Текст книги "Мокрый мир"

5. Мертвая вода

Эскадры северян закончили сближение. Кильватерным строем стали друг напротив друга и готовились к первому залпу.

Быстроходная гондола подошла к трехмачтовому судну, крайнему в первой линии, с наветренного борта: огонь отсюда вести не будут – по крайней мере, без предварительных маневров. Высокий человек в черном сюртуке перебрался на слоновий нос лодки, где, широко расставив ноги, стал раскручивать над головой крюк-кошку. Гондола билась кранцами из плетеных канатов о борт фрегата. Паруса были спущены, но волнение Реки делало свое дело. Если сорвешься в щель между бортами – раздавит, как ракушку.

Крюк взмыл вверх и зацепился за планшир. Человек дернул за трос, удовлетворенно кивнул, поплевал на ладони и начал подъем. Добравшись до орудийного порта, уперся ногами в ствол двенадцатифутовой пушки и обернулся.

Гондола уже скользила по Реке, удалялась. Глиняные гондольеры ворочали веслами. Багровую лодку скрывало заклинание невидимости. Человек – не кто иной, как Георг Нэй, – мысленно отдал гребцам последние указания, затем забрался на палубу.

По палубе носились матросы. Канониры руководили расчетами. Мимо Нэя пробежал матрос с кокором, кожаным ведром с веревочной ручкой; мышцы на руках северянина вздулись от веса ядра и пороха.

Впрочем, северянина ли? Нэй знал, что в речных боях участвовали наемники со всех уголков Союза Островов. Слава, деньги, азарт – ничего нового.

Северный город-крепость был «близнецом» Сухого Города; близнецом, мозолящим глаза герцога Маринка. Кровопролитные речные баталии, устраиваемые северянами, будоражили похлеще рыцарских турниров. Корабли наблюдателей шли на безопасном отдалении от акватории готового вот-вот начаться боя, знать припала к окулярам зрительных трубок, делались ставки, над палубами плыли подносы с бокалами и закусками. Зрители королевских кровей смотрели за бортовой сшибкой из корзин аэростатов. Эскадру победителей (тех, кто выживет в чугунно-пороховом аду) ждали почести и золото, проигравших – роскошные погребальные суда.

Повсюду мелькала канифасовая форма. Стоял страшный гомон. Нэй вглядывался в лица матросов и канониров. На него не обращали внимания: экипаж судна видел в нем обычного матроса. Придворный колдун Полиса прятался за заклинанием, созданным после изучения амулета анонимности. Амулет Нэй привез с Архипелага Несуществующих, а позже подарил Джиа Бабби, которая скрывалась под литературным псевдонимом Джон Бабс.

У огневых позиций стояли бочки и ведра с водой. Из бочек поливали палубу, чтобы избежать пожара; в ведра бросали фитили.

Нэй схватил пробегающего матроса за мозолистую, черную от такелажной смолы руку. Всмотрелся в лицо – молодое, раскрасневшееся, испуганное. Отпустил.

«Где же этот сопляк?»

Колдун озирался, и тут громыхнуло.

Бортовой залп прокатился по палубе, сотряс фрегат. Пушки откатились, заскрипели фиксирующие тросы. Палубу затянуло густыми бело-сизыми клубами – ветер гнал пороховой дым обратно на корабль. Выброшенные при выстреле картузы и пыжи тоже швырнуло назад; дымясь, они катились по настилу. Матросы заработали мокрыми швабрами.

Нэй продирался сквозь жаркое столпотворение. Хватал за плечи, заглядывал в лица, искал. В который раз корил себя за оплошность: должен был найти сопляка еще в Полисе, не доводить до крайности, но… не нашел, а турнир начали неделей раньше, и вот – он бежит по задымленной палубе боевого корабля северян.

Помощники канониров уселись на подоконники пушечных портов, одна нога за бортом: пробанивали стволы пушек, запихивали картузы с порохом, пыжи, ядра. Управляя системой блоков, канониры накатывали орудия, ганшпугами наводили по стволу на цель, подносили горящие фитили к затравочному отверстию…

Ядро прошило борт и лягушкой запрыгало по палубе. Ворвалось в скопление матросов.

