Текст книги "Дэйтрейдер. Кровь, пот и слезы успеха"

"Тони, тот подросток был пьян. В баре были и другие люди, а он снова вышел за рамки. Он ударил меня, поэтому я уложил его", – объяснил Вине.

"Я понял", – сказал отец и вышел из бара.

Отец вернулся к ожидавшим его людям и передал эту историю. Вине имел полное право вмазать этому подростку, который вышел за рамки, и потом – подросток нанес первый удар.

"Ты не понял, сказали отцу. – Этот пацан – сын такого-то и такого-то. Его отец даже не допускает мысли, что его ребенок может быть не прав".

Ситуации, подобные этой, изводили моего отца. Я считаю, именно это заставляло его так настойчиво требовать от нас с Джоуи уважительного отношения к другим взрослым. Он бы никогда не позволил нам оскорбить кого-то или поступить грубо только потому, что мы были "сыновьями Тони".

После выпускной церемонии мы вернулись из Де По с чувством победителей. Когда мы пришли домой, отец сказал мне: "Пойдем попаримся вместе". Мы просидели в нашей парилке за разговорами часа три. Когда мы вышли, я был красно-лилового цвета. Отец намеревался мне что-то сказать. Сейчас, вспоминая это, я думаю, он чувствовал, обстоятельства начинают складываться против него, и беспокоился, что его снова арестуют. Но я также знал, что отец поклялся, что больше не вернется в тюрьму. Я беспокоился, если дело дойдет до этого, сможет ли отец исчезнуть, даже если это значило бы расстаться с нами на какое-то время? Я никогда не задавал ему этот вопрос. Я сидел тогда в парилке и слушал.

"Если когда-нибудь со мной что-либо случится, ты должен позаботиться о своей матери и своем брате, – сказал отец через клубы пара. – Просто садись на грузовик. На крайний случай у тебя есть этот вариант, пока ты не определишься, чем будешь заниматься".

Прошел понедельник, наступило утро вторника. Перед уходом на работу отец вместе со мной позавтракал. Во вторник он пришел домой примерно в два часа дня, принял ванну и попросил растереть его больную спину кремом Ben-Gay. "Я хочу вздремнуть, – сказал он мне. – Разбуди меня в пять часов".

Отец, плохо спавший по ночам, мог иногда немного вздремнуть днем. Я ушел и вернулся примерно в 4:30. В 4:45 я поднялся наверх в его комнату, чтобы разбудить. Его кровать была пуста. Я нашел его в комнате Джоуи на маленькой кровати. Эта картина бросила меня в дрожь: со сложенными на груди руками он выглядел как мертвый.

"Что ты здесь делаешь?" – спросил я его, открывая шторы.

Отец сел и протер глаза. "Здесь мне спится лучше. Здесь темнее, чем у меня в комнате".

Отец оделся, чтобы куда-то идти. Мать была дома, а я в тот вечер пошел навестить друзей. На следующее утро, в восемь часов, мать разбудила меня. "Льюис, – сказала она, – твоего отца не было всю ночь".

Я сразу встал. "Не беспокойся, мам. Я сейчас сделаю несколько звонков".

Я позвонил двум знакомым отца, не видел ли его кто-либо из них. У меня была единственная надежда, возможно, он просто задерживался. Даже мысль что, наверное, его арестовали, была утешением. В час дня к нам пришла полиция из Ломбарда. "Нас попросили из полиции графства Уилл, чтобы кто-то из вашей семьи позвонил им", – сказали полицейские.

Я позвонил в полицию графства Уилл. "Вы можете подъехать в участок? Нам надо поговорить о вашем отце", – сказали мне.

"Вам нужен залог?"

"Нет, не нужен".

Мои наихудшие опасения подтверждались.

Наши тети и дяди пришли к нам, чтобы посидеть с мамой, буквально парализованной страхом. Джоуи, дядя Мими и я поехали в графство Уилл на встречу с полицией. Почти всю дорогу мы молчали, погруженные в свои мысли. Мы просидели в комнате ожидания несколько минут, потом пришел один из офицеров поговорить снами.

