Текст книги "Секрет брата Бога"

IV

Через тридцать минут

Если бы бритый с напарником знали о том, как чувствовал себя Лэнг, вернувшись в гостиницу, они могли бы считать, что хотя бы частично достигли своей цели. В еще не восстановившихся травмированных частях – а таковые преобладали в его теле – ныло, зудело или попросту болело. Рейлли преодолел желание растянуться на кровати, чтобы дать отдохнуть мышцам и суставам, и прямиком направился к столу администратора.

– Не могли бы вы помочь мне? – осведомился он.

– Конечно, – кивнула женщина. – Может быть, порекомендовать вам место для обеда? Или заказать на завтра такси, чтобы вы могли осмотреть город? – Она заговорщицки улыбнулась: – Или подобрать вам компанию на вечер?

– Нет, благодарю вас. – Лэнг указал на толстый том, который мог быть только телефонным справочником: – У меня есть хобби – я коллекционирую старинные книги. Знакомый рекомендовал мне магазин здесь, в Праге…

Не надеясь правильно выговорить сложное название, он записал его.

– А там, на вывеске, было написано, что они не принимают без предварительной договоренности. Не могли бы вы?..

Женщина вновь кивнула и подняла трубку старомодного дискового телефона.

Говорила она на незнакомом Лэнгу языке; он решил, что по-чешски. Ему удалось уловить лишь слово «американец», что во многих европейских странах воспринималось как «лох, которого можно развести на бабки». Потом она протянула ему трубку.

– Здравствуйте, – выжидательно произнес он.

– Мистер Рейлли?

Он не мог понять, кому принадлежит этот голос, говоривший по-английски лишь с небольшим акцентом, – мужчине или женщине.

– Кто же из моих клиентов был настолько любезен, что адресовал вас ко мне?

Лэнг внезапно решил говорить правду. Или, по крайней мере, держаться настолько близко к правде, насколько это можно было позволить.

– Ион Уизерсон-Уилби.

– Такое несчастье! Вы слышали?

Лэнг кивнул, как будто собеседник мог его разглядеть:

– Увы. Он упомянул о вашем магазине незадолго до… э-э… своей смерти. А мне очень хотелось бы посмотреть, не найдется ли у вас чего-нибудь интересного для меня.

– Вас интересует что-то конкретное или какой-то исторический период?

– Что-нибудь вроде того, что вы продали сэру Иону.

Последовала явственно уловимая пауза:

– Думаю, мы могли бы встретиться где-нибудь вне моего магазина.

– Я впервые в Праге. Так что выбор за вами.

– Как вы относитесь к кухне Нового Орлеана?

Странный вопрос.

– Неплохо, но…

– В подвале вашей гостиницы примерно через час, вас устроит? Чтобы поговорить, нужно успеть до девяти вечера. А потом, когда заиграет музыка, мы не услышим друг друга.

В трубке послышались частые гудки.

Но как человек, с которым он только что разговаривал, собирается узнать его при встрече? Он ведь даже не спросил имени человека, с которым намерен встретиться.

И лишь потом Лэнг вспомнил вывеску у лестницы в подвал возле входа в гостиницу: «жареное мясо, по вечерам американский джаз-оркестр и блюз». Несомненно, подходит под определение «кухня Нового Орлеана».

И джаз – тоже. Лэнгу нравился диксиленд – музыкальный стиль, взросший в городе, который раскинулся в излучине Миссисипи, городе, «где все легко», на богатой почве духовных песнопений, африканских ритмов и вольной импровизации.

Впрочем, он приехал в Прагу вовсе не ради музыки. Тем более что она начнется лишь через час после назначенного времени встречи.

Лэнг спустился по металлической спиральной лестнице и оказался в помещении, похожем на большую пещеру. Слева от входа располагалась небольшая эстрада, на которую вскоре должны были выйти музыканты. Лишь дойдя до подножия лестницы, Лэнг понял, что пещера вырублена в монолитной скале. Пока не было холодильников, в таких погребах подолгу хранили овощи. Но подвала такой величины он не видел еще никогда.

