Текст книги "В гостях у Джейн Остин. Биография сквозь призму быта"

Том, старший сын, стал любимцем своего богатого двоюродного деда Бенджамина Ланглуа, платившего за его обучение в Тринити-колледже. Дядюшка Бенджамин хоть и отличался «удручающе чопорными манерами и посредственными способностями», но был единственным из родни, у кого водились деньги. К его советам следовало прислушиваться. Тому Лефрою приходилось тащить на себе огромный груз семейных обязательств: угождать дядюшке Бенджамину, делать карьеру и помогать десятерым братьям и сестрам, – и в этом состоял его недостаток как потенциального мужа.

На Тома давили со всех сторон. Он учился в Мидл-Темпл, когда из-за крайнего переутомления у него начались проблемы со зрением. Дядюшка Бенджамин велел ему поумерить пыл и «некоторое время поменьше читать при свечах». Было решено на Рождество отправить Тома на отдых в Хэмшир, в пасторат его дяди, мистера Лефроя, служившего в Эше священником.

Том гостил у мистера и миссис Лефрой в эшском пасторате, расположенном «всего в миле» от Стивентона, по прямой через луг, и вместе с ними посещал балы в Дине и в Мэнидаун-парке. Во время последнего Джейн, избавившись от назойливых ухаживаний Джона Лай-форда, обратила внимание на нового привлекательного кавалера, который внес некоторое оживление в привычный до скуки мирок Хэмпшира.

Одна из причин, по которой исследователи жизни и творчества Джейн Остин придают такое значение личности Тома Лефроя, заключается в том, что самые ранние из дошедших до нас писем Джейн связаны с его появлением в Хэмпшире. Кассандра тогда гостила у своих будущих свойственников Фаулов и жаждала быть в курсе всех стивентонских сплетен. В первых же строках первого из сохранившихся писем – от 9 января 1796 года – Джейн поздравляет сестру с двадцатитрехлетием и желает ей прожить еще двадцать три года. Странное пожелание, не так ли? Нет, не странное, если учесть, что обе сестры понимали: как только Кассандра выйдет замуж, над ней нависнет опасность умереть в родах. Дальше, уже во второй фразе, упоминается Том Лефрой – джентльмен, занимавший тогда мысли Джейн.

Итак, Джейн пишет Кассандре: «Вчера у нас был чрезвычайно удачный бал… Я прямо-таки боюсь рассказывать тебе, что мы с моим ирландским другом [то есть с мистером Лефроем] вытворяли». Действительно, на балу молодые люди порой вели себя довольно необузданно; в другом письме Джейн признается: «Вчера я перепила вина… Не знаю, как иначе объяснить, почему сегодня у меня дрожит рука».

В этих письмах Джейн предстает перед нами уверенной хищницей, похожей на героинь ее ранних рассказов. После трех балов, заявляет она, они с мистером Лефроем «сошлись накоротке». На самом деле окружающие видели, что она за ним охотится. Джейн навестила его в доме мадам Лефрой и сообщает, что он «сбежал», – ему показалось, что над ним смеются. И правда, все героини Джейн, привлекающие к себе внимание сексуальных мужчин, – Марианна Дэшвуд, Лидия Беннет, Мария Бертрам и особенно «золотоискательница» миссис Клэй из «Доводов рассудка» – прекрасно знали, чего добиваются. Они категорически не соглашались с мнением Сэмюэла Ричардсона, считавшего, что преследование юноши девушкой – «ересь, которой должно противиться из благоразумия и простой осторожности». Джейн, разумеется, считала это чушью. В «Нортенгерском аббатстве» ее Кэтрин Морланд и не думает скрывать, что влюблена в молодого человека, не отвечающего ей взаимностью.

Эта хищная самоуверенность – еще одна особенность характера Джейн, которую тщились скрыть ее благочестивые родственники. «Я могу засвидетельствовать, – писал впоследствии ее племянник, – что в самых прелестных из ее героинь вряд ли отыщется черта, которая не была бы прямым отражением ее собственного мягкого нрава и любящего сердца». Мягкий нрав, любящее сердце? С последним трудно не согласиться, свидетельством чему ее письма, но вот что касается первого… Не верится, что Джеймс Эдвард Остин-Ли одобрил бы поведение юной леди, в 1796 году позволявшей себе на балу «танцевать в самой скандальной манере и садиться рядом» с Томом Лефроем.

