Текст книги "Русская книга о Марке Шагале. Том 1"

Мендель Самойлович Розенфельд (1884–1934)

Врач, после революции жил в Москве.

Израиль Самойлович Розенфельд (1887 – около 1942)

Планируя продолжить дело отца, обучался работе с драгоценными камнями за границей. После революции жил в Петрограде – Ленинграде.

Абрам Самойлович Розенфельд (1892–1980)

После окончания реального училища в Скопине Рязанской губернии поступил на экономический факультет Киевского коммерческого института, специалист в области лесной промышленности. Автор нескольких книг. Жил с семьей в Москве.

Его сын Борис Абрамович Розенфельд (1917–2008) – математик, специалист по истории математики. В 1990 г. переехал с семьей в США, профессор университета штата Пенсильвания.

Литература:

Розенфельд Б. О семье, отце и о себе // Шагаловский ежегодник 2005. С. 39–45.

Белла (Бася-Рейза, Берта) Самойловна (Шмуйловна, Неуховна) Розенфельд (1895¹¹–1944), в замужестве Шагал

Училась в Витебске в частном училище Р. Милинарской (1900–1905) и в старших классах женской Александровской гимназии (1905–1907). В 1907 г. поступила в Москве на историко-философский факультет Высших женских курсов (курсы В.И. Герье). После окончания курсов в 1914 г. вернулась в Витебск. В 1915 г. вышла замуж за Марка Шагала, в 1916 г. родилась дочь Ида. В 1915–1917 гг. вместе с семьей жила в Петрограде, затем в Витебске, в 1920–1922 гг. – в Москве, в 1922 г. уехала в Берлин, затем в Париж. В конце 20-х гг. перевела на французский язык книгу М. Шагала «Моя жизнь». В июне 1941 г. вместе с семьей переезжает в Нью-Йорк. Пишет на идише книгу воспоминаний «Горящие огни» (при жизни не издана). Умерла 2 сентября 1944 г., похоронена на еврейском кладбище в 20 километрах от Нью-Йорка.

Литература:

Хмельницкая Л. Новые сведения к биографии Беллы Розенфельд витебского периода // Шагаловский сборник 2008. С. 104–109; Факты из жизни Берты. Воспоминания Я.С. Розенфельда. Вступл. и публ. В. Шишанова // Бюллетень Музея Марка Шагала. 2003. № 2 (10). С.11–13; Шишанов 2008. С. 176–182; Апчинская Н.В. «Горящие огни» Беллы Шагал // Белла Шагал 2001. С. 337–346.

Белла Шагал. Нью-Йорк, 1941

5. Документы об учебе Беллы Розенфельд в Витебске и Москве

Прошение Ш.И. Розенфельда о приеме его дочери в Витебскую женскую гимназию

10 августа 1905 г.

Ея Высокородию госпоже начальнице Витебской женской гимназии ведомства Министерства Народного Просвещения¹².

Витебского 2-й гильдии купца Шмуйлы Ицкова Розенфельда, проживающего по Смоленской улице г. Витебска, в д[оме] Витенберга

ПРОШЕНИЕ

Желая определить дочь мою Басю-Рейзу, обучавшуюся в Витебском частном семиклассном училище г-жи Милинарской¹³, в шестой класс вверенной Вам гимназии ведомства Министерства Народного Просвещения, честь имею покорнейше просить допустить ее к испытанию по предметам, требуемым для поступления в VI класс.

При сем прилагаю: 1) метрическое свидетельство;

2) свидетельство об оспопрививании¹⁴.

Витебский купец Шмуиль Ицков Розенфельд.

Витебск, 10 августа, 1905 г.

[Приписка: ] Документы получила Бася Розенфельд

НИАБ. Ф. 2604. Оп. 1. Ед. хр. 346. Л. 13. Подлинник. Подпись – автограф.

