Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

Глава 14.10
Чальтен. Сады Эдема

Я из тех людей, кто, выходя на гребень моста, всегда думает о том, чтобы прыгнуть вниз, чувствуя нестерпимую щекотку в самой середине горла.

Уиллем Дефо

О горах написано огромное количество стихов и песен, и кажется, что теперь уже любые слова о них будут звучать банально и надуманно. Но, когда они перед тобой, сколько бы пиков ты ни видел прежде, сердце всё равно замирает в томной неге от предвкушения встречи человека и тверди. Литая форма вершин, украшенных снежной глазурью, прерывистые штрихи уступов, скачущая линия хребта, похожая на запись кардиограммы, так и манят подойти поближе, прикоснуться к недосягаемой скале. В горах всё начинается и всё заканчивается: обнажаются слабости и крепнет вера, зарождается жизнь и гибнут мечты. Здесь становится реальным даже самое немыслимое, а человек может выяснить для себя, чего он стоит. Горы – это одновременно электрический стул и персональный полиграф, эшафот и триумфальная арка, замочная скважина в параллельный мир и столпы, держащие Вселенную. Они способны вознести человека к небесам или бросить в бездну, участить его дыхание от недостатка кислорода или от восторга прикосновения к вечности, застудить ледяными ветрами или обогреть лучами полуденного солнца, оставить наедине с собой или вести по дороге за руку. Кто-то становится в горах новым человеком, а кто-то остаётся с ними навсегда…

Первое, что видит любой вновь прибывший в Чальтен, – информационный центр. Здесь вас за пять минут ознакомят с правилами посещения национального парка и покажут маленький музей. На стойке инфоцентра всегда выставлен почасовой прогноз погоды, в котором наибольший интерес вызывает облачность. Она приводится в процентах на трёх разных высотах: высокой, средней и низкой. Это показывает, каковы шансы наблюдать основные вершины парка Лос-Гласьярес – Серро-Торре (Cerro Torre) и Фиц-Рой (Fitz Roy). За открыточными видами двух этих апогеев в Чальтен ежегодно устремляются тысячи туристов, мечтающие в промежутках между непогодой, свойственной для горных районов, увидеть потрясающе красивые пики Анд. От инфоцентра отходят два небольших трека: на Мирадор-де-лос-Кондорес (Mirador de los Condores) и Мирадор-де-лас-Агилас (Mirador de los Águilas). Первый ведёт к площадке с видом на долину, в которой устроились две сотни домов городка, а второй – к скале около огромного озера Вьедьма (Lago Viedma). Отсюда же начинаются треки Лагуна Торре (Laguna Torre) и Лома Плиге Тумбадо (Loma del Pliegue Tumbado), остальные тропы берут свои истоки уже в городе.

За бурной рекой начинались широкие пустынные улицы, уставленные просторными домами со скатными кровлями и небольшими палисадниками. Почти все магазины и кафе в городе были закрыты; даже работающую гостиницу удалось найти не сразу. Сезон альпинизма и лесных прогулок завершился, и владельцы большинства предприятий сферы обслуживания, закрыв свои заведения, разъехались по отпускам. Даже припаркованные машины на улицах попадались редко – весь город выглядел опустевшим и безжизненным. Холодные ветра хозяйничали во дворах домов, перебирая поредевшие гривы низких кустов. Тёмно-коричневые скалы угрюмо расступались, теснимые человеческим жильём. Хотелось скрыться в уютном холле и согреться чаем, наблюдая из окна, как природа наводит свои порядки снаружи, не имея шансов добраться до тебя.

