Текст книги "Виктор Петрович Астафьев. Первый период творчества (1951–1969)"

283. «Утром», рассказ

См.: «Весенний остров», сборник.

284. Философская основа текстов
В. П. Астафьева (начальный период творчества)

Творчество В. П. Астафьева, вне всяких сомнений, глубоко философично и, будучи «реальной философией», так или иначе побуждает профессионалов классифицировать его идеи на принадлежность определенной философской системе. Основной философский вопрос в творчестве Астафьева – вопрос всей философии XX в. – вопрос о сущности человека. «Антропологический бум» западноевропейской философии, теперь уже прошлого столетия, породил два основных подхода к человеку, которые Михаэль Ландманн, классик философской антропологии, назвал «Welt-metaphysic» и «Ich-metaphysic»: метафизика мира и метафизика Я. К первому направлению относится философия жизни, основные положения которой заданы Фридрихом Ницше и дополнены, эксплицированы В. Дильтеем, О. Шпенглером, А. Бергсоном. Метафизика Я, диаметрально противоположная метафизике мира, разрабатывается экзистенциализмом в учениях М. Хайдеггера, К. Ясперса, А. Камю и Ж. П. Сартра. Что объединяет эти противонаправленные методологии в исследовании человека? То, что обе тенденции работают в статусе «неклассической» философии.

Первое из названных нами направлений в изучении сущности человека исходит из того, что «жизнь» – центральное понятие философии. Человек – тоже жизнь в ряду других форм жизни. Жизнь иррациональна, ее фундаментом является не разум, социальность, а непостижимая «душа». Душа является потенцией жизни, она разворачивается, актуализируется в культуре. Развитие культуры закономерно ведет к ее смерти как завершающей фазе. Такая жизнь уникальна, неповторима и не имеет никакого смысла для истории. Читая Астафьева, поражаешься, как эти «немецкие» по происхождению идеи глубоко связаны с русской душой. Мотив, который звучит уже в ранних произведениях писателя таков: «семя – цветок, вырастающий в самых невероятных условиях, – разбросанные семена, как потенциал новых жизней». Так, в «Затеей» под названием «И прахом своим» елочка «долго и трудно будет сверлить пень корешком, пока доберется до земли. Еще несколько лет она будет в деревянной рубашке пня, расти из самого сердца того, кто, возможно, был ее родителем и кто даже после смерти своей хранил и вскармливал дитя» (Собрание сочинений: в 15 т. Т. 7. С. 19). В «Ухе на Боганиде» можно увидеть, как рождается, живет и умирает не только цветок «с прозрачной ледышкой» в венце, но и социальный организм – артель (появилась, расцвела и умерла в силу социальных и экономических причин) и сам поселок – Боганида. Идея «случайного» рождения жизни в совершенно неприспособленном для этого месте возникает в ранней астафьевской затеей «Марьины коренья»: «на высыпке мелкого камешника, возле маленькой, но уже по-старушечьи скрюченной пихточки я вижу крупные багрово-розовые цветы… Как же попали сюда эти? Каким ветром-судьбою занесло в безжалостные осыпи, в студеное поднебесье их тяжелые семена» (Собрание сочинений: в 15 т. Т. 7. С. 27).

Астафьев талантливо «микширует» модели жизни животных, деревьев и цветов, людей, городов и поселков. Тайна жизни и разгадка жизни. Романтизация, возвышение и «угрюмое скотство» жизни. Ценность и осмысленность – бессмысленность и ничтожность… Чем принципиально отличается жизнь единственного и неповторимого человека от жизни собаки, ели, лилии, парохода?

Самое время вспомнить о второй «философско-антропологической» тенденции – метафизике Я. В этом подходе к миру основополагающим является то, что никакого бытия, кроме бытия личностного, переживаемого, собственно и нет. Подлинное бытие – бытие, наполненное смыслом, а смыл этот различен у разных философов: «забота» «страх», «свобода» и др. Что особенно важно, смысл бытию придает смерть, осознание конечности человеческой жизни. Бытие, как бытие человека, уникально и самоценно, а потому оно имеет право и должно быть наполнено собственным (внутренним), а не чьим-то чужим, внешним смыслом. Смертность и, если честно, бессмысленность человеческого существования открывает человеку ПРАВО БЫТЬ СВОБОДНЫМ, творить себя самого по собственному, а не чужому сценарию.

