Текст книги "Красный Петушок"

Глава X
Друг! Друг!

Пятнадцать лье отделяли деревню Сатуриона от моря, пятнадцать лье по реке – черной, когда она протекала сквозь густой мрак болот между запутанными, уродливыми деревьями, под неестественной зеленью их тяжелой листвы; светло-коричневой – когда она медленно текла в солнечном свете через громадные пространства солончака. Это пространство воды сделалось для нас таким же привычным, как выходная дверь для хозяина дома. Два раза в течение дня сильный прилив набегал на реку и дважды спадал, открывая все живые существа, находившиеся в черной тине на дне реки. Казалось, нет никаких шансов на избавление; только слабый луч надежды, который всегда горит в человеческом сердце, отказывался умирать и гнал нас чаще, чем когда бы то ни было, на реку, где мы всматривались вдаль, на восток, но каждый раз, удрученные и опечаленные, возвращались обратно к крейкам.

Так проходило время, и календарь Мартина вскоре показал, что наступил уже июнь 1564 года, то есть истекли два года нашего пребывания в Новом Свете.

В конце июня во время одной из экспедиций к реке на расстоянии не более двух лье от океана я услышал необыкновенный звук, доносившийся издалека. Обнаженный песчаный холм мешал нам видеть дальнейшее пространство реки. Мы медленно подвигались вперед; звук стал яснее доноситься до нас. Это был шум снастей, перемежающийся скрип реек и шум голосов. Мое сердце сильно забилось. Судно – значит, спасение! Я опустил весла глубоко в воду и стал усиленно грести.

– Подождите, Блез! – зашептал Мартин. – Мы не знаем, кто эти люди. Вы слишком стремительны, мой друг! Давайте рассмотрим раньше.

Я согласился, и мы стали осторожно двигаться вперед.

Шум становился ближе и яснее; наконец мы услыхали слова.

– Идемте, ребята, идемте! – заговорил по-французски громкий голос.

Последовал громкий всплеск брошенного якоря, шум канатов в отверстиях шлюза, и раздался шумный разговор.

Мы вместе налегли на весла, и лодка стрелой помчалась по реке.

Перед нами вырисовалось величественное судно, блестевшее, как золото в ярких лучах восходящего солнца. На носу судна стояла небольшая группа людей в латах; матросы деятельно выполняли свою работу. Нас заметили лишь тогда, когда мы достигли судна.

Группа людей на носу стала внимательно нас разглядывать, а матросы оставили свою работу и с изумлением глазели на нас. Между толпившимися у перил я увидел румяное лицо и дородную фигуру Рене де Лодоньера, надменные черты де Жонвиля и знакомые лица д’Улли, де Бодьера, де Легранжа.

Когда я намеревался заговорить, Мартин знаком приказал мне молчать, и лицо его приняло выражение полной наивности и простоты. Он поднял руку и произнес:

– Друг! Друг!

На лице де Лодоньера появилась улыбка, он повернулся к своим товарищам и сказал:

– Они, должно быть, из тех дикарей, которые приветствовали нас здесь при первой нашей высадке, потому что они называют себя друзьями.

Он еще раз посмотрел на нас, и в это время какое-то недоумение появилось на его лице.

– Да, это так! Их лица мне очень знакомы.

– Возьмем их на судно, месье, – сказал худой человек с черными глазами.

Он держал большой портфель под мышкой; потом я узнал, что это был живописец по имени де Мойн.

Цель его была нарисовать этих двух дикарей, к чему он приступил, как только мы очутились на палубе. Этот рисунок до сих пор сохранился в Брео.

Через короткое время мы стояли на палубе между этими людьми, которые говорили о нас, не подозревая, что мы понимаем весь их разговор. Де Лодоньер пытался объясняться с Мартином знаками, но мой друг притворялся, что ничего не понимает, так что в конце концов тот вынужден был отказаться от переговоров.