Отель оказался целиком построенным из дерева. В главном зале отовсюду струился свет, даря ощущение простора. Деревянные стропильные балки выпирали из каркаса, будто рёбра; ровная обшивка, словно шкура, обтягивала тело гостиницы. Внизу, на кухне, суетились постояльцы, готовя ужин. Около стойки регистрации пили кофе. Коридор второго этажа выходил на балкон, огибающий холл полукругом. Получив ключ от номера, мы отправились наверх. Просторный номер с двумя двухъярусными кроватями оказался пустым. Из широких окон виднелась волнистая линия ближайшего утёса, за которым после трёх часов дня скрывалось солнце. Рядом с отелем из последних сил пытались пробить мёрзлую серую землю запоздавшие пучки молодой осенней травы.

Вершина Фиц-Рой чаще всего скрыта за облаками – индейцы звали её «Чальтен», что в переводе значит «вулкан», считая, что над ней витает облако пепла – однако на следующий день она открылась перед нами полностью. Казалось, что природа, вопреки неутешительному прогнозу прошлой недели, решила вознаградить нас за путь в тысячу километров, который мы преодолели, чтобы добраться в это труднодоступное место. Необычный профиль Фиц-Роя не перепутаешь ни с каким другим пиком. А вместе с соседними Серро-Поинсенот, Рафаель и Сент-Экзюпери он входит в великолепный квартет, подкупающий одновременно и мощью, и грацией. История восхождений на гору ведёт свою историю лишь от середины двадцатого века: до этого гора считалась неприступной. В описании подъёмов немало драматических моментов, когда ценой открытия новых путей к вершине становилась не одна человеческая жизнь.

Недалеко от Фиц-Роя находится пик Серро-Торре – история его покорения ещё более противоречива и запутанна. Эта вершина среди альпинистов считается одной из самых сложных и опасных. Суровые вертикальные склоны, форма острой гранёной пики, возносящейся на полторы тысячи метров вверх, постоянные обледенения и ураганные ветры с Тихого океана представляют трудную задачу даже для опытных скалолазов. Первым о покорении этой вершины заявил итальянский альпинист Чезаре Маэстри в 1959 году. Вместе со своим напарником Тони Эггером он на шестой день подъёма по северному склону оказался на вершине, но при спуске Эггера смела лавина – он сорвался со скалы вместе с фотоаппаратом, где были единственные доказательства их подъёма – снимки. Чезаре без сознания был обнаружен недалеко от базового лагеря Чезарино Фавой, который ожидал спуска своих товарищей. Спор о реальности этого восхождения идёт уже несколько десятилетий, и кто-то рассматривает этот подъём как величайшую мистификацию мирового альпинизма. Тело Тони Эггера позже нашли, но фотоаппарата при нём не оказалось. Первым достоверным восхождением считается подъём в 1974 году итальянской четверки во главе с Казимиро Феррари по западной стене. Тот маршрут, о котором говорил Маэстри, был покорён лишь в 2005 году.

В 1970 году в протест скептикам Чезаре Маэстри вернулся в Патагонию, чтобы снова забраться на вершину Серро-Торре, но уже по юго-восточному ребру. Будучи приверженцем чистого стиля в восхождениях, то есть не используя для подъёма верёвки и крючья, в этот раз он взял с собой стопятидесятикилограммовый компрессор. С его помощью Чезаре пробил на девственно чистом гранитном склоне шлямбурную дорожку, ставшую впоследствии предметом бурных споров между адептами альпийского стиля и регулярного альпинизма. И хотя Чезаре Маэстри не удалось достичь вершины, отгородившейся от него гигантским ледовым грибом, данный путь стал самым популярным среди покорителей Серро-Торре. Маршрут назвали «Compressor Route», и он послужил дорогой для подавляющего большинства альпинистов, восходивших на вершину.

