Текст книги "Красный Петушок"

Глава XXII
Испанские сокровища

Первое, что я услышал, придя в себя, был шум голосов, раздававшийся из темноты, как будто издалека. Язык, на котором велся разговор, был для меня чужой, но я знал, что это английский. Затем я услышал громкое командование, всплеск воды, скрип тимберсов. Открыв глаза, я увидел, что нахожусь в каюте; возле меня сидели двое: один низенький, очень толстый, – потом я узнал, что это был судовой врач; второй – высокий, хорошо сложенный, румяный, с низко остриженными светлыми волосами и бородкой – капитан Феннер с судна «Виктория». Последний, увидев, что я очнулся, обратился ко мне на плохом французском языке:

– О, мой мальчик! Наконец-то вы пришли в себя! Мы уже почти потеряли надежду. Позаботьтесь о нем, мистер Портер, я должен пойти на палубу, чтобы узнать, почему Том Суинтон изменил наш курс.

После этого он поднялся и оставил меня на попечении врача.

– Как я попал сюда? Один только я остался в живых? – спросил я слабым голосом.

Он ответил мне на хорошем французском языке:

– Нет, ваш друг Белькастель – железный человек! – шагает теперь по палубе, а мадемуазель отдыхает после обеда. Вот откуда ветер дует! Я это сразу заподозрил, потому что мадемуазель, как только пришла в себя, спросила о вас.

В этот момент раздались приближавшиеся шаги. Мистер Портер улыбнулся:

– Если не ошибаюсь, это несут для вас бульон: скудная еда для голодного человека, я это знаю, но вы долго голодали, молодой Петушок, поэтому надо начать осторожно.

Открылась дверь, и юноша лег пятнадцати вошел с чашкой жидкого бульона, показавшегося мне пищей богов. Мистер Портер настаивал, чтобы меня кормили медленно, боясь, как он объяснил, что при моем состоянии я могу захлебнуться. Он же в это время продолжал болтать, рассказывая о нашем спасении, чем я был очень доволен, так как у меня не было сил, чтобы отвечать ему.

– Действительно, – кричал он, – ваш друг Белькастель храбрый человек! В то время, когда мы заметили вашу лодку вчера на рассвете, он был занят борьбою с двумя испанцами – он мне передал всю историю, так что я знаю, как вы встретились с этими кровожадными собаками. Это была великолепная борьба: они набросились на него с веслами, а он имел только шпагу. Как он владеет шпагой! Другой на его месте защищался бы шпагой, а он нападал на них бешено, гоняя их по всей лодке, в то время как они уже еле держались на ногах. Когда мы были от вас на расстоянии выстрела, он одного испанца выбросил в море, оставив себя во власти второго. Но раньше чем испанец успел ударить его, Тоби Тейлер – самый лучший стрелок в Девоне, это я только вам говорю, ему я бы этого не сказал, так как он и так слишком много думает о себе, – Тоби, говорю я, пустил в него стрелу: великолепный выстрел, принимая во внимание резкий ветер, дувший в это время. Месье Белькастель упал на дно лодки как мертвый, и мы боялись, что уже не спасем его. Но ваш друг очень сильный человек; через три часа после этого мы уже промочили ему горло…

Мистер Портер прервал бесконечный поток слов. Послышались торопливые шаги, дверь с шумом раскрылась и раздалось громкое восклицание:

– Блез, сын мой!

Я приподнялся с большим усилием и через миг был заключен в сильные объятия Мартина. Я был так растроган, что не в состоянии был говорить и только глупо улыбался мистеру Портеру, который весь сиял, глядя на нас.

Под вечер я уже был на палубе. Прекрасный воздух помог мне восстановить силы, но еще больше помогла этому встреча с Марией. Мы вместе с ней походили по палубе, затем она ушла в назначенную ей капитаном Феннором каюту.

В течение нескольких следующих дней я был очень удивлен странным поведением английского капитана, который несколько раз в день менял направление судна и все время озабоченно что-то разыскивал. «Виктория» носилась по морю, как затравленная собака, – назад, вперед, с севера на юг, с юга на север – в бесплодных поисках.

Заинтересовавшись этим, я обратился к Мартину за разъяснениями.

