Текст книги "Сад, что вырос под виселицей"

Глава 5.
Можешь называть меня Богом

Без воли к самосовершенствованию потухнет даже самый сильный разум…

Кто-то постучал в дверь.

– Сэр, профессор Вальмер уже внизу, – медленно отрапортовал статный голос дворецкого.

– Попроси прощения за нерасторопность, я спущусь через две минуты.

– Слушаюсь, сэр.

Каблуки туфель дворецкого быстро зацокали вдаль, становясь все тише и тише, пока не сникли вовсе.

«И какой костюм мне сегодня выбрать? Может быть, бежевый, его сшил молодой талантливый портняжка, как там его… Нет, пожалуй, сегодня подойдет что-то более консервативное, а вот и он, шикарный вельветовый, темно-коричневого цвета. Да, Дэниэль несомненно продал душу, чтоб научиться шить такие вещи. Жаль, что он оказался шпионом сопротивления, сам виноват — пусть теперь шьет костюм дьяволу! Так, ладно, хватит тратить время впустую. Сегодня после курса истории подготовка к параду, так что костюмы не к месту, надену сразу форму. Интересно, что сегодня расскажет профессор. Пора узнать это».

Рассуждая про себя, юный господин надел парадную форму штандартенфюрера сил Конфедерации и спустился в кабинет, где его ждал преподаватель.

– Доброе утро, профессор. Мои глубочайшие извинения за то, что Вам пришлось ждать — дела, дела.

– Guten мorgen, юный господин, не переживайте, Михаил скрасил мой досуг приятной беседой и чашечкой чая.

– Предлагаю не терять более времени и приступить к Новейшей истории.

– Позволите ли вы отвлечь Вас еще на секунду, юный господин?

Юноша не проявил ни капли интереса к словам профессора, что последний расценил как разрешение к разговору.

– Понимаете, мой кузен, очень способный мальчик, служит капралом на востоке Конфедерации, на границе с Синтеррой, времена сейчас неспокойные, сами понимаете…

– Вы просите его перевода?

– Не совсем.

– К сути, профессор, вам ли не знать, как дорого мое время.

– Я прошу Вас взять его под свое крыло, господин.

– Я надеюсь, вы шутите, с какой стати мне это делать? Мне присылали героев фронта со всех уголков Конфедерации, и вы прекрасно осведомлены, что я отказался от каждого. Чем же ваш капрал такой особенный?

– Ничем, но я хочу, чтоб он стал особенным, а ваше покровительство – лучшее портфолио, какое я могу ему обеспечить.

– Вы уверены, что можете? Чем же вы планируете меня заинтересовать, профессор?

– Один из моих студентов подложник44
  Подложник — офицерский чин в рядах сопротивления, обычно подложники являются начальниками крупных лагерей.


[Закрыть]сопротивления. И он начальник не простого лагеря, прошу заметить, а целой капсулы55
  Капсула — союз трех и более лагерей сопротивления.


[Закрыть]!

– И он вам доверяет?

– Больше чем себе, после взятия капсулы вы наверняка получите звание оберфюрера!

– Предложение более чем заманчивое, я его обдумаю, а сейчас все же перейдем к истории, профессор!

– Конечно, юный господин, так на чем мы остановились? А, создание диалексида, точно, вспомнил! Восемнадцатого мая тридцать седьмого года, в институте имени Александра Тимофеевича Верховского был дан старт созданию сильнейшего антидота на земле. А именно диалексида. Диалексид. Конечно, его трудно назвать антидотом в полном понимании, но более точной формулировки я подобрать не могу. Финансировала данный проект тогда еще никому не известная организация ЗАО «Рабочий день».

– Коммунисты?

– Да, верно, сейчас они обзавелись даже своим государством. И занимают добрую половину мира. Парадокс, не правда ли? Коммунисты захватили власть над всем Западом благодаря успеху коммерческой организации.

– Я слышал, что они готовятся к союзу с демократами.