Однако 16 января 2012 года этот путь был уничтожен. Эта дата стала новой вехой не только в истории покорения Серро-Торре, но и во всём мировом альпинизме. Двое американцев, Хейден Кеннеди и Джейсон Крюк, за двое суток поднявшись по маршруту Маэстри к самой вершине, не воспользовались для подъёма ни единым болтом, а на спуске срезали с неприступного бастиона более сотни шлямбурных крюков, уничтожив «Compressor Route». Маршрут, зиявший на склоне горы старым шрамом, но давший многим людям возможность покорить её, был стёрт, а многие проводники остались без заработка. Личное решение двоих американцев породило множество споров: нашлись как сторонники, так и противники случившегося. Тем не менее горы покорялись и будут покоряться разными маршрутами и путями, с использованием чистого стиля или с помощью камалотов и крючьев.

В Чальтене мы задержались почти на неделю. И каждый следующий день дарил нам новые открытия. Огненные кроны деревьев, голубые ледники, чистейшая вода ручьёв, зеркальные лагуны, причудливые формы скал, изгибы ущелий и нескончаемая вереница троп приносили массу свежих впечатлений, а горный воздух будто вымывал накопившуюся усталость и забивший лёгкие смог городов. Лос-Гласьярес оказался той частью света, где яркие краски пейзажей словно сошли с альбомных фотографий, отредактированных дизайнером, а о любых событиях, происходящих здесь, можно говорить только в превосходной степени. Здесь соединились вода и камень, лёд и зелень альпийских лугов. Здесь за каждым поворотом меняется ландшафт, а предстающие виды ни на миг не позволяют угасать чувству восхищения. Здесь в очередной раз задумываешься, насколько многогранна и разнообразна природа и как её бесчисленные комбинации создают истинную гармонию постоянной борьбы и движения. В Чальтене я смог наслаждаться огненными языками рассвета, лижущими горные пики, неповторимыми узорами неба, растворяющимися в прозрачной воде лагун, мириадами звезд, золотой пылью рассеянных в черноте пространства, и безграничным покоем, столь необходимым иногда каждому из нас, чтобы понять, кто мы есть на самом деле. А что ещё нужно человеку, подошедшему так близко к своим истокам в долгой дороге в поисках Эдема?

Глава 14.11
Огненная земля. Конец эпохи приключений

 
Агония прощаний, кладбищенские рвы.
Вчера с тобой прощались, вчера ещё кончались,
Сегодня мы мертвы.
Как поезд похоронный, причалы и перроны.
Рука платок уронит – и ты уже вдали.
Живыми нас хоронят на двух концах земли.
 

Мигель Эрнандес

Сырые пепельные тучи смыкались с тёмно-сизой полоской воды. Тонкие тоскливые волны легко поглаживали берега. Большой серый паром с яркими огненными боками причаливал к краю дороги. На полосе асфальта скопилось уже предостаточно транспорта, нетерпеливо ожидающего возможности поскорее перебраться на другую сторону пролива. Чёрно-рыжий автобус сильно выделялся на фоне бледных красок окружающего мира, но, казалось, совсем не стеснялся этого. Его фары и лобовое стекло были закрыты мощной бронёй из толстой защитной сетки, словно кольчугой рыцаря ливонского ордена. Толкнув дном берег, паром зашелестел по бисеру гальки и мелких камней и окончательно затих у разгрузочной рампы. Гигантская аппарель медленно опустилась на дорожное полотно, и длинномеры стали один за другим покидать судно. Рабочие в оранжевых жилетках привычно сновали у стального корпуса и в нужный момент отдали команду о загрузке судна. Медленно, словно нехотя, машины стали взбираться на борт и занимать указанные места, а пассажиры робкими колоннами двинулись по краям дороги к месту посадки и начали подниматься на верхние палубы. Затем паром захлопнул металлическую пасть и бесшумно оттолкнулся от берега. На штандарте, борясь со встречным ветром, развевался чилийский флаг, а у борта, будто и не боясь стального гиганта, плескались в поиске добычи морские львы. Через три четверти часа судно разгрузилось, и вместе с автобусом мы оказались у обочины дороги.

