Текст книги "Сад, что вырос под виселицей"

***

После разгрома повстанческой капсулы на Гроссглоккнер Кайзер Вильгельм Первый или, как он сам себя называл, Истинный принял ряд реформ, минимизирующих полномочия НСДАП1010
  Национал-социалистическая немецкая рабочая партия*, в первоисточнике в Конфедерации использовалась следующая расшифровка: Национал-социалистическая народная рабочая партия.


[Закрыть]. Естественно, данные реформы вызвали широкий общественный резонанс среди пронацистски настроенного населения. Часть нацистов в правительстве сообразила, что и те минимальные льготы, закрепленные за НСДАП, будут вскоре ликвидированы. Многие политиканы НСДАП стали возвращаться в подполье и содействовать революции. Вернее будет сказать, продолжали сотрудничать с революцией – естественно, что тех кто полностью оборвал нити с подпольем, гестапо объявило предателями и назад не приняло бы ни при каких обстоятельствах. У чиновников, которые оказались между молотом Вильгельма и наковальней гестапо, оставалось не так-то много времени, дабы исправить ситуацию, многие подались в бега. Той части, что побогаче, удалось купить себе дворянский титул и стать полноправными членами новой Конфедерации, некоторые даже получили служебные повышения. Были и те, кто стал сотрудничать с Советами. Именно они сыграли ключевую роль в Новейшей истории Конфедерации, но об этом позже.

Как и ожидалось, новые санкции Вильгельма не заставили себя долго ждать. Не прошло и двух месяцев как НСДАП был присвоен статус экстремистов, всех политиканов, не успевших разбежаться, переметнуться или как-то по-иному подлизаться к монархистам, публично расстреляли. Вильгельм объявил начало новой военной реформы, и все звания националистической Германии были ликвидированы; вмести со званиями полетели шапки тех, кому служили погоны. Но молодой оберфюрер, ставший объектом обожания профессора истории Вальмера, не просто сохранил свой пост – ему удалось получить значительное повышение и стать маршалом Конфедерации и правой рукой Кайзера. На данное решение Кайзера повлиял ряд вещей. Первое – и одно из самых главных – голубая кровь1111
  Автор имеет виду принадлежность к аристократии.


[Закрыть] высшего сорта. В Конфедерации осталось не более двух десятков доподлинных представителей аристократии старой эры, данный статус давал право повседневно находится во дворце Кайзера. В довесок юноша стал единственным офицером Конфедерации, который смог обнаружить и успешно ликвидировать капсулу. Конечно, юный возраст заставлял весь двор скептически смотреть на данную фигуру. Но Кайзер чтил нового маршала как героя. Довольно скоро двор примирился с решением монарха. Обычно военные люди не приживались при дворе, особенно талантливые полководцы! Суворов любил говорить, что у него семь ран: две получены на войне, пять при дворе (последние гораздо мучительнее первых). «Я никогда не последовал общим правилам сего века, где самолюбие, корыстолюбие, любочестие и безответствие с министрами спрашивались», – еще одна цитата о свете великого полководца старой эры. Образ Суворова затронут автором не случайно. Великий полководец был кумиром юного маршала, его портрет украшал кабинет дворянина, а мысли были тщательно зазубрены, записаны в дневники и даже вышиты на семейном гобелене. Естественно, юный маршал впитал в себя не только тактические приемы кумира! Львиная часть мировоззрения Суворова была унаследована начинающим военным. Позицию касательно вопросов света он разделял безоговорочно. Но, несмотря на то, что молодой маршал всеми недрами души презирал закулисные игры и интриги света, это не мешало ему самому быть большим мастером в этом деле. Чтобы изучать симптомы рака, совсем не обязательно самому им болеть. «Ангелы и демоны», Дэн Браун. Свет настойчиво навязывал образ серого кардинала данному персонажу, что было верхом нелепицы и подчеркивало скудоумие знати того времени. Вопреки желанию дворянства, молодой маршал предпочитал настоящие бои вымышленным закулисным баталиям. Более всего его занимал не поиск террористов СС, а конфликты с Троицей. Австрия всегда была спорной территорией, и нет-нет Троица заявляла на нее свои права. В данный момент конфедераты были ослаблены гражданской войной, поэтому святоши начали мобилизацию войск на границы Италии и Австрии у горы Дрейхеншпиц. Эта мобилизация и стала основной темой на банкете у кайзера Вильгельма.