– О, это вряд ли, на территории демократов вот уже двадцать лет заправляет всем церковь. Коммунисты и церковь просто не совместимы. Но вернемся к делам минувшим. Работы в институте имени Верховского увенчались успехом. Через двенадцать лет гениальный ученый Лев Егорович Мелков создал лекарство, которое взорвало фармацевтический рынок. Диалексид — свойства его столь же просты, как и необъяснимы. Побочный эффект любого препарата сходил на нет, если его принимать вместе с диалексидом. Параллельно возникал еще и положительный эффект! К примеру, ацетилсалициловая кислота (аспирин) приводила к тяжёлым патологиям почек, мозга, лёгких и печени. При приеме вместе с диалексидом, наоборот, оказывала восстановительный эффект почти на все органы. Открытие столь потрясающего препарата привело к демографическому, социальному, индустриальному прогрессу по всему миру.

Но на этом прогресс не остановился — через пятнадцать лет Лев Егорович Мелков совместно с коллегой Коневым Марком Борисовичем презентуют новую версию диалексида, диалексид Nt2. Спектр действия препарата значительно шире: достаточно сделать инъекцию (четыре миллиграмма), и работа на вредном производстве пойдет во благо. Уже через полгода такие вещи, как респираторы и противогазы, можно было увидеть только в музеях. Главным потребителем препарата все же стала не медицина, а оборонная промышленность. Бактериологическое, химическое оружие, последствия лучевой болезни — все это утратило смысл с изобретением препарата. Наступил Золотой век человечества, средняя продолжительность жизни составила сто двадцать лет. Но счастья Мелкову это не принесло. И двадцать четвертого февраля девяносто восьмого года, в то время еще герой всего мира Лев Егорович Мелков публично застрелился, ведя лекцию в Сорбонне. Последними слова Льва Егорыча были «Я просто не могу смотреть, как из моего лекарства делают орудие геноцида!» Мелков умер, и вместе с ним умер свет его творения. Через два года Конев, товарищ и коллега Мелкова, который помогал ему дорабатывать первую версию деалексида, представил миру далексид Nt3. ЗАО «Рабочий день» позиционировала продукт Конева как финальную версию препарата. Новаторство заключалось в том, что диалексид усваивался с алкоголем. Алкоголь был теперь не то что не вреден — он был полезен! Алкоголь укреплял мозг, печень, стимулировал работу почек. Уже через месяц появились полезные сигареты, а через полгода и наркотики. Мало того, что диалексид нового поколения убирал патологии от наркотиков, он еще и развивал возможности человека. Я поясню. Если раньше марихуана губительно сказывалась на памяти, то после ее употребления с диалексидом нового поколения человеческая память становилась более емкой примерно на процентов пятнадцать, через год этот показатель вырастал до сорока. Первыми легализацию всех видов наркотических средств приняли страны Южной Америки, такие как Аргентина и Бразилия, надеясь улучшить рост своей экономики. Следом, на всеобщее удивление, консервативная Великобритания. Через полгода наркотики были не легализованы только в трех странах Земли. Не было смысла сдерживаться. Воздерживаясь от наркотиков, ты становился хуже других. Более слабое здоровье, менее развитый интеллект, сравнительно слабое физическое развитие. Таковы были последствия неупотребления наркотических препаратов. Героин стали прописывать беременным женщинам и детям. Естественно, такой мир не мог просуществовать долго. Первоначальные плюсы быстро перешли в минусы, экономика рухнула, в мире наркоманов никто не хотел работать. От демографического роста не осталось ни следа, выросла преступность. Люди при всей своей развитости превратились в стадо, ведомое только животными потребностями, в редких случаях, и материальными благами. Они забыли главное: без воли к самосовершенствованию потухнет даже самый сильный разум. Немногим удалось сохранить благоразумие и рассудок. Эти немногие стали лидерами в будущей войне и созданном после нее новом мире.

***

– Война, – медленно протянул молодой человек, профессор хотел продолжить, но заметил, что юноша устремил взор куда-то сквозь него. Больше минуты стояла мертвая тишина, профессор начал нервничать, молодой человек все молчал. Так больше продолжаться не может, кричало что-то внутри старца! Почему-то профессору было крайне тяжело сидеть с этим хмурым молодым человеком; взгляд юноши становился все тяжелее и тяжелее, Вальмеру стало казаться, что его душат, в глазах мутнело, ноги становили ватными, а веки наполнялись свинцом. В итоге, профессор отключился и растекся по спинке кресла. Юноша заговорил.