В руках у него был отцовский медальон с распятием, его часы и бумажник. "Вы узнаете эти вещи?" – спросил он нас.

"Это вещи моего отца", – сказал я полицейскому.

"Вы можете сказать нам, куда он ходил и с кем?" – спросил офицер.

"Подождите – перебил я. – Мой отец здесь?"

"Да, он здесь", – ответил офицер.

"Он арестован?"

"Нет, он не арестован".

"Мы можем поговорить с отцом?"

"Нет, вы не можете с ним поговорить".

"Он мертв?" – спросил я, наконец.

"Да, – ответил офицер. – Он мертв".

Дядя Мими потерял сознание. Джо и я обняли друг друга и заплакали.

Я никогда не знал точно, что произошло с моим отцом, но из отдельных деталей я мог сложить общую картину. Возможно, кто-то в той организации оговорил отца перед боссами, возможно, там шла борьба между группировками, в которую отец оказался втянут. Все, что я знаю, – отец принципиальный, умный человек, его нельзя запугать. В конечном счете, отец оказался мертвым, а его тело бросили на сельской дороге рядом с кукурузным полем в Индиане. Его убийство до сих пор не раскрыто. От потери человека, которого моя мать любила всю жизнь, начиная с 14 лет, она была в шоке. В 43 года она была слишком молода, чтобы стать вдовой. Мы с братом были настолько подавлены болью, гневом и горем, что находились в оцепенении. Я звонил по телефону и делал все действия, необходимые для организации похорон, с чувством странной отрешенности от происходившего вокруг. Но когда дело коснулось свалившейся на меня ответственности, я не убежал. Я снова стал главой семьи, заняв место отца, как и тогда, когда он был в тюрьме. Однако на этот раз он уже никогда не сможет вернуться. В 22-года моя жизнь должна только начинаться. Вместо этого какая то часть моей жизни безвозвратно оборвалась.

Я снова начал делать то, о чем просил меня отец. Я стал главой семьи, но на этот раз отец не мог вернуться. Я сел за баранку его грузовика и водил его в течение самого несчастного года моей жизни, пока не понял, что мне надо делать для себя, моей матери и брата.

Любой, кто пережил смерть родителя в молодом возрасте, скажет вам, это меняет весь ход жизни. Это все равно, что вас преследует кошмарный сон, вы пытаетесь бежать, но ваши ноги внезапно оказываются парализованными. Вы мечетесь по сторонам, пойманные и неспособные сбежать от невидимого хищника. Однако в отличие от кошмарного сна, от которого вы, в конечном счете, просыпаетесь, беспомощность, которую я чувствовал после убийства моего отца, была слишком реальной.

Такое же горе снова постигло меня годы спустя, когда я переживал один из самых тяжелых моментов своей жизни. Я женился первый раз в 1986 году, у нас было двое сыновей, Льюис и Энтони. Через три года я ушел из дома и начал мучительный бракоразводный процесс. Смерть и развод сходны в том, что связаны с невосполнимыми потерями. Этот развод стоил мне огромных эмоциональных затрат. Никто из нас не может торговать в вакууме, отрешившись от внешних проблем, несмотря на всю дисциплину и сосредоточенность, которых вы можете достичь. Говоря лишь самую малость, развод выбил меня из колеи и потряс до самой глубины души. Я не собираюсь пересказывать детали того времени. Моя первая жена, Дайэна, все звали ее Диса, хорошая мать Льюису и Энтони. Никто не любит этих двух мальчиков сильнее, чем она и я.

Несмотря на то, что Льюис и Энтони не живут со мной постоянно, они составляют часть моей жизни. Я люблю их так же сильно, как Брайэну и Джоуи, моих дочку и сына, которые у нас с моей второй женой Джули, бывшей моей возлюбленной в средней школе. Я счастлив иметь прекрасных приемных детей Николь, Джэми и Ника. Но отсутствие в моей ежедневной жизни Льюиса и Энтони оказалось проигранной сделкой, которую я никогда не смогу себе простить.