Нэй откатился в сторону, защищая лицо руками. Снаряд проскакал в считаных футах. Но главную опасность несли обломки. В спину Нэя воткнулась огромная щепка. Он перевернулся на бок, дотянулся до щепки рукой и вырвал из тела. Деревянное лезвие пропиталось его кровью.

Другая кровь, чужая, окатила палубу. В голове Нэя мелькнул образ: клетка льва, закончившего трапезу. Вокруг кричали раненые. Проломившее борт ядро снесло помощнику канонира голову, одному матросу оторвало ногу, другому – руку. Рой щепок изжалил, накрыв страшным облаком. К Нэю полз чернокожий матрос – острую щепку загнало в правую глазницу; левый глаз был большим и фиолетовым, но матрос не видел Нэя. Матроса подхватили под руки и потащили к трапу, ведущему на нижнюю палубу. На судне есть корабельный хирург?

Судя по крикам и треску, фрегат словил несколько ядер. На натянутые над палубой сетки сыпался сломанный рангоут. Марсовые стрелки палили из мушкетонов.

Нэй вскочил на ноги. Кто-то схватил его за плечо и встряхнул.

– Третий расчет! Снаряды! Вниз! Живо!

Бородатое лицо на секунду застыло, будто мичман увидел не того, кого ожидал. Например, бледнолицего незнакомца с такотской косой, с пистолетом в набедренной кобуре и шпагой. Заклятие анонимности работало грубо – Нэю так и не удалось в точности повторить энергетические узоры амулета, янтру артефакта, – но здесь никому не было до него дела. Разве что ядрам, для которых все люди были анонимами.

Ядрам и глазастым мичманам.

– Откуда?.. – вырвалось у мичмана.

Рявкнули пушки. Пушечный дым снова заволок палубу. Мичман закашлялся, Нэй высвободился из ослабевшей хватки и побежал к трапу.

«А что, если мотыльки ошиблись, взяли неверный след? Что, если сопляк на другом корабле?»

Магический след привел его на этот корабль, но матросы перебили всех крылатых разведчиков. Самый верный лазутчик, компаньон и друг Нэя, маневрировал среди беспокойных ног. Вынюхивал и высматривал – помогал хозяину. Едва не лишившись хвоста, Вийон взметнулся по грот-мачте на защитную сетку.

«Нашел?» – спросил Нэй у духа.

Нет.

Крик – вопль десятка глоток – оглушал. Крик боли, способный деморализовать любой экипаж. А ведь бой только начался.

Лярвы, невидимые глазу обычного человека, слизывали кровь с досок. Упивались страхом людей. Матросы двигались будто в тумане, медленно, обессиленно.

Капитан, помощник капитана и мичманы, глотая первый слог, выкрикивали команды, которые никто не слышал. Удушливо пахло порохом и кровью.

«Что, если сопляк мертв?»

* * *

Две недели назад улицы Полиса пестрели яркими вымпелами и флагами. На шляпках дам трепетали кудрявые перья, кукольники показывали мистерии, лавочники вышли с товаром на перекрестки. Звон серебряных фанфар возвещал о приближении Дня Творца.

Из таверн доносились крики приветствий:

– Это идет Георг Нэй!

– Храбрый колдун!

– Убийца кракенов!

Нэй нырнул в тень мраморной арки, перешел ров, оставил за спиной кованую решетку ворот, украшенную горящими на солнце золочеными фрагментами, миновал площадь и поднялся по ступеням к парадному входу в резиденцию Маринка. На балкон, с которого герцог приветствовал подданных в праздники, даже не взглянул – насмотрелся, будучи школяром при храме Распятого Человека, затем подмастерьем у Уильяма Близнеца, затем его учеником, затем…

Гвардеец у дверей почтительно кивнул. Внутри дворца Нэя поприветствовал гофмейстер в белой с красным ливрее.

– Господин Нэй. Герцог ожидает вас в кабинете. Я провожу…

– Не стоит. Я помню дорогу.

Пол Большого зала устилали кремовые ковры, под сводом зрели гроздья массивных люстр. Белая лестница с ажурными балясинами, изгибаясь, текла к верхним ярусам. Династия монархов взирала с портретов на стенах, украшенных золотистым шелком и резными деревянными панелями. Скульптуры изображали единственную натуру: милорда Маринка.