Белла Розенфельд. Витебск, 1907. Фотомастерская В. Островского

Из «Книги для записи вновь поступающих учениц Витебской женской гимназии Министерства народного просвещения». 1905 г

<…>№ 206. Розенфельд Бася-Рейза Шмуилева.

[Родилась]: 1889 г., декабря 2.

[Вероисповедания]: иудейского.

[Происхождение]: дочь купца.

[Поступает] в 6-й класс.

[Откуда поступает]: обучалась в Витебском частном 7-классном училище Милинарской.

[Отметки, полученные на испытании]: русский язык – 4, арифметика – 5, естественная история и физика – 4, география – 5, история – 4.

[Решение Педагогического совета]: принята.

НИАБ. Ф. 2604. Оп. 1. Ед. хр. 8. Л. 21 об. – 22. Подлинник.

Аттестат Б. Розенфельд об окончании Витебской женской Алексеевской гимназии

31 мая 1907 г.

АТТЕСТАТ

№ 267

Предъявительница сего, ученица VII класса Витебской Алексеевской женской гимназии Розенфельд Бася-Рейза Шмуилева, как видно из документов, дочь купца, иудейского исповедания, родившаяся 2 декабря 1889 г., поступила по экзамену в 1905 г. в 6-й класс Витебской Алексеевской женской гимназии и, находясь в ней до окончания полного курса учения, в продолжение всего этого времени вела себя отлично и была переводима, в высшие классы, а именно из 6-го в 7-й класс в 1906 году.

В настоящем году, при окончании курса гимназии, познания ее в обязательных предметах были аттестованы следующими баллами:

1) В Законе Божием пять (5).

2) В русском языке с церковно-славянским и словесности пять (5).

3) В математике пять (5).

4) В географии всеобщей и русской пять (5).

5) В естественной истории четыре (4).

6) В истории всеобщей и русской пять (5).

7) В физике пять (5).

8) В математической географии пять (5).

Из всех предметов получила в общем среднем выводе отметку [запись отсутствует].

Затем чистописанию и рукоделию обучалась с хорошими успехами.

Сверх того, из необязательных предметов гимназического курса она обучалась:

немецкому языку с отличными успехами,

французскому языку с отличными успехами,

латинскому языку [запись отсутствует],

рисованию [запись отсутствует],

педагогике с отличными успехами.

Почему, на основании установленных правил, Розенфельд Бася удостоена звания ученицы, окончившей полный курс учения в женских гимназиях, с распространением на нее прав и преимуществ, предоставленных ст. 2763 Св[ода] Зак[онов], т. XI, ч. I уст[ава] ученых учреждений и учебных заведений.

В удостоверение чего и дан ей, Розенфельд Басе, сей аттестат, по определению педагогического совета Витебской Алексеевской женской гимназии, состоявшемуся 30 мая 1907 года [в] г. Витебске.

Мая 31 дня 1907 года.

Начальник гимназии

Главная надзирательница

Члены педагогического совета

Секретарь педагогического совета

НИАБ. Ф. 2604. Оп. 1. Ед. хр. 55. Л. 93–93 об. Дубликат аттестата.

Печатный бланк с записями от руки.

Прошение Б. Розенфельд о приеме на Московские высшие женские курсы

6 августа 1907 г.

Его Превосходительству Господину Директору Высших Женских курсов¹⁵

Дочери Витебского купца Баси Неуховны Розенфельд

ПРОШЕНИЕ

Желая поступить на историко-философский факультет Высших Женских Курсов, имею честь просить Ваше Превосходительство зачислить меня в число слушательниц. При сем прилагаю копию с аттестата и две марки для ответа.

Кроме того, заявляю: во 1-х, из иностранных языков французский и немецкий знаю в объеме гимназического курса, а после окончания гимназии жила у родителей.

Б. Розенфельд.

Жительство имею в г. Витебске по Смоленской ул. в д. № 1.

Августа 6-го дня 1907 г.

ЦИАМ. Ф. 363. Оп. 4. Ед. хр. 21470.

