Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

Ущелья снова покрываются зеленью, превращаясь в однородную массу, похожую на нектар свежевыжатого киви. По ходу движения вниз горы расступаются, давая простор зелёным полям, впереди виднеются первые признаки города, и я вздыхаю с облегчением: таким, как я, жителям равнин горы нужны лишь в умеренном количестве, и особенно пугает, когда они пытаются взять над тобой верх. И всё же нет ничего прекрасней ломаного изгиба хребта, укрытого снегом, и звенящей тишины, позволяющей прикоснуться к вечности.

Глава 14.2
Кордова. Под чарами аргентинской Каталонии

 
Мы научились строить города,
Не засыпать на нудных совещаньях,
И покрывать любые расстоянья
В авто, на самолётах, поездах.
Жить, завертевшись в шумной суете,
Есть на ходу, не чувствуя неловкость,
Работать, стоя в злободневных пробках,
Жениться, не любя и не на тех.
Цена вопроса – главная цена.
Что нам до Бога? До него далече.
Корпоративы, разговоры, встречи…
Совсем забыли то, что жизнь одна.
…
 

Алена Майер

Тёплый осенний воздух Барселоны наполнил мои лёгкие, едва я успел выйти с территории автовокзала. Ощущение, что я в Испании, моментально засело в душе, а со временем всё больше укоренялось, пуская внутрь свежие молодые корни. В обе стороны протянулись крылья терминала, оперённые корпусами двухэтажных пассажирских автобусов, ежеминутно прибывающих и исчезающих в кварталах города. Потоки людей, бесперебойно бегущих по крытым галереям, вносили элемент городского сумбура и лёгкого хаоса. Европейская Аргентина открылась перед нами, не таясь.

Свечки жилых домов и широкие открытые фасады офисных центров, многоэтажные парковки с платой по червонцу за час и булочные, источающие аромат свежей выпечки, колоннады дворцов наместников испанской короны и высокие нефы соборов, футуристические изгибы бетонных пристанищ музеев и марширующие друг за другом аллеи парков – Кордова встретила нас при своём будничном параде. Широкие магистрали, обрамлённые четырёх– и пятиэтажными домами, украшенными лепниной пилястр, балконов и карнизов, разрезали город на ровные квадраты, будто на ломти праздничного пирога. Иногда целых семь полос транспорта одновременно мчались в сторону Площади Испании или обратно – к Площади Независимости. Жилые массивы сменялись парками, разбавляющими раскалённый камень и асфальт прохладой тенистых зелёных крон, под которыми уютно разместились деревянные скамейки на бетонных уступах. Ровно подстриженные газоны, усыпанные жемчугом капель воды, щедро разбросанных садовниками, мягко застилали обширные пространства между бусами дорожек. Стелы, памятники и фонтаны, в изобилии расставленные по всему городу, непременно стояли во главе таких парков и площадей. Колонны вековых деревьев смирно стояли на защите изумрудной мозаики серых и бежевых черепиц мегаполиса. Мы вышли в город, и нас мгновенно окружила жизнь, полная чужих проблем, спешки, переживаний и суеты.

Как и в европейских городах, все первые этажи зданий были отведены под магазинчики и небольшие организации сферы услуг. Кафетерии соседствовали с парикмахерскими, продуктовые магазины – с банкоматами, а сонмы бутиков, цепочками выстроившиеся вдоль пешеходных улиц, перемежались уютными ресторанчиками. Центр города был исполосован мостовыми, по которым давно не гремели экипажи. Теперь на них, несмотря на будний день, мельтешили тысячи пёстрых фигур. И невозможно было поверить, что мы не в Париже, Вене или Валенсии! Настолько органично выглядели гладковыбритые лица офисных работников в голубых сорочках, подтянутых к горлу виндзорским узлом, чернявые парни в мешковатых джинсах, свободных футболках и с толстыми цепями, девушки с крашеными белокурыми волосами, одетые в модные блузки и коротенькие юбки, в этом южноамериканском городе. Серьёзные, излучающие самоуверенность бизнесмены маленькими глотками потягивали эспрессо, устроившись в тени зонтиков кафе, кто-то читал газету, ребята громко смеялись, стоя у бордюра под шелковистыми ветвями большой акации, домохозяйки выгуливали маленьких холёных собачек, модницы с охапками бумажных пакетов разных цветов курсировали от одного магазина к другому.

