Текст книги "Сделка"

6

Я привык путешествовать поездом; полет на самолете был для меня чем-то новым и немного пугающим. Сказать по правде, я проспал почти все время. Двадцать пять живых душ и я сидели в ДС-3 «Флагшип» – шумном, громыхающем снаряде, который взбалтывал ночное небо, как большой кухонный миксер. Бизнесмен, рядом с которым я сидел, читал журнал «Форчун», и подобное путешествие было для него делом обыденным. Может быть. Мы сказали друг другу пару слов из вежливости, но из-за шума пропеллеров толком ничего не было слышно. Я почувствовал облегчение, когда эта штуковина приземлилась в Далласе примерно в час ночи, и удивился своему желудку, который не отказался от пищи в кафетерии аэропорта. Там было совсем мало народу, и все люди говорили с южным акцентом. Через час я вновь оказался в самолете, где все спали. Два находящихся друг против друга сиденья, напоминающих места в поезде, были превращены в койку красивой блондинкой, одетой во что-то вроде военной формы. Она называлась стюардессой. Потом девушка задернула шторы, я неловко разделся, положил одежду в специальную сетку и заснул под холодными простынями. И черт меня возьми, но даже жужжание пропеллера и движение самолета то вверх то вниз не помешали мне спать. Через несколько часов стюардесса разбудила меня, чтобы сообщить, что наш лайнер приземляется в Тусоне, штат Аризона, в котором, к моему стыду, я никогда не бывал. Я оделся и помог стюардессе превратить койку обратно в сиденья. К одному из них я пристегнулся, когда мы садились. Другой аэропорт, другой кафетерий. Вскоре я снова спал, в брюках, поверх одеяла на этот раз. А потом мы оказались в восемь утра в Лос-Анджелесе.

Это не был реальный мир, это был Глендейл, где я поймал такси, чтобы проехать шесть миль. Ведь все расходы за это путешествие мне оплатили. Расчет был таков: две сотни баксов и никаких ограничений. Я мог насладиться путешествием в Калифорнию, положить в карман денежки и вернуться в ветреный город, даже если я откажусь от работы.

Конечно, я мог отказаться, но я не видел способа отвергнуть предложение прогуляться на Запад. К тому же я ведь увижу живую кинозвезду, хотя мне не очень-то нравилось противоречие, содержавшееся в этих словах.

– Куда ехать? – спросил таксист. Это был светловолосый красивый парень лет двадцати. Он сидел на обочине дороги у колеса автомобиля, почитывая нечто под названием «Голливуд репортер».

– Моновейл Драйв, сто сорок четыре, – произнес я.

– Это в Беверли-Хиллз, – заявил он равнодушно.

– Как скажете.

Я выбрался из своего дождевика, сложил его и засунул в свою сумку. Если бы я подумал о том, что здесь будет такая теплая погода, я бы взял одежду полегче. Мне уже было тепло. Солнце палило в голубом небе, плавило асфальт, прорываясь сквозь пальмовые листья. Итак, это была Калифорния.

– Что это за улица? – спросил я через некоторое время. Кажется, это была центральная деловая улица, на которой было где развлечься; там были магазины, кинотеатры, здания офисов, которые потом стали называть небоскребами.

– Бульвар, – ответил он. Он не был приветлив; он не был неприветлив.

– Голливудский бульвар?

– Точно.

Я-то думал, что здесь люди спят до полудня, но я ошибался. По обеим сторонам бульвара ходили люди, поглядывая на отражения других и самих себя в зеркальных витринах. А за стеклами стояли манекены, демонстрирующие одежду свободного стиля: рубашки «поло» и спортивные пиджаки для мужчин, спортивные блузы и широкие брюки для женщин. Впрочем, подобная одежда уже была на публике, разглядывающей витрины. В основном, вещи были белого цвета. Несколько лет назад я был во Флориде: там было почти то же самое, и не только из-за обилия солнца и одежды пастельных тонов. Дух был похожим: здесь также во всем было сочетание изысканности и наивности, которые я приметил в Майами.