Жизнь, лишенная смысла, не жизнь. Физически выжив, но потеряв что-то главное, веру, любовь, человек умирает, как умирает Борис, герой современной пасторали «Пастух и пастушка». Не физическое ранение в плечо, а неизлечимая рана души делает еще живого человека уже чужим на земле. «Он слышал все звуки, чувствовал, как холодит сквозь одеяло еще только сверху отмякшая земля, токи ее слышал, рост нарождающейся травы и в то же время ровно бы и ничего не слышал… Он грудью ощущал, как из земли равнодушно текло в него едва ощутимое дыхание, и тоска его и слабый бунт – не помеха, не помога земле. Она занята своим вековечным делом. Она на сносях, готовится рожать и, как всякая роженица, вслушивается только в себя, в жизнь, шевелящуюся в недре. До него, выдохшегося человечишка, нет ей никакого дела – земля вечна., он мимолетный гость на ней (Астафьев В. П. Пастух и пастушка // Собрание сочинений: в 15 т. Т. 3. С. 129).

Если мир жесток, лишен любви, тепла, сострадания, справедливости, то все это можно вырастить в своей душе. Семена любви, милосердия, достоинства, доброты, трудолюбия, «брошенные» случайными людьми, заброшенными в невероятно жестокие условия севера, тундры, тайги, почему-то прорастают на почве, за которую практически невозможно зацепиться. Правда, взращивая все это на ледяной почве объективной жизни, человек не может надеяться на благодарность, воздаяние, «память в веках» и т. п. Можно жить «как все», жадно хватая то, что можно ухватить, потому что жизнь одна. Можно даже не очень стараться выглядеть по-человечески, в жизни, действительно, нет никакого смысла… В этой «реальной философии» Астафьева имплицитно содержится экзистенциализм.

Размышления человека «перед лицом смерти», «на краю» Астафьев вкладывает в уста своих героев. Безысходны размышления Бориса в санитарном поезде, который везет его с передовой, подальше от войны, казалось бы, – к жизни, а в действительности – к смерти. «Он смотрел на мир как бы уже со стороны. Зачем все это, для чего? Ну вот он, вот этот мужичонка, радующийся воскресению своему? Какое уж такое счастье ждет его? Будет вечно копаться в земле, а жить впроголодь, однажды сунется носом в эту же землю. Но, может, в самом воскресении есть уже счастье? Может, дорога к нему, надежда на лучшее – и есть то, что дает силу таким вот мужикам, миллионам таких мужиков» (Астафьев В. П. Пастух и пастушка // Собрание сочинений: в 15 т. Т. 3. С. 134).

А мужичок, о котором размышляет Борис в «Пастухе и пастушке», счастливо и радостно кричит из окна поезда женщинам (!), пашущим землю и не слышащим его: «Скоро я, скоро, бабоньки!.. Вот оклемаюсь в лазарете и на пашню, на па-а-ашню! Слово „пашня“ он прямо-таки выстанывал» (Астафьев В. П. Пастух и пастушка // Собрание сочинений: в 15 т. Т. 3. С. 134).

И еще об одной философской составляющей творчества В. П. Астафьева следует сказать: это идеи русской религиозной философии, спонтанно прорывающиеся в рассказах, повестях, романах. Ключевыми понятиями этой философии являются «любовь», «всеединство», «соборность», «софийность». Наиболее ярко эти идеи звучат в книге первой «Последнего поклона». Русская идея в своей символике и базовых смыслах обнаруживает «женское (вечно бабье)» и «детское» начала. Что же касается диалектики жизни и смерти как основных философских проблем, то русская философия, в отличие от западноевропейской, базируется на христианском апокрифе жизни после смерти в единстве души и тела.