Кто все эти люди? Почему они не работают, не учатся? Почему проводят время на открытом воздухе? Мы редко задаёмся этими резонными вопросами во время праздников или выходных, но стоит только оказаться на улице в рабочее время, как моментально погружаешься в другой мир, новый, запретный, где сам по себе встаёт вопрос «Кто они?». Казалось бы, те же улицы, которыми ты обычно идёшь к дому или по магазинам, те же площади, где по вечерам и в выходные толпится народ, но когда выходишь на них в неурочный час, всё будто преображается. Краски становятся ярче, а ощущения – острее, как будто сильная инъекция весны вмиг растеклась по венам, оставив в каждой клетке организма миллионы отголосков новизны и возрождения. Будто совершаешь что-то запретное, как в детстве, когда сбегал с уроков или ускользал из запертой в наказание комнаты. И вдруг обнаруживаешь, что ты далеко не один такой. Множество людей поступило так же, но все они молчат и даже вида не подают, словно сегодня за хорошее поведение их всех отпустили гулять пораньше.

Оказывается, в будни город так же заполнен людьми, но другими, не запертыми за тесными прилавками магазинов и не посаженными в офисный «open-space» вместе с сотней таких же, как они. Эти люди имеют что-то большее, какую-то личную свободу, доступную не каждому. Это те, кому зимой удаётся видеть дневной свет, а не идти в офис ещё до рассвета и возвращаться уже в поздних сумерках. Кажется, что они не спешат после работы, чтобы успеть оплатить коммунальные платежи или сделать важные покупки в супермаркете, им не требуется записываться на сервисное обслуживание автомобиля или стоять с ним в очереди в мойку, им не нужно получать справки, забирать детей из детского сада, выбирать новый диван или посещать нудные собрания. Будто они живут настоящей жизнью, не утопленной в пучине проблем и закрытой для остальных. Они словно знают какую-то страшную тайну, но не хотят её раскрывать, улыбаются, радуются жизни, весело болтают, но ни за что не признаются, как им удалось быть не такими, как все, как они смогли обмануть время, украв у него восемь часов, таких нужных каждому, чтобы просто пожить. Я ловлю их взгляды, в которых мелькают весёлые искры, таится холодный расчёт или просто безразличие, но ни один не готов открыть свой личный секрет.

Я присматриваюсь к людям: вот девушки в майках с логотипом оператора сотовой связи раздают рекламные листовки, а молодой парень изучает и записывает цены на канцелярские товары – должно быть, закупает что-то для небольшой фирмы. Вот у гранитного цоколя сидит дама неопределённого возраста, а двое её суетливых чумазых детей дёргают прохожих за джинсы и подолы платьев, надеясь получить свою «копейку». Вот яркие жилетки дружно машут мётлами, сгребая в кучи опавшую листву. Вот двое кучерявых темнокожих ребят пытаются перекричать друг друга, чтобы привлечь покупателей на свои безделушки, а девушка с мольбертом сидит у изгороди газона и карандашом отмеряет пропорции высоких шпилей старого собора.

Но на самом ли деле все эти люди – представители свободных профессий или матери малышей, неужели их так много, что они с лихвой наполняют жизнью улицы крупных городов в любой будний день? Действительно ли фотографы, журналисты, художники, писатели, поэты, актёры, драматурги, статисты и коммивояжёры составляют то людское море, что постоянно колышется за пределами различных учреждений? Я думаю, что это не так. Мне представляется, что существует огромный пласт людей, у которых личная душевная и творческая воля переросли в физическую, предоставив им свободу времени и пространства. И это именно они так открыто улыбаются и радуются, сидя на скамейках в парках, гуляя по улицам, наблюдая за облаками или городским транспортом, рассматривая отражения в лужах и фонтанах, подставляя лицо ветру, ловя первые жёлтые листья или трогая пушистый снег, слушая щебет птиц или ощущая крупные капли майского дождя. Им и правда известен секрет, но они не могут его открыть, и не потому, что не хотят, а потому что у каждого свой путь – путь, который невозможно пройти по чьей-то подсказке.