Глава 6
Расследование

В торговой яме уникальный шум, не сравнимый ни с чем. Среди кажущегося хаоса и смятения есть определенный протокол, согласно которому контракты покупаются и продаются посредством нескольких сигналов руками и крика через яму – всего за несколько секунд. Этот протокол начинается с понимания, как и почему они действуют игроки.

Рынок основан на мнениях всех участников. Между короткими и длинными позициями рынок достигает равновесия, но это не статичное состояние, а динамичная мишень, отражающая уровень, на котором покупатели будут покупать, а продавцы – продавать исходя из множества переменных, начиная от процентных ставок и заканчивая последними новостями. Во фьючерсной торговле есть переменная, которая входит в ценовую смесь – справедливая рыночная стоимость. Она учитывает текущую стоимость S&Р-индекса и стоимость денег от текущего момента до истечения контракта. Именно благодаря этой стоимости денег фьючерсный рынок почти всегда торгуется с премией по отношению к наличному рынку. Например, в октябре фронтальный декабрьский S&Р-контракти спот с совершением обратной сделки через месяц. Цена фьючерсного контракта отражает текущую стоимость S&Р-индекса плюс стоимость денег, требуемых для заимствования акций до истечения контракта. По мере того, как декабрьский контракт приближается к истечению, его справедливая рыночная стоимость снижается, поскольку количество дней, за которые было бы необходимо платить проценты, становится меньше.

Опираясь на все эти переменные, ордер-филлеры и локалы торгуют рынком. Торговля может начинаться с приказа розничного или институционального клиента, у которого есть определенное мнение, куда движется рынок. Основываясь на этом мнении, клиент вводит приказ на покупку или продажу. Эти приказы поступают к брокерам, или ордер-филлерам, в яме, которые затем должны исполнить данную сделку. Именно здесь в игру вступают локалы, или, по-другому, скальперы.

Локал должен обеспечивать ликвидность рынка для институциональных инвесторов. Мы покупаем то, на что ордер-филлеры выставляют продажи, или продаем то, на что они выставляют покупки. Когда цены покупателя и продавца совпадают, заключается сделка. Таким образом, когда у ордер-филлера есть клиентский приказ на покупку 100 контрактов, чтобы эта сделка состоялась, ему, возможно, придется выставлять покупку выше рынка, скажем, на уровне 1 095,50 против текущего 1 095,00. Как только эта сделка исполнена, локал принимает на себя временный риск продавца, находящегося в короткой позиции, ожидая, когда рынок вернется к уровню, на котором он был до выставления данным ордер-филлером своих бидов. В этом случае локал надеется, что рынок будет снижаться, скажем, до 1 095,00, чтобы он смог откупить контракты по более низкой цене для покрытия своей короткой позиции.

Скальперы или дэйтрейдеры, подобные мне, исключительно краткосрочные трейдеры. У скальпера нет долгосрочного рыночного мнения, и он может держать позицию всего несколько минут или даже несколько секунд. Каждый день мы изыскиваем возможности получения прибыли среди сотен рыночных движений. Я часто говорю, что предпочитаю получать по $1 на миллионе сделок, чем пытаться сделать $1 миллион на одной сделке. За счет игры на внутридневных движениях цен прибыли накапливаются, а риски минимизируются.

Фьючерсная торговля – игра с нулевой суммой. В каждой сделке есть выигравший и проигравший, и каждый должен стараться искать лучший вариант для отстаивания собственных интересов. Для ордер-филлера это означает, что он обеспечивает своему клиенту наилучшую из возможных цен покупки или продажи. Для локала это означает шанс заработать на каждой сделке как можно большую прибыль или сократить свои убытки. Несмотря на то, что в результате создается жесткая конкуренция, в яме существует некое подобие симбиоза. Ордер-филлеры нуждаются в локалах, а локалы – в ордер-филлерах. В результате между этими сторонами существует хрупкая взаимосвязь. Они одновременно любят и ненавидят друг друга, но они нужны друг другу, чтобы делать деньги.