Как только Лэнг оказался внизу, к нему подскочил официант в белой куртке:

– Мистер Рейлли?

Лэнг кивнул.

– Сюда, пожалуйста.

Его проводили к единственному столику, за которым сидел посетитель. Пожилой человек поднял на него выцветшие почти до белизны голубые глаза и протянул руку:

– Извините, что не встаю, мистер Рейлли, но…

Только сейчас Лэнг обратил внимание на то, что его собеседник сидит в инвалидном кресле, да еще каком – чрезвычайно старомодном, плетенном из лозы, но, впрочем, казавшемся свежеотполированным.

Лэнг пожал руку, походившую на ощупь на старый высохший пергамент.

Старик улыбнулся, продемонстрировав темно-желтые зубы.

– Вам нравится мой раритет? – Он похлопал ладонью по подлокотнику. – Оно не моложе меня, а может, и старше. Сделано вручную еще в то время, когда люди гордились своими изделиями. Мне приятно думать об этом кресле как о моем «чиппендейле»[19]19
  Элитная мебель эпохи рококо.


[Закрыть] или «Бугатти». – Он жестом предложил Лэнгу сесть. – У меня, похоже, есть преимущество перед вами. Я знаю ваше имя, а вы моего – не знаете. – Он выпустил ладонь Лэнга. – На английский манер оно произносится Гавел Клаус.

Акцент букиниста был определенно британским.

– Вы прекрасно говорите по-английски.

Клаус откинулся на спинку кресла:

– А иначе и быть не могло. Я ведь значительную часть войны прожил в Англии – до убийства Гейдриха. А после гибели героев, скрывавшихся в церкви Святых Кирилла и Мефодия, и уничтожения деревни Лидице решил, что должен что-то делать. Меня перебросили самолетом, и я на парашюте спустился к партизанам.

Лэнгу пришлось напрячь память. Рейнхард Гейдрих, олицетворение истинного арийца, приближенный Гиммлера, был назначен «протектором Богемии». Его политика отличалась крайней жестокостью, однако он почему-то был уверен, что народ оккупированной Чехословакии любит его, и потому повсюду разъезжал в открытой машине. Закончилось это тем, что в мае 1942 года чех, незадолго до того сброшенный на парашюте с английского самолета в окрестностях Праги, швырнул на пассажирское сиденье изготовленную в Англии бомбу. Предполагалось, что это убийство подкрепит моральный дух народов оккупированной немцами Восточной Европы.

Убийц, попытавшихся укрыться в православной церкви, быстро отыскали. Они предпочли покончить с собой, нежели сдаться и обречь себя на страшные пытки. Немцы же, в отместку за смерть своего высокопоставленного чиновника, стерли с лица земли две чешские деревни и уничтожили всех их жителей – мужчин, женщин и детей.

Клаус поднял руку, подзывая официанта.

– Но вы приехали в Прагу, конечно же, не для того, чтобы слушать стариковские разглагольствования. Я рекомендовал бы рагу из лангустов. Знакомые, побывавшие в Новом Орлеане, говорят, что здесь его недурно готовят.

Знакомые Клауса ничуть не ошибались.

К тому времени, когда Клаус отложил вилку, помещение начало заполняться людьми. Лэнг ожидал, что слушать вечернюю программу придет молодежь, однако большинство посетителей было средних лет и старше.

Клаус допил остатки пива:

– Лучше бы нам перейти к делу, пока не появился оркестр. Так что же именно вас интересует?

– У вас имеется что-нибудь вроде тех рукописей, которые вы продали сэру Иону?

Клаус хохотнул; трудно было ожидать от столь хрупкого человека, да к тому же калеки, столь звучного басовитого смеха:

– Нет, думаю, что-то подобное осталось только в музеях.

– А что вы могли бы сказать о тех рукописях, которые продали? – спросил Лэнг, наклонившись к собеседнику через стол и понизив голос.