Небольшое кирпичное двухэтажное здание, каким-то чудом затесавшееся в ряды изрытых оспой бетонных жилых домов, предстало перед нами, как только мы свернули с широкого проспекта на узкую улочку. На втором этаже (при входе с улицы он был первым и единственным) располагался рынок, а в душном цокольном – кассы автобусных компаний, обслуживающих маршруты в пригороды Кордовы. От узкого перрона из-под навеса, созданного рядами ломаных линий, один за другим отходили микроавтобусы. Пространство было столь мало, что автобус стандартного размера смог бы разместиться на стоянке, только перегородив своим корпусом всю проезжую часть. Микроавтобусы же с прыткостью горностая заныривали на платформы и так же ловко, стоило появиться промежутку в бесконечном городском движении, задом вклинивались в поток и устремлялись вместе с ним на автостраду. В одной из таких шустрых машин мы и отправились в небольшой тихий город, находящийся в сорока километрах от Кордовы.

Альта-Грасия (Alta Gracia) – очень спокойное место. Город усыпан частными домиками всевозможных цветов и размеров по европейскому образцу. Около каждого из них примостился гараж на пару машин или, в крайнем случае, хотя бы стоянка рядом с непременным атрибутом любого частного владения – газоном. Через город течёт небольшая речушка, окаймлённая живописными берегами, выстланными густой шёлковой травой. Через речку протянулись несколько каменных мостов, разменявших без малого сотню лет. В центре города разместился иезуитский монастырь, основанный в семнадцатом веке. Он был построен на берегу реки, которую впоследствии перегородили плотиной, давшей монахам возможность получать энергию для своего мельничного жёрнова. Сегодня монастырь является городским музеем, где можно посмотреть орудия труда и элементы скромного быта рядовых монахов. Помимо обычной обстановки келий здесь также выставлены предметы меблировки, привезённой из Европы: чугунные кровати, точёные столики, гардеробы, украшенные перламутром и дорогим деревом, резные стулья и многое другое. В целом же комнаты и кухня являют перед посетителями аскетичную обстановку, где богомольцы обходились простейшими предметами, посвящая всё время, оставшееся после хозяйственных дел и выращивания хлебов, молитве и покаянию.

Однако в этот небольшой город нас привлёк отнюдь не монастырь, а тот факт, что здесь вырос один из самых известных людей двадцатого века – Эрнесто Гевара, так много сделавший для революции в странах Латинской Америки. Дом, где он жил, также превращён в музей, попасть в который, к сожалению, нам не удалось. Сложилось так, что родные пенаты революционера, боровшегося за общее благо, искоренение бедности и против засилья жестокого капитализма, стали оплотом очередного механизма для выкачивания денег. Ведь ни один музей во всей Аргентине не рискнёт тягаться с ценой, которую необходимо заплатить, чтобы посетить родной дом Че Гевары.