– Знаешь, Михаил, я, конечно, слишком молод, но мне кажется, нынешняя война куда страшнее третьей мировой.

Из-за угла медленно вышел дворецкий и присел рядом с юным господином.

– Возможно, вы и правы, сэр, та война была прихотью черни, глупого стада. Туча наркоманов с завышенной самооценкой, каждый из которых мнил себя новым Че Геварой. Наркотики усилили их хлипкий разум, дав им хоть какое-то отличие от животных. Но они потеряли и это, опустившись еще ниже, самореализовываясь убийством себе подобных.

– Тогда единицы достойных поделили планету на три оплота и спасли нас от страшной участи. Но чернь вновь недовольна, когда же букашки успокоятся!

– Сэр, сегодня враг серьезней и организованней, чем у ваших предков. К повстанцам благоволят не только многие из нашей элиты, скорее всего, революцию спонсируют коммунисты. Сопротивление пока что слабо, но с каждым днем становится все сильнее, если мы проиграем, это будет конец всему человечеству. Шаткое равновесие в мире держится только на благоразумии дворянства Конфедерации и мудрости нашего монарха. Сэр, вы получили свое звание штандартенфюрера не из-за происхождения, а потому что являетесь мастером закулисной игры. Несомненно, вы серый кардинал этого нового мира!

– Михаил, прекрати это немедленно! Я ненавижу льстецов! Я не такой, как мой отец, моя гордыня не является моей слабостью! Я никому не позволю мной манипулировать! Особенно таким примитивным методом как лесть! Приведи в чувство это ничтожество, – взор юноши пробежал по Вальмеру, который до сих пор находился без сознания, — пусть направляется ко мне, я жду его в кабинете, и побыстрее, у меня сорок минут до репетиции!

– Слушаюсь, господин.

Юноша со скрипом отодвинул кресло, резко встал и направился к кабинету. Ударом ноги распахнул дверь. Дверь затрещала и захлопнулась. Сделав глубокий вдох, присел на деревянный резной стул ручной работы, хотел было бросить ноги на стол, но вовремя сдержался, расслабился, закрыл глаза, скрестил пальцы и замер. Прошло минут пятнадцать, пока взбухшая вена на левом виске господина не приняла нормальный размер. В дверь кто-то постучал, юноша открыл глаза.

– Секунду.

Молодой офицер открыл верхний ящик стола, вытащил трубку и пакет с белым порошком, высыпал немного на стол и …

– А, это вы, профессор, я решил принять ваше предложение по поводу кузена, проходите, нам есть о чем поговорить.

Глава 6. Безумия

В мире нет тайн только для Господа, бармена и тюремщика…

– Скажу вам правду, викарий, что-то не то с этим каноником. Мы пытали несколько часов, а он только орал, что ему было виденье, мол, он теперь пасынок господень.

– Где он сейчас, министрант?

– Да ясно где, в камере, попросил плеть, мы думали, повеситься хочет, а он лупит себя и говорит, что за грехи так себя наказывает. Вы меня, конечно, извините, но где это видано, чтоб после пыток заключенные еще сами себя мучили! Чокнулся ваш каноник, как пить дать.

– Это решать не викарию и уж тем более не министранту!

– Значит, все же решили снять томницу, леди Саша?

– Моя обязанность быть стойкой, викарий! Но все же я бы попросила провести меня побыстрей до камеры — не скрою, это место мне неприятно.

– Как пожелаете, министрант, идите вперед, будете освещать нам дорогу.

Юноша снял со стены факел и двинулся вперед группы. Леди Саша презрительно фыркнула: «Инквизиция совсем сошла с ума, можно еще как-то понять эти наряды средневековья — образ все же важная часть любой спецслужбы — но факелы! В новой эре! Похоже, новый иеродьякон совсем заигрался». Пока леди Саша предавалась размышлениям, группа продвигалась в глубь катакомб Ватикана, свет факела отбрасывал назад тени идущих в подземелье, а давящая тишина по каким-то непонятным причинам вместо того, чтобы вселять ужас, располагала к размышлениям. Коридор раздвоился, с одной стороны доносились ужасающие крики и мольбы о помощи, другая же манила безмолвием.

– Точно не желаете взглянуть на пыточную, леди Саша?