Я в первый раз покинул такой привычный для меня континент для того, чтобы ступить на берег легендарной земли, о которой так много читал и слышал, но которую даже в самых смелых мечтах не мог представить такой близкой и доступной, – Огненной Земли. И кто бы мог подумать, что пролив, по которому Магеллан в 1520 году впервые вышел в Тихий океан, на самом деле окажется настолько узким и невзрачным: по ширине он едва ли превосходит Волгу. Безжизненные пространства, подобно большей части территории Патагонии, серы и безлики – здесь тысячи гектаров сухой рослой травы и крупных камней, где можно разве что пасти овец, в огромных количествах топчущих землю Чили. Грязно-кремовыми пятнами мельтешат они в блёклом мареве равнин, будто забытые постаменты, застывшие в здешнем густом осеннем воздухе. Кое-где торчат небольшие нефтяные вышки, качающие из недр земли столь притягательное для человечества чёрное золото; редкие щитовые домики жмутся к дороге или одиноко мёрзнут в холмистых долинах острова. Я вспоминаю, что европейские первопроходцы наблюдали сотни костров, рассыпанных вдоль побережья, и не могу понять, как индейцы в таких суровых условиях набирали дров для топлива. Закрадывается крамольная мысль, что это просто легенда, и, наверное, неспроста изначально эти острова назывались на картах не Огненной Землёй, а в честь своего первооткрывателя – Магеллановыми островами. Но мои мысли постепенно приходят в порядок, как только мы снова пересекаем границу, поделившую остров между двумя государствами, и оказываемся на территории Аргентины.

Яркие языки пламени вмиг поджигают высокие облака, окрашивая каждое пёрышко белых кудрей в броские оттенки рыжего и красного. Тучи наполняются бордовыми пузырьками под последними лучами солнца. Они моментально сгорают, оплавляясь, словно фигурки из воска, и огненные струи стекают от них к самому горизонту. Отсветы пламени отражаются на противоположной стороне, бросая бледно-розовые и кремовые блики на веера небесных сугробов, и постепенно угасают, унося с собой сказочные вспышки заката, без остатка поглощающего небесный свод. Никогда прежде я не видел столь красивого захода солнца, когда, насколько хватает взгляда, разрывные импульсы света полосуют яркими вспышками марганца линию горизонта, подсвечивая голубую бездну, словно огни прожекторов. Долины коробятся склонами, топорщатся щетиной стволов, взмывают вверх хребтами самых южных склонов Анд. На понурые лесные массивы наползает сумрак, а окружающий рельеф прячется под хлопковым покрывалом снега. Нескончаемая череда поворотов дороги – и мы мчимся в ночь, пронзая тьму двумя клинками света.

Северные земли островной части Патагонии долгое время были предметом жестокого спора между Аргентиной и Чили. Архипелаг насчитывает более сорока тысяч островов, и самый крупный участок суши в нём называется Исла-Гранде (Isla Grande) – здесь проживает бо́льшая часть населения. И до сих пор, несмотря на миролюбивый соседский настрой, эти две страны постоянно соревнуются за ношение титула «самый-самый». Чили владеет большей частью архипелага, а город Пунта-Аренас, расположенный на материковой части Патагонии, долгое время считался самым южным городом Земли. Однако в конце девятнадцатого века Аргентина взяла реванш, основав на берегу пролива Бигль город Ушуайя, отнявший этот статус.

Сейчас на территории Чили есть два населённых пункта: Пуэрто-Уильямс (Puerto Williams) и Пуэрто-Торо (Puerto Toro) на острове Наварино (Navarino), которые находятся ещё южнее Ушуайи, но их вряд ли можно отнести к разряду городов, так как население первого составляет чуть менее трёх тысяч человек, а второго – всего лишь с полсотни.