Размеренная жизнь аргентинцев продолжала удивлять нас спокойствием и всеохватностью. Люди, сидящие на лужайках во двориках за домами, прогуливающиеся вдоль набережных и кормящие чаек, здесь не редкость. Они излучают безмятежность и уверенность в себе. При взгляде на них кажется, что они не офисные клерки, вырвавшиеся в двухнедельный отпуск для решения накопившихся проблем, а солидные владельцы маленьких фабрик, небольших нефтяных вышек или локальных сетей продуктовых магазинов. Но это не единичные люди. Едва ли не каждый аргентинец чувствует себя хозяином жизни, невзирая на профессиональные достижения, и само понятие карьерного роста для них скорее чуждо, чем интересно или привлекательно. Здесь не привыкли работать много, надрывно и самоотверженно. Главное, чтобы было достаточно. А достаток измеряется не такими уж большими величинами. Люди не бредят «Porsche Cayenne», последним яблочным смартфоном или сверхмощным производительным ноутбуком. В школе дети не хвалятся марками родительских автомобилей или подаренным телефоном. Но это не потому, что им неведомы соревновательность и чувство собственничества. Просто им это не интересно. В Аргентине нет культа вещей, изо дня в день побуждающего нас толкать колесо прогресса и зарабатывать всё больше денег. Верх их мечтаний – последняя модель «Fiat», а что за радость от управления «BMW» или «Mercedes», они не понимают. «Что, у вас в России ещё не вышла последняя модель «Fiat 500 Sport»? Да… Тяжело вам!» – говорят они совершенно искренне, словно нас обошла возможность прикоснуться к одному из главных промышленных и научных достижений настоящего времени.

Размеренность – кредо любого жителя этой страны не только из глубинки, но даже из самой столицы. Здесь нет погони, забега с эфемерной мечтой, которая невидимой соломинкой попала под одежду и теперь нестерпимо колется, вызывая зуд. Здесь у всех всё есть, а точнее – есть ровно столько, чтобы этого хватило. Большего им не требуется. Может, это и не приносит заоблачного счастья, но, по крайней мере, даёт полное удовлетворение жизнью. Здесь процветает частный бизнес, но зачастую он ограничивается небольшим семейным магазином или офисом по оказанию транспортных, юридических или других подобных услуг. Развитие практически невозможно с учётом местных условий, но владельцы нередко сами ставят вопрос иначе – а нужно ли им всё это?

Я неспешно иду по широкому тротуару городка Вилья-Карлос-Пас (Villa Carlos Paz), стоящего на берегу озера Сан-Роке (San Roque). Сочное яблоко дарит приятный вкус и прохладу, по тонко стриженому руну травы грациозно вышагивает цапля. Интересно, а цапли едят яблоки? Но эта мысль не успевает промелькнуть, как птица подгибает длинные ноги и сильными взмахами крыльев поднимается вверх, исчезая в густых зарослях деревьев на противоположной стороне гряды. Приземистые здания отелей, окруживших озеро, совсем не портят его природный облик – их фасады лишь подчёркивают праздничность осенних красок. На дорогах нет машин, парковки тоже пусты. И сами жители крайне редко показываются за низенькими заборами опрятных домиков или – тоже изредка – сидят на бордюрах набережной, не отводя взгляда от тёмной глади воды. Однако город не спит, он просто томится в неге, в непрерывной медитации наедине с самим собой. И даже несмотря на то, что многие жители крупных городов устремляются сюда на отдых в выходные дни и отпуска, он остаётся спокойным и собранным в своём бесконечном внутреннем монологе, таком же, какой ведёт вся Аргентина.

Рейсовый автобус остановился у очередного поворота дороги. Мы вышли из него и оказались на каменистых равнинах, называемых пампасами. Я впервые очутился среди бескрайней Патагонии, о которой столько слышал и где так хотел побывать. Широкие волны низких холмов уходили под самый горизонт, среди сухого ковыля и овсяницы были щедро разбросаны пригоршни камней, словно прошлогодние озимые. По пампе гулял ветер, будто ожидавший скорых всходов молодых скал на такой благодатной почве. От основной дороги отходила грунтовая, ловко петляя среди завалов камней. Мы взглянули вдаль, собрались с силами и двинулись в путь. Час проходил за часом, уже остался позади информационный центр национального парка, а после него только узкая тропинка побежала вдоль хребта, отделяющего плоскогорье парка Кебрада-дель-Кондорито (Quebrada del Condorito) от долины, расположенной внизу. Время от времени из-под ног выскакивали вискаши – зверьки из семейства шиншилловых – и скрывались в ближайших кустах. Они затаивались, лишь осторожно водя своими пушистыми мордочками и наблюдая за происходящим чёрными бусинами глаз.