Викарий лукаво улыбнулся, указав рукой в сторону, откуда доносились крики. Саша проигнорировала неуместную шутку и указала министранту, чтоб он двигался дальше, в направлении давящей тишины. Около десяти минут вся группа шла в абсолютном безмолвии, что, несомненно, не могло не радовать Сашу. Мысли нитками простирались по ее сознанию, постепенно переплетаясь в узлы, клубки, а иногда и канаты. «Поразительно, но почему здесь так глухо? Я не слышу ни звука, но мы же движемся, да, это точно! Раз мы идем, я должна слышать хотя бы шаги! Мы с министрантом, конечно, довольно худощавы, но викарий мужчина тучный, он не может перемещаться бесшумно», – Саша начала вкладывать все большие усилий в каждый следующий шаг, со стороны это выглядело немного нелепо. «Невозможно, каблуки просто обязаны шуметь, если с такой силой бьются об брусчатку», – думала про себя девушка. Шедший позади викарий протянул Саше какое-то устройство, похожее на рацию и наушники, и сам первый же надел подобное, затем указал жестом сделать то же самое леди. Саша надела устройство, хоть и нехотя. В голове зазвучал голос викария.

– Леди Саша, вы, должно быть, напуганы тишиной, не переживайте, это абсолютно нормально для места, где мы сейчас находимся.

– Я ничего не боюсь, викарий, но признаю, вы разбудили во мне любопытство. Расскажите поподробнее об этом месте.

– С удовольствием, это место называют Цитадель безмолвия. Она здесь с двадцатого века старой эры, еще с Первой мировой. Как вы думаете, Александра, какой самый сильный наркотик в мире?

– Право, я не специалист, но рискну предположить, что это героин.

– Возможно, вы и правы, но наши предки считали по-другому. Юстас Великий уверял, что информация — это самый великий и сильный наркотик. «Человек не может жить без информации, и чем меньше ее, тем несчастнее он сам. Поэтому, чтоб быть максимально счастливым, саморазвивайтесь, ищите новые и новые источники знаний!» Наша задача, леди Саша, сделать человека максимально несчастным, поэтому во время отдыха от пыток его помещают в Копи одномыслия. Это место полностью отрезает заключенных от мира. Мало того, что они, разумеется, не получают никаких новостей извне, в довесок мы лишаем их счастья видеть и слышать. Это место аномально: какой бы сильный ни был звук в Копи, его просто невозможно услышать, заключенные постепенно сходят с ума. Представьте себе мир без звуков вообще — только томная тишина. Естественно, через какое-то время они начинают орать, чтоб услышать хоть что-то, но даже свой крик не суждено услышать несчастным. Это действительно страшная участь, леди Саша. Думаю, ваш каноник уже серьезно пожалел, что не закончил жизнь в ваших сладких объятиях.

– Что за нотки в голосе, викарий, неужели вы со мной заигрываете? Признаюсь, вы мне тоже понравились. Не хотите провести со мной ночь?

– Созерцай я ужасы этих подземелий хотя бы на треть меньше, чем сейчас, я бы не раздумывая согласился.

– У вас плохо получается льстить, викарий.

– Мне это и не нужно, леди Саша. Я палач, а не придворный.

Примерно около минуты группа передвигалась в тишине, в голове у Саши переплетались странные мысли: «А викарий прав, я неуютно чувствую себя в полном безмолвии, но, похоже, он в кое-чем лукавит, сейчас проверим».

– Министрант, вы сказали, что каноник молится и избивает себя, не так ли?

Мужчина сначала растерялся, что его персону удостоили вниманием, но быстро собрался и ответил:

– Да, леди Саша, заключенный регулярно молится.

– Но как вы могли слышать его молитвы, если он содержится в Копи?

– У вас острый ум, леди Саша, не хотел бы я быть вашим врагом.

– Весьма разумно с вашей стороны, викарий, но я хочу услышать ответ министранта.

– Позвольте, я вам отвечу, не пристало простому министранту вести беседу с леди настолько ценимой нашим Синодом, что ей даже было пожаловано звание игумена.

– Ради бога, викарий, я в жизни не видела более неумелого льстеца. Но если вам будет угодно, расскажите мне это сами.

