Текст книги "В поисках духа свободы. Часть 2. Южная Америка"

Глава 14.8
Пуэрто-Мадрин. Пропавший без вести в степях

На данном этапе жизни я больше всего люблю путешествовать. Хотя для меня это всегда было лучшим способом познать Господа.

Деннис Хоппер

Широкий пустынный пляж города своим тёмным песком касался восковой поверхности океана. Чайки, будто трассирующие пули, пробуравливали в его водах невидимые ходы, вылавливая из них замешкавшуюся рыбу. Кружева водорослей украшали подол прибрежной полосы тёмно-зелёной бахромой. Мы шли, оставляя на влажном песке едва заметные следы. И вдоль берега за нами протянулись две длинные цепочки, позволяя тихой глади воды мягко слизывать наше прошлое. Этот город, словно поэт, притихший у озера в ожидании вдохновения, лишь изредка вздыхал почти не ощутимым веянием ветра, а затем снова погружался в задумчивую негу. На протяжении многих километров песчаной косы мы не встретили ни единого человека, хотя в разгар сезона все пляжи бывают переполнены людьми. Но сейчас май – и значит, холодный воздух уже подбирается к этим хмурым берегам, чтобы перезимовать на бесконечных просторах Патагонии.

Пуэрто-Мадрин – относительно молодой город, как и любой другой населённый пункт, расположенный южнее провинции Буэнос-Айрес. Эти бескрайние степи исследовались и заселялись в последнюю очередь по сравнению с остальными землями Южной Америки, и даже приход сюда человека смог преобразить природу и окружающий ландшафт очень незначительно. Стада гуанако прыгают на тех же полях, где пасутся коровы, а на побережье рядом с гнездовьями чаек устраивают лежбища морские львы, перебивая своим рыком крик пернатых. Из-за весьма скудных осадков на многих сотнях километров не растёт ни единого дерева – лишь сухой кустарник и редкая трава кое-где прорезают огромные открытые просторы, лишь подчёркивая однообразный и скучный пейзаж. Только у рек, которые попадаются крайне редко, и в городах можно увидеть уже голые стволы лиственных деревьев. Тонкие струны дорог связывают немногочисленные города, рассекая однородные кружева бескрайних степных океанов. Здесь внезапно понимаешь, что приручить природу не так уж просто.

Несмотря на большие расстояния и равнинную местность, в Аргентине, как и в большинстве других стран Латинской Америки, не распространены железные дороги. Их сеть затрагивает лишь северную часть страны и используется большей частью для грузовых перевозок. При этом билеты на поезда в три раза дешевле автобусных, но достать их можно только задолго до поездки. Ко всему прочему, поезда ходят не каждый день. Из трёх действующих классов даже самый дорогой «Pullman» предоставляет лишь старые потёртые сиденья в обветшалом вагоне семидесятых годов с дребезжащими окнами и изношенной подвеской. В России их, скорее всего, давно уже списали бы по непригодности. Вагонов купейного или плацкартного типа здесь нет совсем.

Железнодорожный транспорт повсеместно заменён автобусным сообщением. Оно соединяет не только все города страны, но и помогает добраться в соседние страны: Чили, Боливию, Парагвай и Бразилию. Комфортабельные двухэтажные автобусы по удобству ничуть не уступают самолётам, а зачастую даже превосходят их. В распоряжении пассажиров удобные кресла с откидывающимися спинками, подножки для ступней и поддержки голеней, широкие проходы, кофе-машины, горячее питание и удобные туалеты. Также здесь есть телевизоры, чтобы коротать путь за просмотром фильмов, а салон «Cama» равноценен бизнес-классу самолёта. Перевозки на территории страны осуществляют несколько компаний, что создаёт определённую конкуренцию. Но в целом качественный сервис приводит к тому, что цены здесь выше, чем в других регионах, правда, они примерно равны российским (при полном отсутствии в последних какого-либо комфорта). Большой поток пассажиров сделал необходимостью достаточный объём транспорта и его регулярность, поэтому приобрести билет в любую точку на ближайшее время обычно не вызывает проблем.