Не сказать бы, что это не произвело на меня впечатление.

– Это «Браун дерби»![8]8
  «Браун дерби» – коричневая шляпа-котелок.


[Закрыть] – почти закричал я, указывая на восточную часть Вайн-стрит. Там стояло здание в форме огромной шляпы. В Чикаго «Браун дерби» – варьете – было просто зданием.

– Ну конечно, – сказал таксист с отвращением. Вскоре он свернул на маленькую улочку, и мы попали в район магазинов, таверн, маленьких отелей, площадок для автомобилей, магазинчиков, куда можно было въезжать прямо на машине, жилых домов... Мы проезжали по зеленым аллеям, мимо подстриженных деревьев, пальм. Перед нами мелькала нежная радуга бунгало, выкрашенных в белый, розовый, желтый, голубой цвета, покрытых черепичными крышами, часто красными.

Потом мы повернули на главную улицу.

– Что это за улица? – спросил я.

– Бульвар Заходящего солнца. Вскоре он снизошел до того, что сообщил мне, что мы находимся на улице Стрип, где сверкали своими огнями кафе – «Трокадеро», «Сирое», «Микамбо». Многие здания на этой улице были белыми с зелеными ставнями. В них находились маленькие магазинчики, витрины которых красовались образцами от кутюр, антиком и прочей дребеденью с французскими названиями. Впрочем, даже само звучание всех этих иноземных слов говорило о том, что вся эта чепуха дорого стоит. А окна ресторанчиков были загорожены ставнями, защищающими посетителей от солнца и любопытных взглядов.

Голливуд оказался именно таким странным местом, как я и предполагал. Позднее, в этот же день и уже в другом такси, я побывал на небольшой киностудии. Парни в кожаных штанах и солнечных очках, девицы в брюках, солнечных очках и ярких косынках, защищающих их прически, стояли там возле стойки, где продавали хот-доги – бутерброды с горячими сосисками. Они флиртовали или болтали о магазинах, а может, и то, и другое. И сама стойка, разумеется, была сделана в виде большого бутерброда с сосиской. Гигантизм был везде: дома в форме рыбины, или щенка, или мороженого в стаканчике перемешивались с огромными замками из папье-маше. Это все напоминало мне Всемирную выставку тридцать третьего года, но было еще круче. Люди ели прямо в машинах.

Но пока что я ехал по спирали, огибающей основание Беверли-Хиллз. За заборами, на грязноватой зеленой траве стояли шикарные особняки – двух-, трехэтажные, покрытые белой и желтой испанской штукатуркой или построенные из красного и белого английского кирпича. В богатых северных пригородах Чикаго не было ничего подобного.

– Это дом Роберта Монтгомери, – сказал таксист, затаив дыхание и притормозив, прежде чем въехать на частную дорогу.

– И что? – спросил я незаинтересованно. В конце концов, что это значило для меня? Лишь еще один двухэтажный «сельский домик» в колониальном стиле с белыми рамами и из белого кирпича, окруженный садом. И дом, и сад примостились на склоне горы. На их фоне виднелась еще одна гора. Черт, да таких домишек в Чикаго – каждый третий.

Мы проехали по извивающейся дорожке вверх по наклонному газону. Множество деревьев, но ни одной пальмы. Было ясно, что у этого Монтгомери водились деньжата и он не боялся их тратить. Было ясно и то, что этот парень скорее предпочтет не жить в Голливуде, чем превращать это место еще в один уголок Новой Англии.

Я вышел из такси и вручил водителю купюру в десять баксов.

– Храните ее.

– Спасибо, – ответил он. – Вы что, знаете Роберта Монтгомери?

– Нас с ним водой не разольешь.

– Я тоже актер, – серьезно произнес водитель.

– Как и все мы, – ответил я ему и, повернувшись, пошел по тропинке.

