь инстинктам, я зажмурился, бесполезно, прожектор просвечивает веки, будто лампа рентгенолога. Нащупываю угол, ага, есть, быстро прячусь за ним от потока света. Еще примерно секунд двадцать не могу нормально видеть. Очевидно, что экипаж вертушки не успел заметить меня, и, не найдя, за что зацепиться, луч начал блуждать по близлежащем зданиям. Я опустил девушку с плаката на землю, ее хрупкое тело безжизненно рухнуло на асфальт, тогда я приподнял ее так, чтобы она могла облокотиться о стенку мусорных баков. Надо проверить пульс, да, есть, пока что жива. Проулок был довольно грязный, пахло мочой и рвотой, света почти не было, только тусклый фонарь еле-еле освещал мусорные баки. В дальнем конце я увидел красный огонек, он то затухал, то разгорался вновь с новой силой. Сигарета, здесь кто-то есть. Наблюдатель, видимо, сообразив, что его заметили, начал приближаться. Как по волшебству налетел сильный ветер, обрывки газет метались от стены к стене, проржавевшие петли мусорных баков наполнили проулок противным лязгающем скрипом, фонарь заморгал, треща от перенапряжения. Огонек все приближался, стало слышно приглушенную музыку, какой-то тяжелый рок. Спустя секунду на свет вышел, наверно, самый необычный человек, которого мне доводилось когда-либо видеть. Передо мной стояла молодая девушка максимум двадцати лет. Коротко стриженная, стрижка скорее мужская, чем женская, даже нет, наверно, мальчиковая. Так стригли всех ребят лет до двенадцати: везде довольно коротко, не больше сантиметра, только небольшая промелированная челка спадает со лба. Девушка сама по себе довольно высокая, наверно, метр семьдесят пять или даже выше. Очень худенькая и подтянутая. Ярко-желтый плащ с как будто нарочно оторванными рукавами спускается до икр девушки. Одна рука вся забита татуировками. Но татуировки необычные, несмотря на то, что в проулке довольно темно, кое-то мне удалось рассмотреть. На плече «Витрувианский человек» Да Винчи, а рука забита работой Сальвадора Дали с плывущими часами. Другая рука абсолютно чистая, девушка вообще довольно бледная, поэтому чистая рука выглядит чересчур контрастно на фоне изрисованной. На девушке надет белый топик без выреза, скрывающий аккуратную грудь скорее всего второго размера, пупок открыт, в нем болтается пирсинг. Ниже идут белые короткие шорты с рваными концами, которые украшает ремень с бляшкой в виде змеи, удивительно, издалека кажется, что девица и вправду обвила змею вокруг пояса. Ноги открыты, на каждой ноге татуировки двух мечей во всю длину, рукоятки скрыты за шортами, а острия скрываются в гриндерсах на ногах девицы. Я продолжаю ошарашено вглядываться в этого нелепого фрика – до сегодняшнего дня был уверен, что такие персонажи существуют только на страницах американских комиксов или японской манги старой эры. Спустя еще несколько секунд анализа замечаю еще одну тату над правым глазом – это леопардовые пятна – и самый главный аксессуар, зеленый галстук, переброшенный назад через плечо. Она из зеленых воротничков, быть не может, в таком-то виде! В одной рук она держит сигарету, в другой телефон, вот откуда доносилась музыка. От вида данной особы мне не по себе, а она все приближается. Девица идет медленно, будто плывет, ее глаза закрыты, но, несмотря на это, поступь уверенная. Странно, я не смог бы пройти столь уверенно даже по своей лачуге, а она запросто, да притом с сомкнутыми веками. Девушка, подходит все ближе и ближе, меня начинает трясти. Когда между нами остается расстояние не более шага, она останавливается. Ее глаза начинают медленно открываться я чувствую, как непонятное тепло пронизывает мое тело, медленно поднимаясь от подошв до кончиков пальца. Если вы когда-нибудь ложились в горячую ванну, то должны знать, что сначала вы ощущаете чувство сильного холода, а уже потом жар. Этот феномен связан с тем, что рецепторы холода включаются на мгновение быстрей рецепторов тепла. Аналогичное чувство я пережил в то мгновение, когда открывались глаза этого фрика. Веки девушки все выше, а мой разум все глубже опускается в колодец безумия. Глаза девушки сверкают золотом в буквальном смысле, радужка ее глаз золотая с ярко-голубым зрачком по центру. Я смотрю на нее со всем вниманием, аккуратно пытаюсь изучить ее необычный образ, но сил отвести взгляд от глаз не нахожу, спустя какое-то время не выдерживаю и задаю, наверно, самый абсурдный вопрос, который можно было задать в принципе.

– Ты что здесь делаешь?

– А ты?

Еще какое-то время стоим молча. Затем я продолжаю.

– Я задал первый.

Девушка смеется.