Нэй свернул в Зал развлечений, в котором придворные шумно играли в карты. Любопытные глаза поднялись от ломберных столиков, чтобы посмотреть на колдуна. Проходя мимо висящего на стене кошелька для пожертвований жителям Кольца, Нэй бросил туда несколько монет.

В Зале караула скучали гвардейцы. Кожа с серебряным тиснением на стенах. Светильники с монограммой герцога. Тюфяки, помнящие контуры человеческого тела. Возня за ширмой. При виде придворного колдуна стражники у двери вытянулись в струнку.

Нэй попал в длинный коридор, соединяющий Зал караула с апартаментами герцога, перестроенными в рабочие помещения. Окна по правую руку выходили на террасу Фонтанного двора. После смерти супруги Маринка фонтаны работали день и ночь: герцогиня любила здесь отдыхать.

В аванзале плюгавый слуга попросил его подождать, раскланялся и скрылся за глухими занавесями красного бархата.

Ожидая аудиенции, Нэй устроился в кресле с подлокотниками. Положил на колени небольшую сумку, достал оттуда книгу в кожаном переплете, найденную в форте «фениксов» на острове прирученного электричества, и блокнот, в который переносил частично расшифрованные записи. Осмотрелся – овальные окна, зеркала и картины – и спрятал книгу. Раскрыл блокнот.

Глаза нашли рисунок тушью на полях. Нэй смутно помнил, как выводил лицо девушки, очень похожей на… Он перевернул несколько страниц, нашел нужную и стал читать.

«…потерпел крушение после возвращения… далекая звезда… отказ основного… потеряна связь… корабль (груз?) упал… обломки сгорели в плотной сфере… причина поломки…»

Нэй откинулся на спинку и обратил лицо к плафону. Потолочная лепнина золотилась символами флота и регалий монархии, фоном служила решетчатая конструкция.

Помимо записей, сделанных от руки на прежнем языке, в книгу богов-чужаков были вклеены вырезки из других книг, оттиснутых идеальными печатными формами, с «маленькими буквами из старых времен», как говорила Лита. Разобрать записи Нэй не мог – почерк был ужасным, – поэтому сражался с печатными вклейками.

Корабль, вернувшийся со звезд. Корабль, упавший с неба. Мертвый корабль. Не тот ли это корабль, что уничтожил мир до Потопа? И как с этим связан оплавленный камень, возможно обломок далекой звезды, который Нэй нашел вместе с книгой?

В книге говорилось о каком-то отклонении, которое росло и множилось в воде, недалеко от места падения обломков корабля. И о всяких ужасах, которые оно принесло в мир. И о страшном ударе, большой бомбе. Об ударе писали как о возможности уничтожить отклонение… Если, конечно, Нэй правильно понял.

Он снова открыл блокнот, но тут кто-то настойчиво кашлянул.

Красные занавеси колыхнулись, из складок появился слуга, посеменил к противоположной стене и открыл ничем не занавешенную дверь в кабинет герцога.

– Господин…

* * *

Чтобы облегчить подачу снарядов, в палубах были прорезаны небольшие люки, один над одним, от крюйт-камеры до открытой орудийной площадки. Матрос в крюйт-камере ставил кокор с зарядом на специальную полку, которая крепилась к каждому люку, матрос на орудийной палубе вытягивал кокор и ставил на полку следующего люка, другой матрос поднимал кокор на главную палубу, где заряды разносили к орудиям. Каждую пушку обслуживали два подносчика.

Вийон юркнул в люк, словно в ход полевки, тут же выскочил из другого – казалось, что орудует не одна ласка, а две. Нырнул, вынырнул. Замер на полке.

«Что случилось?» – спросил Нэй.

При всей сложности задачи звериная мордочка духа выражала растерянность.

«Нашел сопляка?»

Нет. Мне померещилась… крыса Элфи Наста.

Нэй обдумал слова Вийона.

«Это могла быть она?»

Не знаю. Не унюхал. Слишком далеко. Она сбежала ниже.

«Хочешь найти и проверить?»

У нас другая цель.

«Хорошо».

Нэй вытряхнул из головы Элфи Наста, мертвого предателя, некогда четырнадцатого колдуна Полиса, и его сбежавшую крысу-духа, тоже наверняка мертвую. Вийон разорвал фамильяра Наста в храме Чрева Кита…

Нестройно громыхнуло – запалы горели неравномерно. Замкнутое пространство орудийной палубы усилило звук выстрелов. Грохот оглушил Нэя. Он видел, как откатились пушки, но слышал лишь тонкий протяжный звон.