***

– Молодой господин, не соизволите ли присоединится к беседе?

Маршал поднял глаза от планшета, где погодные условия на Дрейхеншпице за последние три недели. Перед ним стоял необычайно толстый мужчина. «Наверно, килограмм сто сорок в этом борове», – отметил про себя маршал. Мужчина был одет в нелепый оранжевый камзол, ярко-бордовый галстук сдавливал тучную шею, красные лаковые сапоги трещали по швам на тонких ногах. Белые волосы с одной стороны свисали до плеча, вторая половина головы была налысо выбрита, исподлобья сверкали поросячьи глазки. В общем, данный индивид являл с собой само воплощение плохого вкуса. «Печально, но этот осел является квинтэссенцией дворянства в целом, это надо же, он даже не выделяется на общем фоне», – размышлял юный маршал. Скажем прямо, колючие мысли по отношению к аристократии Конфедерации были сформированы не без основания. Званый ужин Кайзера был мероприятие весьма специфическое. Несмотря, что данное мероприятие называли званым ужином, по факту это был прием. Но с элементами бала. Каждые полчаса оркестр играл музыку, и минут пятнадцать гости начинали танцевать. Не танцевать было нельзя, считалось неуважением к Кайзеру. Те, кто не мог танцевать в силу возраста или болезни, в некоторых случаях веса, должны были покинуть помещение и как правило уходили на балкон. В данный момент как раз закончилась балетная часть, и мужчина, который не мог танцевать из-за проблем с лишним весом, с радостью вернулся в банкетный зал, где и завел беседу с молодым маршалом.

– Моё почтение, барон Дэннэ, надеюсь, вы здравствуете

– О, не стоит, молодой господин, — барон сделал что-то наподобие реверанса. – Позвольте вам представить моих собеседников.

Жирный барон указал на двух пожилых джентльменов. Оба были одеты в рясы, головы украшали пилеолусы1212
  Шапочка священника.


[Закрыть] красного цвета и очки в роговой оправе.

– Его высокопреосвященство Исаак и его высокопреосвященство Люцифер.

– Кардиналы, полагаю, вы дипломаты из Троицы?

– Совершенно верно, маршал.

– Интересное у вас имя, Люцифер…

– Да, иностранцы часто меня о нем спрашивают. Видите ли, любезный, имя Люцифер принадлежит не только дьяволу, многие святые носили его.

– Ясно…

– Маршал, мы бы хотели обсудить вопрос Дрейхеншпице.

– Вы полагаете, нам есть о чем говорить, Исаак?

Кардинал нахмурился. Маршал явно нарочно провоцировал его на конфликт. Во-первых, к кардиналам обращались «ваше высокопреосвященство». На переговорах таково было негласное правило, можно сказать, обычай делового оборота1313
  Сложившееся и широко применяемое в какой-либо области правило поведения, не предусмотренное законодательством, независимо от того, зафиксировано ли оно в каком-либо документе.


[Закрыть]. Обращение по имени было откровенной грубостью. Кардинал принял решение проигнорировать грубость маршала, хотя уже догадывался, по какому сценарию будет развиваться диалог далее.

– Определенно, нам есть о чем побеседовать. При всем уважении, но если наши переговоры не удадутся, разразится конфликт, который унесет немало жизней.

– С чей стороны? Мне расценивать это как угрозу? – тон маршала был иронично насмешлив.

– С обеих, маршал!

– Хорошо, ваши условия?

– Вы отдаете нам Дрейхеншпиц, а мы гарантируем, что наши войска не ступят на земли Конфедерации. Также мы готовы убрать ввозные пошлины и налог на прибыль для ваших торговцев зерном, солью и медью на пять лет. Считайте это компенсацией.

Маршал разразился хохотом, причем таким звонким и сильным, что на ближайшие десять метров заглушил все разговоры. Участники приема всем залом обратили внимание на собеседников. Юный дворянин нисколько не смутился и начал свой монолог, наигранно расставляя паузы и удлиняя слова, распевая гласные на их окончаниях.