Можно сказать, что Астафьев как философ непоследователен. Если философ последовательно ведет свою логическую линию, то писатель, сталкивая «метафизику мира» и «метафизику Я», заставляет читателя самостоятельно делать выводы о ценности человеческой жизни и ее предназначении. В. П. Астафьев – писатель, мастер отражения жизни не сквозь рационально выстроенную систему, а такой, как он ее остро чувствует, видит, переживает. В смешении идей различных философских систем в этой антропологически-философской прозе мы находим спонтанную моральную философию общества «ранней глобализации». Для нее характерно формирование «социальной этики», аналога которой нет ни в традиционном (аграрном) обществе, ни в индустриальном (обществе Модерна). Социальная этика, как этика институтов, основана на том, что самые различные системы моральных стандартов – от гипернорм (универсальных этических ценностей) до норм и принципов локальных сообществ – регулируются на договорных (конвенциональных) основаниях при условии выполнения социального контракта.

285. «Фотограф приехал», рассказ

См.: «Фотография, на которой меня нет», рассказ.

286. «Фотография, на которой меня нет», рассказ

См.: «Фотограф приехал», рассказ.

Рассказ «Фотография, на которой меня нет» написан в 1964 г.; окончательная редакция – 1996 г.

Впервые публикуется фрагментами в газете «Красное знамя». Усолье. 1964. 7, 9, 12, 14, 16, 19, 21, 23, 26 сент. Впервые включен в авторские сборники «Конь с розовой гривой» (Воронеж, 1968) и «Последний поклон» (Пермь, 1968). Опубликован также в авторском сборнике в серии «Золотая библиотека»: «Конь с розовой гривой»: рассказы для мл. шк. возр. (М., 1984) и «Далекая и близкая сказка» / предисл. В. Курбатова. Иркутск: Издатель Сапронов, 2008. Рассказ включен в сборник «Конь с розовой гривой», изданный в серии «Библиотека мировой литературы для детей» (М., 1985. Т. 29, кн. 2), а также в сборник «Фотография, на которой меня нет» в серии «Школьная библиотека» в тематическом разделе «Мой учитель» (М., 1989). Рассказ публикуется во всех изданиях книги «Последний поклон» (кн. 1).

В Государственном архиве Пермского края в личном фонде В. П. Астафьева хранятся три редакции рукописи рассказа «Фотография, на которой меня нет» (см.: «Фотограф приехал»).

Рассказ посвящен одному из памятных событий в жизни писателя – приезду фотографа (приблизительно 1933 г.) в село Овсянка. Фотограф будет делать снимок не стариков и старух… а учащихся Овсянской школы. Завязка сюжета определяет основную тему рассказа – школа и жизнь двух ее учителей, и основной его мотив – благодарная память рассказчика. Динамично развивающийся сюжет рассказа приводит к кульминации – Витя не может прийти фотографироваться, потому что из-за глупой обиды на распределение мест для фотографии, накатавшись с бесшабашным Санькой с горок, ознобил ноги и не может ходить. Развязка для героя нерадостна – он получает фотографию, на которой ребят и девченок… что семечек в подсолнухе, но его на этой фотографии нет.

В рассказе важны внесюжетные эпизоды, которые проясняют социально-психологический план повествования. Первый из них – характеристика уклада жизни сельчан – бабушки Катерины Петровны, Левонтьевых, тетки Авдотьи. Знак-символ их будней – это окна домов, в которых они живут. Витя, неделю не ходивший в школу, пристально рассматривает окна дома, в котором живет, и делает вывод, что у бабушки всё с толком и неброской красотой; никаких излишеств. У дяди Левонтия нечего изучать – бытовая неустроенность. У тетки Авдотьи (младшей сестры дедушки Ильи Потылицына) навалено всего, все вперемежку, без порядку, ярко и пестро. Оно и понятно: тетка Авдотья… издерганная… бурная, бегучая, все в ней навалом – и легкомыслие и доброта, и бабья сварливость.

Важнейший образ рассказа – родовой дом Астафьевых (Мазовых), включенный автором-повествователем в исходный текст значительно позднее (1996). Школа, на фоне которой сфотографированы овсянские ученики, – это был дом, рубленный моим прадедом, и начинал я учиться в родном доме прадеда и деда Павла. История дома-школы трагична: Перегородки в родной моей избе разобрали, сделав большой общий класс… я заодно с ребятишками что-то в доме дорубал, доламывал и сокрушал… После школы было в нем правление колхоза… Потом дом долго пустовал, дряхлел… Быстро разобрали наш дом… продали на дрова и денежки потихоньку пропили.