Для русского человека железная дорога имеет гораздо большее значение, чем просто средство передвижения. Мерный стук колёс, узорный подстаканник, гранёный стакан с горячим чаем, плацкарт или купе, располагающие к задушевным беседам со случайными попутчиками, пробуждают в нашей душе тёплые воспоминания и мечты о юге либо манят авантюрой и духом путешествий. Душные ли это вагоны с тяжёлым духом алкоголя, бегущие в Анапу, или состав, покрывшийся тонкой ледяной коростой по пути в морозный Новосибирск, – для нас они такие же родные, как и деревянные избы с покосившейся изгородью, заросшие тиной чёрные торфяные пруды или статные ели под снежными шапками. Они отстукивают барабанную дробь наступлений, поют колыбельную или читают мантры. Их очень много: больших и малых, новых и видавших виды, скорых и фирменных, пригородных и дальнего следования. Русские поезда забираются в самые дальние уголки страны, доставляя надежды, впечатления, волнение и усталость после тысяч километров пути. Стальные колёса утрамбовывают бесконечные погосты, выстланные миллионами костей заключённых, военнопленных и ссыльных, лишившихся жизни на их строительстве. И каждый железнодорожный путь – победа над стихией, каждая ветка – памятник человеческому подвигу, каждый километр – чья-то трагедия и боль. Поезда стали легендой, дополняющей биографию каждого из нас.

Машина увозит нас от города на полуостров Вальдес (Valdes), расположенный несколько севернее Пуэрто-Мадрина. За богатый животный мир его включили в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. По форме эта территория похожа на секиру викинга, а с берегом её соединяет лишь узкая перемычка, при проезде по которой видны оба берега. Дуги полуострова обрамляют два залива: Нуэво и Сан-Хосе. Несмотря на огромную территорию национального парка, здесь всего лишь один населённый пункт – Пуэрто-Пирамидас (Puerto Piramidas), насчитывающий менее пяти сотен жителей. Он сохранился ещё с тех времён, когда на многочисленных озёрах добывали соль. Одно из таких озёр углублено на отметку сорок метров ниже уровня моря, и это самая низкая точка во всей Южной Америке. По периметру полуострова расставлены маяки, рядом с которыми часто располагаются исследовательские станции зоологов и орнитологов.

Выезд из Пуэрто-Мадрина охраняет огромный алюминиевый колосс компании «Aluar», построенный в 1974 году. Эта компания – единственный производитель алюминия в Аргентине, также она владеет одной из самых крупных фабрик Южной Америки. Завод стремительно развивается, постоянно обрастая всё новыми и новыми корпусами по обогащению алюминиевой руды, получению угольных электродов, выплавке алюминия. Сегодня его общая мощность составляет около 410 000 тонн алюминия в год. Уникальность этой фабрики заключается ещё в том, что рядом с ней нет ни сырьевой базы, ни источников электроэнергии, при том что производство алюминия – весьма энергозатратная отрасль промышленности. Всё сырьё здесь привозное: на завод оно прибывает по морю, поэтому совсем близко находится порт, куда причаливают сухогрузы из стран Карибского бассейна, Бразилии и Океании. От побережья к цехам тянутся гигантские ленточные транспортёры, доставляющие бокситы на обогащение и получение глинозёма. Электричество же поступает с гидроэлектростанции, расположенной в пятистах километрах западнее, на самой границе с Чили. Компания «Aluar» выкупила контрольный пакет акций ГЭС Футалеуфу ещё в конце восьмидесятых, тем самым подстраховав себя от возможных рисков, связанных с перебоями в поставках электроэнергии. Трансформаторные подстанции, автоклавы, декомпозеры, печи кальцинации, огромные электролизные ванны, административные корпуса и открытые площадки для хранения готовой продукции – всё это образует подобие огромного города, живущего своими производственными процессами на протяжении всех 24 часов без единой остановки.

Асфальтная дорога доходит только до границы охраняемой территории завода, а дальше нам предстоит трястись по неровной грунтовке вдоль побережья. С правой стороны на пустынный берег набегают волны залива; ещё не сезон, но мы пытаемся увидеть хотя бы малейшие признаки прихода китов. Эти гигантские млекопитающие приплывают сюда, чтобы в закрытой гавани произвести на свет потомство. Ступенчатая форма бухты предоставляет китам возможность подобрать удобное место для защиты и вскармливания детенышей. Но сколько мы ни вглядывались вдаль, нам не удалось увидеть ни одного фонтана или хвостового плавника. Машина свернула вглубь материка, вновь выехала на асфальтированную трассу и направилась в сторону Вальдеса.