– Это, очевидно, невежественный и грубый дикарь, от которого ничего не добьешься, – заметил он.

– Нет, месье, я думаю, что в данном случае вы ошибаетесь, – сказал Мартин по-французски. – Я полагаю, что от этих двух дикарей можно узнать больше, чем от всех остальных дикарей Нового Света.

Наступил момент изумленного молчания. Лодоньер сделал шаг вперед и стал пристально всматриваться в Мартина.

– Мартин Белькастель! – воскликнул он. – Я не верю своим глазам! И молодой де Брео! Вы первые колонисты, оставшиеся в живых… Но ведь вы погибли, затерявшись в лесу.

Он обнимал нас, громко выражая свою радость.

– Мне казалось странным, – заметил он потом, – что у вас бороды, так как до сих пор я не встречал дикарей с растительностью на лице.

Смеясь над шуткой Мартина, все толпились около нас, с большим интересом рассматривали наши одежды и незнакомое им оружие.

Мартин рассказал о нашей жизни между дикарями, но не упоминал о причине, заставившей нас оставить форт Карла. По своему обыкновению, он очень скромно говорил о своих подвигах и преувеличивал мои, чем заставлял меня краснеть, в особенности когда де Лодоньер похвалил меня за мою храбрость. Де Жонвиль, горячий искатель приключений, сетовал на свою судьбу, заставившую его отправиться обратно во Францию, вместо того, чтобы остаться в колонии. Когда Мартин кончил, я стал рассказывать, как Мартин спас меня, когда я упал в море, и про историю с медведем. Он отшучивался, но по глазам его я видел, что это ему было приятно. Мы в свою очередь узнали о многих интересных событиях, происшедших во Франции за время нашего отсутствия. Они рассказали нам об избиении гугенотов спустя несколько дней после нашего отплытия; о том, что после этого война возобновилась с еще большей жестокостью. Колиньи и Конде были разбиты у Дрэ в декабре 1562 года, менее чем через год после нашего ухода. Франция до сих пор представляет собою два больших вооруженных лагеря – католики против гугенотов, брат против брата, друзья против друзей; а Гизы и королева-мать управляют Францией с фанатической жестокостью. Адмирал де Колиньи еще до сих пор лелеет мечту о Новой Франции, чем и объясняется вторичная экспедиция в Новый Свет, возглавляемая де Лодоньером. Адмирал все еще строит планы об убежище для своего народа – о безопасном и счастливом убежище для преследуемых гугенотов. Гизы были против основания колонии, но слабый король, который очень любил де Колиньи, одобрял это предприятие и поощрял его планы. Единственной приятной новостью было то, что наш самый опасный враг – Франсуа де Гиз – умер, а его брат Карл, хилый человек, теперь стал герцогом де Гизом.

Мы узнали от де Лодоньера об оставшихся в живых первых колонистах, как они на дырявом судне собственной конструкции носились по океану, умирая с голоду, пока наконец не были подобраны английским судном; большинство из них были высажены на берег Франции. Они-то и доложили де Колиньи, что Мартин и я захвачены краснокожими. Они также сообщили, что капитан де ла Пьерра умер от злокачественной лихорадки, а неудачный урожай заставил их оставить остров. Мартин молча выслушал это сообщение, и я последовал его примеру.

В то время как мы беседовали, показались два других судна, медленно плывших вверх по реке; они приблизились к нам и бросили якорь. Эти суда вместе с тем, на котором мы находились, и составляли всю экспедицию.

Представив нам всех остальных из его. компании, которых мы еще не знали, де Лодоньер посоветовался с нами о возможности основать колонию у реки Май. Он сомневался в пригодности той местности, которая лежит к югу от нас, вблизи владений Испании, и которую испанцы называют Флорида («Цветущая») за ее бесконечные поля, покрытые цветами всевозможных красок и оттенков.