– Сказать? – Брови Клауса удивленно взметнулись вверх седыми дугами. – Это, несомненно, часть находки из Наг-Хаммади, эллинистический греческий язык, вернее, его коптский диалект…

Лэнг терпеть не мог перебивать собеседников, но сейчас ему очень хотелось узнать то, что нужно, прежде чем заполнятся соседние столики, заиграет музыка и нужно будет кричать, чтобы собеседник тебя услышал.

– Все это я знаю. Я хотел бы узнать, что там было написано и где вы их взяли.

– Думаю, вы понимаете, что поставщики – это важнейшая профессиональная тайна…

– Но копты… Чехия находится так далеко от Египта!

– А я не говорю, что нашел их в Праге. Но все же стоит обратиться к истории. Четвертый век – период, когда были созданы интересующие вас рукописи, – был временем быстрого упадка и краха Западной Римской империи. Тогда столицу перенесли в Равенну, оборонять которую было легче, чем Рим. Захватившие власть франкские вожди стали называть себя цезарями, хотя не являлись ни римлянами, ни вообще италийцами. На востоке в это время процветал Бизантиум, город Константина. Мистер Рейлли, вам известно, сколько времени существовала Византийская империя? – Честно говоря, Лэнг после колледжа ни разу об этом не думал и сейчас почувствовал себя студентом на экзамене. – От времени правления Константина, это середина четвертого века, до взятия Константинополя турками в 1453 году. Именно из-за падения империи Западу понадобилось искать новые пути на Восток. Если бы Византия устояла, Колумб не открыл бы Америку, направляясь в Индию.

Лэнг нетерпеливо поглядывал на людей, собиравшихся в ресторане. Гул голосов вокруг сделался ощутимо громче.

Клаус заметил нетерпение Лэнга:

– Короче говоря, мистер Рейлли, Бизантиум, который назывался потом Константинополем, а сейчас – Стамбулом, очень долго оставался столицей империи. Западная часть Римской империи приходила в упадок, а восточная, по культуре более греческая, нежели римская, процветала. После завоеваний Александра Македонского власть в Египте триста лет принадлежала греческой династии – вплоть до включения его в состав Римской империи. Потом он некоторое время входил в состав Византийской империи. Так что между Византией и Египтом существовали прочные культурные, а временами и политические связи. А в империю, между прочим, входила значительная часть территории Восточной Европы, она чуть ли не доходила до границ нынешней Чешской Республики. Когда на антикварный черный рынок тех давних времен попадали какие-то книги, их, естественно, предлагали каким-то богатым коллекционерам, а никого богаче империи в то время просто не было. Тем более что этот коллекционер не участвовал ни в каких договорах, касающихся прав на владение древним имуществом других стран. – Он пожал плечами. – Это всего лишь теория, но она вполне убедительно отвечает на ваш вопрос о том, каким образом коллекция, купленная сэром Ионом, оказалась у меня в руках.

Он помолчал несколько секунд и продолжил:

– Тексты из Наг-Хаммади писались коптскими, египетскими и греческими христианами, вероятно принадлежавшими к секте, которую мы сейчас знаем под именем гностиков. Где-то в 400 году от Рождества Христова папа римский Анастасий распространил пастырское письмо, в котором объявлял евангелия, не получившие одобрения на Никейском соборе 325 года, еретическими. Как вам известно, церковный канон признает только четыре евангелия. Все остальные подлежали уничтожению. Вероятно, гностики или какая-то часть секты решили не предавать эти копии огню, как от них требовали, а спрятать.

Лэнг сам объяснял все это Джейкобу в тот злополучный вечер в Британском музее, так что новостью для него сейчас были только точные даты. Но предмет разговора от этого не казался менее интересным. Он даже не замечал нараставшего в пещере шума.

– Так какое же из евангелий вы ему продали?

– Евангелие от Иакова.

– Иакова?

– Да, Иакова Праведного, брата Иисуса. Он был первым епископом Иерусалима.

В голове Лэнга тут же сложились два вопроса:

– Брата? Я не знал, что у Иисуса был брат.