Мы шли вперед, надеясь добраться до огромного ущелья, на отвесных скалах которого гнездятся андские кондоры. В потоках восходящего воздуха эти создания смотрятся очень грациозно. Кондоры – преимущественно парящие птицы, они не используют технику активного полёта. Их крылья широко расставлены, первостепенные маховые перья растопырены и слегка развёрнуты кверху. Они плавно описывают круг за кругом, высматривая добычу, словно кружатся в танце дервишей под монотонную инструментальную музыку, неслышно пульсирующую в глубинах ущелья. Размах крыльев андских кондоров достигает трёх метров, и они по праву считаются самыми крупными птицами западного полушария. Пройдя ещё несколько километров, мы увидели, как на склонах Пампа-де-Ачала (Pampa de Achala) огромной трещиной, раскалывающей плато на две половины, пролегло ущелье Кебрада-дель-Кондорито. Где-то далеко внизу тонкой нитью бежал поток воды: именно он за миллионы лет проточил каньон, достигающий глубины в восемьсот метров. В воздушном пространстве, зажатом между двумя скальными стенами, мелкими точками парили чёрные птицы.

По данным орнитологов, в ущелье обитает около сотни птиц, и это место идеально подходит для выведения потомства, так как им удобно взлетать с многочисленных выступов каменных склонов и приземляться на них же. Увидеть гнёзда кондоров не представляется возможным, да и сами птицы, сидящие на скалах, сливаются с чёрным угловатым камнем, и лишь когда они взлетают, можно сполна прочувствовать их великолепие и грацию. Я облокотился на шершавое ограждение, слабой неровной гранью отделившее меня от ущелья, и вдохнул воздух, наполненный запахом трав, земли и воли. Воли настолько бескрайней, что любые попытки ограничить её человеческими мерами расстояний заведомо провальны и наивны. У Патагонии нет ни начала, ни конца – есть только петли времени, стягивающие пространство мириадами холмов, долин, камней и трав, где нет места деревьям, где нет возможности уйти от самого себя.

Когда мы вернулись к асфальтной дороге, уже стемнело. Ещё двое путешественников ждали транспорта, и мы присоединились к ним. Машины стремительно проносились мимо, пятная холст густых сумерек широкими мазками света. Стылый ночной холод постепенно сковывал тело с головы до ног. Всё вокруг словно укрылось от заморозков подступившей темнотой, и детали полностью растворились в черноте ночи. Никакой транспорт не останавливался, будто из боязни закоченеть на холоде, и, бешено молотя колёсами, убегал к огням города. Уже казалось, что эту ночь нам придётся провести в открытом поле, когда огромное тело автобуса, заскрипев тормозами, шумно вздохнуло и приоткрыло дверь, впуская нас в тёплую утробу салона. Мы быстро оттаяли и погрузились в сонную негу, разместившись на мягких удобных креслах. Где-то за окном мелькали огоньки человеческого жилья, а мне всё ещё виделись колышущиеся стебли ковыля и бесконечные просторы пампы, по которым бродят несметные стада коров и скачут бойкие гаучо в сомбреро, сапогах с серебряными шпорами, а в руках они держат болеадорас…

Глава 14.3
Водопады Игуасу. Итайпу. В струях счастья, в потоках энергии

Думаете, время позади вас?

Подумайте ещё раз. Взгляните ВПЕРЁД.

Там вечность!

И вы будете там.

Лафайет Рональд Хаббард

Рюкзак двухпудовой гирей давил на меня, пригибая к земле. Семнадцатичасовой переезд на автобусе не мог пройти даром: груз общей усталости, тяжести в голове и ломоты во всём теле сделал своё дело. Обойдя всего полдюжины гостиниц на одной улице, мы решили больше не раздумывать и заняли самую дешёвую из них. Я рухнул на кровать, как подкошенный, и только через полчаса, приложив неимоверные усилия, поднялся, чтобы отправиться на поиск завтрака и осмотр города.