После трех балов у Джейн и Тома оставалась последняя возможность вместе показаться в обществе. «Я смогу блеснуть… еще один только раз, – пишет она Кассандре, – потому что после пятницы, когда мы должны танцевать в Эше, он от нас уезжает». В более серьезном тоне она сообщает сестре, что Том «очень галантный, красивый, приятный молодой человек».

Нервозную атмосферу накануне этого последнего бала еще больше накалил визит самого героя в стивентонский пасторат. «После того как я это написала, – сообщала Джейн в подробном отчете сестре, – нас посетил Том Лефрой… В нем был единственный изъян – чересчур светлый утренний сюртук». Чем же так неуместен, удивится читатель, светлый утренний сюртук? Каждой девушке знаком типаж бойфренда, требующего «доработки»: прекрасные задатки, но совершенно не умеет одеваться. Модным цветом сюртуков был не белый, а синий, как у героя «Страданий юного Вертера» (1774); Лидия в «Гордости и предубеждении» мечтает увидеть мистера Уикхема в синем мундире. Джейн хочется верить, что мистер Лефрой, большой поклонник «Тома Джонса»[33]33
  «История Тома Джонса, найденыша» (1749) – роман английского писателя и драматурга Генри Филдинга (1707–1754).


[Закрыть], надел белый сюртук в подражание герою романа, тоже носившему светлое. Ей не понравился сюртук Тома Лефроя, зато понравилось, что они читали и могли обсуждать одни и те же книги. День бала в Эше приближается. «Я жду его с великим нетерпением, – исповедуется Джейн сестре, – так как почти уверена, что этим вечером мой друг сделает мне предложение». О! Настоящий роман! Неужели дело идет к развязке?

Однако продолжение письма Джейн опускает нас с небес на землю, лишний раз подтверждая, что она, как всегда, не воспринимает происходящее всерьез. «Я ему откажу, – обещает она, – если он не поклянется, что выбросит свой белый сюртук». Что это, просто болтовня? Или нечто большее? «Вот и настал этот день, – вздыхает она. – Сегодня я в последний раз буду флиртовать с Томом. Когда ты получишь мое письмо, все будет кончено. От этой грустной мысли у меня слезы ручьем бегут на бумагу».

В тот день они танцевали в Эше, но никакого предложения Джейн не получила. Ее слова о «бегущих ручьем слезах» впоследствии толковали как свидетельство разбитого сердца, но фокус в том, что Джейн – по своему обыкновению – шутила. Она одновременно могла выступать в нескольких разных ролях. С одной стороны, кокетничала с Чарльзом Фаулом, братом Тома, жениха Кассандры. С другой – всю жизнь играла перед Кассандрой неотразимую соблазнительницу, преследуемую толпой воздыхателей. Вот только один пример. Она пишет, что, находясь в гостях у хэмпширской соседки, «в течение десяти минут была заперта в гостиной наедине с мистером Холдером. Меня подмывало настоять на том, чтобы послали за экономкой, но ничто не могло заставить меня отступить на два шага от двери, ручку которой я неотрывно сжимала».

Только абсолютно уверенная в себе женщина может так шутить. Придет время, и Джейн в том же ерническом духе будет рассуждать о своем намерении отдать руку и сердце местному священнику мистеру Папиллону за его прекрасные проповеди или поэту Джорджу Крэббу[34]34
  К рэбб, Джордж (1754–1832) – английский поэт, врач и священник.


[Закрыть] за его прекрасные стихи. И когда в один прекрасный день ее помыслами завладеет военный, капитан Пейзли из Корпуса королевских инженеров («первый солдат, по которому я вздыхаю»), то это произойдет не потому, что она с ним танцевала, а потому, что ей понравилась его книга «Военная политика и институты Британской империи» (1810).

В числе нотных тетрадей, переписанных рукой Джейн и хранящихся в доме-музее Джейн Остин, есть одна, с песней «Ирландцу нет равных в любви». Можно подумать, что Джейн переписывала ноты песни, с тоской вспоминая Тома. Но при ближайшем рассмотрении мы понимаем, что перед нами – чистой воды фарс. Автор песни сравнивает любовные достоинства турок, французов, испанцев и итальянцев с аналогичными талантами ирландцев – в пользу последних. Мелодия забирается все выше и выше, становясь доступной для исполнения только тенором-буффо, для которого и была написана. Иначе говоря, это шутка.

Так что слова Джейн о бегущих ручьем слезах не следует понимать буквально. Она изображала одну из героинь сентиментальных романов, которых искренне ненавидела. «Я не верю, – писала Джейн, – что разочарования такого рода способны убивать». И действительно, вскоре она скажет о Томе Лефрое, что «не ставит его ни в грош».