– Дрейхеншпиц, вы хотите получить Дрейхеншпиц? И что же вы предлагаете взамен? Убрать въездные пошлины. На соль, медь и зерно. Скажите, господа, как так получается, что пошлины ликвидируются на те продукты, что у вас в дефиците? Наши торговцы просто не хотят вести с вами торговлю из-за высоких пошлин. У вас нет выбора, вы, так или иначе, вынуждены отменить свои безумные поборы, или же ни один здравомыслящий торговец не стал бы с вами связываться. А насчёт Дрейхеншпица — я не только не отдам вам эту территорию, в довесок я проложу путь до Больцано. Конфедерации не особо нужны эти земли, но это будет хорошим уроком для вас, Троица!

Банкетный зал замер! Гробовая тишина нависла над банкетным залом Кайзера, лица придворных Конфедерации сковал ледяной ужас. Абсолютная тишина держалась около пятнадцати секунд, затем в конце зала послышались сухие одинокие аплодисменты. Сначала еле-еле, затем громче, хлопки приближались к кардиналам и маршалу, толпа придворных с благоговейным ужасом расступалась перед источником этих звуков. Через несколько секунд томительного ожидания маршал увидел источник этих неуместных аплодисментов. Медленно, словно плывя, к собеседникам приближался Кайзер. Маршал склонил голову. Вильгельм подошел маршалу, протянул руки и схватил его за плечи. Юноша поднял голову, в его глазах не осталось и следа былой дерзости, но страху там места не нашлось также. Только покорность, готовность принять любую судьбу, что уготовил ему Кайзер! Вильгельм посмотрел в глаза маршала и разразился хохотом. Потом ударил юного дворянина в плечо.

– Дерзкий мальчишка, совсем обнаглел, – вытирая слезы смеха, произнес Кайзер. – Это каков юнец, без меня объявил войну Троице! Это даже не наглость, таким нахальством может похвастаться только сброд в Доках да куртизанки в тамошних мотелях! Ну, что скажешь в свое оправдание, маршал?

– Я не раскаиваюсь в содеянном, ваше превосходительство. Я был рожден, чтобы служить вам и этой стране, я буду отвечать за каждое сказанное слово, потому что искренне верю в его правоту, если понадобится, отвечу и головой!

– Какая мужественная речь, а главное, не капли лицемерия. Вот за что я люблю этого мальчишку! Учитесь, господа придворные. А знаете, почему у вас так не получится, знаете? Это малец действительно пойдёт на гильотину по первому моему слову, причем без тени сомнения и сожаления! Жить надо по совести, господа, всегда поступайте по совести, умирать будет легче!

Далее монарх замолчал. Разрезы губ, складывающиеся в улыбку, сменились на глубокие морщины на лбу. Невооруженным взглядом стало видно, что Кайзер погрузился в раздумья. Спустя двадцать секунд монарх прервал тишину онемевшего зала и задал вопрос юному вояке:

– Ну, и как же мне с тобой поступить, маршал? Все-таки нельзя оставить такой поступок без внимания. Сам подскажи мне, наградить тебя или наказать?

Ни мускул не дрогнул на лице юного дворянина. Юноша опустился на колено, склонил голову и по-военному чётко отрапортовал как будто заранее заготовленную речь.

– Я с радостью приму любое ваше решение, ибо ваше решение для меня есть решение Божье!

После этих слов маршал кинул ухмыляющейся взгляд на кардиналов. Лица кардиналов побагровели от злости, казалось, от того, чтобы кинуться на маршала, их оделяет только рука Кайзера на плече склонившего колено дворянина. Вильгельм заметил этот жест и разверзся еще более оглушительным хохотом, чем тот, что звучал ранее. Кайзер довольно быстро успокоился, взял себя в руки и обратился к юноше притворно строгим тоном.

– Довольно, это уже перебор, его высокопреосвященство Исаак и его высокопреосвященство Люцифер наши гости, проявляй к ним уважение.

– Да, ваша светлость.

– Так-то лучше. Тем не менее мне очень по душе твоя прямота, мальчик мой. Я решил! Ты возьмешь в жёны мою старшую дочь Урсулу!

– Это наивысшая честь, о подобном может мечтать любой мужчина в этом мире.

– Я рад, что ты это понимаешь. Советую и впредь помнить об этом.