Пуэрто-Игуасу (Puerto Iguazu) – небольшой город, население которого составляет менее ста тысяч человек. Город расположен на стрелке двух рек: Параны и впадающей в неё Игуасу. Здесь находится «трёхграничье» с Парагваем и Бразилией – территории обеих этих стран можно увидеть, стоя на высоком берегу около памятной стелы. Со всех трёх сторон на стрелке рек стоят приграничные города. Самый крупный – с бразильской стороны – Фос-ду-Игуасу (Foz do Iguaçu) с трёхкратным перевесом в численности населения. Со стороны Парагвая расположен Сьюдад-дель-Эсте (Ciudad del Este), являющийся свободной экономической зоной, где большая часть населения являются выходцами из Азии. Пуэрто-Игуасу живёт в основном за счёт туризма – весь центр города усыпан отелями, сувенирными лавками, туристическими агентствами и ресторанами. Но стоит отойти хоть немного в сторону – и мгновенно попадаешь в мир частных домов, где нет даже намёка на кафе или магазины и царит спокойствие и расслабленность.

Но не тихий городок и не обступающие его джунгли привлекли нас в эти края. Буквально в тридцати километрах отсюда, на границе Аргентины и Бразилии, проходящей посередине реки, расположен несравненный водопад Игуасу, с великолепием которого сложно тягаться даже знаменитому Ниагарскому. Строго говоря, его сложно назвать водопадом, ведь он представляет собой череду из двухсот семидесяти каскадов, сменяющих друг друга на протяжении нескольких километров, что в общей сложности создаёт перепад высот в восемьдесят метров. Его размах и масштабы в полной мере можно оценить только с высоты птичьего полёта, но даже с обзорных площадок, которыми обвешаны все прилегающие склоны, ощущается грандиозность природного творения. Каждый год каскады отступают вверх по течению почти на два метра, съедая при этом тонны породы, мелкими песчинками ускользающей в сторону Атлантического океана. Двадцать тысяч лет назад каскады находились на стрелке рек, но за прошедшее время переместились вверх по течению на целых двадцать восемь километров! Объём воды в реке непостоянен, отчего и количество каскадов из сезона в сезон меняется.

Название водопадов произошло от слов «большая вода» на языке гуарани – племени, населявшего эти территории ещё до прихода европейцев. Это чуть ли не единственный коренной народ, в небольшом количестве сохранившийся на территории Аргентины после пятисот лет продвижения прогресса и прививания индейцам европейской культуры. Сейчас гуарани проживают на территории Бразилии, Парагвая, Боливии и Аргентины, их язык в Парагвае является вторым государственным, и его знает почти девяносто процентов некоренного населения страны. Им удалось отвоевать своё исконное право быть народом, а ведь сколько сотен племён, населявших Патагонию и Ла-Плату, сгинуло без следа, попав под полное уничтожение колонизаторами за свою неспособность подчиняться и работать на благо Испанской короны, а затем и молодого независимого государства!

Со стороны Аргентины проложена небольшая железная дорога, буквально в три станции, позволяющая немного ускорить путь по сравнению с пешей ходьбой. Со второй остановки, миновав заросли деревьев, выходишь прямо к кромке воды. Вдоль реки от берега отправляются прогулочные катера, ныряя под струи водопадов, словно сгорая от желания поскорее освежиться, есть также транспорт на остров, с нескольких точек которого открывается вид на каскады. Конечная станция выводит по мосткам прямо к Глотке Дьявола – самому фееричному из возможных зрелищ ежесекундного падения тысяч тонн воды с высоты восемьдесят метров.