Теперь, если мы хотим получить подтверждение того, что этот романический эпизод – не просто шалость, пора обратиться к самому Тому. И здесь нас ждет неожиданное открытие. Джейн и правда бегала за ним, приводя его в смущение, но флирт, шутки и суматоха ему, безусловно, нравились. По мнению его потомков, он отличался «исключительной стеснительностью». Но впоследствии Том Лефрой признавался, что влюбился в Джейн «мальчишеской любовью». Пусть «мальчишеской», но все же «любовью».

Тогда почему же в ту ночь в Эше он не сделал Джейн предложения, которого она ждала (всерьез или не всерьез)? Почему назавтра он уехал?

Судя по семейной переписке, отъезд Тома Лефроя не был случайным. Его подстроили, чтобы разорвать вспыхнувшую привязанность. «Как это ни прискорбно, – свидетельствует источник, – но миссис Лефрой отослала джентльмена домой, чтобы не случилось беды». На Томе лежала ответственность за братьев и сестер, и он не мог позволить себе жениться на бесприданнице. Согласно тому же источнику, дело не дошло до предложения руки и сердца: «Обручения не было и быть не могло».

Но в «Доводах рассудка», самом романтическом из романов Джейн, молодые влюбленные, расставшиеся по «мудрому» совету старшей подруги героини, неожиданно получают шанс воссоединиться и уже его не упускают. Очень соблазнительно верить, что история Тома и Джейн тоже имела продолжение.

Весной 1796 года в пасторате наверняка царило уныние. Танцевальный сезон окончился, и оба Тома остались в прошлом – Том Лефрой вернулся в Лондон, Том Фаул умер. Прошло еще несколько месяцев, и Остины решили, что пора воспрянуть духом и немного развеяться. Братья повезли Джейн в Лондон. «Здесь я снова окунулась в атмосферу распущенности и порока, – писала она Кассандре 23 августа, – и уже начинаю чувствовать, как нравственно разлагаюсь». Вместе с Фрэнком и Эдвардом Джейн наслаждалась городскими удовольствиями – ни намека на разбитое сердце. «Сегодняшний вечер мы проведем у Астлея, – сообщает она, имея в виду Амфитеатр Астлея[35]35
  А мфитеатр Астлея (1780–1895) – первый стационарный цирк в Европе. Назван по фамилии владельца Ф. Астлея. Возник из его же школы верховой езды. Имел сцену и место для оркестра, поэтому, помимо цирковых, давал и театральные представления.


[Закрыть] с его цирковым шоу, – чему я рада… Я должна прерваться, потому что мы выходим».

Историк Джон Спенс выстроил сверхэлегантный карточный домик, предположив, что Джейн отправилась в Лондон в надежде – еще не угасшей – вернуть себе Тома Лефроя. Ее слова о «распущенности и пороке» он трактует как признание в шашнях с Томом. Поразительное предположение. Двоюродный дед Тома Бенджамин Ланглуа жил на Корк-стрит – и этот адрес указан в письме Джейн. На Корк-стрит не было отелей, и Остины больше никого в том районе не знали. Спенс делает вывод, что они наверняка останавливались у дядюшки Бенджамина – в конце концов, Лефрои были им практически родственниками, – и что там, на Корк-стрит, Джейн опять встретилась с Томом.

К разочарованию тех, кому безумно хочется, чтобы Джейн, оказавшись под одной крышей с Томом Лефроем, провела-таки ночь страсти, уточним, что в Лондон она приезжала в августе. Судебные Инны[36]36
  Судебные Инны – четыре адвокатские корпорации в Лондоне (одна из них Мидл-Темпл), пользующиеся исключительным правом приема в адвокатуру. При них были созданы школы.


[Закрыть] в это время не работали, и Том, скорее всего, уехал домой в Ирландию.

Но даже если согласиться, что Джейн отличалась «ветреностью», о Томе сказать этого было нельзя, доказательством чему – отзыв его наставника. «У вас не должно возникать ни малейших сомнений в безупречности его [Тома] поведения в Лондоне, как бы его ни искушали праздность и порочность этого города, – писал наставник. – Он как броней защищен своими религиозными принципами».