Я постучал в блестящую белую дверь. Вскоре она распахнулась, и передо мной предстала маленькая, привлекательная женщина лет тридцати. У нее были светло-каштановые, волосы и приятная улыбка. Говоря со мной, она расправила свое бело-голубое ситцевое платье.

– Вы, очевидно, мистер Геллер, – заявила она. Я держал свою шляпу в руках. Единственное, о чем я мог думать, – так это о том, что я не почистил зубы после чертового шестнадцатичасового перелета.

– Да, это я, – проговорил я, дивясь своей сообразительности.

– А я – миссис Монтгомери, – сообщила женщина.

Да я и не думал, что передо мной – служанка.

– Рад видеть вас, мэм, – вымолвил я. Она протянула мне руку, и я пожал ее. Ее кожа была нежной и прохладной, и я скорее не пожал, а просто подержал ее руку.

– Проходите, пожалуйста, – пригласила она меня, взяв мою сумку. Хозяйка грациозно отступила в сторону, и я прошел в дом.

Стены в холле были обшиты сосной и везде чувствовался запах хвои. Это напоминало мне запах лосьона Пеглера, который мне нравился до того, как я встретил Пеглера. Миссис Монтгомери остановилась перед изысканной картиной в раме, которая была здесь совершенно не к месту. На картине была изображена группа болванов явно королевского вида, сидевших в карете.

– Эта картина – специальный приз, – объяснила хозяйка. – Мы были в Англии во время Серебряного юбилея и это копия юбилейного портрета с автографами. Картина была написана Маннингсом.

– Маннингс. Ну да.

– Да. Это королева Мария и король Георг V по пути в Эскот. Еще в карете сидят принц Уэльский и его брат, которые, разумеется, впоследствии стали королем Эдуардом VII и королем Георгом VI.

– Да, конечно.

Лестница плавно поворачивала налево. С левой стороны была светлая столовая, в которой стояла темная мебель из красного дерева американского производства. Стены были оклеены обоями, на которых были изображены сцены Американской революции: голубые жилеты весело сражаются с белыми жилетами. Мне кажется, я знаю, чьими пращурами стали королева Мария и король Георг V. За окном, расположенным в нише, рядом с прозрачными занавесками из желтой ткани, стоял маленький овальный столик. А за маленьким овальным столиком сидел Роберт Монтгомери. Он читал «Дейли вэрайети». Перед ним стояла чашка кофе.

– Мистер Геллер уже здесь, Боб, – сказала миссис Монтгомери. Монтгомери поднялся и улыбнулся мне. Это была та самая изысканная улыбка, которую я видел во множестве легких комедий. Но это была и изысканная улыбка убийцы из фильма «Ночь Должна прийти».

Он был сложен примерно как я, около шести футов роста, весил около ста семидесяти фунтов. На нем был наряд, состоявший из белой рубашки и просторных коричневых брюк. Как и мне, ему было тридцать с небольшим. У него были голубые глаза и каштановые волосы. Нельзя сказать, чтобы он был ошеломляюще красив, точнее, у него было одно из тех лиц, которые кажутся одновременно и мягкими, и сильными. Но вы сразу ощущали, что находитесь в обществе человека необыкновенного.

Мы пожали друг другу руки. Его рукопожатие было сильным и уверенным. Против ожидания, его ладони не были изнеженными, как у всех кинозвезд. Я понял, что этот человек еще в недавнем прошлом занимался физическом трудом.

– Пожалуйста, присоединяйтесь ко мне, – пригласил он меня, указывая рукой на стул, стоящий возле столика.

Он сел, и я сел.

– Мы ждали вас к завтраку. Французские тосты вас устроят? Апельсиновый сок и кофе?

– Конечно. Очень любезно с вашей стороны. Боб сложил газету и положил ее сбоку от себя. Теперь перед ним осталась лишь чашка кофе – он в самом деле не завтракал, ожидал меня.

