Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

Аргентина хочет и может удивлять. Её города точь-в-точь повторяют европейские, но при этом всегда овеяны налётом Латинской Америки. На её улицах проходят праздники и карнавалы, а в перерывах между ними – митинги и забастовки. У людей, одетых в итальянские деловые костюмы, в глазах танцует бачата. Бомжи интеллигентного вида спят, устроившись на скамейках или завернувшись в картонные коробки на ступеньках магазинов. В недорогих кафе готовят изумительное ароматное мясо, но никто не представляет себе, что такое настоящая рыба. Школьники Буэнос-Айреса уверенно ориентируются в музеях и на выставках, но не знают, что такое играть летом в песочнице. Даже центральная площадь этого города по вечерам больше похожа на шоу-площадку, чем на средоточие власти. Это столица, где выставки примитивного искусства, прикрываясь лозунгами «Я так вижу!», перечёркивают богатое наследие живописи и скульптуры прошлых веков.

На улицах Буэнос-Айреса сейчас практически не слышны звуки ритмичной музыки, рождаемой гармонью и гитарой, молчат городские окна, в парках не видно кружащихся в танце пар. Лишь кое-где в маленьких семейных ресторанчиках тонут в море свежих плакатов и листовок чёрно-белые фотографии, с которых Тита Мерельо, Карлос Гардель, Астор Пьяццолла улыбаются зрителям, да чьи-то зарисовки танцующих пар и афиши былых выступлений уносят на полвека назад – в то время, когда всё было по-настоящему: и страсть, и желание, и танец. Они смотрят на нас с удивлением, любопытством, укором. А ты даже не знаешь этих людей, которых, может быть, уже нет в этом мире. И всё же кажется, что виноват перед ними, виноват, как и все остальные, – за город, людей, их нравы, за то, что культурное наследие, формировавшееся веками, безвозвратно ушло. Да, современный мегаполис тоже живёт неплохо, гуляя в парках, посещая центры торговли или кинотеатры, встречая туристов в Ла-Бока или поедая парилью в хороших ресторанах. Но эта благоустроенная вселенная словно параллельный мир, наполненный красками, но не жизнью. Будто в какой-то момент что-то произошло – и они свернули в сторону, оставив бывших кумиров печально смотреть с фотографий из старых газет, как гибнет эпоха, одухотворенная ритмами сальсы и бачаты. Город снова и снова пытается всем доказать, что ничего не изменилось и он живёт той же осмысленной, наполненной жизнью, но чем больше он делает таких попыток, тем яснее видишь, что это фальшь. Такая же пустышка, какие всё чаще подсовывают доверчивому человеку, который стремится найти что-то истинное. Неподдельных идеалов больше нет, как и настоящих кумиров, затерявшихся в мишуре и хлопьях позолоты нового века – века разнузданности, сиюминутных порывов и наигранной беззаботности, Века Информации.

Дождь барабанит по мостовой, смывая с улиц грязь, а с моего лица – усталость. Я бегу по стылому, тёмному от влаги асфальту, пытаясь скрыться от слёз города. Густые свинцовые потоки ливня становятся ручьями и исчезают в канавах и водостоках. Мусорный город ерошит перья козырьков, будто воробей, купающийся в луже, освобождаясь от пыли и грязи. Светофоры силятся прорвать завесу воды своими красными и зелёными сигналами, а капли отбивают унылый ритм, сводя на нет все попытки платановых листьев исполнить последний осенний танец этого апреля – аргентинское танго…

Глава 14.5
Уругвай. Монтевидео. Самый лучший день в году

Моя главная надежда относительно себя самого заключается лишь в том, что я просто надеюсь не просрать достигнутое.