Опубл.: Шишанов 2008. С. 177.

Белла Розенфельд и Тея Брахман. Витебск, около 1910

Диплом Б. Розенфельд об окончании Московских высших женских курсов

27 февраля 1914 г.

ДИПЛОМ

Московских Высших Женских курсов

Бася Шмуиловна Розенфельд

прослушала курс на Историко-философском факультете, по отделению русской литературы¹⁶, и выдержала все установленные факультетом испытания с нижеследующими успехами:

по истории русской литературы весьма удовл[етворительно]

истории всеобщей литературы весьма удовл[етворительно]

всеобщей истории весьма удовл[етворительно]

русской истории весьма удовл[етворительно]

введению в сравнительное языковедение весьма удовл[етворительно]

истории русского языка удовл[етворительно]

логике весьма удовл[етворительно]

психологии весьма удовл[етворительно]

педагогике весьма удовл[етворительно]

истории новой философии весьма удовл[етворительно]

философии и методологии истории весьма удовл[етворительно]

истории эстетических учений весьма удовл[етворительно]

языкам: французскому весьма удовл[етворительно]

Сверх того Б.Ш. Розенфельд выполнила все требуемые факультетом практические работы, специально занималась историей русской литературы.

Кандидатское сочинение написала по истории русской литературы – весьма удовлетворительно.

В удостоверение чего факультет выдал ей 27 февраля 1914 г. настоящий диплом.

Директор

Декан

Секретарь

ЦИАМ. Ф. 363. Оп. 4. Ед. хр. 21470. Л. 1. Служебные пометы – в правом верхнем

углу: П[оследний] экз[амен] 13 XI 1913 г. / пр[едметную] кн[ижку] вернула /

соч[инение] 4 II 1914 г., в левом нижнем углу: 25 февраля 1914 г. № 1193

Опубл: Шишанов 2008. С. 181.

Белла Розенфельд. Витебск, 1911

Обращение Б. Розенфельд в канцелярию Московских высших женских курсов

3 апреля 1914 г.

В КАНЦЕЛЯРИЮ МОСКОВСКИХ ВЫСШИХ ЖЕНСКИХ КУРСОВ

Будьте добры снабдить меня следующими справками.

Я, в феврале текущего года, окончила историко-философский факультет Московских ВЖК. Я – иудейского вероисповедания, мне сейчас приходится делать себе паспорт, и я недоумеваю, какие права на жительство дает мне диплом ВЖК.

Так как я живу в провинции, где мне и приходится делать себе паспорт, и так к[а]к диплом, выданный мне ВЖК, ничего о праве жительства не упоминает, то я хотела бы, чтобы Вы дали мне соответствующие указания.

Я не представляю себе своего положения – должна ли я по приезде в какой-нибудь город каждый раз испрашивать себе разрешение у местной полиции, или только Московский градоначальник может мне разрешить пребывание исключительно в Москве? Вообще, пользуюсь ли я какими-нибудь определенными правами или разрешение будет зависеть от произвола полиции.

Я бы хотела это знать, чтобы противопоставить что-нибудь определенное возможному произволу полиции.

Даст ли сдача государственных экзаменов более устойчивые права? Когда будет сессия госуд[арственных] экзам[енов] для словесниц? На каких условиях я могу их держать? Очень прошу ответить мне обо всем, что касается моего права на жительство в России и условий госуд[арственных] экзаменов. Пожалуйста!

Мне очень важно об этом знать. Мне необходимо свободное проживание в России и если для этого нужно сдать госуд[арственные] экз[амены] – так мне об этом нужно знать заранее. Прилагаю марку для ответа. Заранее благодарю Вас.

С почтением,

Б.Ш. Розенфельд.

Адрес: Витебск Смоленская ул. Б. Розенфельд.

ЦИАМ. Ф. 363. Оп. 4. Ед. хр. 21470. Л. 32–33 об. На листе штамп со служебными пометами: Пол[учено] 3 апр[еля] 1914/Отв[ечено] 14 IV 1914¹⁷

Опубл.: Шишанов 2008. С. 182.