Судя по всему, Том Лефрой был оплотом добродетели и усердным студентом, и нам представляется маловероятным, что он лишил Джейн девственности. Дядюшка Бенджамин тоже считал его «добрым, умным и здравомыслящим». Кроме того, из переписки Тома с родными мы узнаем, что еще до приезда в Англию у него уже была сердечная привязанность. Речь идет о сестре его друга по Тринити-колледжу в Дублине мисс Мэри Пол, с которой он и обручился в 1797 году.

Вернувшись по окончании учебы в Дублин, способный и трудолюбивый молодой адвокат сумел громко заявить о себе. Всего через два года Том Лефрой написал книгу, опубликовав ее раньше, чем Джейн выпустила свой первый роман. Его «Практика взыскания задолженности по исполнительному листу» не стала бестселлером, но, по оценкам современников, это был «солидный» и «содержательный» труд.

Письма Тома к Мэри, ставшей его женой, тоже выдержаны в назидательном духе. Интересно, как она воспринимала его совет посвящать каждую свободную минуту чтению Библии и «поискам прибежища грехов». Интересно, как она относилась к мужу, твердившему ей, что земные привязанности «не должны служить ни опорой, ни надеждой, ни основанием жизни». Бедная Мэри – как ей не повезло! Ни одной женщине не понравится, если самый близкий человек заявит ей в лоб, что она ему не опора и не надежда. Зато повезло Джейн, спасшейся от этого высокопарного зануды пуританина. А еще больше повезло нам, потому что, стань она миссис Лефрой, производила бы на свет не книги, а детей.

Между тем время шло, и пора шуток для Джейн миновала. Том занимался карьерой, она топталась на месте. Спросить у мадам Лефрой о Томе ей, по ее собственному выражению, мешала гордость. В ноябре 1798 года у нее наконец появилась некоторая ясность. «В прошлую среду приезжала миссис Лефрой… О своем племяннике она не сказала ни слова. Гордость не позволила мне задавать ей вопросы, зато отец поинтересовался, как у него дела, и я узнала, что он принят в коллегию адвокатов и намерен заняться адвокатской практикой». Отцу Джейн хватило чуткости спросить гостью о том, что на самом деле волновало его дочь. Его не могло обмануть ее показное безразличие, за которым таилась боль, и он понимал, что Джейн боится быть заподозренной в том, что она все еще влюблена в Тома. Как бы то ни было, история с Томом Лефроем завершилась, оставив за собой шлейф неопределенности и сожалений. Но это еще не все. В том же письме от ноября 1798 года Джейн упоминает о другом молодом человеке – втором и, возможно, более серьезном претенденте на ее руку.

Это был преподобный Сэмюэл Блэколл из Кэмбриджа, «величественный великан», нагонявший ужас на некоторых маленьких девочек. Но перед его общительностью и дружелюбием маленькие девочки изменили свое мнение: «его добродушие прогнало наш естественный страх».

В 1798 году он писал миссис Лефрой, что с «особым удовольствием» познакомится с семьей Остин «в надежде удовлетворить свой непосредственный интерес». Речь явно шла о матримониальных намерениях. Он выражается совершенно как мистер Коллинз, который напрашивается на визит, настроенный жениться на одной из дочерей. Однако преподобному Сэмюэлу Блэколлу не хватило восхитительной напористости мистера Коллинза. Возможно, дело было в деньгах, возможно, в чем-то еще, но он пришел к выводу, что не готов обзавестись семьей: «В настоящий момент я никак не могу позволить себе ничего подобного».

Убедившись, что предложения от Блэколла не будет, Джейн, похоже, совсем не расстроилась. «Разумное решение, – говорит она. – Вопреки тому, что я о нем думала, он руководствуется не столько чувствами, сколько здравомыслием, и это вполне меня устраивает. Все само собой сойдет на нет, и это прекрасно». К тому времени Джейн уже набралась цинизма, которым проникнуты ее зрелые взгляды на мужчин и замужество. «Таким образом, – заключает она, – наше равнодушие наверняка вскорости станет взаимным». Абсолютно невозможно понять, что за этим стоит: гордость или остинское ехидство. Мадам Лефрой, разумеется, никак не прокомментировала поведение преподобного Блэколла; по словам Джейн, она уже достаточно наигралась в купидона в истории с Томом Лефроем: «Вероятно, она считает, что и так наболтала лишнего». Как ни странно, но о преподобном Блэколле мы еще услышим.