– Что смешного. Спрашиваю я.

– Да ничего, просто ты мне напомнил одного идиота.

– Знаешь, не очень вежливо сравнивать незнакомых людей с идиотами.

– Да что вы говорите.

Она проходит мимо и толкает меня плечом. Гнев переполняет меня. Я резко разворачиваюсь.

– Ты че, сука, себе позволяешь.

Она, не оборачиваясь, поднимает руку с вытянутым средним пальцем.

– Тебе прямо, Орфей, там есть дверь в конце проулка, пройдешь в неё, выйдешь как раз к своему корешу.

– Что, откуда ты знаешь мое имя?

– Я не собираюсь ничего объяснять ослу, который называет первую встречную сукой. Передай привет Луке.

– Что ты несешь, кто такой Лука?

Она останавливается на краю проулка, окидывает меня взглядом и уходит к прожекторам. Слышится приглушенное бубнение: «Я так и знала, что он окажется кретином, неужели нельзя было сделать хоть одного нормального персонажа».

– Да пошла ты, – кричу я исчезающему в дали желтому плащу. Мысли путаются, что это был за ходячий фрик? Вся в тату, как зэчка, и эти линзы чудные. Но имя откуда она знает? Сказала, что в конце проулка есть дверь. Взглянуть, что ли…

***

Незнакомка не соврала, в конце проулка меня ожидала дверь в каптерку местной забегаловки, внутри стояли метлы, лом, спец одежда и прочая утварь дворника. Железный шкаф был нарочито сдвинут к стенке, так что ножки прошкрябали пол каптерки, оставив белые царапины на бетоне. В месте, где изначально стоял шкаф находился канализационный люк. Сам бы я его никогда не нашел. Похоже, мне теперь отведена роль ведомого, и кто же мой поводырь? Неужто эта сумасшедшая из подворотни? А, пес с ней, времени размышлять не остается, нужно идти, если я поверну назад меня сцапают зрячие. Хотя можно переждать здесь, вряд ли они меня тут обнаружат. Нет, тоже не годится, девчонка без помощи до утра не дотянет. Зачем я в это ввязался, все же так хорошо складывалось. В ухо начала дуть теплая струйка воздуха, в помещении каптерки было холодно и противно пахло. Но эта теплая ели ощутимая струйка успокаивала Орфея, ветерок, согревающий мочку его правого уха, был прерывист – то пару секунд подует, то на секунду остановится и начнет заново греть, донося ели ощутимый запах зефира и горячего шоколада. Синхронно затуханиям и порывам ветерка шевелилось тело девушки за спиной Орфея, ее грудь то прижималась, то отдалялась от его спины. Именно это маленькая струйка воздуха наполнила юношу решительностью. Уставший, злой и испуганный Орфей зашагал по канализации мегаполиса, унося в глубь поклажу, что в скором времени изменит его судьбу до неузнаваемости.

***

– Кто вы?

– Не говори, ты еще сильно слаба.

– Где я?

– Доверься мне я друг, тебе надо беречь силы. Вот, выпей, тебе станет легче.

Мужчина приподнял голову девушки, затем напоил ее какой жуткостью с специфическим резким запахом. Девушка еще несколько секунд оставалась в сознании, затем отключилась.

– Чем ты опоил ее? – поинтересовался еще один голос с противоположного конца комнаты. Голос тоже был мужским, только на два тона выше. Этот голос принадлежал еще не мужчине, но уже и не мальчику.

– Морфий, у меня больше ничего нет, – ответил грубый сухой баритон.

– Ты спятил? Она и так еле жива!

– Если ты забыл, то я напомню. Морфий был изобретен как лекарство, и то, что это наркотик, не делает его менее эффективным. У меня все равно больше нет ничего. У этой девки истощение…

– Не смей ее так называть!

– Да ты ее первый раз видишь, перестань валять дурака! Лучше иди свари кофе, я сделал все, что мог.

– Это вколол ей наркоту?

– Морфий я ей дал, чтоб она уснула. Если больше ничего не видишь, так шары протри!

Мужчина приподнял два прозрачных шнура, по которым текла жидкость телесного цвета, одна пара уперлась в вену девушки, другая в какую-то банку.

– Это капельницы со специальным раствором, я их пару дней назад стырил в реанимации, как знал, что пригодятся.

– Фу… – выдохнул тот, что помоложе. – Огромное спасибо, не знаю, что б я даже без тебя делал.

Мужчина что постарше медленно встал и подошел к окну, чтоб задернуть штору. Дождь барабанил об подоконник, добавляя своеобразный звон в симфонию вечерних звуков порта Конфедерации, где-то в вдалеке был слышен гудок парохода.

– Я одного не пойму, ты же её знать не знаешь, так зачем притащил сюда? Такой риск ради девки, которую впервые видишь.

– Я сказал, не называй её так!