История «умирания» родового дома рассказана в контексте «умирания» раскулаченных советской властью крепких зажиточных семей: К весне в пустующих избах были перебиты окна, сорваны двери, истрепаны половики„сожжена мебель. За зиму часть села выгорела. Трагизм повествования усиливается авторским приемом натуралистического описания сцены насильственного убийства при раскулачивании семьи Платоновых, повтором эпитета глухая осень, глухая зима, грубыми диалогами перебранок новой власти с «классовым врагом».

Контрастное изображение иного социального локуса в селе – двух приезжих учителей, супружеской пары, развивает основную тему рассказа – облагораживающее влияние культурных, образованных педагогов. Образ учителей создается с помощью описания их быта, поведения Евгения Николаевича, приходившего в гости к ученикам (какой культурный человек, вот что грамота делает), остросюжетной сцены защиты учителем детей от змеи.

Заключительный абзац рассказа возвращает повествование к исходной точке – мотиву памяти.

См.: «Красное знамя», газета.

287. «Хлебозары», короткий рассказ

«Хлебозары» – лирико-философская миниатюра, написанная в 1965 г. в Перми; относится к пермскому периоду творчества В. П. Астафьева; первое отдельное издание «Затесей», куда входила эта миниатюра, вышло в 1972 г. (Астафьев В. П. Хлебозары // Поросли окопы травой: сб. рассказов. М.: Советская Россия, 1965. С. 141–144); включена в полное собрание сочинений В. П. Астафьева в 15 т. (Астафьев В. П. Хлебозары // Собрание сочинений: в 15 т. Красноярск: Офсет, 1997. Т. 7: Затеей: семь тетрадей. С. 13–15).

В Государственном архиве Пермского края в личном фонде В. П. Астафьева хранятся две редакции рукописи рассказа «Хлебозары».

В названии отражен главный образ миниатюры – зарницы во время вызревания хлебов на полях. Такое название данному явлению природы дают жители русских сел (диалектизм).

Сюжет миниатюры строится на описании чудесных метаморфоз природы во время хлебозаров. Завязкой служит лирическое описание деревенских сумерек, колосьев пшеницы, ржи и овса. Кульминацией миниатюры становится момент изменения неба, которое из спокойного и замирающего перед ночью вдруг покрывается темной пеленой, таящей в себе искры зарниц. Автором от первого лица описывается ощутимая связь между зарницами и колосьями хлеба, и эта мысль наталкивает его на философские размышления о бесконечной сущности природы, вечном стройном порядке вещей во Вселенной, связи человека с тайной жизни земли и неба.

См.: «Поросли окопы травой», сборник.

288. «Хозяин участка», очерк

См.: В. П. Астафьев как очеркист.

289. «Хозяйка лесной избушки», рассказ

См.: «Сима», рассказ.

Рассказ опубликован в сборнике «Огоньки» (Астафьев В. П. Огоньки: рассказы для детей среди, шк. возр. / ред. В. Г. Александров; худ. В. В. Каменский. Молотов: Молотовское книжное изд-во, 1955. 90 с.).

Художественное пространство и время. В центре рассказа избушка в тайге около реки, рядом с порогом и недалеко от поселка. Ниже Симиной избушки было такое место, где два утеса – один слева, другой справа – забрели по пояс в воду и насыпали перед собой камней. Цепь этих камней тянулась наискось по реке, образуя угол. И в самом углу, почти посредине реки, метрах в пятнадцати друг от друга торчали два острых клыка. Поэтому и называли порог – Двузубый. Время действия – лето. На это указывает описание цветущих Марьиных кореньев, период цветения которых начинается в конце мая.

Сюжет. Линейное время в рассказе нарушается воспоминаниями героини. В начале повествования читатель видит Симу, следящую за коршуном и одновременно с этим кормящую и считающую цыплят. Девочка одна дома и поэтому занимается хозяйством – носит воду, чистит картошку, варит суп, прибирается в избе.

К берегу реки, на котором стоит Симина изба, причаливает лодка. Из нее выходит женщина. Она спрашивает о родителях Симы. Девочка приглашает женщину в дом и рассказывает ей о смерти мамы. А папы Симы, лесника, дома нет, потому что он уехал за дальний перевал отводить лесосеки. В ответ женщина представляется Александрой Карповной, врачом, и говорит, что ей необходима помощь отца Симы для переправки больного через порог реки. Сима предлагает сама провести лодку через порог. Александра Карповна соглашается.