– Я знал, когда вы приедете, – сказал он, пожимая плечами и слегка улыбаясь. – И я знаю, каково это – летать на самолете. Вы кое-как перекусили в кафетерии и все. И вместо того чтобы поспать в дороге, вы страшно измучились, не так ли?

Так и было. Я этого даже не заметил, но я чертовски устал.

– Думаю, я и вправду устал, – проговорил я.

– Вы можете немного отдохнуть, пока вы здесь. Оставайтесь у нас хотя бы на вечер. Я заказал вам номер в отеле «Рузвельт».

– Да, я так и понял. Спасибо.

– Спасибо вам за то, что вы приехали по такой просьбе.

Его жена принесла еду и поставила ее на стол. Никаких слуг; во всяком случае, видно их не было.

– Выглядит аппетитно, – сказал я ей, и это было правдой.

– В нашем доме всегда завтракают в одиночестве, – сообщила мне она. – Думаю, Боб будет рад вашей компании.

Они улыбнулись друг другу – довольно тепло, – перед тем как она ушла. Это был цивилизованный дом – в этом сомневаться не приходилось. Конечно, имея такие деньги, как у них, можно позволить себе быть цивилизованными.

На вкус завтрак был такой же замечательный, как и на вид. Сок с мякотью из калифорнийских апельсинов был свежевыжатым. О деле мы не разговаривали, а лишь обсуждали мой полет и обменивались ничего не значащими фразами. Лишь однажды он спросил меня, что я думаю о переизбрании Франклина Рузвельта на третий срок. Я сказал, что толком не знаю говорили ли об этом официально. Монтгомери ответил, что не говорили, но что в ближайшее время такое заявление будет сделано. И я сказал, что, вероятно опять буду за него голосовать.

– Я работал на него в тридцать третьем и тридцать седьмом, – промолвил Боб задумчиво и серьезно, – но это противоречит моей натуре – голосовать за любого президента в третий раз. Слава Богу, у нас не королевская власть.

Был здесь юбилейный портрет или не было?

– Вы понравились мне в том фильме, где вы играли убийцу, – сказал я.

Боб улыбнулся, но это была не улыбка киллера.

– Мне эта роль понравилась больше всего, – признался Роберт.

– Вам, кажется, вручили за ее исполнение награду Академии киноискусств?

– Да, – он засмеялся. – А вы знаете, что Академия киноискусств и наук действительно существует?

– О, не совсем, не знаю.

– Это профсоюз компании. – Вот теперь он улыбнулся улыбкой киллера. – Профсоюз провалившейся компании. Дело в том, что Лу Б. Майер хотел бороться с любым узаконенным союзом актеров и директоров. Предполагалось, что Академия станет арбитром в делах между студией и гильдиями. Вы можете себе представить, насколько эта организация была беспристрастной. Ну так вот, мы положили этому конец.

– Это здорово.

После завтрака Боб повел меня в соседний «кабинет», который был больше, чем любой номер в отеле «Моррисон»: камин, встроенные шкафы с книгами в кожаных переплетах, фотографии со сценами охоты, развесистые рога на сосновых стенах, обтянутая коричневой кожей мебель (без единого шва). Он уселся на одном конце длинного дивана и разложил на маленьком круглом столе перед собой трубки и табак. Роберт кивнул на стул с пухлым кожаным сиденьем, который стоял напротив него. Я сел на стул и утонул в нем.

– Курите, если хотите, – сказал он, прикуривая трубку.

– Я не курю.

– А я-то думал, все частные детективы курят.

– Нет. И моя секретарша не моя любовница. Он был удивлен.

– Значит, голливудские понятия далеки от реальной жизни? Но кое в чем я, наверное, прав.

– Как так?

– Давайте посмотрим: Джимми Каньи, Эдди Робинсон и Джон Рафт – эти персонажи списаны с живых людей.

Ну хорошо, Рафт...

– То есть вы хотите сказать, – заговорил я, – что в этом старом, жестоком мире живут одни гангстеры?