На Мерк и подобных ей фьючерсных биржах сделки исполняются посредством открытого выкрика. Трейдеры и брокеры стоят в яме и буквально выкрикивают свои биды и офферы. Мы подобны сотням аукционеров, покупающих и продающих контракты. Но ход торговли в яме быстрее и гораздо яростнее, чем на любой другой коммерческой арене. При открытом выкрике в первую очередь исполняются сделки по лучшим ценам покупок и продаж. Затем, когда для выполнения своих сделок продавцы снижают свои цены продаж, а покупатели повышают свои покупки, рынок сдвигается.

В основе всего этого неписаный кодекс поведения, по которому яма и работает. Этот кодекс заключает в себе протокол отношений между ордер-филлерами и локальными трейдерами. Например, я предлагаю 50 контрактов по два с половиной, и ордер-филлер покупает их у меня по этой цене. Но ему необходимо купить еще 100 контрактов, и по мере того, как он продолжает выставлять спрос, рынок движется вверх. Поскольку рынок сдвинулся вверх, он покупает 50 контрактов у кого-то другого ровно по три. Когда ему осталось купить еще 50 контрактов, а рынок теперь находится на уровне три с половиной, он смотрит на меня и говорит: "Дай мне оффер".

Его вопрос дает мне шанс компенсировать мою продажу 50 контрактов по два с половиной на растущем рынке. Я отвечаю: "Я продам тебе 50 по три с половиной".

Теперь я надеюсь, что рынок сползет по крайней мере до двух с половиной, после чего я буду иметь "скрэтч", или безубыточную сделку по первым 50 контрактам, и получу прибыль на второй сделке. Однако есть шанс, что рынок продолжит рост, увеличивая мои убытки. В яме никогда ничто не гарантированно.

Хорошие ордер-филлеры в яме всегда знают, являются ли крупные локалы длинными или короткими, просто наблюдая за нашими действиями. Скажем, я постоянно покупал на растущем рынке. Теперь у ордер-филлера есть приказ на покупку 100 контрактов. Если он умный, то повернется ко мне и скажет: "LBJ, дай мне оффер". Если ему нужно 100 контрактов, я, вероятно, продам их ему одним лотом. Я получил свою прибыль, зависящую оттого, по каким ценам я покупал эти контракты ранее, а его клиент получил хорошее исполнение. Даже если рынок продолжает расти и я теряю шанс продать эти 100 контрактов по более хорошей цене, я никогда не буду злиться за это на ордер-филлера. Он дал мне шанс продать, и я им воспользовался.

Ордер-филлер получает комиссионные около $2 за контракт, и если он проводит в месяц 50 000 контрактов, то получит валовую прибыль $100 000. Но ему также придется оплатить расходы – жалование клерку, урегулировать любые ошибки, которые могут снизить его прибыль. С другой стороны, локал зарабатывает или теряет тысячи долларов на сделке. Прибыли локала за месяц могут составить приличную шестизначную сумму. Но имейте в виду, локалы взваливают на свои плечи неимоверный риск. Они торгуют не чужими, а своими собственными деньгами. С момента запрещения двойной торговли это различие в прибылях от сделок приводит к ожесточенному соперничеству между ордер-филлерами и локалами. В то же самое время между ними существует протокол. Когда это оправдано с точки зрения бизнеса, локал иногда может помочь ордер-филлеру выйти из затруднительной ситуации.

Практически каждая компания – будь то супермаркет с предложением специальной цены для Диет-Колы или компания-подрядчик, получающая работу за счет государственных контрактов – ведет определенную часть бизнеса с небольшой прибылью или вообще без прибыли. Этому есть рациональное обоснование – вы можете потерять некоторые прибыли в краткосрочном плане, но сможете заработать больше денег в будущем. Супермаркет не может получить прибыль на специальном предложении по продаже Диет-Колы, но будет привлекать клиентов, покупающих другие товары. Компания-подрядчик на дешевом контракте на прокладку дороги может работать в ноль, но компенсирует потери, когда внезапно потребуется ремонт моста, и эти работы включат в этот же контракт.