Клаус улыбнулся, отчего по его лицу разбежалась сеть глубоких морщин:

– Значит, вы плохо читали Библию. У Христа было много родственников. Марк перечислил их в третьем стихе шестой главы.

– И все же я никогда об этом не слышал. Впрочем, меня воспитывали в лоне англиканской церкви.

– В таком случае вы могли и не знать этого. Дело в том, что упоминание родственников до сих пор причиняет церкви немало неудобств. Во-первых, как быть с догмой о вечной девственности Марии? Наличие нескольких детей никак с нею не стыкуется. Во-вторых, наличие братьев и сестер у Сына Бога влечет за собой некоторые неудобства.

Лэнг перестал замечать шум вокруг:

– Но как же церковь объясняет то, что сказано в Библии?

– Христианская церковь, даже на раннем этапе существования, отличалась искусством… как вы, американцы, выражаетесь?.. морочить головы. Да, церковники – мастера этого дела. Я думаю, стандартная аргументация по этому поводу выглядела примерно так: Иосиф, муж Марии, не упоминается ни в одном из евангелий, кроме как в тех частях, которые касаются рождения и детства Иисуса, так что, по всей вероятности, он умер, прежде чем Иисус повзрослел. Отсюда следует, что он был заметно старше Марии, которая была его второй женой, и пережил свою первую жену, от которой у него и были все остальные дети – сводные братья и сестры Иисуса.

– Довольно-таки неуклюжая отговорка. А теперь позвольте следующий вопрос: что говорилось в Евангелии от Иакова?

Калека пожал плечами:

– Не знаю. Я ведь сказал – оно было написано на коптском греческом, а я не знаю ни древнегреческого, ни древнеегипетского.

– В таком случае откуда?..

Клаус сунул пустую кружку проходившему мимо официанту.

– Откуда я знаю, что продал Уизерсону-Уилби подлинные документы? Уверяю вас, он тщательным образом изучил их, прежде чем покупать. Их происхождение оказалось безупречным, хотя и… – он замялся, подбирая слово, – не совсем обычным.

Несколько секунд Лэнг молчал, задумчиво оттискивая на скатерти кружочки днищем кружки.

– Мне очень хотелось бы узнать, что именно там говорилось.

Старик вновь улыбнулся; на сей раз его лицо так сморщилось, что ему позавидовала бы даже собака знаменитой китайской породы шарпей.

– В таком случае можно считать, что мне повезло. Я-то думал, что копия, которую я сделал, не будет иметь никакой ценности, кроме возможного удовлетворения от мысли, что когда-нибудь я, возможно, смогу все же взяться за ее перевод и тоже узнаю, что там написано.

Лэнг уставился на него. К счастью, он вовремя вспомнил о вечных насмешках Герт над его привычкой открывать рот от удивления.

Клаус рассмеялся – теперь тихонько, словно кто-то ворошил ногами сухие листья:

– Вижу, вы удивлены?

– Вернее будет сказать – ошеломлен.

– И сколько ваше ошеломление может стоить? Я ведь, как-никак, зарабатываю на жизнь продажей старых книг и рукописей.

– Конечно же, не столько, сколько вам заплатил сэр Ион. И я хотел бы сначала зайти к вам в магазин и посмотреть, насколько эта копия пригодна для дальнейшей работы.

Старик медленно покачал головой:

– Нет, в магазин я пускаю только старых знакомых, которых хорошо знаю. – Он поднял руку, исчерченную бледно-синими полосками вен. – В моих коллекциях есть и вещи не самого идеального прохождения.

– Вы хотели сказать, происхождения?

Клаус кивнул.

Этого еще не хватало. Значит, теперь Лэнг ведет дела с продавцом ворованных редких книг.

– Но я благоразумный человек. Продать копию – это все равно что…

– Найти деньги на мостовой.

– Именно. Найти на мостовой… скажем, пять тысяч долларов.

Лэнг скрестил руки на груди:

– Ну, не настолько я любопытен.

Клаус кивнул, понимая: дело дошло наконец до торга:

– А насколько?

– Долларов на тысячу.