Матросы неспешно двигались в дымном мареве. Некоторые сидели на корточках, отдыхая. Один лежал у пиллерса. Нэй подошел, присел рядом, повернул голову матроса, чтобы увидеть лицо. Не тот. Глаза закатились, но матрос дышал.

Канониры наводили пушки. Пушечные порты допускали лишь небольшой угол возвышения ствола, но навесной траектории и не требовалось – снаряды прыгали по воде и врезались в суда. На повторение цикла – зарядка, наводка, выстрел – уходило от пяти до десяти минут.

Нэй обошел палубу. Пригнувшись, спустился в коридор у наружного борта. Острый слух Нэя уловил голоса, раздававшиеся впереди; в полутьме дрожали отсветы лампы: плотник с помощником обходили судно, следя за пробоинами в районе ватерлинии. Голоса приближались. Нэй направился в противоположную сторону. Зажег над ладонью магический огонек.

Пушки над головой харкнули чугуном, палуба ухнула вниз, и Нэй раскинул руки в стороны, чтобы не упасть. Огонек погас.

Эскадры обменивались выстрелами, силясь отправить друг дружку в объятия Творца Рек. Ядра стелились над водным ристалищем, ломали рангоут, рвали такелаж, рикошетили и шипели пузырящейся кровью.

Нэй снова зажег огонек. Под ногами мелькнула четырехлапая гибкая тень.

Нэй спустился через люк в пороховую комнату. Ящики с зарядами, бочки с порохом, сваленное в кучу сукно для картузов. Фонари висели высоко, чтобы случайно не задеть. Матросы работали в пампушах, мягкой обуви, подавали в лючки кокоры; слой пороховой пыли был расчерчен следами ног.

Нэю машинально сунули в руки мягкое ведро с зарядом, он машинально принял. Осмотрелся без надежды.

Того, кого он искал, здесь не было.

С кокором в руках Нэй выбрался из люка. «Я промахнулся». Возможно, искать уже некого. Возможно, это конец… в том числе и для него, Нэя. Потому что герцог…

Вийон свалился на плечо, шмыгнул Нэю под мышку, сунул мордочку в ведро, чихнул и снова забрался на плечо. Длинное тонкое тело обвило шею колдуна.

Я нашел маркиза, – радостно пискнул дух.

* * *

Нэй прошел в кабинет.

– Ваша светлость.

– Георг! Мой преданный друг! Рад вашему визиту. Присаживайтесь.

Нэй сел в кресло под гобеленом с изображением символа Гармонии. Сам герцог сидел за письменным столом на простом стуле с высокой жесткой спинкой.

– Ваш зверек с вами? Попросить ему орешков? – Герцог кивнул на колокольчик, которым вызывал слугу.

– Вийон изъявил желание остаться с подмастерьем.

– Успехи?

– Пока рано говорить.

Маринк улыбнулся краем рта и склонился над бумагами. Внешность милорда была довольно заурядной: утомленное суровое лицо с ввалившимися щеками, на которых не росла щетина, лицо, изнуренное властью. Выделялись только глаза: проницательные, светло-серые, очень живые. Седые волосы отливали серебром.

– Дайте мне минуту. – Стол был завален письмами, списками, документами и книгами.

Нэй не придумал ничего лучше, как осмотреть кабинет. В который раз.

Помещение было просторным и светлым, его практическое назначение подчеркивали деревянные скамьи и складные стулья вдоль стен и кушетка в алькове за ширмой. На этой кушетке герцогу удалили анальный свищ. В центре стоял круглый стол красного дерева, за которым могло разместиться не меньше двух дюжин человек. Палата министров часто заседала именно за этим столом. За ним герцог принимал прошения. Трапезничал и угощал гостей (перед сервировкой стол покрывали белоснежной скатертью с золотой бахромой). Кабинет, по сути, был сердцем дворца. Или черной дырой.

Но большую часть времени герцог проводил в углу за рабочим столом, заваленным бумагами, с исцарапанной, испачканной чернилами столешницей, напротив камина, рядом с которым некогда было возвышение для музыкантов. Нэй засмотрелся на гобелен, изображающий сцену абордажного боя. Его привлекло речное чудовище на заднем плане – чудовище маскировалось под остров.