По залу прокатился грохот аплодисментов! Кайзер обернулся к послам из Троицы и жестом приказал замолчать придворным, тут же повисла гробовая тишина.

– Ах да, господа, с условиями маршала я полностью согласен. Папа может отдать Больцано добровольно, а может капитулировать под натиском нашей армии, решать ему!

Глава 9.
Лапландия

– На все воля господа.

– Старик, я и есть воля господа!

– Да, да, да, кричи, кричи, кричи!

– Пожалуйста прекратите, я ничего не знаю!

– О, конечно, знаешь, я напомню тебе, еще как напомню!

– Умоляю, перестаньте, я больше не выдержу!

– Весело, весело, весело, как, черт побери, весело!

Небольшая полуразрушенная часовня наполнилась криком. Рослая фигура в странном бежевом пальто бегала вокруг самодельного алтаря. К алтарю был прикован мужчина среднего возраста, извивающийся в агонии. Алтарь представлял собой металлический лабораторный стол, украшенный предметами какого-то странного религиозного культа. Мучитель истязал свою жертву с помощью паяльной лампы, которую он подносил к днищу металлического стола, каленое железо прожигало спину несчастному на другой стороне.

– Я столько еще не попробовал, я столько всего еще знаю. Меня столькому научили в тюрьме Инквизиции! Будет весело, весело, весело! Эй, ты, что молчишь, тебе что, не весело?

Смех, больше похожий на припадок, разлетелся по часовне. Жертва лежала, широко раскрыв рот и судорожно глотала воздух. Спустя несколько секунд безжизненные глаза несчастного потухли, белые глазные яблоки мертвым взором прожигали дыру в потолке старой часовне.

– Придурок, ты перестарался, сердце не выдержало.

Молодая красивая девушка поднялась со скамьи на конце часовни.

– Эй, ты что, сдох? Не ты не мог так рано сдохнуть, ну, совсем не весело.

Мучитель начал тыкать в безжизненное тело кинжалом.

– Просыпайся, просыпайся, я еще с тобой не закончил!

– Хватит, это омерзительно! Собирай вещи, мы уходим, облей часовню бензином и подожги, никто не должен знать, что здесь произошло.

– Я есмь летописец Завета Нового, а вы есмь святая его, первая, и ныне и до конца моих дней госпожа моя.

– Прекрати, знала бы, что ты так часто будешь впадать в безумие, оставила бы тебя гнить в темнице.

– Не лицемерьте, леди Саша, нам же так весело. Да и вряд ли ты найдешь такого преданного и полезного слугу, как я.

– Очень полезный, не то слово — прикончил единственного свидетеля.

– Да там весь бар контрабандисты, возьмем другого.

– Нет уж, с тебя толку мало. Я все сама выясню, ты направляйся в гостиную и оборудуй комнату для допросов. Да, и вызови инквизиторов.

– Инквизиторов? Я хочу сам провести допрос!

– Ты уже себя проявил, довольно.

– Ну, совсем не весело, могу я тогда найти себе какую-нибудь другую игрушку, когда закончу?

– Это не наша страна, каждый здесь веропреступник, я не могу запретить тебе карать их, делай, что посчитаешь нужным. Но сначала закончи дело.

– Весело, весело, весело, как же будет весело!

***

– Одни дилетанты и безумцы! Надо уже заканчивать с выездными заданиями и перебираться потихоньку в кабинеты паствы.