Вуди Харрельсон

Странное ощущение, проснувшись утром, понять, что стал ещё на год старше. И вроде бы с виду всё как всегда, ведь ты взрослеешь каждый день, изредка вспоминая об этом, но быстро выкидывая эти мысли из головы, и только раз в году тебя почему-то усиленно пытаются вернуть к конкретной точке твоей жизни. Практически у всех людей старше семнадцати этот праздник вызывает не одни только положительные эмоции, и даже с каждым годом всё более тяготит. Поначалу мы взрослеем с удовольствием, ведь перед нами открываются новые возможности, постепенно тают надоевшие запреты. Но потом из года в год возникают новые ограничения, накапливающиеся, словно ненужный хлам на чердаке деревенского дома. И хотя большинство запретов мы ставим себе сами, будучи уверенными, что уже не так молоды, чтобы совершать разные безрассудные поступки, однако и физически наше тело с годами становится не таким адаптивным и гибким, как раньше, постепенно утрачивая свои прежние возможности.

И вот в очередной раз все попытки забыть, что ты стал ещё на год старше (а может, и старее), сводятся миром на нет. Он всеми способами стремится утвердить, что ты в Большой Игре, и даже если твои друзья не вспомнили о празднике, его ни за что не забудет потребительская машина. Всю ночь приходили смс с перечнем акций в честь дня рождения (в России в это время давно был день), приглашение бесплатно посетить кинотеатр при предъявлении паспорта, поздравления от организаций, которым ты когда-то, не подумав, оставил на бланке свои контактные данные. На электронной почте пара писем интернет-ботов. Кажется, не так уж и много для такого «знаменательного» дня. Бывают моменты, когда хочется куда-нибудь уйти, исчезнуть, побыть наедине с собой, чтобы о твоём существовании забыли хотя бы на короткое время. Но куда мне можно сбежать, если я и так в другой части света? Куда ещё деться, если ты уже исчез?

В своей обычной жизни, когда ты изо дня в день делаешь одно и то же, иногда задумываешься, как здорово было бы убежать от всего мира на край света. И эта возможность, пусть даже гипотетическая, согревает тебя на протяжении долгих лет. Ты словно заглядываешь внутрь себя, как в узкую замочную скважину в массивной деревянной двери, сквозь которую виден янтарный закат на берегу моря и чистый песок. И судорожно пытаешься почуять свежий бриз, но получаешь лишь очередную порцию спёртого воздуха офиса или квартиры.

Тебя распирает предчувствие, что стоит решиться на побег, и всё изменится – ты будешь другим, станешь лучше, чем был: более спокойным, уравновешенным, прозорливым, справедливым к себе и другим, приобретёшь невероятное количество положительных качеств. Каждый день станет для тебя прекрасным: ни минуты тревоги, отчаяния, житейских хлопот или лжи. Всё будет именно так, как ты всегда мечтал: трава – всегда зелёной, море – тёплым, а закат – ярким и сочным. Но когда ты действительно сбежал, у тебя не остаётся шанса даже на мечту, ведь ты уже использовал его. И эта пройденная граница становится твоим внутренним тупиком, из которого нет ни одной лазейки. В нём уже нет манящей причудливости судьбы и тайного желания всё бросить. И мы в очередной раз стоим на перепутье, как день или год назад, и нужно раз и навсегда решить, оставишь ли ты прошлое, выбрав взамен этот шанс, или же будешь лелеять его всю жизнь, удовлетворившись тем, что он просто есть.

Я завариваю себе ещё одну порцию чёрного чая, смотрю, как ферментированные листья расправляются в кипятке, окрашивая прозрачную воду золотисто-рыжими разводами. Вдыхаю чайный аромат и замираю, прислушиваясь к самому себе. Как сложно признать, что человеку страшнее всего остаться наедине с собой, боясь услышать ответы внутреннего «я» на давно мучающие вопросы. И я имею в виду не просто одиночество, которого в мире очень много, а страх мысленного диалога с самим собой. Мы стараемся заглушить его любыми доступными способами: болтаем с друзьями, звоним по телефону, включаем телевизор или компьютер, врубаем музыку или напеваем сами, лишь бы не слышать самих себя. И эта боязнь, растущая с годами, требует всё новых сил для сопротивления, когда следует, напротив, выслушать, что твердит внутренний голос, отбросить предрассудки и ложные желания и открыться для общения с самим собой. Мы же всё сильнее заполняем разрастающуюся пустоту шумом, забрасывая эту чёрную дыру внутри себя бессмысленной однообразной информацией и убивая тем самым всё своё свободное время. А ведь, стараясь поглотить как можно больше из окружающего мира, мы просто боимся услышать от себя, чего же на самом деле хотим от жизни…