Мы сошли на берег и вместе с присоединившимися к нам из других судов стали исследовать прилегающую местность. За песчаным холмом находилось значительное пространство, пригодное для земледелия.

Главные руководители решили остаться здесь, огородить некоторое пространство, построить жилища и назвать это место фортом Каролина.

В ближайший же день приступили к работе. Мы поговорили с де Лодоньером о нашем сильном желании возвратиться во Францию с первым судном, которое направится в обратный путь. Он обещал исполнить нашу просьбу, но заметил при этом, что еще немало времени пройдет, пока будет возможность осуществить ее. Мы были очень огорчены этим сообщением, так как лелеяли надежду быть не позже чем через месяц по дороге на родину; но предстояло очень много работы, для того чтобы суда были в состоянии снова пуститься в плавание, и поневоле пришлось примириться с этим.

В ближайший день де Лодоньер предложил Мартину и мне отправиться к вождю дикарей, Сатуриону, в качестве послов от его имени. Он хотел, чтобы мы предупредили краснокожих о наших мирных намерениях и о причинах, заставивших нас основаться на этом берегу. Мы с великой радостью согласились взять на себя эту миссию, надеясь успешно ее выполнить и через неделю быть обратно.

Когда мы сообщили Сатуриону о прибытии белых людей и об их миролюбивых намерениях, он уверил нас в своем доброжелательстве и просил передать нашему командиру, что скоро сам явится приветствовать французов в своей стране. Нам он выразил свое сожаление по поводу того, что мы его оставляем, и преподнес нам много подарков – в виде одежды из перьев и оленьей кожи.

Наша миссия продолжалась неделю, как мы и предполагали. В это время я много думал о причинах, заставивших Мартина скрыть правду о событиях на форте Карла. Когда я об этом заговорил с ним, он ответил мне с кривой улыбкой, что молчание всегда золото, в особенности когда не знаешь истинного положения вещей.

– Мы должны помнить, – сказал Мартин, и голос его странно прозвучал в девственной тишине, царившей вокруг нас, – что мы имеем врагов, особенно одного – этого жирного человека, исчадие ада, который своим одним глазом видит больше, чем другой двумя. У него какие-то тайны, и нам надо быть настороже. Без сомнения, вся эта история о событиях на форте Карла создана хитрым умом Мишеля Берра.

– Мишель Берр, вероятно, теперь во Франции и в настоящее время ничего не может нам сделать, – ответил я. – Возможно, что он считает нас мертвыми.

– Нет, – возразил Мартин, – он может быть на одном из других судов. Ведь мы видели очень немногих членов экспедиции.

Мы больше об этом не говорили, но неприятный образ жирного человека с черной повязкой на глазу преследовал меня все время.

В полдень мы достигли стоянки наших судов. Белый туман висел над рекой, и сквозь него деревья-гиганты подымались ввысь, как будто ища спасения в другом царстве. Из лесу доносился стук топоров, шум голосов, крики перекликающихся людей. Перед нами вырисовывались суда, серые, призрачные, качавшиеся на тихой воде.

Очутившись на палубе, мы там нашли единственного матроса, оставленного на страже. Он объяснил нам, что все находятся на берегу, занятые назначенной им работой, и на других судах находились только женщины и дети.

Де Лодоньера мы нашли в небольшой палатке на вершине песчаного холма, работавшего вместе с де Мойном над планом будущего форта.

Мы ему доложили о результатах нашей миссии.

В течение дня мы встретили многих участников экспедиции, которые присоединились к ней либо в стремлении к интересным приключениям, либо в надежде найти сказочные богатства в Новом Свете. Они расспрашивали нас, удалось ли нам найти клады с золотом, откуда дикари пополняют свои запасы, и отнеслись чрезвычайно скептически, когда мы объяснили им, что источники всех тех золотых и серебряных украшений, так привлекших их внимание, находятся на расстоянии многих дней езды на запад.