Московские высшие женские курсы. Аудиторный корпус. Открытка начала ХХ в.

6. Марк Шагал. Послесловие к книге Беллы Шагал «Горящие огни»

Белла всегда мечтала стать актрисой. И стала ею, играла на сцене, имела успех. Но вернулся из Парижа я и женился на ней. А потом мы уехали во Францию вместе. С театром было покончено навсегда.

Долгие годы ее любовь освещала все, что я делал. Но у меня было чувство, словно что-то в ней остается нераскрытым, невысказанным, что в ней таятся сокровища, подобные берущему за сердце «Жемчужному ожерелью»¹⁸. Ее губы хранили аромат первого поцелуя, неутолимого, как жажда истины.

Откуда эта скрытность от друзей, от меня, эта потребность оставаться в тени?

Так продолжалось до последних, проведенных в изгнании лет, когда в ней пробудилась еврейская душа, ожил язык предков.

Стиль, в котором написаны «Горящие огни» и «Первая встреча»¹⁹, – это стиль еврейской невесты, изображенной в еврейской литературе.

Она писала, как жила, как любила, как общалась с друзьями. Слова и фразы ее подобны мареву красок на полотне.

С кем сравнить ее? Она ни на кого не похожа, она одна-единственная, та Башенька-Беллочка, что смотрелась в Двину и разглядывала в воде облака, деревья и дома.

Люди, вещи, пейзажи, еврейские праздники, цветы – вот ее мир, о нем она и рассказывает.

В последнее время я часто заставал ее читающей ночью в постели, при свете маленькой лампы, книги на идише.

– Так поздно? Давно пора спать.

Обложка книги Беллы Шагал «Горящие огни». (Париж, 1948)

Марк Шагал и Белла. Нью Йорк, 1944

Помню ее в номере загородной гостиницы за несколько дней до того дня, когда она уснула навечно. Как всегда свежая и прекрасная, она разбирала свои рукописи: законченные вещи, наброски, копии. Подавив шевельнувшийся страх, я спросил:

– Что это вдруг ты решила навести порядок?

И она ответила с бледной улыбкой:

– Чтобы ты потом знал, где что лежит…

Надгробие Беллы Шагал. Нью-Йорк, 1945. Современное фото

Она была полна глубокого, спокойного предчувствия.

Словно вижу ее, как тогда, из гостиничного окна, сидящей на берегу озера перед тем, как войти в воду. Она ждет меня. Все ее существо ждало, прислушивалось к чему-то, как в далеком детстве она слушала лес.

Вижу ее спину, ее профиль. Она не шевелится. Ждет, размышляет и уже угадывает что-то потустороннее…

Смогут ли сегодняшние, вечно спешащие люди вникнуть в ее книги, в ее мир?

Или прелесть ее цветов, ее искусства оценят другие, те, что придут позже?

Последнее, что она произнесла, было:

– Мои тетради…

2 сентября 1944 года, когда Белла покинула этот свет, разразился гром, хлынул ливень.

Все покрылось тьмой.

Марк Шагал,

Нью-Йорк, 1947²⁰.

Печат. по: Белла Шагал 2001. С. 335–336.

7. С.М. Ханин – Я.С. Розенфельду

4 февраля 1961 г.

Глубокоуважаемый Яков Самойлович, завтра, 5/II, отсылаю Вам книгу Вашей сестры, столь любезно Вами мне присланную²¹.

Сегодня я еще раз перечитываю отдельные ее страницы. За это время ее успели тут прочесть два десятка человек. Большинство из них витебляне, знающие и чувствующие хорошо все то, о чем рассказывается в книге.

Они даже имеют большой «толк» в «кулаэ», о которой вскользь так ноздре-раздражающе упоминается в книге. «Кулаэ» – специфическое дешевое белорусско-еврейское лакомое блюдо, которое было, главным образом, распространено среди малосостоятельной части населения прежнего Витебска, и то по праздникам.