– Они ищут испанское судно с сокровищами, – сказал он, – и я надеюсь, что они найдут его. Я лучшего и не желал бы, как помериться оружием с испанцами при одинаковых условиях. Мы находимся на судне, которое капитан Хокинс оставил в Гаване для починки; там узнали, что галеон «Донна Мария» направляется в Испанию, наполненный золотом и драгоценными камнями. Капитан Феннер, очень честолюбивый и способный моряк, сразу решил захватить это судно. В случае успеха это прославило бы его, а мне в некоторой степени удалось бы отомстить испанцам за смерть наших соотечественников.

Дни проходили без всяких приключений. Ко мне вернулась обычная моя живость, Мария также совсем оправилась. Представьте себе, друзья мои, ту радость, которую я испытывал при виде любимой девушки рядом с собой после тревог и борьбы минувших дней.

Наконец в одно прекрасное утро мы заметили вдали на юго-западе паруса. Немедленно раздался громовой голос капитана Феннера, отдававшего приказания. Все паруса были подняты, и «Виктория» приблизилась к иностранному судну, на котором можно было уже разглядеть ненавистный испанский флаг. Черные фигуры суетились на палубах и толпились вокруг блестящих пушек. На верхней палубе на корме стоял капитан судна.

Когда мы были на расстоянии пушечного выстрела от него, показались клубы белого дыма с передней палубы и раздался глухой выстрел. Ядро пролетело высоко над нами и погрузилось в воду позади нас. Тоби Тейлер и другие стрелки завыли от радости. Мартин презрительно засмеялся.

– Если они собирают сокровища не лучше, чем управляют пушками, – заметил он, – то похоже, что капитан Феннер ничего не получит за свои старания.

Скоро «Виктория» приблизилась к галеону, и палуба задрожала под нами от сильного потрясения, когда мы в свою очередь ответили из наших пушек. Мы были так близко, что промахнуться было невозможно. Тяжелые пушечные ядра пробивали большие отверстия в боках галеона, превращая в щепки его тимберсы. Наши меньшие суда по легкому ветру опередили неприятельское судно саженей на сто, и, раньше чем оно могло взять такое направление, чтобы обстреливать нас, мы меняли свои позиции и потом опять наступали на него.

– Хорошее судно и ловкое, как молодая танцовщица, – сказал наш капитан с гордостью.

Когда мы очутились бок о бок с галеоном, пушки на обоих судах загрохотали с такой силой, что я обеими руками закрыл уши. С наших палуб английские стрелки посылали град смертельных стрел на палубы «Донны Марии», наполненные людьми; испанские мушкетеры отвечали, но неудачно. Когда мы приготовились еще раз изменить направление, ядро, пущенное из одной из пушек галеона, пробило палубу недалеко от того места, где стояли капитан Феннер, Мартин и я; тяжелый обломок тимберса отлетел сверху и ударил англичанина по голове так, что он упал, но, раньше чем Мартин и я подошли к нему, он сам поднялся, рассвирепевший. Кровь текла у него из раны поперек лба.

– Будь они прокляты! – вскричал он. – Возьмем их на абордаж. – Затем, обратившись к команде, он произнес звучным голосом: – Приготовьтесь взять их на абордаж!

Матросы ответили радостным криком.

Мартин и я со шпагами были наготове.

Через несколько минут «Виктория» шла борт о борт с испанским галеоном; около дюжины английских матросов абордировали его, имея при себе канаты, чтобы связать оба судна вместе. Мушкетный залп раздался с неприятельского судна, и жестокая борьба происходила на его укреплениях, пока капитан Феннер, Мартин и другие, хорошо поработав шпагами, не очистили для себя место и не укрепились на нем. В разгар битвы я был отброшен от Мартина и очутился у лестницы, ведущей к верхней палубе. Надо мной английские мушкетеры побросали оружие и взялись за мечи. Среди них находился Тоби Тейлер, настоящий гигант с огненно-красными волосами и бородой, размахивавший короткой секирой. Он действовал своим оружием с большой ловкостью, смеялся как сумасшедший при виде того, как испанцы отступали перед ним. Палуба под ним напоминала мясной базар: испанцы убегали, как только он приближался, они карабкались на решетку и оттуда бросались вниз. Я побежал по лестнице и направился вдоль решетки, чтобы отрезать им отступление.