Каблуки девушки били о брусчатку старинного города Кнат на границе Конфедерации с Троицей. Климат в городе был очень влажный, так как город был построен вокруг озера. Зима уже почти связала между собой оба берега, но небольшие просветы, больше смахивающие на лужи, еще оставались блестеть на поверхности городского озера. Лунный свет отражался от этих островков последних дней осени и улетал обратно в небо. Город был довольно провинциальный, но при этом пользовался популярностью у туристов-лыжников. Сплошь и рядом встречались лотки с горячим пивом и печеными яблоками. Отличительной чертой Кната всегда считались дети: что бы ни творилось в стране, в городе всегда оставалось очень много детей, удивительно много. В народе Кнат называли детский город, а иногда – Лапландия. Местным жителям очень понравилось название, которым одарили их родной город чужеземцы, и было принято решение сменить герб города. Место традиционного барсука, вооруженного королевской пикой, занял Питер Пэн, летящий по небу в компании трех ребятишек. Саша очень двояко чувствовала себя в этом прекрасном городе: безусловно, это был город еретиков, но прогулка по его светлым улицам вызывала какие-то давно забытые теплые чувства. Ребятишки бегали, играли в снежки, лепили снеговиков и катались на ледянках. Леди Саша остановилась у ледяного городка, который еще только начинали возводить, но толпа ребятишек уже наводнила недостроенные замки. Непонятное чувство овладело девушкой – ранее она такого никогда не чувствовала. Почему-то ей очень нравилось смотреть за игрой детишек – Саша поймала себя на мысли, что умиляется при виде возни этой шумной детворы. «Как же им весело», – пробурчала себе под нос девушка. Мальчишка, стоявший рядом с ней, судя по всему, услышал ее, сложил руки самолетиком и побежал на горку крича «весело, весело, весело!» Сашу будто огнем прожгло – слова этого маньяка Якова эхом отозвались у ней в голове: «весело, весело, весело». «Его надо остановить, я не позволю творить бесчинства, только не в этом городе! Хотя какая разница, Александра, что еще за сердобольство к еретикам… ну, а вдруг его жертвой станет кто-то из детей… какая разница, дети еретиков не менее грешны, чем их родители!»

– Мисс, будете печеное яблоко?

Из деревянного прилавка напротив высунулся тучный пожилой человек, помахал Саше рукой и улыбнулся.

– Простите, но у меня, к сожалению, нет с собой денег.

– Мисс, я разве предлагал вам его купить? Угощайтесь на здоровье.

Саша подошла к прилавку и взяла яблоко.

– Спасибо, дедушка, я верну как у меня…

– А не стоит, я все равно уже закрываюсь. Но ты должна дать мне обещание.

– Какое?

– Что не будешь больше грустить. Ты сидела такая хмурая, а это не дело. Хмуриться должны мы, старики, молодежи положено веселиться.

Незнакомый старик улыбнулся, помахал пухлой ручкой, забросал оставшиеся яблоки в мешок за спину и побрел по своим делам, напевая какую-то забавную песенку.

«На что я трачу жизнь! А ведь все могло сложиться по-другому, если бы меня не выбрал Ватикан, я, наверно, бы была сейчас мама, – Саша приземлилась на скамейку возле ледового городка и откусила яблоко. Карамель начала таять на языке девушки. – Боже мой, как вкусно, я не помню, когда последний раз ела что-то столь вкусное». Из глаз брызнули слезы. «Что это, какого черта ты плачешь, дура?» Поток слез все усиливался и усиливался, оседая на губах леди, оставляя легкое соленое послевкусие, разбавляющее приторно-сладкую карамель яблока. «Вот такой вкус соленой карамели», – подумала девушка.

– Господи, Александра, что с тобой? Сидишь тут, плачешь давишься басурманскими яблоками. Жалеешь себя: посмотри, какая я бедная, не могу иметь детей — брось это, что изменит то, что ты тут ревешь? Жалеют себя только слабаки. Чёрт, слезы не останавливаются, успокойся ты, дура, ты же на задании, соберись». Девушка начинает хлестать себя по щекам, но поток капель непрерывно капает на надкусанное яблоко. «Ну, давай, плачь! Плачь! Дура, что никто не любит тебя, ты…»

– Лучшие свои чувства, боясь насмешек, мы храним в глубине сердца — там они и умирают, – донеслось до уха Саши. Девушка медленно повернула голову и обнаружила по правую сторону от себя неожиданного гостя. Пожилой раввин примерно пятидесяти лет от роду улыбался девушке как Чеширский кот Алисе. Одет мужчина был скромно, но со вкусом. Глаза были глубокие теплые, нос картошкой, в целом раввин создавал весьма положительный образ. Александра утерла слезы.

– И давно вы меня подслушиваете?

– Меня зовут Иешуа, как я понимаю, тебя Саша? – продолжил раввин, закуривая самокрутку.

– Я не люблю, когда меня игнорируют.

– А я не люблю ведьм Ватикана. Но это же не мешает нам сейчас разговаривать.