Между этими людьми был и Роджер де Меррилак, упомянутый когда-то Мартином как искатель руки Марии де ла Коста. Это был молодой человек моего возраста, с неприятным лицом, внушивший мне при первой же встрече отвращение к нему. Впоследствии я имел более серьезные основании для такого чувства.

Я был очень поражен, когда меня представили стройному, с мягкими манерами седому господину, говорившему с большим энтузиазмом о новой стране, в которой мы находились. Он оказался месье де ла Коста, который прибыл, как и предполагал Мартин, со своей дочерью и несколькими слугами, чтобы основаться в Новом Свете. Это меня чрезвычайно обрадовало, несмотря на то, что Мария лежала больная на одном из судов. Я надеялся скоро увидеть ее, но прошло много дней, пока представилась возможность увидеть это милое, так привлекшее меня лицо.

Работа по постройке жилищ и вала форта Каролина быстро подвигалась вперед по прекрасным планам и чертежам де Мойна.

Вскоре прибыл в наш лагерь Сатурион в сопровождении большой свиты из ярко разодетых краснокожих; он был очень любезно принят де Лодоньером. Мартин служил переводчиком, и между обеими сторонами установились очень хорошие отношения.

С течением времени наши краснокожие друзья стали часто посещать наш форт. Они были в восхищении от гимнов и песнопений, распеваемых многими из наших людей; присутствие дикарей со скрещенными на коричневой груди руками, с развевающимися на голове перьями, торжественно слушающих звучное пение нашего хора, стало обычным для нас явлением. Особенно нравилось такое времяпрепровождение Оленю, а однажды я наткнулся на самого Сатуриона, гигантская фигура которого выделялась при свете полной луны. Он стоял на довольно значительном расстоянии и слушал пение с серьезным видом.

Мало-помалу жилищ было построено столько, что можно было расселить всю колонию, так что суда остались без обитателей, за исключением нескольких матросов, оставленных на них для стражи. Присутствие женщин и детей придало колонии характер постоянного поселения. Мартин и я большую часть дня проводили вне форта, руководя охотой или добывая у дикарей зерна для колонистов. Иногда мы отдыхали день-два в форте. И вот однажды во время такого отдыха судьба преподнесла нам очень неприятный сюрприз.

Глава XI
Знакомая фигура

Между другими ремесленниками в колонии был и парикмахер – низенький, худенький малый с веселыми, наглыми глазами. Своими ножницами он быстро привел нас в надлежащий вид, подшучивая над моими заботами об усах. Я посмотрел на него надменно, но это только привело его в еще более игривое настроение, а меня в бешенство, но веселый огонек в глазах Мартина заставил и меня расхохотаться.

Парикмахер, оказавшийся симпатичным человеком, сообщил нам, что здесь имеется портной, который привез с собою все принадлежности для своего ремесла и несколько кусков прекрасной материи, которые он надеется превратить в честно заработанные деньги. Мы разыскали этого портного и заказали ему гладкий темно-синий костюм для Мартина, а для меня из красного материала. Это дало повод Мартину заметить, что Красный Петушок хочет восстановить свои перья.

Возвращаясь от портного на площадку, находившуюся в центре форта, я заметил знакомую неприятную фигуру, пересекавшую открытое место и направлявшуюся к нам. Это оказался жирный негодяй с черной повязкой на глазу – Мишель Берр. Он двигался с той же легкостью, которая меня всегда в нем поражала.

Подойдя к нам, он, по своему обыкновению, очень низко поклонился и сказал с еле заметной улыбкой на своих толстых губах:

– О, господа! Я так рад видеть вас опять живыми и здоровыми.

– Не сомневаемся, – ответил Мартин сухо.

Я ничего не ответил, так как один вид этого человека расстроил меня и наполнил гневом и отвращением к нему.

– Я перенес большие лишения за то время, что не видел вас, – продолжал Мишель. – После смерти доброго капитана…

– От лихорадки, – вставил Мартин тихо.