Вступив в борьбу с невысоким сильным малым с зеленой кожаной перевязью через широкую грудь, я поскользнулся в луже крови и упал, избегнув, таким образом, направленного на меня удара. Поднявшись, я ударил его в живот, но, раньше чем я оправился, меня схватил другой испанец. Во время борьбы он выхватил у меня шпагу, и я снова упал. Как только я очутился на полу, я почувствовал, что сжимавшие меня руки ослабели, и увидел, как Тоби секирой ловко нанес ему сквозь медную каску сокрушительный удар. Скоро к нам присоединились еще четыре стрелка, и мы очистили палубу.

Я взял обратно свою шпагу и побежал к решетке. Внизу большая толпа испанцев стояла против англичан, и капитан галеона отдал приказание начать сражение с задней палубы. Капитан Феннер со своими матросами с ожесточением набросился на них, а справа Мартин свирепствовал среди них, как лев. Его левая рука была повреждена и висела вдоль тела; лицо его было неподвижно и бесстрастно, но зато глаза горели яростью, а шпага распространяла вокруг смерть, нанося удары среди охваченных ужасом людей с такой ловкостью, которая превосходила его самого. Он направился к ступеням, ведущим на заднюю палубу, и у меня блеснула мысль, что он намерен предоставить себе самому честь убить или взять в плен испанского командира. Я посмотрел вокруг и увидел, что, спустившись с передней палубы по правой стороне, мы можем взять наших врагов с тыла. Тоби со своими товарищами находился у лестницы и собирался спуститься на шкафут, чтобы принять участие в сражении, когда я указал им на свободное пространство позади испанских рядов. В одно мгновение они были возле меня, и еще одного мгновения было достаточно для того, чтобы очутиться на нижней палубе позади ничего не подозревавших испанцев.

По данному мною сигналу мы все разом с криком набросились на них.

Секира и шпага вновь принялись за свою смертельную работу, когда мы пробивали себе дорогу среди тревожных криков и предсмертных стонов в набитом людьми шкафуте «Донны Марии».

Испанцы сопротивлялись недолго; некоторые бросались в скрытые уголки судна, другие старались попасть на борт «Виктории», где их встречали оставшиеся там люди, и сдавались в плен; но большая часть бросала оружие и сдавалась здесь же, на «Донне Марии».

Таким образом, все успокоилось.

В это время Мартин Белькастель очутился лицом к лицу с испанским командиром на верхней палубе. Испанец стоял со шпагой и кинжалом в руках и спокойно ожидал нападения Мартина.

– Приготовьтесь к смерти, месье! – сказал Мартин со своим обычным спокойствием, пробуя закал своей шпаги о доску пола. Только его неумолимый взгляд говорил о той ненависти, которая горела в его груди.

Испанец с печальной улыбкой обозревал сильно пострадавшую «Донну Марию», окровавленные палубы, ликующих англичан.

Он поднял свою шпагу для салюта.

– Очень приятно, месье, – сказал он и сразу вступил в бой.

– Этот испанец не противник для него, – заметил капитан Феннер, обратившись ко мне. – Да и кто может с ним сравниться? Все словно дети в его руках. Вот! Не говорил ли я вам?

Мартин сделал три быстрых удара, при четвертом он выбил из рук своего противника оружие, которое, описав в воздухе дугу, упало на некотором от них расстоянии. Испанец скрестил руки на покрытой сталью груди и спокойно ожидал смерти.

Мартин опустил свое оружие.

– Поднимите свою шпагу, месье, – сказал он. – Черт возьми! Я никогда не убивал безоружного человека. Я не могу, если бы даже и хотел.

Испанец повернулся и пошел к месту, где лежала его шпага.

– Очень благородный поступок, месье…

С этими словами он поднял свое оружие, сломал его пополам о колено и со всей силы швырнул обе половинки за борт.

– Но не подобает испанскому рыцарю быть обязанным пирату. Прощайте, сеньоры! – сказал он ясным голосом. – Да примет Господь мою душу!

Раньше чем кто-нибудь мог двинуться с места, он бросился в море. Из-за тяжелых доспехов он погрузился на дно, как камень.

Мартин печально покачал головой.

– Гордый и храбрый человек, – было его единственное замечание.

Мы возвратились на «Викторию», и я поспешил успокоить Марию, что мы невредимы. Я нашел ее стоявшей у грот-мачты.

– Блез! – сказала она. – Я очень боялась за вас, но вы сражались храбрее всех.

Я взял ее руки в свои и посмотрел в ее глаза; я был безрассудно счастлив от ее похвалы, хотя и был уверен, что не заслужил ее.