Мы вышли на промежуточной станции, пробрались среди многочисленных лотков с сувенирами возле маяка и начали неспешно спускаться по петляющим металлическим подмосткам. Шум падающей с высоты воды то нарастал, то снова становился глуше, маленькие ручьи скользили под платформой, исчезая в густой растительности, чтобы через мгновенье слиться с широким руслом реки, бурлящей далеко внизу. Лес вокруг полнился незнакомыми звуками, которые смешивались с треском цикад и шелестом потревоженных ветром листьев. Очередной изгиб дороги упёрся в зону отдыха, где среди густой толпы туристов сновали носухи, пытаясь выпросить что-нибудь съедобное, а при случае и просто распотрошить сумку или пакет, оставленные без присмотра. Передвигаясь группками, коати окружали жертву и приступали к вымогательству. Кто-то из них вставал на задние лапы, вытягивая тонкий нос как можно выше, или хватался за женскую юбку, стягивая её вниз, другие, пользуясь возникшей паникой, обшаривали подвернувшуюся поклажу. Часть проворных бандитов караулила столики, где иногда оставались объедки. Местные носухи, как и обезьяны в Африке или Юго-Восточной Азии, давно забыли, что значит добывать еду в диких условиях, считая самой лёгкой добычей ту, что отобрана у человека. Несмотря на всю кажущуюся безобидность, эти животные, сами того не желая, могут поцарапать жертву своими длинными и мощными когтями, которыми в дикой природе роют землю, добывая себе пропитание.

Стена ревущей воды изгибалась, повторяя контуры скалы, и ревела, словно миллиарды растревоженных ос. Потоки семисотметровой аркой расходились в обе стороны, скрывая русло реки за густыми брызгами срывающейся вниз воды, словно, упав на гигантский атомный реактор, она в мгновение ока превращалась в облако пара. Десятки людей, облепивших поручни обзорной площадки, с восторгом смотрели в жерло водопада, которое, казалось, было готово утянуть в пучину любого из них, поглотив его без остатка. Уже через пару сотен метров фигуры казались маленькими и незначительными, а Глотка Дьявола всё сильнее разверзала свои челюсти, пытаясь раскрошить в прах базальтовые глыбы, на которые сама же опиралась. Вода плотным облаком взмывала вверх и разлеталась на многие километры, покрывая окружающие джунгли мелкой испариной. Капли отливали на солнце сотнями оттенков, как горсти алмазов после талантливой огранки ювелира.

И пусть Альвара Нуньеса – европейца, который в середине шестнадцатого века первым открыл водопады, – не особо впечатлили их масштаб и великолепие, но стоит потратить один день на созерцание каскадов с нескольких точек, как становится понятно, насколько они чарующи и притягательны. Красота их разнообразна, нетривиальна, а главное – абсолютно гармонична. Она составляет единое целое с джунглями вокруг реки, животным миром, в изобилии населяющим берега и водный мир, и даже с людьми, которые каждый день тысячами приезжают сюда, чтобы своими глазами увидеть природное чудо света, никого не оставляющее равнодушным.

Праздничная зелень сельвы, манящая сочностью и свежестью, красовалась вдоль автострады. Широкая трасса, насчитывающая несколько пар полос, прорезала лес. Арки пешеходных переходов нависали над дорожным полотном, серая линия отбойного камня бежала рядом с автомобилями, словно верный пёс. Вдалеке показались посты контроля, какие обычно устанавливают на платных дорогах; автобус затормозил, развернулся и начал высадку людей. Пассажиры, две трети которых составляли студенты, спешно высыпали на горячий асфальт, а затем гуськом зашагали через границу. Именно здесь начинается нейтральная зона между Бразилией и Парагваем. На её территории расположен крупный университет, неустанно обрастающий новыми корпусами, где, кроме гуманитарных наук, обучают и точным, подготавливая будущие кадры для интернациональной компании по эксплуатации водных ресурсов.