У въезда в национальный парк расположен информационный центр с небольшим музеем, где, помимо коллекции чучел животных, обитающих на полуострове, установлен большой скелет южного гладкого кита. Длина этих млекопитающих может доходить до тринадцати метров в длину, а вес – до семидесяти тонн. И хотя по габаритам они меньше синего кита, достигающего в длину тридцати трёх метров и веса в 200 тонн, зато значительно превосходят горбатого и серого. Скелет будоражит воображение. Череп настолько огромен, что в нём поместились бы сидя полдюжины человек. Он составляет треть всей длины тела. Мощный позвоночник и короткие широкие плечевые кости позволяют киту выпрыгивать из воды практически вертикально вверх. Удивительно, но такое огромное существо питается не рыбой и не водорослями, а только простейшими организмами, съедая их до двух тонн в день.

Благодаря тому, что полуостров превратился в Национальный парк, здесь в естественной среде продолжают обитать страусы-нанду, мара (патагонский заяц), гуанако. На побережье, не опасаясь человека, отдыхают на лежбищах морские слоны и ушастые тюлени, в море охотятся касатки и ловят планктон киты. Сюда же в сезон приплывают гнездиться колонии магеллановых пингвинов. Степь, на первый взгляд кажущаяся безжизненной, начинает оживать на глазах, стоит лишь присмотреться внимательнее. От шума автомобиля прячутся в норы грызуны, над сухими стеблями ковыля в любопытстве поднимают голову гуанако, а где-то в зарослях недовольно галдят птицы. Наш шофёр, исполнявший также обязанности гида, без умолку что-то говорил. Он делился известной ему информацией о животном мире или рассказывал истории той поры своей жизни, когда он ещё работал дальнобойщиком. Этот человек был абсолютно доволен своей судьбой: воспитывал детей, возил туристов и владел небольшим домиком в тихом маленьком городке. Я в очередной раз удивился, как мало нужно человеку, чтобы радоваться жизни, и убедился, что, как говорил Будда, только наши желания делают нас несчастными, лишь перестав быть «годаса» – рабами своих желаний – мы становимся хозяевами жизни.

С левой стороны в бухте Сан-Хосе находится остров Исла-де-Лос-Пихарес (Isla de los Pijares) – прототип знаменитого рисунка к книге Экзюпери «Маленький принц», где изображен удав, проглотивший слона. Очень многое связывает автора с Аргентиной вообще и с Патагонией в частности. Он провёл здесь два года, работая сначала пилотом, а затем – управляющим на одном из аэродромов почтовой службы, занимавшейся авиаперевозками корреспонденции. В Буэнос-Айресе он познакомился со своей женой Консуэлой Сунсин. Его издатель Гастон Галлимар так описывал их отношения: «Между ними были и страсть, и нежность, и взаимное восхищение. Но я никогда раньше не видел, чтоб двое, которые так любят друг друга, были столь несчастливы в браке…» Ему приходилось совершать множество вылетов в ещё не освоенном крае, где было большой редкостью человеческое жильё и на сотни километров простирались одни безжизненные степи. В Андах потерпел аварию его друг Гийоме, и он участвовал в его поисках. После семи дней борьбы с зимней стужей Гийоме смог выбраться из плена гор, дойдя до дороги, на которой его подобрали. В его спасение почти никто не верил: «Сейчас зима. Если даже ваш товарищ и не разбился насмерть, до утра он не дожил. Ночь в горах пережить нельзя: она превращает человека в кусок льда». Но они продолжали искать…