Терпкий вкус и нежный аромат будоражат мои чувства, белые стены растворяются, словно их окропили плавиковой кислотой, ветер сушит мою кожу, стегая её дробью мелкого белого песка, и заполняет им всё вокруг, на берег накатывает волна, затем другая, третья, они шипят и тают сливочной пеной в тёплых кварцевых крупинках. Свет потихоньку утекает через невидимое решето, оставляя на небе алые разводы заката. Я сижу на берегу совсем один. Я хочу услышать себя. Я готов.

Огромный современный паром рассекает залив Ла-Плата, держа путь к небольшому уругвайскому городу на противоположном берегу – Колония-дель-Сакраменто (Colonia del Sacramento). Его тело настолько огромно, что на борту совершенно не чувствуется качки, и кажется, что ты не плывёшь по волнам, а целый час ждёшь в общем зале, пока пригласят на какую-то важную встречу. Несколько кафе, двухэтажный холл, «Duty Free» и отдельные залы для первого класса и VIP-персон. Все палубы покрыты голубым ковролином, на котором, несмотря на большой пассажиропоток, не видно потёртостей или дефектов. Всё чисто и аккуратно. Выхода наружу нет, и наблюдать за передвижением парома можно лишь через широкие иллюминаторы, доступ к которым есть только у тех счастливчиков, которые заняли посадочные места самыми первыми. Кресла не пронумерованы.

Вода в заливе мутная и не привлекает особого внимания. Говорят, из-за большого притока речной воды уровень соли здесь в два раза ниже, чем её среднее количество в Атлантике. Водная граница между государствами осталась позади. Я откупорил бутылку «Courvoisier V.S.O.P.», сделал небольшой глоток и сказал сам себе: «С днём рождения, друг!»

Старинный город Колония-дель-Сакраменто был основан ещё португальцами: тогда его цель была наладить регулярную контрабанду товара в важный портовый центр Испанской империи – Буэнос-Айрес. Позже на протяжении ста пятидесяти лет за него велись войны между Португалией и Испанией, а затем – между Бразилией и Аргентиной, пока в 1828 году Уругвай не был объявлен независимым государством. Сейчас от старых городских укреплений уцелели лишь фрагменты стен, ворота и фундаменты некоторых зданий. В Бразильскую войну город сильно пострадал от ожесточённых боевых действий, разразившихся под его стенами. В местной церкви был устроен пороховой склад, в который однажды ночью попала молния, отчего две трети здания обратились в груду бесформенных камней, разбросанных по близлежащей территории.

Сегодня приятно пройтись по улочкам исторического центра, заросшим травой и невысокими деревьями. Старая, основательная кладка стен зданий, мощёные мостовые, защитные валы дают возможность мысленно перенестись в те времена, когда канонада десятков пушек была частым спутником наступающего рассвета. Когда всполохи солнца сопровождались вспышками огня, а оборонительные укрепления, защищающие от неприятельского флота, тонули в чёрном дыму. Времена, когда сабля и кортик были оружием, а не украшением, а доблесть и честь были не образными выражениями, а жизненным кредо множества людей.

Тихие маленькие скверы, засаженные платанами, покрыт ковром из жёлтых листьев, лишь кое-где собранных в мягкий пушистый ворох осеннего золота. Солнце, не скупясь, согревает прохожих яркими лучами, любуясь собой в отражениях на крышах раритетных мерседесов и фольксвагенов. Короткие деревянные пирсы аккуратно заходят в воду, словно боясь промокнуть. Небольшие лодки и яхты спокойно ждут своих хозяев на водной глади.