Девочке удается доверенное ей дело. Во время переправы героине видится ее мама, вспоминается, какой она была после смерти. Когда переправа завершилась, дядя Костя – больной, которого везли через порог, интересуется у девочки, переправлялась ли она раньше через Двузубый порог. Сима признается, что уже плавала здесь без ведома отца. Константин, узнав это, после своего выздоровления решает помочь леснику с дочкой перебраться в поселок. А Александра Карповна приглашает Симу с отцом к себе в гости – угоститься вареньем и познакомиться с ее кошками. Лодка с врачом и Константином плывет дальше.

Девочке же надо возвращаться домой. Она [Сима] остановилась, хотела помахать рукой этой большеглазой, ласковой и какой-то немножко чужой женщине. Но за утесом, как раз над избушкой, снова закружился коршун. Сима быстро сорвалась с места и бросилась в гору.

Александра Карповна подняла цветы, оставленные Симой в лодке. Шум порога, отдаляясь, становился тише, тише и уже сливался с шумом леса, спустившегося с гор к самой реке.

Языковые средства выразительности. Автору удалось передать все звуки и эмоции, разлитые в окружающем пространстве. Птенцы чивкают, курицы кудахтают. Девочка говорит эмоционально, использует разговорную и просторечную лексику, предложения построены по законам экспрессивного синтаксиса: Ишь, какой враг! <…> Две цыпочки уволок! <…> Я вот тебе! <…> Дурашки [к птенцам], пожалуйте, починяться нечем.

Рассказчик и сам пользуется словами и выражениями из просторечия, устаревшими словами: И, словно убоявшись Симиного кулачка, коршун начал подниматься выше, дальше и, наконец, исчез совсем, будто растаял в ярком солнечном свете (сравнение). Прозеваешь; хлопотавшую девочку; мелко семенившей загорелыми ногами; забрели по пояс в воду; опрометью неслась; наказывал (в смысле «говорил») Симе; недосуг заняться; отец не нагрянул; смешно оттопырила ушибленный палец.

Александра Карповна и дядя Костя также употребляют в речи разговорную лексику: душечка-девица, деточка, не гукайте ей под руку, не в диковинку, куда это годится. Также в рассказе используются фразеологизмы: на людях будешь и глаз да глаз нужен.

Помимо этого, в тексте встречается много сравнений: брови, похожие на ржаные колоски; словно готовясь к прыжку, Сима выгнулась вперед; струя <…> ловким вьюном ныряла внутрь; на левом борту ее словно кто-то выгрыз кусок доски; от тычин, напоминающих сердечки, сыпалась желтая пыльца. Есть эпитеты: бравый вояка, окаянная хворь, неистребимая боль.

Дополнительную окраску создает функционально окрашенная лексика, связанная с лесным и речным делом: лесозаготовительный поселок, лесосеки, леспромхоз, носовая беседка (седенье в лодке), лоцман.

Все эти выразительные средства позволяют раскрыть образ героини произведения – хозяйки лесной избушки, хозяйки своего слова, хозяйки своего дела Симы. Автор разрабатывает тему маленьких взрослых детей, которые могут и работать по дому, и переправляться через пороги, и думать, с кем бы поиграть. Другая тема – людская благодарность за хорошие дела.

См.: «Весенний остров», сборник. «Огоньки», сборник.

290. «Человек будет жить!», очерк

См.: «Чусовской рабочий», газета. В. П. Астафьев как очеркист.

291. «Через повешение…», отрывок из рассказа «Ясным ли днем»

См.: Ясным ли днем, рассказ.

Включен в собрание сочинений в 15 т. (Собрание сочинений: в 15 т. Красноярск: Офсет, 1998. Т. 13: Веселый солдат. Варианты. Отрывки. Пьесы. Киносценарии. Из тихого света. С. 736. С. 425–440).

В Библиотеке-музее В. П. Астафьева (с. Овсянка) в личном фонде В. П. Астафьева хранится рукопись отрывка под названием «Через повешение» из рассказа «Ясным ли днем».

292. «Чусовской рабочий», газета

Издается с 27 июня 1920 г.