– А ну да, это же её мы видели в первый день на плакате. Да ты совсем сбрендил, юнец, я ради какой-то де…

– Прекрати, или я набью тебе рожу, Клот!

– Пфу-ты ну-ты. Малолетка!

Клот в бешенстве вышел в соседнюю комнату, хлопнув дверью. Молодой человек оставил знак товарища без внимания. Его больше интересовало здоровье девушки.

Юноша взял стул, поднес его к кровати, где лежала больная, и сел рядом. Стул был повернут в обратную сторону так, чтобы юноша мог сложить на его спинку руки, а на них положить голову. Парня непостижимо тянуло к юной красавице. Он долго всматривался в это усталое, беспокойно спящие лицо, пытаясь понять, что за мысли роятся в этой голове, покрытой огненно-рыжими волосами. Ему казалось, что он давно знает её. Орфей видел в ней не только любовь всей своей жизни, но и хорошего товарища. Юноша был очарован, и, скажем прямо, к тому были все предпосылки. Так они оба и заснули…

Орфей проснулся от того, что всё тело ныло, он было хотел встать со стула, но у него ничего не получилось.

«Блин, всё тело затекло, ещё бы, как я вообще умудрился уснуть в такой неестественной позе! На счет „раз, два, три“ встаю: и раз, два-а-а…»

Юноша с грохотом рухнул на паркет. Сообразив, сколько он наделал шуму, тут же поднял глаза вверх посмотреть, не разбудил ли больную.

«Фу, вроде бы спит».

Парень поднялся и пристально посмотрел на спящую девушку.

– Какая же ты красивая. А я даже имени твоего не знаю, – пробубнил под нос Орфей.

– Я Алиса, а ты тоже симпатичный.

Орфей от неожиданности снова рухнул на пол. Девушка приподнялась с кровати, перевернулась на живот и устремила взор под кровать, где на спине барахтался Орфей, как черепаха на панцире. Увидев Алису, юноша замер, как вкопанный. Картина всего происходящего была довольно комична. На полу под кроватью лежал Орфей, красный как рак, и смотрел вверх на Алису. Та валялась на животе, подпирая руками подбородок, изящные ножки пересеклись за кошачьей спинкой, будто два лезвия ножниц. Изумрудные глаза сверкали на солнце задорным огоньком под стать огненно-рыжей копне волос – я говорю «копне» с полной серьезностью. Вчера вечером шел дождь, естественно, Алису никто не причесал и не высушил ей волосы перед тем, как она отключилась. Так что шевелюра на голове у девушки напоминала стог сена.

– Спасибо, что спас меня, мальчик. Тебя как зовут?

Орфей поднялся с пола, отряхнулся и растерянно посмотрел по сторонам.

– Я тебе не мальчик…

– О, простите, я должна быть более учтива со спасшим меня рыцарем. Как вас зовут, сэр?

Девушка перевернулась на спину, свесила голову с кровати и потянулась, разводя руки по сторонам, затем негромко зевнула и уставилась на Орфея немигающим взглядом.

– Орфей, — буркнул в нос парень.

– Вы хотели сказать «сэр Орфей», — улыбаясь, пропела Алиса.

– Прекрати паясничать, могла бы быть и поблагодарнее…

– Я хочу есть. Принеси мне что-нибудь вкусное.

– Ты меня бесишь!

Девушка игриво прищурила один глаз.

– А я думала, ты влюбился в меня с первого взгляда.

Лицо Орфея украсила новая палитра багрового.

– Знаешь, что, пожалуй, я пойду, можешь оставаться здесь до выздоровления. Я уже приобрел все необходимое.

Парень сделал поворот и направился к выходу. Но что-то держало его за руку. Повернув голову, он увидел, что это рука Алисы.

– Присядь, Орфей. Я смотрю, у тебя плохо с чувством юмора.

– Просто я не вижу тут юмора.

– Какая же ты сопля, мальчик.

С этими словами Алиса ударила парня рукой «в солнышко», Орфей согнулся пополам. Алиса надавила ему на плечи, тем самым вынудив его сесть на край кровати. Затем рывком развернула его голову так, что их глаза встретились.

– Это тебе за юродство, – в зеленых глазах сверкнули искорки. Девушка наклонила свою голову к его и подарила юноше долгий французский поцелуй. Когда их губы разошлись, бестия прошептала:

– А это за спасение.

Орфей выпал в прострацию, все мысли путались, а тело обмякло, будто ватный ком. Но тягостная бессознательная дремота длилась не долго. Уже через секунду Алиса громко щелкнула пальцами перед его глазами, от неожиданности Орфей вскочил с кровати.

– Я хочу есть!

– Да принесу я!

Юноша поплелся к двери, а Алиса перевернулась на спину закинув руки за головку, улыбнулась и слегка прикусила нижнюю губу.

– Еще совсем мальчишка, хотя, конечно, хорошенький.