Не поднимая головы, герцог спросил:

– Знаете, почему вы здесь?

– Подозреваю, что дело не в Веноне Банти.

– Это решенный вопрос. В плане судьбы Банти.

Кивок Нэя не ускользнул от погруженного в документы герцога – колдун был в этом уверен.

Управляющую при Совете тринадцати заточили в Юго-Восточной башне, которую в народе называли Пыточной. Так постановила Палата, собравшаяся в мае в Салоне решений.

– Слышал, вы ее навещали. – Герцог отложил перо и медленно поднял голову.

«Разумеется, слышал», – подумал Нэй.

Маринк создал Секретный отдел, который неофициально называли Черным кабинетом. В задачи отдела входили оценка настроений среди кругов аристократии и бюрократии, подавление народных волнений, наблюдение за городами Союза Островов и контршпионаж. Во главе «Черного кабинета» стоял Артур Сорель, бывший начальник речной стражи. В кабинет Маринка стекались данные разведки. Доклады передавались в запечатанных конвертах. В числе завербованных агентов наверняка можно было встретить монаха, амнистированного преступника, эмигранта-роялиста, графиню, даже колдуна… Нэй не удивился бы: подозревал Каххира Сахи – придворного колдуна, вечно пропадающего на восточных островах Союза.

Нэй снова кивнул:

– Сир, от Веноны зависели многие аспекты…

Герцог прищурился:

– Вскоре Палата выберет нового батлера.

– Или батлершу, – не удержался Нэй.

– Не думаю, что Придонный это допустит. Не в этот раз.

– Гарри? Но его нет в Палате.

На лице герцога появилась усмешка. Почти добродушная.

– Георг! Порой вы напоминаете мне моего младшего. Та же доверчивая простота и гладкость мысли.

Нэй хлопнул себя по лбу, будто только сейчас пришел к соображению: «Не обязательно быть в Палате, чтобы влиять на ее решения. Особенно если ты член Совета тринадцати». Оба понимали правила игры. Игры, которая велась по правилам герцога.

Герцог позвонил в колокольчик.

– Бокал вина?

Нэй сухо сглотнул. С майского запоя прошел месяц, но он до сих пор не мог смотреть на алкоголь.

– Морс, – сказал он, – если можно.

– Что с вами? Вы позеленели.

– Небольшое несварение.

Склонившись к милорду, плюгавый слуга мелко кивал, его желтоватые глазки слезились. Слуга ушел и вернулся с серебряным подносом, на котором стояли два бокала и тарелка с треугольниками сыров нескольких видов.

Нэй церемонно приподнял бокал и сделал глоток. Ежевичный морс был прохладным. Герцог не притронулся к вину. Довольно долго молчал, прежде чем сказать:

– Кстати, о детях. – Герцог кончиками пальцев помассировал грудь через сорочку. Маринк был небрежен в туалете: сюртук расшнурован, серебряные бечевки висят как попало.

Нэй пока еще не понимал, зачем понадобился герцогу, но чувствовал: сейчас карты лягут рубашкой вниз.

Герцог развернулся вместе со стулом. Теперь стол не скрывал его длинные тощие ноги в черных лосинах и башмаки из тонкой кожи.

– О детях и их развлечениях… – задумчиво произнес герцог.

«Развлечениях?» Если Маринк говорил о маркизе Батте, своем старшем сыне, то развлечения могли быть самыми… специфическими.

Пять лет назад Маринк надумал женить старшего сына на вагландской принцессе – укреплял связи с городом-верфью. Но маркиз Батт вернулся уже другим, тенью себя прежнего. За предстоящим свадебным торжеством стояла мрачная тайна. Маркиз слег, и вскоре было объявлено о его смерти. Принцесса уплыла домой.

После смерти маркиза Батта будущее династии повисло на волоске: у Маринка остался одиннадцатилетний младший сын. Маркиз Алтон. Который думал о престоле чуть больше, чем о брачных играх ночных мотыльков.

Так кого из двух сыновей имел в виду герцог?