Заводской поселок Чусовой (город с 1953 г.) при основанном в 1879 г. Чусовском металлургическом заводе расположен на западном склоне Среднего Урала, на р. Чусовая, близ впадения в нее рек Усьва и Вильва в Пермском крае. Сюда вернулись с фронта супруги Астафьевы.

В пятидесятые годы в Чусовом подобралась группа литераторов, в прошлом почти все фронтовики, необычайно оптимистичные, душевно богатые. Они и стали членами первого литературного кружка, организованного при газете «Чусовской рабочий», первое заседание которого прошло 1 декабря 1950 г. Его членом стал и В. П. Астафьев. В затеей «Город гениев» В. П. Астафьев с усмешкой и гордостью пишет: «И еще этот город отличала непобедимая тяга к чтению и сочинительству, из него, этого городишка, вышло 10 членов СП…» (Астафьев В. П. Город гениев // Собрание сочинений: в 15 т. Красноярск: Офсет, 1997. Т. 7: Затеей. С. 430).

Виктор Петрович работал в газете с 1951 по 1955 г., но печатался и в последующие годы. Сотрудниками газеты в это время были: Г. Пепеляев (редактор), А. Толстиков, В. Певнев, С. Балахонов, Г. Блинов, В. Волхонский, В. Четвериков, М. Козвонин, А. Скачков – А. Азин, А. Никольский – А. Никитин, В. Армишев (В. Н. Маслянка). «Почти нигде не упомянул я благодарным словом редактора газеты, Чусовской рабочий“ Григория Ивановича Пепеляева, немало усилий приложившего, чтобы я прижился на „чистой работе“, овладел азами журналистики, поскорее преодолел бы безграмотность и непрофессиональность» (В. П. Астафьев. Подводя итоги // Собрание сочинений: в 15 т. Красноярск: Офсет, 1997. Т. 1. С. 39).

В газете был напечатан первый рассказ В. П. Астафьева «Гражданский человек» (семь номеров), опубликованы очерки, фельетоны, рассказы, рецензии и статьи. Печатался В. П. Астафьев под собственным именем и псевдонимами: В. Саянский и В. Лидин (П. А. Гончаров). Другие псевдонимы предположительны: П. Витин, П. Викторов, В. Петров, В. Петровский, В. Калужский, П. Пашийский, В. Хуторков (В. Н. Маслянка). «За четыре года работы в Чусовском рабочем“ Виктор Астафьев написал более сотни корреспонденций, статей, очерков, свыше двух десятков рассказов, из которых и составил две первые книги – „До будущей весны“ и „Огоньки“, а потом задумал роман» (Яновский Н. Виктор Астафьев. М.: Советский писатель, 1982. С. 10–13).

В. П. Астафьев неоднозначно оценивает свою работу журналистом: «В газетке… осквернял родное слово и отучивал людей от доброты» (Собрание сочинений. Т. 1. С. 37), а в 1995 г. отдает в газету статью: «„Чусовской рабочий“ – большая любовь моя» (30.06.95).

Сегодня газета – муниципальное унитарное предприятие. Главный редактор Андрей Михайлович Кудрин.

Основные публикации В. П. Астафьева первого периода творчества в газете «Чусовской рабочий»

1. Гражданский человек, рассказ (Чусовской рабочий. 1951. № 39–41, 47–50. 25, 27–28 фев., 9-11, 13 марта).

2. За почетную старость (Чусовской рабочий. 1951. 18 дек.) (под псевдонимом Саянский).

3. Впереди смена Одинцева (Чусовской рабочий. 1951. 6 апр.).

4. Начало… (Чусовской рабочий. 1951. 2 сент.).

5. Смотр стенной печати чусовских железнодорожников (Чусовской рабочий. 1951. 23 мая).

6. Школе рабочей молодежи нужна помощь (Чусовской рабочий. 1951. 21 авг.).

7. В обстановке беспринципности (Чусовской рабочий. 1951. 29 сент.).

8. Чуткость – лучшее качество советского человека (Чусовской рабочий. 1951. 24 июня).

9. Хозяин участка (Чусовской рабочий. 1951. 5 авг.).

10. Составитель Иван Игнашкин (Чусовской рабочий. 1951. 7 мая).

11. Стахановская вахта (Чусовской рабочий. 1951. 12 дек.).

12. Человек будет жить! Очерк (Чусовской рабочий. 1952. 25 янв.).