То же самое разумное объяснение применимо к яме. Скажем, ордер-филлеру необходимо купить 100 контрактов. Я выставляю цену на продажу 20 контрактов, и мы заключаем сделку. В течение нескольких секунд он покупает по 10 контрактов у каждого из присутствующих трейдеров. В результате рынок вырастает на 100 пунктов. Когда я подаю этому ордер-филлеру сигнал, чтобы подтвердить сделку – "Мы заключили сделку на 20 по половине", я вижу его возмущенный взгляд, после того как он подсчитал все свои сделки.

Я спрашиваю: "Что-то не так?"

"Мне надо купить еще 10. Я купил всего 90" – отвечает он.

"О'кей. Я продал тебе 30 – не 20", – говорю я ему, исправляя нашу сделку. Все вместе занимает лишь несколько секунд.

На растущем рынке я беру на себя убыток по 10 дополнительным контрактам. Но как скальпер я имею возможность разыграть эту позицию в течение дня. Иначе ордер-филлеру пришлось бы проглотить убыток в $2 500. К тому же я укрепил свои деловые отношения с ним на будущее, когда рынок будет разворачиваться.

При сильных покупках рынок может сильно вырасти при внезапно слабеющих облигациях, потом председатель ФРС Алан Гринспан делает свои комментарии или на тикере[11]11
  Тикер – система, оперативно выдающая текущую финансовую информацию. Прим. ред.


[Закрыть]появляются новости о прогнозах компаний об ухудшении прибылей. Рынок делает Л-образный разворот и резко снижается. Когда это происходит, ордер-филлер с приказом на покупку 100 контрактов обнаруживает, что рынок переполнен потенциальными продавцами. Я всегда надеюсь, что поскольку перед этим помог ему выбраться из сложной ситуации, то когда все будут бросаться на него со своими продажами, он глянет в мою сторону. Возможно, он купит у меня 50 из своих 100 контрактов, а остальные разобьет на 10– и 5-контрактные лоты и раздаст остальным.

Будет ли это договорной сделкой, т е. незаконной практикой, нарушающей правила Мерк? Абсолютно нет. Договорные сделки происходят, когда у ордер-филлера есть 50 контрактов на продажу и 50 контрактов на покупку. Тогда он говорит локалу, я продам тебе 50 по два ровно и куплю 50 по два с половиной. Сделка организована между ними, а не исполнена в яме посредством открытого выкрика, когда шанс есть у каждого. Я считаю, моя помощь ордер-филлеру в надежде, что он вспомнит обо мне в следующий раз, когда у него будет крупная сделка, просто хорошая деловая практика. Это ничем не отличается от продажи фармацевтической компанией соляных растворов больнице по 50 центов вместо доллара в надежде на получение гораздо более крупного контракта на поставку медикаментов.

В этикете и протоколе ямы существует и человеческая сторона вопроса, отшлифованная на протяжении лет. За многие годы практики я знаю, что ошибки ордер-филлера могут проглотить всю его месячную прибыль. Несмотря на то, что яма чрезвычайно конкурентное место, я не считаю (за небольшими исключениями), что кто-либо приходит сюда с намерением навредить кому-то другому. Мы находимся в этом бизнесе, чтобы делать деньги, а не для того, чтобы уничтожать друг друга. На ум приходит аналогия с боксом. Два боксера могут быть противниками, но они уважают друг друга как соперники.