– Совершенно верно. И в этом старом, жестоком Голливуде тоже.

– Пеглер рассказал мне, что Вилли Биофф именно отсюда вторгся в профсоюзы. И что именно об этом вы хотите со мной поговорить.

Боб кивнул и отложил трубку, не потушив ее.

– Я один из тех людей, которые помогли подняться ГКА.

– ГКА?

– Гильдия киноактеров. Мы не находимся под каблуком Биоффа – нет. Он делал несколько движений в этом направлении. Да и сейчас: я говорю о Биоффе, но фактически президентом ИАТСЕ – Международного союза – является Браун.

– Но Браун – личность номинальная.

– Правильно. Вы знаете человека по имени Цирцелла?

– А это не настоящая фамилия Ники Дина?

– Верно. Он, Биофф и Браун неразлучны здесь.

– Это плохо, мистер Монтгомери.

– Боб, – поправил он меня.

– Боб. И если бы вы стали называть меня Натом, это было бы замечательно, но я не уверен, что возьмусь за это дело. Мне ненавистна мысль о том-что я взял ваши деньги, летел за ваш счет на самолете, ел ваш завтрак и все такое только для того, чтобы отказать вам, но...

– Но что, Нат?

– Ники Дин – человек Компании. – Вы хотите сказать, синдиката. Преступного синдиката.

– Да. Он – один из людей Фрэнка Нитти. А я из Чикаго. Я живу в Чикаго. Я работаю в Чикаго. И я не смогу делать ничего из этих вещей, особенно первую вещь, если я как-то задену Фрэнка Нитти.

Это его город.

– Так все и будет, если ничего не предпринять. Я привстал.

– Для меня это была большая честь, и я надеюсь, вы сможете сделать что-то. Но я не хочу принимать в этом участия.

Боб терпеливо предложил мне снова сесть.

– Выслушайте меня.

– Мистер Монтгомери...

– Боб. Выслушайте меня. Вы все-таки приехали издалека.

– Ну да. Я проехал некоторое расстояние. Хорошо. Я выслушаю вас. Но я боюсь, что вы даром потратите время и деньги.

Он наклонился вперед и побарабанил пальцем по папке, лежащей на столике, разделявшем нас.

– Биофф одной ногой стоит в могиле. Свидетельства, собранные сыщиком, бывшим сотрудником ФБР, которого я нанял с согласия ГКА, уже направлены в налоговое управление.

Боб подтолкнул мне папку.

– Вот копия для вас.

Я взял папку и заглянул внутрь. Копии писем Брауна и Биоффа, заявления от недовольных членов профсоюза, и ничего больше. Кроме одной вещи: фотокопия чека, выписанного на имя Биоффа. Чека на сто тысяч долларов и подписанного Джоном Шенком.

– А Шенк?..

– Вице-президент студии «XX век Фоке», – произнес Монтгомери, опять улыбаясь, как убийца.

– Как ваш сыщик добыл это? Он пожал плечами.

– Ходят слухи, что информация просачивается из официальных источников ИАТСЕ.

– Но это же незаконно.

– Так же, как и вымогательство.

Я отбросил ему папку.

– Так вы думаете, Биофф этим занимается? Вымогательством денег у кинодельцов? Продавая им страховки, предотвращающие забастовки?

Боб снова пожал плечами, попыхивая трубкой.

– Но для студий это дешевле.

– Ну, да, – ответил я, оглядываясь. – Это – денежная жизнь.

Он выпрямился, рассвирепев.

– Не судите Голливуд по этим меркам. Я очень и очень счастливый человек. Рядовые члены профсоюзов в этом городе – от имени которых якобы Биофф и Браун выступают – простые рабочие люди. Они заслуживают лучшей участи, чем быть проданными.

– Но неужели этот маленький сводник настолько могуществен, чтобы шантажировать такого человека, как Шенк?