– Ужин был отличным, мистер Рейлли. – Клаус оттолкнулся от стола, развернул кресло и покатил к лифту, бросив через плечо: – Многие музеи будут счастливы купить эту копию за столь разумную цену.

Итак, копия вдруг превратилась из вещи, которая может оказаться полезной для самообразования, в экспонат, о котором мечтают многие музеи. Впрочем, желание заработать приводило и к еще более эффектным превращениям.

Впрочем, Лэнг подозревал, что старик и до его появления подумывал о том, как бы, фигурально выражаясь, изготовить деньги с помощью ксерокса.

Твердо игнорируя удалявшееся по залу плетеное инвалидное кресло, Лэнг помахал официанту, предлагая принести счет. Впрочем, он уже готов был подняться и пойти вслед за букинистом, но Клаус сдался первым.

Он развернулся и вновь подкатил к столику:

– У нас, чехов, есть поговорка: упрямство мешает торговле.

Лэнг ухмыльнулся:

– А мы, американцы, говорим: у дурака деньги не задерживаются.

– Три с половиной тысячи.

– Полторы.

Сошлись на двух.

– Давайте деньги, и я позабочусь, чтобы вам доставили копию.

А ведь Лэнг только что сказал ему о дураке и деньгах…

Рейлли покачал головой:

– Скажите, где мы встретимся в следующий раз. Я взгляну на копию, и вы получите деньги. Как только банкомат выдаст их мне.

Клаус задумался, но всего лишь на мгновение:

– Знаете что, приходите с утра ко мне в магазин. С двумя тысячами долларов в кармане вы сразу попадаете в разряд старых знакомых.

Поднимаясь в номер, Лэнг живо представил себе Клауса, согнувшегося в темноте над маленьким ксероксом.

Официант, проворно менявший скатерть на столе, где только что сидели Лэнг и Клаус, наклонился и поднял с пола маленький кружок, размером с монету в один цент. Зажав его в кулаке, он прошел в мужскую комнату и открыл дверь в одну из кабинок. Находившийся там мужчина забрал находку и вручил официанту пачку чешских купюр.

V

Через несколько минут

Оказавшись в номере, Лэнг позвонил Герт. Он пытался убедить себя, что она и мальчик продолжают переезжать с места на место. На самом же деле ему хотелось поговорить с сыном. Лэнг думал, что ему и прежде доводилось испытывать одиночество, но никогда в жизни он не скучал ни по одному человеку так, как по маленькому Манфреду. Да, говорил он себе, я должен закончить дела в Праге как можно скорее и завтра к вечеру вернуться домой. Он понимал, что разговор могут подслушать компьютеры «Эшелона», но у него и без того не было сомнений в том, что те, кому он интересен, уже знают о его присутствии в Чехии.

– Лэнг? – Голос Герт звучал так ясно, будто их разделяла стена, а не половина мира. – Мы уже устали от переездов. Я решила навестить дедушку Манфреда.

Дедушка, Герхард Фукс, в прошлом видный деятель правительства Восточной Германии, был тем самым человеком, ради спасения которого Лэнг, работая в Управлении, предпринял единственную в жизни вылазку на территорию советского блока. Лишь несколько человек сейчас знали о том, что Фукс живет в курортном городке Баден-Баден. Герт, также хорошо знавшая о существовании «Эшелона» и возможности подслушивания, естественно, не стала называть никаких имен и адресов.

– А нужно? Я только-только начал знакомиться со своим сыном.

Лэнг пожалел об этих словах, как только они сорвались с языка. Если уж кто и мог квалифицированно судить о том, грозила ли им опасность в Атланте, то в первую очередь она.

– Нашим сыном, – поправила его Герт. – Нам будет лучше уехать. Безопаснее.

На это он не мог ничего возразить:

– Дай мне поговорить с ним.