Оно не столь характерно для рисуемого в книге дома. Но этот маленький штрих рисует в известной мере демократичность этого дома. Нужно сказать, что многие из указанных мной читателей не просто читали, а с большим наслаждением пили строки и страницы этой книги. Среди этих читателей был близкий родственник бывшего служащего Вашего отца – Карасин (сам Карасин давно уже умер). Многими этими читателями опоэтизированная реальность книги воспринималась с особо глубоким чувством словно звон «потонувшего колокола». Зная хорошо среду, в которой родились образы книги, читатели эти не примеряли их обязательно к реальной натуре, не видели в них фотографии, а уловили то обобщенное «еврейское», что в них содержится.

Хотя по описаниям легко узнать и престижный дом, и конкретную обстановку, и даже хорошо знакомые черты и детали, книга в целом дает обобщенную картину, но нарисованную на живом, ясном и совершенно реальном материале.

Книга Вашей сестры – художественное произведение и, конечно, далеко от фотографической натуральности или документальной фиксации материала. Книга не сюжетный рассказ, а очерки, этюды, дающие яркую картину былого. Это и не «год жизни в родительском доме» (глава из книги, написанной писательницей П.Ю. Венгеровой, о ней скажу позже). Тут не год, а годы, стабильные в своей повторимости и застывшей устойчивости. Это, выражаясь парадоксом, повторимая «неповторимость», неповторимость своеобразия и самобытности. «Неповторимый цветок», «растущий и цветущий на родимой почве, и корни растения которого на новом месте глохнут или принимаются с большим трудом» (из высказывания А.М. Горького).

Ваша сестра берет календарные рамки года описания праздников, но под этим годом можно поставить эпоху, даже целый век. Отдельные картины хронологическими рамками не связаны. Их можно бы в рамки разделить и они от этого ничего не теряют. Но в общем это годы детства и частью отрочества Вашей сестры.

Перехожу к своим непосредственным впечатлениям и оценкам. Книга прежде всего написана хорошим, сочным чисто витебским разговорным языком, изобилуя широко бытовавшими в Витебске народными гебраизмами (далеко не перецовскими). Это придает изящную легкость и особую доступность языку книги.

Не надо требовать от книги эпопеи или большого полотна. Ее красота в другом. В книге показан, например, уголок Витебска. Но благодаря художественности изображения и большому чувству поэтичной меры и выдержки, этот скупой показ значительно расширяет картину. Самое главное тут не широта охвата, а глубина и ясность освещения. В таком плане вполне достаточны даваемые попутно отдельные пейзажи Витебска и детальные те или иные зарисовки, выходящие за пределы отчего дома. И все это попутно ложится яркими пятнами на общее полотно.

Я бы хотел немножко остановиться на внутренних интимных токах книги, так сказать, на питающих ее грунтовых водах. Признаться, я далеко недостаточно в этом разобрался. Мне не известен внутренний путь автора. Я только могу о нем догадываться по самым незначительным имеющимся у меня данным, да еще по далеко неполным намекам автора в первой главе книги («Ирушэ»[3]3
  Ирушэ – наследство (идиш).


[Закрыть]).

Яков Розенфельд. Ленинград, начало 1930-х

Но обобщенный анализ возможен. Сестра Ваша пишет, по сути говоря, воспоминания. И самое интересное в психологическом отношении – то, что эти воспоминания носят не характер прощания, а являются приветственным салютом. Это приветствие не означает желания утвердить иль воскресить старину, но оно является гимном и хвалой той силе, которая держала и ковала «дигольденекэйт»[4]4
  Дигольденекейт – золотая цепь (идиш).


[Закрыть], звенья которой могут отличаться друг от друга соответственно общему прогрессу и духу времени, но не должны отрываться друг от друга.