13. Улучшать работу комсомольских организаций (Чусовской рабочий. 1952. 22 марта).

14. Без должной принципиальности (Чусовской рабочий. 1952. 30 июля).

15. Окруженные заботой и любовью (Чусовской рабочий. 1952. 8 авг.).

16. В новой школе (Чусовской рабочий. 1952. 16 сент.).

17. Лекция-концерт о композиторе Григе (Чусовской рабочий. 1952. 1 нояб.).

18. Молодежная бригада в лесу (Чусовской рабочий. 1952. 2 дек.).

19. Больше внимания использованию и ремонту механизмов (Чусовской рабочий. 1953. 19 июня).

20. По методу ГЦебылкина (Чусовской рабочий. 1952. 12 янв.) (под псевдонимом Саянский).

21. В зимнем лесу: очерк (Чусовской рабочий. 1953. 7 янв.).

22. Подснежники, рассказ (Чусовской рабочий. 1953. 5 июня)

23. Родные поля зовут, очерк (Чусовской рабочий. 1953. 11 окт.).

24. Сплав: рассказ (Чусовской рабочий. 1953. 8, 10, 12 мая).

25. Дела и нужды коллектива Чусовского вокзала (Чусовской рабочий. 1953. 30 авг.).

26. Они закладывают фундамент (Чусовской рабочий. 1953. 23 июня).

27. Славная контора не выполняет решений XIX съезда партии (Чусовской рабочий. 1953. 29 авг.).

28. Магарыч: рассказ (Чусовской рабочий. 1953. 25, 28 нояб.).

29. Земляки: очерк (Чусовской рабочий. 1953. 9 мая) (под псевдонимом Саянский).

30. Молотовские писатели в Чусовом (Чусовской рабочий. 1953. 20 июня) (под псевдонимом Саянский).

31. Старательная работница (Чусовской рабочий. 1954. 7 марта) (под псевдонимом Саянский).

32. Небуйвало свирепствует, фельетон (Чусовской рабочий. 1954. 7 июля) (под псевдонимом Саянский).

33. Большая помощь (Чусовской рабочий. 1954. 13 июля) (под псевдонимом Саянский).

34. Воспитывать литературную молодежь (Чусовской рабочий. 1955. 17 окт.).

35. Рука об руку: очерк (Чусовской рабочий. 1954. 4 апр.).

36. В одной деревушке: рассказ (Чусовской рабочий. 1954.31 окт.).

37. Победа не приходит сразу: очерк (Чусовской рабочий. 1954. 14 июля).

38. Малахай: рассказ (Чусовской рабочий. 1954. 1 апр.).

39. Нелюбимый зять: рассказ (Чусовской рабочий. 1954. 27 июня).

40. Радость: рассказ (Чусовской рабочий. 1954. 1 янв.).

41. Шефы-странники, фельетон (Чусовской рабочий. 1954.3 фев.).

42. «Требовательные» мужья (Чусовской рабочий. 1954. № 48. 9 марта) (под псевдонимом Саянский).

43. Под Новый год: рассказ (Чусовской рабочий. 1955. 1 янв.) (под псевдонимом Саянский).

44. Самое главное (Чусовской рабочий. 1955. 8 фев.) (под псевдонимом Саянский).

45. Крутой подъем (Чусовской рабочий. 1955. 6 марта) Опод псевдонимом Саянский).

46. Родное зовет: рассказ (Чусовской рабочий. 1955. 17, 18 сент.).

47. Зимняя охота: рассказ (Чусовской рабочий. 1955. 21 янв.).

48. Однажды утром: рассказ (Чусовской рабочий. 1955. 27, 28 авг.).

49. Первый подвиг [о фильме «Морской охотник»]: рецензия (Чусовской рабочий. 1955. 2 апр.).

50. Под небом голубым: очерк (Чусовской рабочий. 1955. 8 июля).

51. В дорогу дальнюю: очерк (Чусовской рабочий. 1956. 9 марта).

52. Живая душа: рассказ (Чусовской рабочий. 1957. 10 марта).

53. Тают снега: гл. романа (Чусовской рабочий. 1958. 18 фев.).

54. Самое прекрасное: рассказ (Чусовской рабочий. 1962. 15 апр.).