Импульсы микроскопическими ударами тока в мгновение ока разлетелись по нейронам в голове Саши и, подобно грызунам на крысиных бегах, устремились к цели, заставляя девушку хаотично подбирать решения головоломки. «Проклятье, он все слышал. Нужно связаться с Яковом. Если старик проболтается… Но даже Яков не сможет его прикончить на столь людной площади, да и незаметно связаться с ним не получится. Обольстить его как астарта? Нет, он знает, кто я. Остается только договориться, дать взятку, нужно выяснить, что он хочет…»

– Да не переживай ты так, я не собираюсь никому докладывать, — старик вновь заулыбался во весь рот.

– Выдвинете свои требования за молчанье?

– Требованья?

– Да, требованья. Вы же подсели к астарте не для того, чтоб цитировать Лермонтова.

– О, я приятно удивлен. Цитата была довольно вольной, я позволил себе ее немного изменить под нашу ситуацию. Не ожидал, не ожидал…

– Так что вы хотите?

– Знаете, наверно, просто поговорить.

– Поговорить? Вы издеваетесь?

– Отнюдь.

– Вы только, что раскрыли троицкую астарту и хотите просто поговорить? Прекратите немедленно этот фарс.

– Видите ли, у меня сегодня умерла внучка, ей было всего семь лет, и это была последнее, что связывало меня с этим миром. Месяц назад моя дочка и ее свекор повезли её на горнолыжный курорт, по пути они попали в аварию. Девочка выжила, но оставалась в тяжелом состоянии до сегодняшнего дня, ее родители погибли на месте. Простите мое косноязычие, я сейчас в прострации, и мне тяжело собраться с мыслями. Так вот, все вокруг для меня сегодня как будто наполнено символами, и самым главным я считаю вас.

– Меня? Могу поинтересоваться почему?

– Мою внучку звали Лизанька. Сегодня, возвращаясь с кладбища после ее похорон, я отчаянно молил господа, чтоб он наставил меня на путь истинный, ибо я стал в нем сомневаться.

– Вы верующий?

– Да, я из Троицы, как и вы, но был изгнан уже больше тридцати лет назад. В этом городе я повстречал свою жену, и у нас родилась дочка. Моя жена давно умерла, но до сегодняшнего дня оставались дочь и внучка.

– Да вы еретик!

– Не соглашусь. Хоть я не могу жить больше в Троице, краю Божьем мира сего, веру я сохранил, и Господь сегодня говорил со мной через вас.

– Это каким же образом?

Старик призадумался, почесал бороду и продолжил диалог, нарочито растягивая слова.

– Я как понимаю, вам знакома история многострадального Иова1414
  Иов был весьма зажиточный и счастливый человек. Он имел многие сотни крупного и тысячи мелкого скота. Утешала его большая и дружная семья: у него было семь сыновей и три дочери. Это был справедливый и добрый человек, который всегда старался во всей своей жизни угодить Богу. Но диавол позавидовал Иову, Он стал клеветать Богу на праведного Иова: «Разве даром богобоязнен Иов? Отними у него все, что у него есть, – благословит ли он Тебя?». Бог, чтобы показать всем, насколько верен Ему Иов, и научить людей терпению в их страданиях, разрешил диаволу отнять у Иова все, что он имел. В один день разбойники угнали у Иова весь его скот, слуг перебили, а страшный вихрь из пустыни разрушил дом, в котором собрались дети Иова, где все они погибли. Но Иов не только не стал роптать на Бога, а сказал: «Бог дал, Бог и взял; да будет благословенно имя Господне». Посрамленный диавол не удовлетворился этим. Он снова стал клеветать на Иова: «За жизнь свою отдаст человек все, что есть у него: коснись его костей, его тела (то есть порази его болезнью), – увидишь, благословит ли он Тебя?» Бог разрешил диаволу лишить Иова еще и здоровья. И вот заболел Иов самой страшной болезнью – проказой. Даже жена Иова стала уговаривать его сказать слово ропота против Бога. Иов защищал свое доброе имя: он уверял, что страдает не за грехи, а что Бог посылает одному тяжкую, а другому счастливую судьбу по Своей неведомой воле.


[Закрыть]?

– Конечно.

– А вы помните, чем закончилась эта история?