На развалинах старой церкви водружён маяк, с балкона которого весь город виден, как на ладони. Сверху он кажется ещё больше утопающим в зелени: густые веера прибрежных пальм, широкие кроны деревьев, осыпанные розовыми цветами, золотые макушки высоких платанов и море травы, стремящейся отвоевать у камня как можно больше места. Вдоль берега идут тонкие полосы волнорезов, за ними – пристань для паромов и небольшие доки. А дальше – сплошной изумруд деревьев и полей.

Только под вечер автобус доставил нас в столицу Уругвая. Огни большого города наперебой бились в стёкла проезжающего транспорта. Плотный поток людей заполнял столичные улицы. Обрывки фраз смешивались с гудками сирен и фоном общего шума. Город сменял офисные костюмы на более демократичную одежду. Мы прошли по Авениде 18-го Июля (Av. 18 de Julio) до Площади Независимости (Plaza Independencia), где, освещённый ночными огнями, красовался Паласио Сальво (Palacio Salvo) – брат-близнец здания в Буэнос-Айресе.

Площадь выглядела чистой и опрятной, но ничто на ней не привлекало особого внимания, за исключением памятника-мавзолея Хосе Артигасу, возвышавшегося на фоне убогой многоэтажки, похожей на советское конструкторское бюро. Эта статуя воздвигнута в честь человека, долгое время считавшегося разбойником и варваром, теперь же ставшего в глазах народа отцом-основателем уругвайской нации. В память о нём по всей территории страны установлены десятки памятников. Слева примостился ничем не примечательный дворец Эстевес (Palacio Estevez), который с 1890 года является бессменной резиденцией президентов страны. Вдали, у самого края площади, видны каменные ворота, совершенно не вписывающиеся в общий ансамбль – фактически единственное, что осталось от укреплений старого города, срытого в 1829 году.

Сегодня Монтевидео – один из самых безопасных городов Южной Америки, а его европейский облик надёжно замаскировал собой фундамент иберийской колонии. Немудрено, что за его величием и очарованием трудно разглядеть признаки латиноамериканской культуры, ведь его антураж – дело рук многочисленной плеяды выдающихся итальянских архитекторов, среди которых Карло Дзуччи, Марио Паланти, Витторио Меано и Гаэтано Моретти. Они кардинально преобразили город, за столетия сделав его неотличимым от столиц западноевропейских государств.

Изначально плодородные пойменные земли сотен рек пампы были густо населены индейцами чарруа, однако уже к концу девятнадцатого века девяносто процентов населения составляли европейские колонисты, и большой приток испанских и итальянских мигрантов всё время увеличивал этот показатель. В 1831 году в местечке Бока-дель-Тигре (Boca del Tigre) у реки Сальсипуэдес (Salsa Puedes) правительство договорилось о мирной встрече с касиками чарруа – вождями укрывшихся в лесах племён, посулив им работу и права, но это оказалось лишь вероломным ходом президента Хосе Фруктуосо Риверы. По сигналу горнистов правительственные войска перебили спешившихся воинов – так погибли последние представители некогда многочисленных племён, настоящих хозяев Восточного Берега.

Сегодня в Монтевидео проживает половина всех граждан страны, а прирост населения в Уругвае практически отсутствует, что ставит страну перед такой же проблемой, как и у европейских государств. В столице сконцентрировано три четверти всего производства, торговых и транспортных компаний, и этот моноцентризм мешает нормальному развитию периферии, отчего огромное количество плодородных земель томится под паром, а люди стремятся переехать в столицу, где намного проще найти высокооплачиваемую работу. Столица Уругвая является городом-побратимом Санкт-Петербурга; на улицах респектабельного города до сих пор встречаются «Жигули», а в некоторых парках стоят бюсты Льва Толстого и Юрия Гагарина, подаренные городу Зурабом Церетели.