– От внезапной сильной лихорадки, – согласился Берр иронически, – когда вы, господа, оставили остров…

– Унесенные дикарями, не так ли? – спросил Мартин с неподвижным лицом.

– Да, были такие слухи, – сказал толстяк, взглянув на Мартина с невольным восхищением. – После всего случившегося, не имея славного начальника, который руководил бы нами, мы соорудили лодку и отправились на ней во Францию, но вследствие враждебности дикарей, с которыми у нас происходили раздоры, мы не в состоянии были взять с собой достаточное количество припасов, и, пока мы достигли моря, наше положение было отчаянное. Я много дней жил запасом собственного жира, подобно некоторым животным, о которых мне рассказывал один монах, когда я был мальчиком. Я потерял много жира и был настоящим скелетом, но нас спасло английское судно.

– Теперь вы прекрасно поправились, – заметил Мартин, скользнув взглядом по шарообразной фигуре, стоявшей перед нами.

– О да, господа! Но это было ужасно! Потом я очень беспокоился за вас…

– Будучи таким горячим поклонником моего отца, – вставил я злобно.

Он опять поклонился.

– А когда вы прибыли во Францию? – спросил Мартин.

– Тогда я доложил адмиралу де Колиньи о неудачах колонии и о печальной смерти капитана де ля Пьерра – от лихорадки, от сильной лихорадки! – Самодовольная улыбка появилась на его лице, когда он прибавил: – Если бы я сообщил правду, я поплатился бы своей головой, а так меня опять послали с этой экспедицией, как уже имевшего опыт с первой.

– Настоящая история когда-нибудь будет рассказана, месье Берр, подумали ли вы об этом? Когда-нибудь и в совсем неожиданный для вас момент, – сказал Мартин. – Кто знает!

Жирный Мишель пожал своими покатыми плечами.

– Действительно, кто знает? От этого надо себя предохранить, – ответил он и удалился от нас.

Мы с Мартином продолжали наш путь к жилищу де Лодоньера, чтобы получить от него дальнейшие распоряжения. Дорогой я думал о величайшей наглости Мишеля Берра, и старое, тревожное состояние охватило меня вновь при мысли, что с возвращением этого человека надо быть настороже.

Де Лодоньера мы нашли в плохом настроении, его обыкновенно приветливое лицо было нахмурено. Однако при виде нас лицо его прояснилось, и он встретил нас с улыбкой.

– Мои дикари! – воскликнул он. – Как раз вас я и желал теперь видеть. Я имею для вас поручение. Пятеро наших юношей отправились в лес на розыски золота. Как будто золото растет на деревьях! Уже пять дней, как они отсутствуют, и я боюсь, что они заблудились. Я бы хотел, чтобы вы отправились на поиски.

– Это нелегкое дело, – заметил я. – Все равно что отыскать блоху на спине собаки. Не можете ли вы сказать нам, капитан, по какой дороге они отправились?

– Мне кажется, на юг, – ответил он. – Без сомнения, они затерялись в широких болотах, находящихся в этой части. А может быть, они умерли от лихорадки; болезней мы здесь имеем всяких достаточно – наш врач едва справляется с ними. Работы задерживаются, земля не обрабатывается – есть от чего с ума сойти.

– Этого можно было ожидать, – сказал Мартин. – Эти молодые люди, эти знатные отпрыски Франции не подходят для роли колонистов. Они только искатели приключений, охваченные золотой горячкой. Такие люди всегда удаляются от колонистов, разыскивают чего-то за холмами, за синими горами. Капитан, почему бы нам не предпринять путешествие внутрь страны – вы, этот юноша и я? Кто знает, что мы там найдем? Может быть, новые земли для Франции?

Лицо де Лодоньера засияло после этих слов: оно выражало радость человека, долго разыскивавшего что-то и вдруг увидавшего разыскиваемое перед собою.