Уверенно кивнув, Боб заявил:

– Или Тальберга, или Маейра, или Джека Уорнера... Кого угодно. Не забывайте, что Биофф прибрал к рукам всех кинодеятелей. Он один может закрыть любой театр в любом крупном городе страны. А несколько дней подобной деятельности могут привести к такому взрыву, от которого студиям не оправиться.

– Но если у налогового управления есть доказательства, то они могут привлечь Биоффа.

– Возможно. К примеру за неуплату налогов, но мне необходимо поставить Биоффа на место. Его закадычный приятель Браун всегда очень убедительно говорит, а условия для рабочих в профсоюзах такие унизительные, что Биофф или Браун могут продать человека, а он даже не будет знать об этом.

– Так вам бы хотелось опорочить Биоффа, добиться, чтобы он и Браун не смогли примкнуть со своим профсоюзом ни к какой другой партии. В особенности для того, чтобы актеры больше не попадали в их грязные руки.

– Да. Но слово «опорочить» здесь не совсем подходит. – Он потряс трубкой. – Я хочу его разоблачить.

– Понятно. Поэтому вы связались с Пеглером.

– Конечно. Он – желтый журналист. Любитель скандалов. Но в данной ситуации мне именно этого и нужно.

– У вас есть Пеглер. Я вам не нужен.

– Мне нужен хороший человек в Чикаго. И Пеглеру.

– Но вы уже наняли частного детектива.

– Да, он – представитель местных властей. Нат, правление ГКА разрешило мне потратить пять тысяч долларов, чтобы разоблачить Биоффа. Видите ли, я убедил их, что если расследование не подтвердит моих предположений о том, что Биофф – очень кислое яблоко, я лично возмещу эти пять тысяч.

– Пять кусков? И сколько из них вы уже потратили?

– Я просто вам скажу, что намеревался предложить вам чек на тысячу долларов к тем двум сотням долларов, что вы уже получили, плюс расходы. А если ваша тысяча иссякнет, я обещаю вам другую.

Во рту у меня пересохло.

– Это большие деньги.

На этой неделе мне предлагали еще более крупные суммы, но все дело было в том, что, в отличие от Эдди О'Хары, Монтгомери был жив.

Монтгомери помахал своей трубкой и был удивительно убедительным: он бы смог впарить кому-нибудь «форд» за «бьюик».

– Ваша задача – просто быть уличным щеголем и посещать те места, которые интересуют Компанию Нитти. Ваше задание будет держаться в тайне. Просто разговаривайте со знакомыми людьми, выясняйте то, что можете, и приготовьте для меня секретное сообщение. Вам не надо будет приходить в суд. Ваше имя нигде не будет упоминаться. Но информация будет передана федеральным агентам, правлению ГКА и, возможно, просочится в газеты.

– И мое имя никак не будут связывать со всем этим?

– С одним лишь исключением. Мы понимаем, что вы однажды арестовывали Вилли Биоффа.

– Но это всем известно.

– Неужели?

Конечно. Его обвиняли в сутенерстве. Я его арестовывал.

Монтгомери улыбнулся.

– Мы это слышали. Замечательно, что наша информация подтвердилась.

– А где вы собрали информацию обо мне? Как, черт возьми, вы с Пеглером вышли на меня?

– Это так важно?

– Господи! Дьявол! Ну, конечно! Вы разговаривали с агентами налоговой инспекции, ваш частный детектив – человек ФБР. Вы попросили их порекомендовать вам надежного, знающего преступный мир чикагского частного детектива. Они посоветовались с кем-то, кто может такого человека знать. Им оказался Элиот, а уж он указал на меня. Мой старый приятель Элиот, конечно, вспомнил, как я разглагольствовал о том, насколько я ненавижу эту маленькую свинью с толстым членом, этого сводника Биоффа! Он вспомнил, как я рассказывал, что однажды уже арестовывал его, а потом Элиот передал это все вам!

– Мистер Геллер! Вы настоящий детектив!

– Мистер Монтгомери. Черт возьми! Вы только что наняли меня!