С самого начала своей истории Восточный Берег находился между молотом и наковальней; непрестанная борьба – сначала Испании с Португалией, а потом Аргентины с Бразилией – ставили самоопределение народа в зависимость от того, кто одержит победу в споре за полезные территории. Правительства сменяли друг друга при поддержке враждующих соседей, и какое-то время бразды правления были даже в руках Великобритании. Монтевидео не раз был осаждён и менял знамя на своём штандарте, пока в 1828 году не стал, наконец, столицей независимой Восточной Республики Уругвай, водрузив на своей главной крепости Форталеса-дель-Серро (Fortaleza del Cerro) полосатый бело-синий флаг. Однако даже после этого он почти пятьдесят лет служил марионеткой для более крупных и сильных соседей. Оказавшись втянутым в войну Тройственного Альянса с Парагваем, страна потеряла несколько тысяч воинов и осталась с дефицитным бюджетом. Половину территории Парагвая разделили между собой победители, Уругваю же не досталось ничего. В конце девятнадцатого века наступил период стабильности и развития, но затем череда диктаторских режимов обескровила страну, приведя её к экономическому краху. Лишь после 1984 года, с приходом к власти умеренного либерала Хулио Сангинетти, Уругвай начал постепенно восстанавливаться, со временем образовав одну из самых устойчивых экономик Латинской Америки. Его банковский сектор занимает на редкость надёжную и стабильную позицию во всём мире. И сегодня немало североамериканских и европейских пенсионеров приезжают в эту страну, чтобы провести старость в тихой сельской местности или на побережье океана, в хорошем климате и при умеренной ценовой политике.

Старый Город окружён полукольцом широкой набережной, которая является важной городской артерией. За лентой автомобильной дороги – множество доков, портовых причалов и волнорезов, уходящих глубоко в море. Работы по погрузке и выгрузке судов не стихают ни на минуту. Улицы в этой исторической части довольно просторны, но толпа людей, наводняющая их днём и вечером, не оставляет шансов на уединение, и только удаляясь к Пьедрас (Piedras) или Серрито (Cerrito), можно услышать тишину и ощутить свободу. Пешеходная улица Саранди (Sarandi) предоставляет богатый выбор кафе и ресторанов, но тем, кто хочет попробовать действительно хорошего мяса (а уругвайцы готовят его ничуть не хуже аргентинцев), стоит пройти на рынок Меркадо-дель-Пуэрто (Mercado del Puerto).

Именно здесь, в несравненной обстановке полумрака, кованого чугуна и вокзальных часов, среди множества лотков с углями на решётках готовятся говядина, баранина, рыба и моллюски. Головокружительные запахи сочащегося жиром и шипящего мяса разносятся по округе, приманивая людей к мангалам, как сладкий нектар – насекомых. Приготовленное на решётке мясо «парилья» так же, как и «чураско» на вертеле, обваливают в перце и соли, больше ничего к этому не добавляя, кроме языков открытого огня. Впрочем, и он должен быть весьма умеренным, а решетка под наклоном – находиться довольно высоко, чтобы мясо дольше томилось, не теряя сочности и нежности. Бесподобный вкус при простейшем рецепте приготовления может получиться только из мяса животных, выращенных на лугах Аргентины, Уругвая и Бразилии. Уругвайцы будто владеют каким-то особым секретом – и его обезоруживающая простота и открытость не дают ни единого шанса воплотить что-то подобное в других условиях. Даже те дорогие аргентинские ресторации, что в последнее время набирают сумасшедшую популярность в Москве и других крупных городах России, не могут подарить сказочного удовольствия от поедания порции мяса в самом простом заведении Аргентины или Уругвая.

Огромные аппетитные куски то и дело переворачиваются, выкладываются на тарелки и отбывают к посетителям. Почти все столики на первом и втором этажах заняты гостями. Мы выбрали не самое оживлённое кафе, так как, несмотря на слово «рынок», цены здесь не уступают хорошим ресторанам в центре города. Как только это место стало популярным среди туристов, ценовая политика здесь потеряла гибкость. Но жители города всё равно приходят в Меркадо-дель-Пуэрто, уже не представляя свой досуг без европейского шарма, восхитительной уругвайской еды, бокала красного вина или «medio y medio», в котором сухое белое вино смешивается со сладкими игристыми сортами.