– Разве вы не видели, как сражался Мартин Белькастель? – спросил я.

– Нет, – сказала она просто, – я видела только вас.

И эти несколько слов обрадовали меня гораздо больше, чем похвалы, полученные мною после от Мартина и капитана Феннера.

Доктор Портер был несколько дней занят уходом за ранеными, и я уверен, что его веселая болтовня содействовала их выздоровлению так же, как и его хирургия и лекарства. Рука Мартина была повреждена несерьезно и скоро зажила. Работа по исправлению судов и перегрузке сокровищ с «Донны Марии» на «Викторию» подвигалась быстро, и уже на следующий день после полудня оба судна отправились в длинное путешествие – в Англию.

Дорога казалась бесконечной, потому что «Донна Мария» двигалась очень медленно, и хотя «Виктория» была быстрым судном, но она вынуждена была применяться к ходу своей пленницы.

В продолжение многих дней стояла прекрасная, теплая погода. Тихие, солнечные дни приносили покой нашим измученным событиями последних недель сердцам. Каждый вечер мы ходили по палубе, Мария и я – большей частью молча; временами Мартин присоединялся к нам и серьезно говорил о будущем с блеском в глазах; иногда и капитан Феннер делал с нами несколько туров по палубе. Раза два Тоби Тейлер спускался к нам, и ему приходилось с большим трудом сокращать свой длинный шаг, чтобы идти в ногу с Марией, причем он хохотал во все горло, делая маленькие шаги.

«Виктория» всегда будет занимать уголок в моем сердце, потому что на ее палубе в одну прекрасную ночь мы обручились с Марией, поклявшись друг другу в вечной любви; на ней мы строили планы о нашем будущем.

Наконец в один ясный февральский день мы прибыли в Саутгемптон, где жители города чествовали нас в течение двух дней. Капитан Феннер так много наговорил о нашем участии при взятии «Донны Марии», что как только мы появлялись на улице, нам со всех сторон пожимали руки и приглашали освежиться горьким элем, который так любят англичане.

Перед тем как мы оставили Саутгемптон, нам дали каждому по пятьдесят английских фунтов, что составляло нашу часть испанских сокровищ. Это было очень кстати, так как мы были совершенно без денег.

Глава XXIII
Дорога в Мон-де-Марсан

Через несколько дней мы высадились с каботажного судна в гавани Бордо, и сердце мое наполнилось великой радостью, когда я снова вступил на землю моей родины, услышал вокруг звуки родного языка, увидел везде лица соотечественников. Честное слово, я с трудом удержался, чтобы не запеть от радости.

Мария обзавелась другим платьем еще в Англии, но Мартин и я, в наших рваных, грязных одеждах из оленьей кожи, с загорелыми лицами, со шпагами в изношенных ножнах, обращали на себя всеобщее внимание. Мартин немедленно послал письмо в Париж Николаю с разными инструкциями, и в ожидании его мы сидели в гостинице, окруженные всеми удобствами.

Поэтому я не был удивлен, когда однажды утром меня разбудил монотонный голос:

– Доброе утро, месье Блез. Уже около часу, как солнце взошло и месье Мартин ждет вас.

– Доброе утро, Николай, – сказал я, – как я рад видеть вас!

– Я также рад, месье, – ответил он. – Я уже потерял было всякую надежду когда-нибудь увидеть моего господина и вас. Какие приключения вы должны были пережить в этой чужой стране!

Его глаза блестели. Он, очевидно, очень сожалел, что не принимал участия в этой экспедиции.

Поднявшись с постели, я увидел, что моя одежда из оленьей кожи исчезла, вместо нее лежало новое платье из красного бархата, такая же шляпа с черным пером, новые сапоги и ко всему этому зеленые ножны для моей шпаги. От Николая я узнал, что обо всем этом позаботился Мартин.

Когда я вошел в общий зал гостиницы, там меня уже ждали Мария и Мартин. Мы все сели за завтрак, который начался для меня лично гораздо веселее, чем кончился, так как я узнал, что Мартин сообщил дяде Марии о ее благополучном возвращении во Францию и тот немедленно прислал за ней лошадей и людей, чтобы сопровождать ее к нему в Париж.

Это меня очень огорчило, потому что Мария стала мне так дорога, что я не хотел с нею расставаться, и решил отправиться прямо в Париж и просить у ее дяди – графа де ла Коста – руки Марии. Она, со своей стороны, не советовала мне так поступать, говоря, что ее дядя очень добрый, но вспыльчивый человек и что, если я сразу приступлю к сватовству, то могу получить отказ.