Дело в том, что маркиз Батт все это время обитал в подвалах Северо-Западной башни. Что именно с ним стало, не знал даже Нэй. Но подозревал, что вопрос надо ставить так: «Во что превратился старший сын герцога?» Доступ к официально умершему маркизу имели лишь два колдуна: Аэд Немед, травник и лекарь, и Номс Махака, создатель зомби.

– Алтон, – сказал герцог. – Вы ведь знаете, какой он.

– Знаю, – кивнул Нэй.

«Значит, дело в младшем».

Нэй не видел маркиза Алтона довольно давно. Года два, кажется. С тех пор, как пришлось возвращать его с торгового судна, куда четырнадцатилетний герцогский отпрыск устроился матросом. Алтона раздражал отцовский контроль. Он рос открытым и честным, сильным и мужественным, чем был симпатичен Нэю.

– Его никогда не интересовало… – герцог широко повел рукой, – все это. Романтик, глупый романтик. Батт был другим…

Герцог запнулся. Нэй ждал.

– Иногда мне кажется, что Алтон уверовал в собственное бессмертие. И решил проверить его на практике.

– Он был способным учеником, – сказал Нэй. – Сливался со шпагой.

Герцог бросил на колдуна гневный взгляд. Настроение его светлости резко поменялось.

– В этом есть и ваша вина, Георг. Ваши уроки, ваши подвиги.

– Сир, вы лично просили…

– Не забывайся!

Герцог схватил бокал – вино расплескалось по бумагам – и сделал большой глоток. Скривившись, проглотил. Его лицо… На мгновение Маринк стал самим собой – подозрительным, алчным, безумно опасным.

Нэй знал (все знали), что стало с Генрихом Руа, прежним герцогом Полиса. Руа закололи, привязали к хвосту голубого марлина и пустили по Реке. Маринк имел ко всему этому непосредственное отношение.

Маринк переписал историю. Министры были возмущены, но им пришлось заткнуться. Маринк укрепил свое герцогство документами суда. А законы, принятые Руа, признал ложными и злонамеренными. Маринк, чья родословная, как шептали на улице, велась от камердинера, сделал свою власть наглядной, а в качестве символа взял знак Гармонии. Он убеждал полисцев в легитимности своего правления с помощью красивой архитектуры, роскошного дворца и денег. А также шантажа, налогов и штрафов. Вгонял подданных в долги, навязывал залоговые обязательства – и предавать герцога становилось не по карману. Из всех членов Палаты министров самым влиятельным был стремительно возвысившийся Томас Дамбли, который применял статьи давно забытых законов, фабриковал обвинения. Подданные герцога были напуганы и возмущены.

Но ветвь Руа не оборвалась. Чудом спасся брат Генриха – бежал на южные острова, и вскоре оттуда донеслись отголоски нового заговора. Маринк разгромил повстанцев в Янтарной заводи, но беглый граф опять скрылся и собирал новую армию.

Обо всем этом Нэй когда-то шептался с Презренным Элфи Настом, четырнадцатым колдуном. Они обсуждали шаткость трона, будущее Полиса. Крамольные разговоры… Наст поднял мятеж и сгорел на костре. А Нэй вышел сухим из Реки. Он вынес урок. Запретил себе даже в мыслях критиковать Маринка.

– Речные бои северян, – сказал герцог, успокоившись. – Последний год Алтон грезил участием в этой смертельной глупости.

Глава Полиса не мог переварить подобное транжирство – в плане потери плавучих средств, а не человеческих ресурсов.

Нэй молчал.

– Вы знаете, что я отменил турниры при дворе. Из-за Алтона. Он едва не лишился глаза.

– Я помню, – сказал Нэй.

Наконечник турнирной пики имеет три зубца, она не может глубоко вонзиться в тело, но если попадет в лицо…

– Но эти баталии на Соленой реке, эта дикость… Алтон вбил себе в голову, что должен принять в ней участие.

«Так вот в чем дело».

Герцог подался вперед. Холодные глаза смотрели прямо на Нэя, копались в нутре.

– Алтон сбежал. Мне доложили, где он прячется, но… я не хочу так, силой. Станет только хуже. Отцы и дети, вы понимаете… Георг! Вы должны поговорить с ним, он доверяет вам… когда-то доверял и восхищался.

– Я попробую.

– Вы сделаете это. А если будет необходимо, примените магию. Алтон не должен попасть на этот турнир. Отвечаете головой!