– Бог сам явился и велел друзьям его, взиравшим на Иова как на великого грешника, просить молитв за себя у него. Бог наградил своего верного раба. Иову вернулось здоровье. У него было снова семь сыновей и три дочери, а скота стало вдвое больше прежнего, и жил Иов еще сто сорок лет в почете спокойно, благочестиво и счастливо.

– Так вот, Саша, понимаю, что вы увидите во мне только гордыню, но я склонен считать себя новым Иовом.

«О господи, что несет этот сумасшедший еретик…»

– Сегодня я потерял все, моя Лизанька умерла. Я заложил квартиру, чтоб оплатить ее реанимацию, и завтра ее у меня отберут кредиторы. В унынии, подобном смертному греху, я брел в парк, чтоб утопиться в этом озере, — старик показывает на не до конца замершее озеро. – Я понимал, что за это меня ждет ад, но был уверен, что я уже в нем, если вы понимаете, о чем я. Тогда я в последний раз взмолился Богу, и Бог услышал мои молитвы. Он явил мне чудо. Он явил мне вас, Александра.

– О чем вы?

– Разве не чудо в городе еретиков встретить астарту? Да не просто встретить — я сомневаюсь, что кто-нибудь из ныне живущих видел ведьму Ватикана, которая бы заедала сладким свои слезы о нерождённых детях.

– На все воля случая и…

– Скажите честно, Александра, сколько раз вы в жизни лили слезы?

– Один раз в детстве, перед посвящением и пару минут назад.

– Тогда это уже не случай, а чудо. Понимаете, для всех верующих мира астарта – это бесчувственное орудие Ватикана. Карательная инстанция, никто не воспринимает вас как живых созданий. Сама идея того, что астарта может проявлять какие-либо чувства, обычным людям кажется абсурдной.

– Иешуа, скажите, за что вы были изгнаны из Троицы?

– За хожанство.

– Не самое серьезное преступление, насколько я помню, можно отделаться небольшим штрафом.

– Это сейчас, а тридцать лет назад все было серьезнее. На самом деле, хорошо, что мне вообще позволили покинуть Троицу. Были случае расстрела. В то время власть церкви еще не до конца закрепилась, и требовались более жесткие механизмы для удержания власти, – старый раввин снял шляпу, покашлял в кулак и закурил трубку.

– С вашего позволения, я закурю.

– Вы уже закурили, зачем вам мое позволение?

– А вы остры на язык.

– Издержки профессии.

– Как и у всех нас. Забавно, какой сильный отпечаток на личности оставляет его работа. Я вот, к примеру, совсем не умею общаться с людьми.

– Вы похожи на клерка.

– Я кадровик в местном отделении таможни.

– Мне сложно представить работу, в которой требовалось бы больше общаться с людьми.

– Вернее будет сказать, что я кадровый работник архива. Мои собеседники – карточки уволенных людей пять, десять, а иногда и двадцать лет назад. Своеобразные мертвые души.

– Думаю, современные дела тоже должны попадаться.

– Вы правы, но они редки, последнее время наше правительство стало очень консервативно. За год я принял только одного нового таможенного брокера, так что работа сводится к разложению отпусков и больничных по старым делам.

Мысли вновь разлетелись вихрем по черепной коробке астарты. Подобно тому, как вьюга собирает все снежинки на своем пути, Александра собирала мысли по закуткам разума. «Год назад, то есть примерно год назад в этих краях появился новый таможенный брокер. Примерно в это же время через границу пошла контрабанда деалексида. Пальцем в небо конечно, ну а вдруг…»

– Иешуа, вы же все равно общаетесь с людьми, не наговаривайте, вот, к примеру, этот новичок, о котором вы говорили.

– А… вы хотите, чтоб я рассказал вам про брокера, не знаю зачем вам эта информация, но она конфиденциальна.

«Чертов жид, а он умнее чем кажется».

– Вы крайне сообразительны, скажите, может есть способ договориться? У вас проблемы с жильем, а у нашей организации неплохой капитал.

– Самый ценный капитал – это люди, кадры решают все!1515
  Цитата Иосифа Виссарионовича Сталина.


[Закрыть]

– Прошу не цитировать при мне этого человека!

– Прошу прощения, просто данная выдержка пришлась к месту.

Еврей вновь закашлялся, надел шляпу и попробовал встать. Но рука Александры усадила старика на место.