Мартин предложил мне отправиться с ним в Брео посмотреть, все ли там в порядке, а на обратном пути в Париж заехать на денек в его маленькое имение вблизи Дижона.

– Такой план, – заключил он, – даст моему другу де ла Коста достаточно времени, чтобы привыкнуть к мысли, что вы вернулись. Вы должны помнить, Блез, что вы небогаты и не представляете блестящей партии для де ла Коста.

При этом он улыбнулся и насмешливо посмотрел на Марию.

– Я об этом мало забочусь, – сказала она гордо.

– Но ваш дядя должен быть об этом осведомлен, – сказал серьезно Maртин. – И я боюсь, что месье Блезу нечего предложить вам, потому что Брео хоть и древний и славный род, но гораздо богаче доблестными подвигами, чем состоянием, а, Блез?

Я печально согласился. После дальнейших разговоров было решено, что мы так и сделаем, как предложил Мартин.

Через час Мария и я расстались со слезами с ее стороны и плохими предчувствиями с моей. Я с грустью смотрел на ее прямую, стройную фигуру верхом на испанской лошади среди ее свиты, пока они наконец не завернули за угол в конце улицы.

Мелькнула белая рука, и Мария исчезла.

Вскоре после этого Мартин и я направились вместе с Николаем по дороге в Мон-де-Марсан. Оттуда мы намеревались поехать в По, а затем в Брео, которое лежало на полпути между По и Тарбес на расстоянии четырех лье от каждого из этих городов.

Мы двигались медленно, мысли мои были очень печальны, и ничто не интересовало меня. Проехав около двенадцати лье, мы остановились в гостинице на ночлег.

На следующее утро отправились в путь, намереваясь эту ночь спать в По. Все утро мы ехали по крутой дороге между благоустроенными фермами и виноградниками и наконец около полудня увидели вдали крыши и шпицы Мон-де-Марсана. Объехав крутой поворот, мы увидели всадника, направлявшегося по той же дороге, что и мы.

Когда мы его нагнали, Мартин вдруг пришпорил свою лошадь и поехал рядом с незнакомцем.

Необыкновенным человеком оказался этот всадник. Небольшого роста, но толстый, он имел внушительный вид. Плечи его были очень широки и сильны, грудь также широка, в то же время руки и ноги были очень нежной формы, указывающей на благородное происхождение. Что он был гасконец, в этом я не сомневался, так как у него было широкое лицо, выдающиеся челюсти и длинный прямой нос, что отличало мой народ во всей Франции. Его блестящие темные глаза были маленькие и глубоко сидели; курчавые волосы, видневшиеся из-под шляпы, были цвета вороньего крыла с легкой проседью лишь у висков. Одежда была на нем зеленого цвета, и длинная шпага с рукояткой прекрасной чеканки висела у него на боку. Весь его вид изобличал в нем человека могущественного и сильного.

Он повернулся на своем седле и вопросительно посмотрел на Мартина, когда последний очутился рядом с ним.

– Я думаю, что не ошибаюсь, – сказал радостно Мартин. – Могу поклясться, что других таких плеч нет во всей Франции. Это Доминик де Гурж – или я никогда не буду верить своим глазам!

Незнакомец одно мгновение пристально смотрел на Мартина, затем его лицо озарилось улыбкой, показав два ряда крепких, белых зубов.

– Мартин Белькастель! – закричал он глубоким голосом. – Или это ваш дух? Я слышал о вашей смерти во Флориде от… от… теперь как раз ускользнуло, от кого я слышал эту историю…

– Но, как видите, я жив, – сказал Мартин, смеясь. – Очевидно, это были ложные слухи.

– И я очень рад, что это так, – заметил де Гурж серьезно. – Очень редко удается мне теперь встретить друга моего возраста. Можете себе представить, как вы радуете мой взор, мой милый Мартин.

Мартин представил меня своему старому другу.

– Месье де Гурж, достойный пример для молодого человека – лев во время войны, а, Доминик? – сказал он при этом.

– О, что касается этого, – ответил де Гурж, – я уверен, что месье де Брео в вашем лице имел учителя, которого никто не может превзойти.