– Может быть… – начал он, но сразу остановился и вопросительно посмотрел на Мартина.

Этот шутник широко улыбался. Капитан разразился громким смехом:

– Вы, кажется, поймали меня на слове, а, месье Белькастель? Ну, покончим с вами. Вы не будете очень жестоки с этими молодыми людьми, когда их разыщете, а? Мы ведь все скроены но одному и тому же образцу.

И мы отправились на розыски.

К счастью, мы их нашли на второй же день мокрыми, несчастными, дрожащими от холода и умирающими от жажды. На четвертый день мы их благополучно доставили в форт. Де Лодоньор был страшно доволен, называл это подвигом с нашей стороны и так нас расхваливал, что я стал гордиться этим.

Мартин смеялся надо мною, но я на это не обращал внимания, так как получить похвалу от де Лодоньера для меня так же важно, как и от Мартина.

На второй день после возвращения я увидел приближавшуюся ко мне женщину. Возможно ли?.. Она подошла ближе – и я весь задрожал. Я смотрел прямо в темные глаза той девушки, которую я видел в Париже в саду.

– О сударыня! Я боялся, что потерял вас, что никогда вас больше не увижу! – заболтал я, раньше чем пришел в себя от неожиданности.

Она недоуменно и вопросительно посмотрела на меня. Ее бледное лицо покрылось легкой краской. Она, по-видимому, считала меня наглым малым, когда я стоял перед нею в своей кожаной одежде, без шляпы, загорелый, с нечесаными волосами и во все глаза смотрел на нее.

– Вы, наверно, ошиблись, – сказала она холодно, отступая от меня. – Я вас никогда не видела.

– Но я вас видел, сударыня, два года тому назад, в саду в Париже. И я вас с тех пор никогда не забывал. – Я решил было дальше не продолжать, но невольно прибавил: – И никогда не забуду!

Она слегка улыбнулась, покраснела и оставила меня.

Не успела она сделать двух шагов, как я услышал возле себя чей-то голос и, подняв глаза, увидел де ла Коста.

– Месье де Брео, – сказал он, – я не знал, что моя дочь имеет удовольствие знать вас. Ее болезнь…

– Нет, папа, я не знаю этого молодого человека, – произнесла девушка, повернувшись к нам. – Я только спросила у него дорогу к дому Роджера де Меррилака, которому несу бульон, так как он лежит больной.

Это заявление Марии де ла Коста привело меня в такое уныние, что я больше ничего не в состоянии был сказать. «Дурак, дурак, сам разрушивший все свои надежды!» – мысленно выругал я сам себя за мое глупое поведение.

– Это месье де Брео, дорогая, – сказал де ла Коста после недоуменного взгляда на каждого из нас по очереди.

Я поклонился.

– Он один из тех двух джентльменов, об удивительных приключениях которых я тебе уже рассказывал. Они много месяцев жили здесь среди дикарей. Мне очень хотелось расспросить вас об этой стране, месье. Вы сделаете мне большое одолжение, если в свободное время посетите меня и мы поговорим о чудесах Нового Света.

– Для меня будет большая честь служить вам, – ответил я. – Назначьте время, и я буду рад посетить вас. Я думаю, было бы хорошо привести с собою и Мартина Белькастеля, так как он более меня осведомлен.

Таким образом, вечером этого же дня Мартин и я, прекрасно выглядевшие в своих новых костюмах, которые мы поторопились получить у портного, очутились в доме де ла Коста.

Хозяин дома оказался очень разговорчивым; он много и долго рассказывал о плодородности здешней почвы, о ее свойствах и качествах, сообщил нам о своих широких планах обзавестись здесь в пустыне хозяйством, привезти сюда из Африки негров для обработки земли и еще о разных других планах. Говорил он обо всем так распространенно и высокопарно, что, если бы не нежная красота его дочери, я бы там не засиделся. Но дочь обошлась со мною так любезно, что я готов был думать, что мое поведение при встрече с ней не так уж было ей неприятно, как я того боялся.