Герцог допил вино и швырнул бокал на пол. Затем придвинулся к столу, взял перо и макнул в чернильницу.

– Я напишу адрес, где его найти…

Возвращаясь в Южную башню, Нэй думал о том, что скажет маркизу, как будет его убеждать. «Отцы и дети, вы понимаете…» Откуда ему знать, у него никогда не было детей, во всяком случае тех, о которых он слышал. Ему следует подготовиться, возможно, попросить у Литы совета. Завтра, он наведается к маркизу завтра.

Мимо тянулись дома с длинными галереями. Балконы, на которых полулежала пушистая знать с размалеванными лицами. Где-то играл клавесин. Сухой Город готовился к празднованию Дня Творца.

Назавтра Нэй не нашел Алтона по указанному адресу, сопляк ускользнул, а потом…

* * *

Вода заливала трюм через проломленные доски обшивки. Плотник с помощником пытались заделать пробоину.

«Где он?» – спросил Нэй у Вийона. Он не понимал, зачем дух привел его сюда.

Прямо перед тобой.

По щиколотку в воде Нэй добрался до молодого человека, который возился с грубо сколоченным ящиком, и развернул к себе.

– Алтон, – сказал он, глядя на шрам над правой бровью.

– Кто вы? Не мешайте!

Нэй оборвал нить заклятия анонимности. Он был удивлен: меньше всего ожидал найти маркиза за подобным занятием. Помощник плотника, надо же! Нэй был уверен, что маркиз будет рваться в бой, к орудиям.

– Георг… – узнал маркиз. – Что вы здесь делаете?

– Пришел за тобой.

– Отец? Я никуда…

– Это не обсуждается, – отрезал Нэй. – Не вынуждай меня…

– Вы не посмеете. – Лицо Алтона дрогнуло; лицо, приятное для взора даже сейчас, в усталости боя. За два года он еще больше окреп, превратился в рослого мускулистого парня, закаленного долгими часами упражнений.

– Посмею. Ты знаешь.

«У меня нет выбора».

Плотник перекрикивал шум настырной воды. Алтон обернулся, потом снова посмотрел на Нэя.

– Хорошо. Я пойду с вами. Если…

– Никаких условий.

– Если поможете заделать дыру.

– Идет.

Нэй помог маркизу простелить дно ящика войлоком и уложить мешки с паклей, пропитанной суриковой шпаклевкой. Плотник спилил зазубренные края сломанных досок, и они надвинули ящик на пробоину. Алтон передал Нэю брусок, сам взял такой же – один конец приставил к ящику, а противоположный упер в переборку. Нэй последовал его примеру. Плотник подбил упоры деревянными клиньями.

– Спасибо, – выдохнул маркиз. Нашел взглядом Вийона, улыбнулся: – Привет, Ви!

Нэй схватил маркиза за рукав.

– За мной!

Мокрые до нитки, они выбрались на главную палубу.

В густом дыму невозможно было понять, как развивается бой. Понимали ли это капитаны, их помощники? Канониры и матросы лихорадочно работали у пушек – превратились в механических кукол – и почти не откликались на команды. Закон речного боя: прекратить огонь гораздо сложнее, чем открыть. В пространстве палубы звенело эхо десятка выстрелов.

Нэй задрал голову и увидел на стеньгах гирлянду флагов, синих, красных, желтых, клетчатых, полосатых, с крестами и кругами. Суда передавали зашифрованное послание от флагмана по всей колонне. Эскадра затеяла какой-то маневр.

– И что? Просто убежим? – прокричал маркиз в ухо Нэя.

– Это не мой бой! И не твой!

– Я не хочу быть трусом!

– Трусы не лежат на чужих кладбищах!

«И не ввязываются в смертельные глупости», – здесь Нэй был согласен с герцогом.

Он накинул на себя и маркиза кокон невидимости и поднялся на шкафут. Судно разворачивалось носом к противнику. Капитан кричал в рупор помощникам и мичманам:

– Пройдем сквозь строй! Разорвем и сокрушим продольным огнем! Выбьем флагмана!

Нэй мысленно связался с гондольерами.

– Приготовить книппеля! Огонь с двух бортов по команде! Идем в бреши!