Месье де Гурж обратился ко мне:

– Я хорошо помню вашего отца. О его смерти я узнал больше года тому назад. Упокой, Господь, его душу! Он был храбрый человек.

Раньше чем я успел что-нибудь сказать, он снова повернулся к Мартину.

– Я здесь пропадаю от безделья, Мартин! – воскликнул он. – Сижу и прозябаю в этой тихой обстановке, слишком тихой, и покрываюсь ржавчиной. Около года я не обнажал шпагу. Я пробовал драться с соседями, но ничего не получалось – они все очень плохо дерутся. Я не так счастлив, как вы, который по доброй воле скитается по белу свету в поисках приключений.

– Почему бы вам не отправиться с Гизом уничтожать гугенотов? – спросил Мартин сухо. – Или с Колиньи убивать католиков, если вы новой веры?

Лицо де Гуржа сделалось мрачным.

– Я верный католик, это вера моих родителей, и я ее придерживаюсь. Но гугеноты ведь тоже французы, и я клянусь, что никогда не обнажу оружия, чтобы убить своего соотечественника. Это против природы. Черт возьми! Я думаю, что весь мир сошел с ума.

Несколько минут мы ехали молча. Мартин – с едва заметной улыбкой на своем обыкновенно бесстрастном лице, Доминик де Гурж – погруженный в мрачные мысли. Но скоро его лицо прояснилось, и он снова повернулся к нам.

– Расскажите о ваших приключениях в Новом Свете, господа. Держу пари, что это будет удивительный рассказ на пару часов. Интересная, должно быть, страна, этот Новый Свет. Я намерен когда-нибудь посетить ее.

Мартин начал ему рассказывать гораздо больше, чем я здесь написал, с разными замечаниями по поводу меня, расхваливая меня так, что мне неловко было смотреть на де Гуржа. Он не успел еще и половины рассказать, когда мы, миновав окрестности Мон-де-Марсана, въехали затем и в сам город, где де Гурж прервал Мартина:

– Вы должны со мной пообедать, мои друзья! – воскликнул он. – Мы отправимся в гостиницу «Пять солдат», там великолепно готовят и имеется вино из Шампани прекрасного аромата. Там мы поговорим о ваших приключениях. Клянусь, я не променял бы их за целое королевство!

Мы отправились в гостиницу, где де Гурж отдал приказания хозяину; последний выслушал его с большим почтением. После недолгого ожидания мы уселись за громадный стол, уставленный рыбой, дичью, мясом и разными сладостями; все это заливалось вином, о котором упоминал де Гурж.

Мартин продолжал свой рассказ. Когда он рассказывал о резне в форте Каролина, лицо де Гуржа потемнело, как грозовая туча, а когда Мартин описывал смерть Жана Рибо и его людей, глаза его метали молнии. Он вскочил и своим сильным кулаком так ударил по столу, что все тарелки и чашки заплясали.

– Черт возьми! – кричал он громовым голосом. – До каких пор эти испанцы будут нападать на весь мир? Неужели они так сильны, что никто не в состоянии сломить их? Разве французы собаки, что эти исчадия ада могут их бессмысленно и безнаказанно убивать? Они дорого заплатят за каждую отнятую ими жизнь! Это я говорю, я, Доминик де Гурж!

Между остальными обедавшими произошло движение после этих слов, сказанных громким и угрожающим голосом.

Мартин сидел спокойно за столом и ничего не сказал, но в глазах его появился странный огонек, когда он немного погодя сказал:

– Да, они были французы, Жан Рибо и его люди, но еретики.

– Я не знаю Жана Рибо, но он мой соотечественник. Его вера может быть новая или старая, это безразлично. Он сын Франции, и притом доблестный. Эти испанские гады будут убивать наших соотечественников и ничем не поплатятся за это? Мы – трусы, если не отомстим им!

– Без сомнения, вы правы, милый Доминик, – сказал мягко Мартин со слабой улыбкой. – Но здесь едва ли подходящее место, чтобы обсуждать этот вопрос. Об этом надо говорить с осторожностью, чтобы сказанное не достигло ушей двора, который едва ли согласится мстить за нескольких непокорных еретиков.

– Да, это верно, Мартин, – согласился печально де Гурж.

– Что-нибудь надо устроить, – продолжал Мартин после недолгого молчания. – Но об этом надо хорошенько подумать. Самое лучшее, я думаю, было бы встретиться нам в каком-нибудь спокойном месте, где мы могли бы обо всем поговорить, не имея кругом любопытных ушей.