А что же Том Лефрой? Он преуспел в жизни – дослужился до поста верховного судьи Ирландии и пережил Джейн более чем на пятьдесят лет. По мере того как росла слава Джейн, к нему все чаще обращались с вопросами об их юношеском знакомстве. Даже в глубокой старости он иногда рассказывал о ней. Многие слышали его туманные рассуждения о том, что она была «создана для обожания» и что все, кто когда-либо ее знал, «не могли ее забыть». Но это публичная версия. К счастью, есть письма племянницы Джейн, которые открывают нам немного больше: оказывается, Том перед смертью вспоминал Джейн и «до последнего вздоха отзывался о ней как о предмете своего юношеского восхищения».

Итак, «ирландский друг» Джейн отнюдь не был дерзким и страстным возлюбленным. Не был он и идеальным спутником жизни, отнятым у нее жестокой судьбой. Том Лефрой был довольно безликим студентом-юристом, по воле семьи заключившим брак по расчету. В поле нашего зрения он попал случайно, задетый краешком славы, озаряющей имя Джейн Остин.

Но он был немножко влюблен; она тоже была в него немножко влюблена. Благодаря ему мы впервые увидели в Джейн живого человека и обнаружили, что даже в минуты слабости она не забывает о своей гордости.

12
«Первые впечатления»

В моем распоряжении находится рукописный роман в трех томах.

Джордж Остин – издателю Томасу Каделлу

Жизнь между балами и свадьбами текла своим чередом, и в новой гардеробной на верхнем этаже дома стивентонского священника строчка за строчкой рождался роман. Озаглавленный автором «Первые впечатления», он увидит свет под названием «Гордость и предубеждение».

В самой знаменитой книге Джейн нас восхищают не только чрезвычайно достоверные переживания выставляемых на «рынок» невест. На ее страницы проник и реальный эпизод с «захватом» гардеробной, в результате которого две сестры расширили женскую территорию пастората за счет исконно мужских владений. Нечто подобное происходит и в «Гордости и предубеждении», когда после свадьбы с мистером Коллинзом Шарлотта Лукас постепенно берет в свои руки управление домом и потихоньку добивается того, что один историк назвал «ненавязчиво агрессивным переделом пространства в хансфордском пасторате». Для дамских занятий Шарлотта специально выбирает тесную и наименее уютную комнату, чтобы у мужа пореже возникало искушение в нее заглядывать. Согласимся: весьма хитроумный способ выгородить себе территорию.

По свидетельству Кассандры, Джейн начала работу над «Первыми впечатлениями» в октябре 1796 года и закончила в августе 1797-го. Книга писалась очень быстро, если учесть, что в ней после авторских сокращений осталось 120 тысяч слов. Откуда Кассандре были известны точные даты? Клэр Томалин высказала разумное предположение: по всей вероятности, они были записаны в ныне утраченном дневнике Джейн. Следовательно, это был упорный ежедневный труд, труд человека, преследующего цель написать роман. Но прежде чем книга увидела свет, автору «Гордости и предубеждения» (как впоследствии и «Чувства и чувствительности») потребовались годы доработок, «изменений и сокращений».

Брат Джейн Генри называл романы Джейн, с их множеством набросков, сочинениями «медленного исполнения». Но «Гордость и предубеждение» создавался в первую очередь для «камерного исполнения» – как развлечение для семейного кружка. Роман – как, впрочем, и все произведения Джейн с их длинными театральными диалогами – прекрасно воспринимается на слух, а что еще было делать тихими деревенскими вечерами, как не читать вслух? Остины старались экономить свечи. Яркое освещение комнаты в темное время суток вызывало почти физическое ощущение того, что вы жжете деньги (отсюда выражение «игра не стоит свеч»). Остины, вероятно, предпочитали восковым свечам сальные или жировые. «Восковые свечи в классной комнате! Остальное пусть дорисует вам воображение!» – говорит героиня Джейн миссис Элтон о невероятно богатом доме. Так что, если не было гостей, домочадцы собиралась в одной комнате, скорее всего, зажигали пару свечей, кто-то читал, а остальные слушали. Маленькая Анна, племянница Джейн, присутствовала при этих семейных чтениях в динском пасторате: «Я находилась здесь же, в комнате, но никто не подозревал, что я внимательно слушаю». Правда, потом Анна слишком увлеченно комментировала услышанное, и «осторожности ради было решено больше ничего в моем присутствии вслух не читать. Мне рассказали об этом годы спустя, когда роман вышел из печати. Все думали, что имена персонажей воскресят в моей памяти то раннее впечатление».