Территория Аргентины заселена более плотно, крупные города соединены хорошими асфальтовыми дорогами, а в уникальных заповедных магеллановых лесах, относящихся к скоплению самых южных субполярных деревьев, созданы национальные парки. На чилийской территории, напротив, преобладают грунтовые дороги, рабочие посёлки в несколько домов и тучные стада овец на изрезанной делянками пастбищ земле. Деревьев здесь почти нет, но по территории Чили проходят отроги Анд, и высшая отметка архипелага в две с половиной тысячи метров – гора Дарвина – находится именно здесь. Установленная между странами граница неудобна ни для Аргентины, ни для Чили. Чтобы проехать на территорию Южного Чили, необходимо пересечь границу Аргентины, а добраться до аргентинской части Огненной Земли можно лишь через территорию соседа.

Во времена, когда Фернан Магеллан открыл пролив, соединяющий Атлантический океан с Тихим, Огненная Земля не представляла для европейских держав особого интереса, хотя до постройки Панамского канала эти суровые южные земли были единственным связующим мостом между восточным и западным побережьями Нового Света. Саму же Огненную Землю считали северной окраиной большого южного материка, простирающегося далеко за пределы исследованной территории. Лишь в 1578 году Френсис Дрейк обнаружил пролив между Огненной Землёй и Антарктидой (на тот момент ещё не найденной) и установил самую южную точку Америки – мыс Горн (если не считать маленький островок Агила в архипелаге Диего-Рамирес, лежащий ещё на сто километров южнее). Спустя два с половиной века, в 1832 году, Роберт Фиц Рой во второй раз совершил плавание к этим землям на корабле «Бигль». В этот раз на борту был молодой натуралист, который впоследствии подробно описал в своей книге эти места, обитающих здесь животных и людей. Имя его стало известным во всём мире – это был Чарльз Роберт Дарвин.

Своё первое впечатление об Огненной земле после преодоления самой восточной точки Исла-Гранде – мыса Сан-Диего – он описывает так: «Бухта представляет собой живописное водное пространство, наполовину окружённое низкими, округлёнными горами из метаморфического глинистого сланца, покрытыми до самой воды густым, мрачным лесом. Одного взгляда на этот ландшафт было достаточно, чтобы я понял, как сильно отличается он от всего, что я когда-либо видел».

Огненная Земля стала последней точкой в огромной эпопее освоения человеком территории планеты. Около 10 000 лет назад первобытные племена добрались до архипелага, за которым раскинулся непреодолимый океан. До прибытия европейцев здесь проживало четыре основных племени: кавескар, ямана, óна и манекенк. Несмотря на сравнительно небольшие размеры архипелага, они очень отличались друг от друга. Народ манекенк жил на юго-восточном побережье Исла-Гранде, но при этом не пользовался каноэ: они занимали лишь малую часть острова, поскольку в прежние времена их вытеснили более многолюдные племена óна. Óна, в свою очередь, селились по большей части в глубине острова и промышляли охотой на гуанако. Их представители превосходили другие племена по росту и больше соответствовали образу «большеногих», которых впервые повстречал Магеллан. Вероятнее всего, именно с ними столкнулись в 1832 году Фиц Рой и его команда, о чём Дарвин писал так: «Эти огнеземельцы совершенно не похожи на тщедушную и жалкую расу людей, живущих дальше на запад; они ближе к знаменитым патагонцам Магелланова пролива. Единственную их одежду составляет плащ, сделанный из шкуры гуанако шерстью наружу; этот плащ они набрасывают на плечи, так что тело их столь же часто бывает обнажено, как и прикрыто. Кожа у них медно-красного цвета… Вся группа в целом была очень похожа на чертей, появляющихся на сцене театра в представлениях вроде "Волшебного стрелка"».