– Почему не в Брео? – спросил я тихо. – Это уединенное место, и нам нечего бояться, что там будут шпионить за нами.

– Хорошо! – сказал Мартин. – Через семь дней, Доминик. Это вас удовлетворит?

– Согласен, – ответил Доминик де Гурж.

– Брео, – начал я, – находится…

– Нет, молодой человек, – прервал меня де Гурж, – мне не надо указаний. Я всю Гасконь знаю как свой собственный двор. Я там буду, не беспокойтесь.

Вскоре после этого мы попрощались с де Гуржем и направились в По. Уже было далеко за полдень, когда мы выехали, и нам пришлось подгонять лошадей, чтобы попасть в По до наступления ночи. Этой ночью мы очень хорошо отдохнули и рано утром продолжали наш путь по направлению к Брео.

Утро было яркое, но воздух холодный.

Вид знакомых мест в зимнем одеянии наполнил мое сердце теплым чувством; комок подкатил к горлу, когда я, после четырехлетнего отсутствия, увидел старую крепость Брео, которая со своего высокого холма возвышалась над всей окрестностью.

Дорогой я заметил Мартину, что де Гурж должен быть интересным человеком.

– Он незаурядный человек, – ответил Мартин. – Я его знаю уже двадцать лет, мы вместе сражались много раз – первый раз, когда он был еще юношей лет пятнадцати или шестнадцати, в двадцать четвертом году, потом вновь при Сьене, в двадцать седьмом. Доминик служил два года на испанских галерах, и с тех пор я до вчерашнего дня его не видел. Он смелый и решительный человек, и притом большого опыта. Его очень хорошо иметь рядом с собой во время опасных предприятий.

– Как я заметил, вы совсем не старались заинтересовать его своими рассказами, – сказал я иронически.

Мартин улыбнулся:

– Вы делаете успехи, Петушок! У меня была идея, Блез, и больше ничего, но когда я увидел де Гуржа, эта идея превратилась в план. Пока еще неясный план, это верно, но посмотрим… посмотрим…

– Но какой план, Мартин?

– Будьте проницательны так же, как вы догадались о моем намерении заинтересовать де Гуржа. Это будет хорошим упражнением для ума, – сказал он насмешливым тоном.

Больше он мне ничего не сказал, отделавшись замечанием, что я обо всем услышу в свое время, через семь дней.

Проехав старый подъемный мост через ров, который давно высох, мы попали во двор Брео, где нас радостно приветствовал старый Бартоломей, слуга моего отца, который управлял имением во время моего отсутствия.

Ничего значительного за это время не произошло, докладывал он мне, за исключением того, что метр Роланд, адвокат в По, который вел все дела моего отца, а также и дедушки, на прошлой неделе два раза присылал и осведомлялся о моем местопребывании. Второй посланный сказал, что меня ждет очень важное письмо, и, если Бартоломей знает, где я нахожусь, чтобы он известил меня. Рассказал он мне также, что Бертранд, нормандская лошадь моего отца, умерла год тому назад, а испанская лошадь еще жива до сих пор и имеет двух прекрасных жеребят, одного из них теперь как раз объезжает Людовик, сын фермера, и я, наверно, возьму его для себя, так как он очень красив.

Таким образом Бартоломей изливал передо мною свое простое сердце, и я его не останавливал, предоставив ему возможность дать полный отчет о делах.

Послеполуденное время мы с Мартином провели в оружейной и конюшнях. В первой находилось оружие рода Брео за пять столетий: тяжелая, большая шпага, с помощью которой первый из них добывал себе средства к жизни; кольчуга другого, который присутствовал при взятии Святого города; копье одного, который служил при Людовике Святом; латы, которые носил другой из Брео; искусно сделанная стальная секира и сотни других оружий, послуживших Франции. Комната была полна трофеями охоты: головы диких кабанов и оленьи рога глядели на нас со стен, даже пол был устлан шкурами медведей с южных гор. Мартин так заинтересовался всем этим, что с большим трудом мне удалось оторвать его, чтобы пойти на конюшню посмотреть жеребенка, которого я сразу решил взять себе. Это животное унаследовало силу своего нормандского родителя и красивые формы андалузской матери.

На следующее утро я отправился в По, чтобы посетить адвоката Роланда и получить письмо; я никак не мог себе представить, от кого могло быть это письмо.