И тут что-то произошло. Фрегат дернулся, будто наткнулся на невидимую стену. Поднятые паруса были полны ветра, но судно остановилось.

От внезапной тишины заложило уши.

– Мертвая вода, – сказал Алтон. Его глаза расширились.

В мертвой воде без видимых причин застревали корабли и лодки. И ни гребцы, ни паруса не могли сдвинуть их с места. Поворачивать, лавировать – бесполезно. Словно кракен прихватил за корму. Или на днище налипла гора ракушек. Речники считали мертвую воду происками подводного дьявола.

И сейчас матросы замерли, будто гвоздями приколоченные к палубе, и канониры остолбенели у пушек. Даже раненые, кажется, перестали стонать, проявив почтение к приближающейся смерти.

Нэй оглядел задымленные корабли, реи – опущенные, точно в знак траура. Нашел капитана. Высокий подтянутый мужчина на шканцах растерянно всматривался в зрительную трубу. Плечи опущены, ветерок колышет редкие волосы.

– О черт, – прошептал Нэй, хватая молодого маркиза за локоть.

Из-за фальшборта взмыло – до самых небес – усеянное шипами щупальце.

* * *

Стоячую воду заволокло ряской. Слой из крохотных растеньиц был таким плотным, что поверхность бассейнов казалась паркетом, густо измазанным светло-зеленой краской. Пахло болотом, с арочной дуги свисали клочья ила. Выложенная раскрошившимися плитами дорожка вела к небольшому храму из необожженного кирпича. Прямоугольный фасад со всех сторон обрамляли колонны. Некогда стройный периптер ныне напоминал кариозные пеньки в пасти старого пьянчуги. Двускатная крыша прохудилась, а мозаичная лента над главным входом истерлась.

Тридцать лет назад чудовищный шторм обрушился на Полис. Ту ночь нарекли Левиафановой. Стихия уничтожала флот, в Кольце гибли люди. Они тонули в собственных домах – если Оазис затопило до карнизов первых этажей, какой ад творился за крепостными стенами? Сухой Город тогда только обретал современный вид, всюду гремели стройки. Новоиспеченный герцог пригласил лучших архитекторов из Вагланда, Бергенхейма, Мокрограда и восточных пределов. Денно и нощно они проектировали роскошные дома для знати, сады и бульвары. Территория расчищалась от мрачных кварталов, на месте узких подслеповатых зданий возникали прекрасные фонтаны, просторные парки, пруды и каналы. Маринк будто вознамерился стереть с лица земли любое воспоминание об эпохе Генриха Руа, своего предшественника. И колдуны всерьез опасались, что энергичный реформатор доберется до их башен и даже подземелий.

Но Левиафанова ночь несколько усмирила пыл герцога. Ураган сносил строительные леса, выбивал стекла новеньких особняков, валил деревья. Реставрируемый храм Распятого Человека лишился шпиля. Глупцов, рискнувших выбраться из жилищ, поднимало в воздух и расплющивало о брусчатку. Кто-то клялся потом, что буря сорвала с центрального фронтона дворца кусок штукатурки и обнажился злорадный лик Руа.

Убытки были колоссальными.

Уильям Близнец рассказывал, как пытался добиться аудиенции у герцога, но Маринк заперся в своих покоях, скорбя и выдирая волосы от отчаяния. Вопрос с рыбаками остался открытым… а крепостные ворота – закрытыми. Голытьбу не пустили в Оазис, не спасли от обезумевших волн женщин и детей.

Выжили семьи, успевшие спрятаться в трубах, по которым из Сухого Города сливали в Реку нечистоты. Выжили забившиеся в катакомбы под Навозным рынком и те, кому удалось проникнуть в порт и фабричные подвалы. Установить точное количество погибших не представлялось возможным, ведь никто никогда не проводил в Кольце перепись, но наутро гвардейцы обнаружили сотни трупов у центральных ворот. У ворот Полиса, запершегося от собственных граждан.

Ученики кардинала Галля ночевали в школе с понедельника по пятницу. Но Нэй, услышав от наставников про начинающийся шторм, сбежал и вплавь добрался домой, чтобы защитить маму. Восьмилетний мальчик обнимал испуганную женщину, пустившую его в этот странный мир, гладил по плечам и говорил слова утешения. Она улыбалась ему испуганно и благодарно.