На протяжении многих лет никто реально не интересовался протоколом и этикетом ямы, поскольку, как само собой разумеющееся, считалось, что в яме у каждого был справедливый шанс поучаствовать в действии. Потом в конце 1980-х началось расследование ФБР, и то, что было стандартной процедурой операций, внезапно стало рассматриваться в качестве возможного преступления. Трейдеры начали оглядываться через плечо, чтобы увидеть, что же происходит и кто за ними следит. Им задавали вопросы о каждой совершенной сделке, о каждом срезанном ими угле и о каждом правиле, которое было неправильно истолковано или нарушено.

Расследование ФБР потрясло замкнутый мир торговли на Чикагской Торговой Бирже и Чикагской Торговой Палате. Газеты были переполнены описаниями предрассветных рейдов в дома трейдеров. Обвиняемые в незаконной торговой практике, трейдеры столкнулись с возможностью потерять свои заработки, свои дома и свое имущество.

В бизнесе всегда найдется несколько "гнилыхяблок", движимых жадностью. Говорят, что в большинстве профессий 10 процентов людей получают 90 процентов прибылей. Чтобы прорваться в эти 10 процентов, беспринципные игроки могут либо ждать свои шансы, либо открыто нарушать законы. В трейдинге это может означать проведение договорной сделки или раскрытие стоп-приказа, чтобы «слить» контракт дружественному трейдеру. Такие типы неизбежно попадаются на махинациях, замеченные системами компьютерного слежения на Мерк и Торговой Палате, после чего выгоняются из ям. Расследование ФБР просто ускорило этот процесс.

Основной ударной силой в расследовании были четыре тайных агента ФБР, внедренных на Мерк и Торговую Палату в качестве трейдеров. Они начинали точно так же, как и все мы, сначала работая посыльными и клерками, чтобы изучить этот бизнес. Они продвигались вверх по карьерной лестнице и купили места, чтобы торговать. Ссылаясь на доказательства нелегальной торговли, включающие видео– и аудиозаписи, в январе 1989 года ФБР провело первый раунд «визитов» в дома нескольких трейдеров. Ходили истории, как трейдеров поднимали ночью и допрашивали на глазах жен, при том, что их дети все слышали.

Всего на Мерк и Торговой палате обвинение предъявили 45 трейдерам и клеркам. По иронии судьбы, учитывая все слухи, с которыми мне приходилось сталкиваться на протяжении ряда лет, я ни разу не попал в это число. Мне ни разу не присылали повестку в суд и ни разу не задавали вопросов. Я знал, что был в центре внимания ФБР в прошлом и находился под зорким оком Согласительного Департамента Мерк. Когда вопрос касается торговли в яме, мне никогда не надо было приукрашивать свое отношение к делу. При всей строгости буквы нашего закона я бы поставил под сомнение тот факт, что кто-либо из профессионалов, в том числе и я сам, никогда не оказывался в так называемой «серой» зоне. Когда ФБР пришло в ямы, внезапно то, что многие трейдеры считали стандартными операционными процедурами и жестами доброй воли, стало интерпретироваться как нарушение правил Комиссии по Торговле Товарными Фьючерсами (CFTC). Предъявили обвинения в мошенничестве с помощью средств электронной связи и почтовой корреспонденции. Если обнаруживалось, что трейдеры занимались подобной практикой более нескольких раз, это рассматривалось как постоянная преступная деятельность, и обвинения против них выдвигались в соответствии с Актом о коррумпированных и находящихся под влиянием рэкета организациях (RICO, Racketeer-Influenced Corrupt Organizations Act).

Позже стало известно, как на самом деле это расследование началось. Журналисты Дэвид Грэйсинг и Лаури Морзе в книге "Брокеры, коммивояжеры и кроты: мошенничество и коррупция на Чикагских фьючерсных рынках", вышедшей в издательстве John Wiley&Sons (Нью-Йорк, 1991), объяснили, как Председатель компании ADM – "Archer Daniels Midland" Дуэйн Андреас помог ФБР организовать это расследование. Агропромышленный гигант – компания ADM – позже столкнулась с собственными проблемами с законом и заплатила беспрецедентный штраф $100 миллионов для урегулирования суда по поводу нарушения антитрестовского федерального законодательства в отношении картельного ценообразования, а Председатель ADM, Майкл Андреас, оказался среди тех, кого приговорили к тюремному заключению. Однако в середине 1980-х Андреас и ADM согласились обучать агентов ФБР, чтобы помочь им внедриться на торговый пол.