– Понимаете, леди Саша, мы-то прекрасно слышим весь бред, что несут обезумевшие заключенные, для этого в темнице особая техника для прослушки. Нередко, в бреду, думая, что их никто не слышит, заключенные выдают своих подельников.

– Воистину говорят, что в мире нет тайн только для Господа, бармена и тюремщика, – с печальным выдохом проронила леди.

– Да ну, барменам часто врут — в пьяном угаре сложно понять, где находится грань между ложью и правдой.

– И ложью, которую наше сознание лицемерно пытается выдать за правду.

– Кстати, за нашей беседой я и не заметил, как мы добрались до места.

Свет факела министранта осветил двухметровую чугунную дверь очень специфического вида. Дверь была просто усеяна небольшими чугунными фигурами людей, лица которых искажала агония.

– Викарий, неужели это «Врата в Ад» Родена?

– Вы поражаете меня все больше, леди Саша, в наше время мало кто знает творения скульпторов былой эпохи.

– Но это же, само собой, дубль?

– А вот тут вы не правы, в Париже стоял один из экземпляров, всего «Врат Ада» было создано три скульптуры. Та, что вы видите сейчас перед вами, была создана в подземельях Ватикана и ни разу не покидала его пределов.

– Поразительно, так это правда! Я считала, что история Трех Врат вымысел. Роден собрал все свои творения в одно, расположив их по периметру врат. Естественно, центр украсил Мыслитель. Викарий, я действительно восхищена, не думала, что поход в темницу может доставить такое удовольствие. Но почему Врата здесь? Это величайшее творение должно увидеть свет, а не томиться в темнице.

– Леди Саша, для света есть один экземпляр, и, на мой взгляд, как раз он не на своем месте. Дело в том, что, по мнению Родена, только две тюрьмы в мире сравнимы с адом. Поэтому третьи Врата так и не нашли свое место.

– Только две? Ну, и в какой же тогда тюрьме хранятся вторые Врата?

– Простите, но нам пора идти.

Викарий отворил врата и первый шагнул за порог в темные глубины. Ответа на поставленный вопрос так и не последовало.

– Господи, неужели вы держите здесь заключенных, это же не темница, а склеп!

Свет факела министранта освещал длинный коридор примерно шести метров в ширину, конца которого не было видно. С двух сторон коридора располагались скамьи, на которых сидели люди, будто прихожане католической церкви, устремив взор куда-то вдаль коридора. Только вот прихожане были больше похожи на мучеников концлагерей: обнаженные, изможденные голодом и пытками люди были прикованы к скамьям и, увидев свет, с криками пытались уползти в темноту, но цепи сдерживали их движения.

– Они пытаются убежать от света, ведь каждый раз, как появляется свет факела, их уводят на пытки, – отрапортовал министрант.

– Ужасно, никто не заслужил таких мук.

– Этот зал мы называем залом ужаса: суть в том, что бы привить ужас к теплу и свету. И люди, и животные не могут обходиться без света, в вечной тьме могут жить только гады.

– Какая извращенная философия!

– Какая есть!

Группа продолжала движение вглубь склепа, люди с двух сторон ошарашено метались от лучей света, отовсюду слышались мольбы и вопли.

– Попробуйте снять передатчик, леди Саша.

– Зачем?

– Попробуйте, попробуйте, не пожалеете.

Саша решила послушать совета Викария и попробовать. Как только устройство было снято, тут же наступила абсолютная тишина, как некоторое время назад, в коридоре свет так же продолжал освещать мечущихся узников, но крики и мольбы стихли, при том по выражению лиц было очевидно, что люди кричат изо всех сил.

«Ужасно, никто не должен испытывать такие муки», – Саша надела назад устройство, крики с мольбами вновь зазвенели в ушах.

– Смотрите, а вот и ваш каноник.

На одной из скамей сидел худощавый юноша, его ладони были прислонены к друг другу, а глаза закрыты, судя по всему, парень читал молитву. Когда министрант осветил юношу, тот медленно повернул к нему голову и улыбнулся. Заключенные по обе стороны от каноника расползались в страхе. Юноша же встал, поклонился и произнес.