Кавескар и ямана занимались преимущественно рыболовством: они селились на побережьях и перемещались на лодках из коры или древесины бука. Они были коренастые и невысокие. Их языки не только не походили друг на друга, но и не относились ни к одному из материковых семейств. Это были языки-изоляты. Причём их богатство, проявляющееся в большом количестве описательных слов и метафор, говорит о хорошо развитом воображении, гармонии с природой и редком умении тонко подмечать детали окружающего мира. Протестантский миссионер Томас Бриджес незадолго до исчезновения племени ямана составил словарь, в который вошли почти тридцать тысяч слов на их языке. Им принадлежит самое ёмкое по смыслу слово в мире: «mamihlapinatapai» – это взаимный взгляд между двумя людьми, в котором выражается желание каждого, чтобы другой предложил то, чего хотят оба, но при этом ни один не желает быть первым.

Мир, в котором жили огнеземельцы, был суров и негостеприимен, что оказало серьёзное влияние на поселившихся здесь людей. Первую встречу с кавескарами Дарвин описывает так: «Это были самые жалкие и убогие создания, каких я когда-либо видел». А затем добавляет: «Эти жалкие бедняги были какими-то недоростками, их безобразные лица были вымазаны белой краской, кожа была грязная и засаленная, волосы спутаны, голоса неблагозвучны, а жесты порывисты. Глядя на таких людей, едва можно поверить, что это наши ближние, живущие в одном мире с нами. Весьма часто строят предположения по поводу того, какую радость может доставлять жизнь некоторым низшим животным; но куда уместнее было бы поставить тот же вопрос относительно этих дикарей!»

Женщины этих племён очень хорошо плавали, и обычным занятием для них была добыча моллюсков и морских ежей из ледяной воды. «Как только наступит отлив, зимой ли, летом, ночью или днём, они должны подниматься, чтобы набрать моллюсков на камнях; женщины же либо ныряют за морскими ежами, либо терпеливо сидят в своих челноках и волосяными удочками с приманкой, но без всякого крючка, время от времени резким движением вытаскивают мелкую рыбку». Они носили мало одежды, несмотря на то, что летом температура поднималась не выше двадцати градусов, зимой же опускалась до минус десяти. Только треугольники кожи, закрепляемые на бёдрах, и шкуры, которые они накидывали при открытом ветре, составляли их привычный «гардероб». «Ночью эти люди, голые и едва защищённые от ветра и дождя здешнего бурного климата, спят по пять, по шесть часов на сырой земле, свернувшись, подобно животным». Эти люди были по-настоящему закалены и готовы противостоять самым суровым погодным условиям, но у них не было средств для борьбы с оспой, туберкулёзом и сифилисом, которыми «наградили» их европейцы.

Здешние племена вели кочевой образ жизни. Они строили лёгкие хижины из шестов и шкур зверей, а кавескары нередко ночевали в своих лодках. Они не владели гончарным делом, не занимались скульптурой или живописью, не строили дорог и не оставляли пиктограмм, не возводили стен и не основывали городов, а свою страну называли Кару Кинка. Всё, что от них осталось, – это кучи раковин, годами выбрасываемых вблизи от кочевых стоянок и теперь возвышающиеся безмолвными курганами, где захоронены уникальные культуры самых южных народов Земли – индейцев, не похожих ни на каких других, индейцев, которых больше нет…

Колонизаторы добрались до Огненной Земли не сразу, на пути им пришлось преодолеть обширные территории материковой Патагонии, очищенные от племён мапуче и теуэльче только в восьмидесятые годы девятнадцатого века. Демократия и свобода поселились на Исла-Гранде в 1886 году, прибыв туда вместе с румыном Жульюсом Поппером и несколькими десятками горняков, отправившихся на поиски золота. Местные жители, не желавшие освобождать землю под развитие прогресса, получили от них изрядную долю свинца. Вслед за золотоискателями потянулись фермеры. Овцеводство быстро набирало обороты, с каждым годом в разы увеличивая площади пастбищ, где испокон веков гуляли гуанако. Племена, лишённые возможности охотиться на диких зверей, перешли на выращивание домашних животных. Развязалась война, в которой использовалось мыслимое и немыслимое оружие – от ружей до отравленной еды и заражённой вирусами одежды.