Перейдя дорогу, мы направились к огромному зданию – административному центру гидроэлектростанции совместного пользования Итайпу (Itaipu). Река Парана, на которой построена ГЭС, занимает седьмое место в мире по величине водосброса – и работы по возведению плотины такой сложности производились впервые. Они начались в 1971 году, но русло было перекрыто и осушено лишь к 1979 году: для этого в скале был пробит обводной тоннель шириной в 150 метров. Бетонные конструкции ГЭС возводились в рекордные сроки. Потребовался труд сорока тысяч человек, ни на минуту не прекращавших работу, и уже в конце 1982 года началось заполнение водохранилища. Через пятнадцать дней благодаря сильным осадкам его отметка достигла проектного уровня, сформировав резервуар вместимостью двадцать девять миллиардов кубических метров. Для этого понадобилось разработать пятьдесят миллионов тонн породы, в том числе скальной, и использовать почти девять миллионов тонн бетона для создания конструктива. Однако, чтобы ГЭС начала работать, необходимо было ещё затопить порядка 1350 квадратных километров и выселить с обжитых земель более десяти тысяч человек. Сейчас мощность этой станции составляет 14 гигаватт – столько же, сколько вырабатывают три самых крупных ГЭС России: Саяно-Шушенская, Красноярская и Братская. Строительство ГЭС велось совместными усилиями обеих стран, и теперь она принадлежит единому международному концерну, а вырабатываемое электричество распределяется между государствами поровну. При этом Парагвай тратит на собственные нужды всего десять процентов от причитающейся ему мощности – и этого хватает, чтобы обеспечить электроэнергией почти всю страну. Оставшуюся часть он продаёт Бразилии, для которой общая мощность не покрывает даже шестую часть государственных нужд.

Мы разместились в специальном автобусе, получили каски и отправились в путь. Шаттл двигался практически без остановок, и нам приходилось довольствоваться видом из окна. Перед глазами проплыли гигантские желоба водосброса, словно бетонные горки громадного аквапарка, автомобильные парковки, дозорные вышки, окна турбин и плотина через реку. Посреди реки виднелся остров Итайпу, в честь которого и была названа плотина. С языка гуарани это можно перевести как «поющий камень». И действительно, в момент водосброса, когда более шестидесяти тысяч кубических метров в секунду сбегает по бетонным желобам, сама земля, кажется, начинает звенеть под натиском неудержимой стихии. Когда-то на месте водохранилища было глубокое русло Параны с множеством порогов и водопадов. Один из них, Гуайра, являлся самым большим в мире по расходу воды. Его ширина составляла почти пять километров, а его воды низвергались с высоты в тридцать четыре метра. Водой, ниспадающей из водопада Гуайра, меньше чем за секунду можно было бы заполнить Исаакиевский собор или Храм Христа Спасителя, а его мощность в семь раз превышала Ниагарский водопад и Игуасу. Вокруг него располагался национальный парк, весьма популярный у туристов. Но в 1982 году он прекратил своё существование, унеся с собой в небытие восемьдесят два человека, которые на церемонии прощания сорвались в его пучины с перекидного моста. Водохранилище поглотило водопад, пороги и даже людей, а скалы были взорваны, чтобы Парана стала судоходной.

Наш автобус вскарабкался на дамбу и заскользил вдоль путей обслуживающих кранов. Другого транспорта здесь практически не было, мы остановились на дороге – и заинтересованные пассажиры высыпали наружу, чтобы полюбоваться видами реки. Безбрежная тёмная гладь водохранилища одним краем уходила под самый горизонт, вода была спокойной и тихой, словно в лесном озере, а с другой стороны бетонная стена срывалась на шестьдесят метров вниз, где разноцветными бусинками сверкали припаркованные около центра управления машины и новый ряд мостовых кранов. Справа бурлило русло реки, а слева извивались ленты водосброса. Небо разрезали жгуты электрических проводов, закреплённых на высоких стальных опорах. Их трассы расходились во все стороны, передавая энергию в самые удалённые точки обеих стран. Мне трудно представить, сколько потребовалось труда, чтобы создать махину, способную остановить такую могучую реку. Сколько было приложено сил, чтобы потягаться с самой природой! Работа тысяч людей не прошла даром – теперь река заперта в бетонные силки, бег её прекратился. Она замерла, но лишь на время, а через сотни лет вновь пробьёт себе путь домой.