"Продолжительное разочарование Андреаса Торговой Палатой, его твердое убеждение, что торговый пол этой биржи был мошенническим и манипулируемым рынком, где получить справедливую цену честным путем невозможно даже для членов биржи, толкнуло его обратиться к государству с жалобой в отношении условий на фьючерсных рынках", – писали Грейсинг и Морзе. В конце 1984 года ADM обратилась в чикагский офис CFTC, который перенаправил компанию в ФБР.

Глядя в прошлое, можно сказать, что интересу ФБР к товарно-фьючерсной торговле способствовал контраст между общей жадностью 1980-х и шикарным стилем трейдеров. Как мне объяснили, товарные трейдеры в Чикаго в середине 1980-х много раз привлекали к себе пристальное внимание. Помимо всего прочего, они купались в роскоши на глазах у всего города. К тому же некоторые молодые трейдеры тратили свои деньги экстравагантными способами, в том числе на азартные игры, что становилось благодатной почвой для пересудов и домыслов. Когда ФБР прослушивало записи телефонных разговоров чикагских букмекеров, выяснилось, что самые крупные азартные игроки были трейдерами. В некоторых разговорах трейдеры хвастались, что их не волнуют проигрыши ставок, поскольку они всегда могут вернуть деньги на следующий день на бирже.

Я считаю эту демонстрацию «крутизны» больше хулиганской болтовней, чем реальностью. Таких трейдеров меньшинство, они имели дела с букмекерами и хотели соответствовать теневому миру, разговаривая так, будто они такие же, как Джон Диллинджер. В мире "белого хлеба" многие люди фантазируют на тему совершенного преступления или даже страстно увлекаются миром гангстеров. Они даже находят некоторую романтику в махинациях и в том, чтобы перехитрить закон. Но затем наступает отрезвление реальностью, и все это больше не кажется веселым и развлекательным. Именно это произошло с теми, кто столкнулся с предъявленными обвинениями и возможностью потерять все. Тогда стало не до шуток. Последствия их хулиганской болтовни и действий превратились в отрезвляющую реальность.

Для трейдерского сообщества расследование ФБР стало полной неожиданностью. Однако, оглядываясь назад, помнится, некоторые люди заявляли о наличии слухов о «федералах» на полу. Примерно за шесть месяцев до того, как эта история выплеснулась на страницы газет, один дружественный источник мне на самом деле намекнул о данном расследовании. Этот источник позвонил мне в середине 1988 года и предложил встретиться на ланче. Многие годы я помогал, ничего не прося взамен, такому большому числу людей, что иногда кто-нибудь старается сделать что-то для меня в качестве жеста благодарности. От этого источника благодарность поступила в форме предупреждения. Он сказал мне, что ФБР следит за мной из-за прошлого моего отца. Потом он добавил мне кое-что еще: готовится операция, связанная с расследованием ситуации на торговом полу, и я мишень данной операции.

До тех пор, пока история не вышла в заголовки газет, я молчал обо всем, что мне было сказано. Я благодарен этому человеку за его предупреждение, хотя и не знаю, было ли сказанное правдой. Предупреждения и спекуляции на тему, что в один из дней ФБР доберется до ямы, были всегда. Эти "крики о волках" продолжались на протяжении многих лет, и я не воспринял сделанное предупреждение слишком серьезно.

Что касается наблюдения за мной со стороны ФБР, моей изначальной реакцией было удивление, а потом гнев. В 1984 году налоговое ведомство США проверило всю мою банковскую историю, причем не с целью аудита налогов, а для проверки денежных сумм, поступавших на мой счет и уходивших с него. В 1985 году ФБР предприняло тот неофициальный визит в Salomon Brothers. Теперь они снова следили за мной, пытаясь найти некую связь между мною и организованной преступностью. Уверяю вас, когда подобное происходит, вы начинаете нервничать. Никому не хочется быть объектом расследования со стороны ФБР, СВД (Службы внутренних доходов) или кого-либо еще.