Так что же побудило Вашу сестру вернуться в отчий дом (вернее и точнее, так упорно и долго гостить), откуда являлся «звонкий смех детских лет». Мне многое понятно, но много конкретного сам фактически не знаю. Мне поэтому трудно сказать что-либо больше общего мнения.

Грусть, печаль, тоска, боль души, которую захотелось плавить песнью старины. На помощь могла прийти близость большого художника – еврея, человека проникновенных прозрений и обостренных видений. Чудесно то, что сестра Ваша все это перевела на ясный и чистый язык. Факт таков, что она подарила нам хорошую книгу, полную солнечного света и радостного жизнеутверждения.

Титульный лист и одна из страниц книги Беллы Шагал «Горящие огни». (Нью-Йорк, 1945)

Теперь о некоторых недостатках. Имеются небольшие анахронизмы, вернее маленькие почти незаметные и неважные хронологические неточности. Дана чрезмерная идеализация (художественно, надо сказать, оправданная). Патриархальный склад ничем не нарушен. А тогда во многих витебских семьях определенного круга борьба отцов и детей, а еще больше дедов, отцов и внуков была сильно заметна. Не могла эта волна не отразиться в Вашей семье. И хотя семейный мир и традиционная линия нерушимы, но борьба давала себя чувствовать. Об этом в книге ни намека. Повторяю, что по художественно-композиционным соображениям это можно простить автору.

Это дает выигрыш в силе впечатления, создает яркий рисунок. Но историку и публицисту ограничиться одним этим нельзя. Они требуют большей полноты освещения и общественного осмысления. Однако, и историк, и публицист, не взирая на определенно ограниченные рамки книги или даже благодаря этой усиливающей эффект ограниченности, найдет в этой книге много интересного материала. С точки зрения же чисто литературной критики книга безусловно интересна и хороша.

Теперь немного истории и литературных примеров. Имеются многие литературные произведения, практикующие тему, затронутую Вашей сестрой. Но это ни в какой мере не отнимает у книги Вашей сестры ее поэтического своеобразия, ее индивидуального тембра значительно интересной оригинальности.

Из весьма многочисленных литературных образов считаю особо интересным для меня с Вами остановиться на одном и, пожалуй, ограничиться только одной литературной аналогией. Аналогия касается затронутого предмета и совершенно не затрагивает самостоятельности произведения и творческого изложения. Я хочу сказать об упомянутом мною выше писателе. Речь идет о Паулине Юльевне Венгеровой²².

Ваша сестра дает зарисовки средне-гвиресэ[5]5
  Гвиресэ – богатый, зажиточный (идиш).


[Закрыть] еврейского дома. Там это представлено в более крупном плане. Дана эпопея, развернуто очень широко полотно. У П[аулины] В[енгеровой] раскрыта своеобразная еврейская илиада, правда, более в описательном виде, нежели повествовательном (столкновения и отношения людей и групп, личные судьбы и их взаимопереплетения в жизненном действии не показаны), хотя значительно освещена переломная эпоха. Я книгу Венгеровой знаю в отрывке (она была издана в Берлине на немецком языке). Подробно о ней узнал из лекций Сергея Цинберга. О ней также имеется краткая справка в «Евр[ейской] Энц[иклопедии]» Сокращенную копию этой справки прилагаю²³.

И вот, по моему впечатлению, П. Венгерова посылает старине прощальный привет, полный тепла и любви. Она словно по-метерлинковски поднимает занавес над царством прошлого и видит отчий дом, заходит в него, всей душой отдыхает в нем, говоря нараспев знаменитое: «П-Р-О-Щ-А-Й-Т-Е». Ваша сестра значительно полнее и глубоко осуществляет эту связь.

П. В[енгерова] зажигает только на время свечи воспоминаний, даже молится перед ними, но они гаснут. У Вашей сестры постоянно горящие свечи (был хотя перерыв в пользовании этими словами, но они не гасли).

И тут никакой аналогии с П.В[енгеровой] уже нет.