Мы сидели у них довольно долго, и я, предоставив Мартину давать объяснения хозяину дома о Новом Свете, сам беседовал с прелестной его дочерью.

Одна вещь отравляла мое счастливое настроение – это имя Роджера де Меррилака, не сходившее с уст молодой девушки, и по мере того, как она повторяла это имя, мое нерасположение к этому неприятному, напыщенному молодому человеку все увеличивалось.

Когда мы с Мартином возвращались домой, я заметил, что провел очень приятный вечер. Он засмеялся.

– Вам-то было приятно, Блез, но не мне, – ответил он с притворной серьезностью. – Я так переполнен почвой, дождями, неграми, урожаем, имениями и вообще превосходством месье де ла Коста над всеми окружающими его людьми, что теперь еле двигаюсь под этой тяжестью. Могу сказать без хвастовства, что я храбрый человек, если мог устоять против напора такого многословия. Клянусь, это непостижимо, это ужасно!

Я расхохотался.

– Во всяком случае, смеяться нечему, – сказал Мартин серьезно.

Я взглянул на его лицо, не совсем ясно вырисовывавшееся при свете звезд, и заметил, что оно выражало большую усталость.

– Этот человек представляет громадную бочку, наполненную словами, – продолжал он после краткого молчания. – Не такие люди, как де ла Коста, завоюют эту суровую страну. Нет! И не такие, как эти молодые военные, которые гонятся за какой-то мечтой. Где настоящие земледельцы, Блез, которые могли бы распахать эту девственную почву, терпеливые труженики – опора Франции, где они?

– Вы думаете, что эту колонию постигнет такая же неудача, как и первую? – спросил я.

– А как же иначе? Посмотрите на незаконченный наполовину форт. Урожая нет, земля не расчищается. А мы разыскиваем в лесу охотников за золотом. Золото! Никакого золота нет на расстоянии пятисот лье. Единственное золото здесь находится под нашими ногами – в продуктах этой земли.

Я пожал плечами. Мартин засмеялся.

– А жизнь идет вперед, и Блеза Брео тревожат другие мысли. Женщины – настоящее дьявольское наказание для мужчин, – сказал Мартин.

Я сделался постоянным посетителем дома де ла Коста, ловко избегая хвастливой многоречивости отца и много гуляя вокруг форта с его дочерью. Таким образом прошло много счастливых дней, пока Роджер де Меррилак не оправился от лихорадки и стал также бывать у них.

Я видел, что она о нем много думает, и видел также, что он не очень уверен в ней, хотя и старался скрыть это от меня. Этот надменный, заносчивый молодой человек выказывал к ней сильную любовь. Тем не менее и я не терял надежды, так как временами мне казалось, что она все больше и больше обращает на меня внимание. Но в те дни, когда эта гордая девушка выказывала свою благосклонность де Меррилаку, я сидел дома, дулся и впадал в уныние.

Жаркие летние месяцы быстро прошли, и наступила осень. Из серого хмурого неба полились проливные дожди, и форт на вершине песчаного холма превратился в остров, окруженный водой и болотами. Мы вынуждены были оставаться в своих домах довольно продолжительное время, и эта вынужденная бездеятельность дурно влияла на наше настроение.

Один только Мартин оставался спокойным, он проводил время в военных упражнениях или мирно дремал, пробуждаясь потом веселым и бодрым. Но я не обладал таким философским характером. Я часами ходил по комнате, бесясь от бездействия, или же бродил по грязи кругом форта, чтобы хоть чем-нибудь развлечь себя. Мишеля Берра я видел очень редко, а при встречах не заговаривал с ним. Но каждый раз при виде его я тщетно пытался разгадать, почему он так интересуется мною.