В течение двух лет после того, как расследование стало достоянием гласности, торговый пол находился в сильном напряжении, поскольку судебные процессы по выдвинутым обвинениям продолжались. Парни, знавшие друг друга всю жизнь, внезапно перестали общаться. Каждый боялся, что другой согласился давать показания со стороны государства. Трейдеры стали похожи на призраков, их тела оставались в яме, но мысли были где-то далеко. Яма превратилась в улей подозрений. Вы могли увидеть пару ребят, идущих по залу и прикрывающих рты руками, чтобы никто не мог услышать их разговор. Телефонные звонки делались только с платных автоматов, вне стен биржи. Это выглядело как сцены из фильма Мартина Скорцезе, только реальные герои были разной этнической принадлежности и их фамилии оканчивались не только на гласные буквы.

По мере того, как обвинительные процессы развивались и расследование охватывало все большее число подозреваемых, некоторые ребята, от которых никто не ожидал стукачества, сразу стали свидетелями со стороны обвинения. Другие, от которых я ожидал, что они расколются при первом нажиме, оказались стойкими, выдержали суды и были оправданы. Иногда человеческая натура под давлением обстоятельств может проявляться в самом удивительном свете.

Всегда, когда в яме появлялся трейдер с новым членским значком, мы причисляли его к третьему сорту. "Как тебя зовут? Откуда ты? Кто ты такой?" А затем, ради смеха, мы его обыскивали. Я называл это "проверкой на честность", когда выглядящему порядочным парню устраивали тяжелую проверку. Однако во всех наших шутках была доля серьезности. Никогда нельзя было быть уверенным, кто это был, и что он собирался делать.

Для многих трейдеров расследование ФБР означало конец хороших времен. Трейдеры тяжело работали, играли и хорошо отдыхали, приобретали массу предметов роскоши и "игрушек". Если в 1980-х в Нью-Йорке были свои танцующие мальчики Уолл-стрита, то в Чикаго гарцевали местные пижоны. Те, кто еще недавно задирал нос перед всем миром из затемненных окон лимузинов и "феррари", внезапно почувствовали свирепый взгляд направленных на них камер. Они пересматривали свой образ жизни в сторону умеренности, оставляя «роллс-ройсы» и «мерседесы» дома и отправляясь на работу на «блэйзерах» или пикапах.

Их нервы были на пределе не только из страха перед тем, что могло случиться, но и из-за их собственной неуверенности, как жить дальше. На их лицах можно было прочитать страдание от незнания, что надо говорить, если ФБР начнет задавать прямые вопросы. Должны ли они стать свидетелями обвинения, чтобы спасти свои шкуры, принося в жертву близких друзей? Не сдаст ли их ближайший друг обвинению со всеми потрохами? Не имели ли они каких-либо дел с кем-то, кому нельзя по-настоящему доверять? И они толкли из пустого в порожнее, что им следует делать и что они будут делать. Все это происходило в течение «моего» десятилетия, в 1980-х, когда каждый старался выглядеть божьим агнцем, но многолетняя дружба уничтожалась простым щелчком. В этой атмосфере недоверия и неопределенности я видел, как многие трейдеры замыкались в себе, их жизнь рушилась, и от длительной дружбы не оставалось и следа.

Что касается меня, то я спал спокойно. И это было не потому, что я был крутым парнем, которому плевать на ФБР. Мое самообладание исходило из знания, что я буду делать, если меня вызовут по повестке. Я бы стал отвечать на вопросы с помощью советов адвоката, но я бы никогда не сдал друга или коллегу. Мое воспитание не позволяло других альтернатив. Я никогда не стал бы "крысой", стучащей на кого-то другого. Этому правилу чести научил меня мой отец.