Здание рынка, больше похожее на вокзал викторианский эпохи, было построено 1868 году под руководством английского инженера-металлурга Месуреса и французского конструктора Эухенио Пенота. В то время сталь была ещё новаторским строительным материалом даже для Европы, не говоря уже о Южной Америке. Но после проведения Всемирной выставки в Париже она завоевала отличные позиции благодаря амбициозному проекту Эйфелевой башни Мориса Кёхлена и Эмиля Нугье.

Поначалу рынок был универсальным, постепенно он превратился в продуктовый, а затем практически всё внутреннее пространство и вовсе заняли небольшие кафе с едой, оставив совсем немного места для лотков со свежими овощами, морепродуктами и мясом. Большое сходство с вокзалом породило легенды, что это здание было не чем иным, как железнодорожной станцией, переделанной под рынок. Построенные конструкции не удалось использовать по назначению, и находчивые уругвайцы переоборудовали огромное пространство в портовый рынок, ставший затем одним большим рестораном.

Бумажные скатерти, прикреплённые к поверхности стола зажимами, задорно топорщили уголки под порывами налетающего ветра. Треугольники салфеток ходили ходуном, словно исполняя фортепианное глиссандо. Нам подали широкие тарелки с сочными кусками свежеприготовленного мяса, и мы на пятнадцать минут ушли в мир потрясающих вкусовых оттенков уругвайской еды, потеряв интерес к суете и скованности, царящим вокруг.

Монтевидео стоит на равнине, отчего доминирующая высота города – холм, одноименный с фортом Форталеза-дель-Серро – видна с любого высокого здания города и с побережья океана вплоть до Пунта-Карретас (Punta Carretas), за которым лежит Плайя-де-лос-Поситос (Playa de los Pocitos), а дальше начинается чистый двадцатикилометровый городской пляж. Но самый лучший обзор города открывается с двадцать шестого этажа башни «Антел» – главного сотового оператора Уругвая. Комплекс зданий, включая небоскрёб, был завершён в 2002 году и стал самым высоким объектом Уругвая. Вход на обзорную площадку бесплатный – нужно только посетить лобби телекоммуникационного центра в отведённое для этого время.

Панорамный лифт мягко поднял нас на гостевой этаж. Сплошное остекление фасада позволяло созерцать виды города на 360 градусов. Большие площади этажа были абсолютно пустыми, и в данный момент, кроме нас двоих и нашего провожатого, в помещении никого не было. У одной из стенок расположился небольшой макет здания, а в центре – несколько закутков с инвентарём, заваленные какими-то плакатами и стендами. Мы бродили по пространству зала, любуясь городом, осматривали панорамные фотографии мегаполиса десятилетней давности и сравнивали их с нынешней планировкой. Всё это заняло у нас не более получаса, и вскоре мы вновь шагали по широким проспектам столицы.

Монтевидео впечатлил меня своей чистотой и дружелюбием. Расслабленные люди, потягивающие мате из калабас, перемежались с офисными работниками, старые раритетные авто – с новым общественным транспортом и частными автомобилями. Однако удивительно, что клерки никуда не спешат, а шатающиеся без дела люди выглядят так, будто уже всего в жизни достигли и теперь просто ей наслаждаются. Антикварные машины придавали ещё больше шарма городу, застрявшему в веке барокко и эклектики, а современность напоминала о том, какой сейчас век и как далеко шагнул прогресс. Уругвай оказался самым стабильным государством во всей Латинской Америке: здесь, на побережье южного континента, благодаря большому наплыву европейцев появилась земля обетованная для многих людей, уставших от жизни в душных городах Старого Света и США. Эти люди словно организовали огромный единый пансион с чистым морским воздухом, приятным климатом и сельской романтикой, вдохновившись рекламным роликом о безоблачном будущем и абсолютном достатке, в котором нам всем когда-нибудь обязательно доведётся жить.