– Вы будете держать меня силой?

– Прошу прощения, но покидать даму во время диалога не культурно.

– Александра, вы были чудом, когда заливались слезами о детях. Сейчас вы вновь агент Троицы, и находиться рядом с вами опасно.

– Я предлагаю вам сделку.

– Александра, сегодня я хотел умереть, вы правда думаете, мне важны материальные блага?

– А что, если я предложу вам исповедь святой Марии1616
  Своеобразная индульгенция, отпускающая все грехи, которые были и будут. Данный обряд как правило проходят астарты и особо важные инквизиторы. Во времена становления использовался террористами-смертниками. По идеям Троицы, даже если совершить смертный грех, убийство или самоубийство, человек попадет в рай, если пройдет данный обряд.


[Закрыть]?

– Это невозможно, данную процедуру может провести только игумен.

Девушка достает удостоверение из внутреннего кармана. По телу раввина проходит судорога.

– Невозможно, чтобы такой сан игумена дали астарте! Да кто вы? Почему вообще такая привилегированная особа находится на выездном задании…

– Иешуа, давайте отложим эмоции. Мне нужна вся информация о данном брокере, которой вы располагаете. Хорошо подумайте перед тем как давать ответ. Воспользовавшись моим предложением, вы уже сегодня сможете увидеть внучку с дочерью.

Иешуа ненадолго задумался. Затем протянул руку Александре.

– По рукам, но я вас предупреждаю, сам я знаю немного.

– Немного лучше, чем ничего. Говорите.

– Его зовут Карл Войцеховский.

– Значит, поляк!

– Карла я видел редко, только когда поднимался в головной офис. Никогда с ним не разговаривал, вообще, он личность скрытная. Могу сказать только, что живет он не по средствам, хоть и скрывает это.

– А вам откуда тогда известно?

– Мой отец был часовщиком, я все детство смазывал шестерни. Карл носит Cartier, причем оригинал, это видно невооруженным взглядом. Даже с его жалованием это как минимум четыре зарплаты. Добавит к тому костюм — итальянские лекала и сшит явно на заказ, думаю, его цена приравнена к часам, а я видел как минимум два костюма Карла.

– Интересно, видимо, слухи о вашем народе не так уж беспочвенны.

– Я не потерплю антисемитизма даже от вас! – Иешуа резко встал.

– Сядьте, Иешуа, я сионистка в чистом виде, не обманывайтесь. Скажите лучше, где мне найти вашего Карла, да так, чтоб было минимум свидетелей.

– Вы хотите…

– Что я хочу, не ваше дело, ближе к сути, у меня мало времени.

Иешуа сел на место. «Странная она все же женщина, готов поклясться, что говорю уже совсем с другим человеком».

– Карл каждую пятницу идет в паб, проулок до бара возле западной стены пуст. Эта дорога соединяет наш офис с одной из верхних улиц, там никто не ходит, кроме сотрудников. Он всегда уходит из офиса последний. Маловероятно, что вы наткнетесь там на кого-то еще.

– Во сколько Карл уходит с работы?

– Рабочий день у нас до пяти, но Карл сидит минимум до восьми.

– Вам есть еще что рассказать, Иешуа?

– Думаю, на этом мои знания законч…

Иешуа не успел договорить свои мысли. Небольшое лезвие кортика вошло в его горло чуть выше кадыка. Старый раввин чувствовал, как нагревается мертвецки ледяное лезвие внутри его тела, будто бы не сталь пронзила его плоть, а осколок льдины. Кровь нагревала кортик, и ощущения притуплялись, будто бы лед в горле постепенно таял, поддаваясь внутреннему жару Иешуа. В последние секунды жизни он поднял глаза и увидел Сашу: кровь забрызгала ее лицо, смешиваясь с кромкой снега, опавшего на волосы девушки. Сознание тускнело, но остатками разума Иешуа заметил, что на улице удивительно безлюдно. Видимо, астарта ждала как раз этого момента. Захлебываясь кровью, пытаясь проглотить последние крохи воздуха, что еще мог отвоевать старик у этого мира, Иешуа произнес финальные слова повести свой жизни: «На все воля Господа». Саша рывком выдернула кортик из горла страдальца, кровь ручьем полилась на тротуар. «Старик, я и есть воля господа».