Попутно хочу дать еще один гораздо менее важный литературный пример. Вспоминаю русско-еврейского писателя Рывкина (кстати, нашего земляка – витеблянина) – автора очерков «В духоте» и др. У Рывкина довольно красочны еврейские праздники и отдельные обычаи и обряды. Но сделано это в общем духе и сжатом виде отдельных картинок, без яркого семейного фона и сочной бытовой обстановки, которые даны Вашей сестрой.

Дорогой Яков Самойлович, темы я не исчерпал. Более того, я затронул только несколько основных моментов и то боюсь, что утомил Вас некоторыми лишними длиннотами. Можно было сжаться и упомянуть материал. Простите, что не успел этого сделать. Об очень многом имеющемся в книге ничего не сказал. Кроме того, хотелось бы еще поговорить о многих необходимых аспектах в связи с книгой Вашей сестры. Но тут приходится ограничиться только намеками.

Лично я очень благодарен за эту книгу еще по одному очень важному для меня обстоятельству. Я еще раз вспомнил родной, любимый Витебск. И это, я уверен, произойдет со многими читателями-витебляна-ми. Я свой Витебск очень хорошо знал. Много ходил, бегал по его улицам, дворам, окрестностям. Помню, холмистые, крутобокие улицы Загорья, Заручевья, Задуновья, вспоминаю пейзажи Духовского рва, Гуторовщины, Завитебья. Помню Успенскую гору, Губернаторский б[ульва]р, Юрьеву горку, Елаги, и пр., и пр.

Помню очень хорошо З[ападную] Двину и оживленный лесосплав по ней. Помню лихих «перехватчиков» – проводников плотов мимо быков Двинского моста. Перехватчики – это была единственная такая на всю Россию профессия среди евреев. Ею занимались в Витебске сильные и ловкие евреи, помогая проведению плотов по Зап[адной] Двине. Красиво было смотреть, как они вдвоем стоят в маленькой байдарке, быстро передвигаются по реке, гребя каждый одним веслом.

Витебск. Мост через Западную Двину. Открытка начала ХХ в.

Витебск. Общий вид на район Задвинье. Открытка начала ХХ в.

Помню купанья в Двине, лодочные переправы и катанья на лодках и многое, многое другое.

Разноцветный, разнослойный Витебск имел свое определенное лицо, был весьма красочен и живописен.

Сквозь книгу Вашей сестры я все это вновь увидел. Сквозь одноцветный рисунок, сквозь произведение, выполненное по манере и технике письма, по своей поэтической идее, в монохромном стиле (к[а]к говорят художники) я вновь своими уж глазами увидел всю панораму тогдашнего Витебска. В этой панораме есть и поэзия, и проза, есть Замковая ул[ица] и Песковатик и Слободки.

Имеются и бедные «орхим»[6]6
  Орхим – вероятно, от «орухим» (иврит) в значении «голодающие».


[Закрыть] за трапезным столом, имеются и бедные ремесленники, и рабочие, и кружки молодежи, ушедшие в «камф»[7]7
  Камф – борьба (идиш).


[Закрыть]. Ведь в изображаемый в книге период был и 5-ый год. Автор книги, к[а]к многие из нас прошли в раннем творчестве через эту кульминацию, а отзвуков в книге, прямых отзвуков нет.

Конечно, раздвижение рамок нарушило бы художественную цельность произведения, единство его замысла.

Но я, получив, благодаря книге, цепной процесс впечатлений и воспоминаний, дополняю и дорисовываю. И вновь я полностью увидел родные места и… родные могилы, и особенно те могилы, которые можно и нужно хранить, и которые заслуживают благоговейной памяти. Большое за все это спасибо автору книгу и Вам за ее присылку. <…>

С искренним уважением, Саул Моисеевич.

Печат. по: «Горящие свечи» / Вступ. и публ. В. Шишанова // Бюллетень Музея Марка Шагала. 2003. № 1 (9). С. 14–17.