Пастухи привозили в эстансии отрезанные уши, чтобы показать, что день прошёл не напрасно; за это хозяева выплачивали им премии. Однако когда начали попадаться живые индейцы без ушей, владельцы имений стали требовать только головы аборигенов. Особой кровожадностью отличился Александр Мак Леннан, которого индейцы óна прозвали «кровавой свиньёй» за несметное количество убийств, совершённых в пьяном угаре им самим или его помощниками. Он уничтожал племена во имя процветания одной из крупнейших овцеводческих ферм Южной Патагонии, а также ради собственного удовольствия. На место людей приходили овцы, будто воплощая наяву гротескный мир Харуки Мураками. Только происходило это не в фантазиях людей, а в степях Огненной Земли, где курганы погибших индейцев стали пастбищами для овец. За два десятка лет численность коренного населения сократилась вчетверо, а к середине двадцатого века их остались единицы.

Действительно, суровые условия жизни подчас приводили к жестоким мерам в родоплеменных отношениях индейцев. Подобно событиям, описанным Джеком Лондоном в рассказе «Закон жизни», где стариков оставляли на съедение волкам, чтобы они не были обузой для племени, индейцы Огненной Земли в голодную пору съедали своих родственников. В «Путешествии натуралиста на край света на корабле "Бигль"» описано: «На основании совпадающих, но совершенно независимых показаний мальчика, нанятого мистером Лоу, и Джемми Баттона можно считать несомненным, что зимой, побуждаемые голодом, огнеземельцы убивают и поедают своих старых женщин раньше, чем собак; когда мистер Лоу спросил мальчика, почему они так поступают, тот отвечал: «Собачки ловят выдр, а старухи нет». Мальчик описывал, как умерщвляют старух, держа их над дымом до тех пор, пока они не задохнутся; он в шутку передразнивал их вопли и показывал, какие части их тела считаются особенно вкусными. Как ни ужасна должна быть подобная смерть от рук своих друзей и родственников, еще ужаснее подумать о том страхе, который должны испытывать старухи, когда начинает подступать голод; нам рассказывали, что они тогда часто убегают в горы, но мужчины гонятся за ними и приводят обратно на бойню у их собственных очагов!» Понять такое сложно, ещё сложнее это принять. Но таков был их мир, с другими законами, по которым слабость убивала человека, сострадание могло привести к гибели племени, а нежелание понять чужую жизнь и культуру губило целые народы.

Из-за недостатка внутренних ресурсов весь юг Патагонии, как с чилийской, так и с аргентинской стороны, заселялся выходцами из Европы – в основном сербами, хорватами, болгарами, боснийцами и черногорцами. Неустроенность и бесконечные войны гнали людей далеко от родины, в те места, где свободная земля была связана минимумом государственных ограничений. Поэтому вслед за Пуэрто-Мадрином, заселённым валлийцами, аргентинские Санта-Крус и Рио-Гайегос, чилийские Порвенир, Пуэрто-Наталес и Пунта-Аренас стали далёкими южными городами, где сошлись вместе французы, итальянцы, немцы, ирландцы и англичане, уже не имеющие друг к другу никаких территориальных претензий, а мирно живущие в общих городах.

Сегодня на Огненной Земле добывают нефть, газ, цинковые и медные руды и другие полезные ископаемые. Когда-то далёкая, неисследованная земля сегодня превратилась в обжитой край. На местах конических хижин племени óна теперь стоят буровые вышки, вонзившие, подобно насекомым, иглы труб в тело земли. Там, где прежде плыли лодки алакалуфов, теперь рассекают морские волны круизные лайнеры с тысячами любопытных туристов. Здесь ещё сохранилась суровая красота природы, но уже нет тех людей, которые могли по-настоящему ценить свою Родину и у которых хватило бы слов, чтобы описать её великолепие и многогранность.