– Я есмь летописец Завета Нового, а вы есмь святая его, первая и ныне и до конца моих дней госпожа моя. Я знал, что вы придете, госпожа Александра, я ждал вас и молил господа о вашем здравии. Господь ответил на мои молитвы и велел везде следовать за вами, ибо ваши деяния теперь святы.

– Я ж говорил вам, совсем умом тронулся, бедолага.

– Дайте ему передатчик, министрант, я хочу с ним поговорить.

Минестрант подошел к заключенному и нацепил на него устройство. Каноник тут же заговорил.

– Ты не представляешь себе, леди Саша, как приятно слышать свой голос.

– Странно, пару секунд назад ты говорил как блаженный фанатик, а теперь так взвешенно и спокойно.

Каноник рассмеялся.

– Блаженный фанатик, ну да, наверно, так оно со стороны и выглядело, но я уверяю тебя, я не безумен. Я не отказываюсь от своих слов, ты теперь моя госпожа. Я долго не мог поверить, что голос во мне действительно Божий, на самом деле, я так не считал до сего момента. За пару минут до того, как вы пришли, у меня вновь в голове зазвучал голос. Многие в этом месте сходят с ума, думал, и я не стал исключением. Но голос представился архангелом Рафаилом, сказал, что ты придешь, и что мне нужно сказать эту речь, как увижу огонь факела. Тут я и подумал, чем я в конце концов рискую, хуже-то быть не может. Представляешь мое удивление, когда я увидел тебя…

– Заключенный, что за фривольности, как ты смеешь так обращаться к леди Саше!

– Викарий, не кричите, честное слово, я не оскорблена, сейчас это совсем не важно. Я попрошу вас удалиться вместе с министрантом.

– Но, леди Саша, этот человек опасен!

– Я могу сама позаботиться о своей безопасности

Викарий нахмурился, немного поколебался, обдумывая, какое решение будет более правильным, но все же решил удалиться. Как только двое спутников Александры покинули темницу, девушка вновь обратилась в канонику.

– Яков, скажи, откуда ты достал диалексид?

– Ах, так вот оно, почему ты здесь. Рафаил говорил мне. Кто бы мог подумать, что это окажется провидением, а не моим безумием.

– Яков, я спешу. А раз уж я теперь твоя госпожа, ответь на мой вопрос, будь любезен.

Каноник прикусил губу и улыбнулся.

– Слушаюсь! Мне перебросили его контрабандой из конфедерации.

– Это я понимаю, больше ему взяться неоткуда. Назови имя контрабандиста.

– Я его не знаю. Но на востоке Кната есть небольшой бар, где собираются повстанцы конфедерации, которые ведут торговлю с нашей странной, его основал один русский еще пару лет назад, насколько я смог понять, он один из поставщиков повстанческой армии.

– Как его зовут и как называется бар?

– Имя я его точно не скажу, но все называли его Козырем, а бар называется Смольный.

– Можешь еще что-нибудь добавить?

– Да. В бар пускают только русских, хохлов и белорусов, поэтому, если будешь брать с собой инквизиторов, смотри, чтоб они тоже были русскими, как и мы.

– Я полячка, Яков

Девушка собрала распущенные волосы в пучок, улыбнулась, и встала со скамьи.

– До свидания, Яков, наверно, больше мы не увидимся

– Стой! Ты должна взять меня с собой, я же теперь твой верный слуга!

– Слуга. Мне хватает слуг, Яков, а верность твоя под большим вопросом. Каноник, который поддался блуду — я сомневаюсь, что ты найдешь человека в этой стране, который тебе поверит. Тем более, сама твоя жизнь — это оскорбление мне лично. Выживший после ночи с астартой еще и ставший ее слугой. Можешь себе представить, какие поползут слухи…

– Так тебя волнуют слухи или преданность?

– И то, и другое! С моим новым положением просто недопустимо, чтоб пошла молва, что игумен завела себе миньона!

– Тогда я докажу тебе, что теперь моя единственная цель в этом мире — это служба тебе!

Каноник оголился и оплел цепи с кандалов вокруг своего паха, после чего затянул их. Раздалось лязганье цепей и крик Якова, кровь залила пол под скамьей, а оторванное мужское достоинство укатилось дальше по рядам. Яков сквозь боль скривил губы в улыбке и произнес.

– Ну что, теперь я явно не подойду на роль миньона.