Манфред подробно рассказал отцу о своих развлечениях с Грампсом и о недавнем походе в блинный ресторан, который, похоже, показался ребенку настоящим раем. Лэнгу оставалось лишь восхищаться отвагой матери, решившейся взять трехлетнего малыша в заведение, где всякие разноцветные липкие сладкие подливки не только находятся в пределах досягаемости, но и стоят открытые. Когда мальчик прервал свой захватывающий монолог, чтобы набрать в грудь воздуху, Лэнг в очередной раз убедился в том, что его сын умен не по годам (подобные уверения других отцов всегда вызывали у него крайне скептическую реакцию). Впрочем, ему и в голову не могло прийти, что он может ошибаться.

Герт отобрала трубку у Манфреда, которому, похоже, хотелось поговорить еще:

– Мы как раз сидим за ленчем с дядей Фэнси.

Дядя Фэнси. Трехлетний малыш никак не мог справиться с сочетанием согласных в имени Фрэнсис, ну а священник со свойственным ему добродушием согласился с новым прозвищем.

– Дай его сюда.

– Но ведь он здесь, а ты далеко!

Тевтонский буквализм Герт и постоянные затруднения, которые она испытывала при пользовании английскими идиомами, составляли ее неотъемлемый недостаток, который иногда раздражал Лэнга, но чаще умилял.

– Дай мне поговорить с ним.

– О, мой любимый еретик! – громыхнул в трубке долетевший через эфир бас Фрэнсиса. – Как дела?

– Отлично, – ответил Лэнг. – Надеюсь скоро оказаться дома. Мне нужен ваш совет.

– Порадуйте меня, скажите, что, наподобие Павла, увидели свет по дороге в Дамаск. Veritas praevalebit[20]20
  Истина восторжествует (лат.).


[Закрыть].

– Скорее, как Демосфен, хожу днем с фонарем в поисках хотя бы одного честного человека. Так что не торопитесь курить ладаном. Истина, которую я ищу, больше касается истории церкви, нежели религии… как мне кажется.

– Вы же знаете, я к вашим услугам в любое время… особенно если дело касается хорошего виски. – Голос опять сделался серьезным. – Я научился не задавать лишних вопросов, но Герт определенно считает, что ей и ребенку угрожает какая-то опасность.

Это было предложением объяснить, в чем дело. Но, согласившись это сделать, Лэнг мог подставить священника под удар тех самых людей, которые нанимают бритого и ему подобных типов. Так что Лэнг промолчал.

Но тот не понял намека:

– Вам может быть интересно, что меня пригласили в Рим на собор африканского и афроамериканского духовенства. Конечно, это чисто церковное мероприятие, но я подумал, что вам с Герт и Манфреду, конечно, было бы интересно поехать со мною. Тем более что вы хорошо знаете город…

– Благодарю вас, но в этот раз не получится. Герт собирается на несколько дней съездить к отцу.

– Замечательно! В таком случае вам ничего не мешает отправиться со мною. Думаю, она согласится доверить вас мне.

Лэнгу совершенно не хотелось обижать друга, но и объяснить внятно, почему он отказывается от совершенно искреннего и действительно довольно заманчивого предложения, он не мог:

– Фрэнсис, сейчас у меня очень много дел. Мы поговорим об этом, когда я вернусь. Возможно, завтра.

Тот даже не пытался скрыть разочарования.

– Впрочем, это все равно дело не ближайших дней. Возможно, вскоре что-то прояснится.

Впрочем, ответ на свой главный вопрос Лэнг уже получил – священник подтвердил, что у них будет возможность поговорить о том, что интересовало Лэнга. А интересовала его персона Иакова Праведного, о котором говорили как о брате Иисуса.

– Будем надеяться. Ну а сейчас, будьте добры, передайте трубку Герт.

Продолжение разговора оказалось почти бессодержательным, но добавило Лэнгу уверенности в том, что расставание с Манфредом и Герт оказалось для него чем-то вроде бреши в жизни. Он заснул почти сразу же после того, как закончил разговор, но все же успел напомнить себе о магазине игрушек, мимо которого проходил сегодня. Там, в витрине, он увидел кое-что такое, что могло бы заинтересовать выдающегося человека трех лет от роду.