В пасторате обожали романы Фрэнсис Берни, в том числе «Цецилию», подарившую «Гордости и предубеждению» главную сюжетную линию и название. Клэр Хармэн отмечает, что даже знаменитое начало «Гордости и предубеждения»[37]37
  «Все знают, что молодой человек, располагающий средствами, должен подыскивать себе жену».


[Закрыть] – это парафраз фразы Берни: «Всем устроителям брачных союзов известно, что шансы молодой леди, не имеющей приданого, убывают с каждым ее появлением в обществе». В «Гордости и предубеждении» мы окунаемся в мир чувств юной девушки, имеющей кучу сестер и не имеющей надежды на приличное приданое. Поразительно, но Джейн создавала первый вариант романа в возрасте своей героини (чем, кстати, можно объяснить доверчивость Лиззи Беннет), то есть в двадцать один год.

В ту пору, когда Джейн сочиняла «Первые впечатления», Хэмпшир кишел офицерами, похожими на тех, с которыми танцуют и кокетничают девицы Беннет. Начиная с 1794 года Джейн наверняка встречалась в Бейзингстоке с южными девонширцами, а также с сослуживцами своего брата Генри по оксфордширской милиции, временно стоявшей в Хэмпшире. Офицеры в романе Джейн сеют хаос, и тем же занимались их прототипы, оставляя за собой хвост невыплаченных долгов и последствий пьяных дебошей. В апреле 1795 года в городке Ньюхейвене на южном побережье вспыхнули беспорядки: милиция, в которой служил Генри Остин, взбунтовалась и в течение двух дней предавалась бесчинствам и мародерствовала. Двух зачинщиков потом расстреляли свои же товарищи, поставив коленями на гробы. Генри Остин присутствовал при этой ужасной казни.

Действие «Гордости и предубеждения» разворачивается на фоне войны, но, возможно, образ Лиззи Беннет – острой на язык, гордой и страдающей в любви – был подсказан Джейн иными невеселыми обстоятельствами, связанными с тем, что происходило внутри ее дома. После того как родичи Тома Лефроя «спасли» его от опрометчивого брака, в ее письма проникает острая нотка разочарования. «Я не хочу, чтобы люди были такими уж приятными, – писала она, – потому что это избавляет меня от необходимости их любить». Впрочем, вымышленные Элизабет и Джейн – в отличие от реальных Джейн и Кассандры – обрели свое счастье.

Что делала Джейн, закончив работу над «Первыми впечатлениями» («Гордостью и предубеждением»)? По словам Генри, «стойкое недоверие к собственным оценкам побуждало ее скрывать свои произведения от публики, пока время и многократные перечитывания не внушили ей мысль, что ее удовлетворение вызвано вовсе не восторгом от самого процесса творчества». Более того, он категорически отрицал, что Джейн двигали какие-либо меркантильные соображения: «Ни надежда на славу, ни расчет на выгоду не примешивались к ее мотивам».

Здесь Генри ошибался, по крайней мере частично. «Я пишу только для славы, – признавалась Джейн, – без всяких видов на материальное вознаграждение». Однако позже, когда она поняла, как трудно существовать без денег, ее отношение к «материальному вознаграждению» изменилось.

Практические действия по публикации сочинения Джейн предпринял не кто иной, как мистер Остин. Он прочитал достаточное количество романов, чтобы уже осенью 1797 года решить, что «Первые впечатления» достойны быть изданными. Он взял на себя роль литературного агента дочери; с ее согласия или без него – нам неизвестно.

1 ноября 1797 года он написал о «Первых впечатлениях» издателю Томасу Каделлу. Он интересовался, на какую сумму аванса может рассчитывать автор и во что обойдется публикация. Мистер Остин проявил щедрость, предложив, если книга будет плохо продаваться, возместить издателю убытки. С тем же рвением, с каким он обращался к адмиралам, пристраивая своих сыновей-моряков, мистер Остин бросился помогать своей младшей дочери.

Однако с работой литературного агента мистер Остин справился неважно. Он представил роман как трехтомный труд «объемом примерно с «Эвелину» мисс Берни». Ссылка на «Эвелину» была ошибкой: этой книгой зачитывались двадцать лет назад. Он также ни словом не упомянул о том, кто автор сочинения и чем оно так интересно. «Первые впечатления» были Каделлом отвергнуты, и письмо мистера Остина вернулось к нему с пометой: «Отказать».

Нам остается лишь надеяться, что он не посвятил Джейн в подробности своей инициативы. Для начинающего романиста отказ стал бы слишком жестоким ударом.