Для Экзюпери полёты стали не просто работой, а жизненным стержнем, философией, которая глубоко сплелась с его судьбой. А Патагония оказалась тем миром, где он нашёл себя и смог постичь бесконечную тишину. Ту тишину, что может поведать нам об истинных ценностях и идеалах. Её начинаешь слышать, лишь замолчав и подчинившись воле щелчков радиоэфира. Его книга «Планета людей» начинается так: «Никогда не забуду мой первый ночной полёт – это было над Аргентиной, ночь настала тёмная, лишь мерцали, точно звезды, рассеянные по равнине редкие огоньки. В этом море тьмы каждый огонёк возвещал о чуде человеческого духа. При свете вон той лампы кто-то читает, или погружен в раздумье, или поверяет другу самое сокровенное. А здесь, быть может, кто-то пытается охватить просторы Вселенной или бьётся над вычислениями, измеряя туманность Андромеды. А там любят. Разбросаны в полях одинокие огоньки, и каждому нужна пища. Даже самым скромным – тем, что светят поэту, учителю, плотнику. Горят живые звезды, а сколько ещё там закрытых окон, сколько погасших звёзд, сколько уснувших людей… Подать бы друг другу весть. Позвать бы вас, огоньки, разбросанные в полях, – быть может, иные и отзовутся».

Через пару часов мы приезжаем к маяку Пунта-Бахос, где рассчитываем увидеть крупные колонии тюленей и морских слонов. Однако, спустившись по обозначенной тропе на обзорную площадку, мы понимаем, что наши ожидания не оправдались. Примерно в трёхстах метрах в воде плескалась пара тюленей, ещё три туши лежали на берегу за пригорком, и лишь вдалеке, в паре километров, куда посетителям ходить запрещено, устроилась колония морских львов в сотню особей. Но они были так далеко, что разглядеть их хотя бы в общих чертах можно было только в бинокль. Разочарованные, уже через четверть часа мы вернулись к машине. Однако стоило нам сесть в автомобиль, как из своей норы, укрытой в корнях кустарника, выбежал броненосец, забавно водя носом по воздуху, будто проверяя, не появилось ли поблизости что-нибудь съестное. Он то подходил ближе, то вновь забирался в своё убежище, но так и не ушёл обратно в недра, влекомый любопытством и, возможно, голодом.

Только добравшись в Пуэрто-Пирамидас, мы, наконец, смогли увидеть колонию морских слонов вблизи. Они лежали небольшими группами на высоких уступах под прикрытием скал из песчаника. Их суетливая возня сопровождалась недовольным рыком. Они копошились, переворачивались, вздымали ласты, переползали друг через друга, постоянно пытаясь устроиться поудобнее, будто им мешали незримые камни, соломинки, ворсинки и какие-то другие мелкие вещи. Они посапывали, жмурясь, тянули мордочки и забавно шлёпали себя ластами по бокам, словно проверяя, как ведёт себя внутри них съеденная рыба. Неуклюжие ластоногие словно образовали большой муравейник, но лишь кто-нибудь из них спускался к воде – и он вмиг превращался в грациозное создание, словно был виртуозом синхронного плавания.

Самцы всходят на лежбища только в брачный период, устраивая в это время кровопролитные поединки за обладание самками, сейчас же на берегу нежились лишь малыши и их мамочки, наслаждаясь сытой безмятежностью, но не забывая при этом демонстрировать соседям своё возмущение по любому поводу.

На обратном пути наш водитель решил ещё раз попытать счастья в поисках китов у берега залива Нуэво. На этот раз нам повезло. Всего в паре сотен метров от кромки воды возникли спины двух особей – мамы и малыша. Они двигались к берегу. Мы свернули с грунтовки и, уткнувшись в прибрежную сопку, выскочили из машины. Перевалив через холм, наш квартет очутился около линии океана. Головы и спины на полминуты выныривали из воды, а затем вновь скрывались в глубинах залива. Время от времени на поверхность вырывались фейерверки брызг, с шумом рассыпаясь в воздухе. На верхней части тела у южных гладких китов есть ороговевшие участки кожи. Они светлее основной окраски и образуют уникальный рисунок, по которому можно различать животных даже спустя несколько десятков лет. Эти киты также отличаются от остальных представителей семейства по V-образному фонтану, формирующемуся после выдоха, в то время как у других видов струя прямая. А их тело содержит так много китового жира, что после смерти кит не тонет, а всплывает на поверхность океана. Обитают они в Южном океане, а в местные тёплые воды приходят только ради размножения и остаются здесь на год, пока китёнок не подрастёт. Бухты Вальдеса – уникальное место, где зимой в сезон собирается до тысячи особей гладкого южного кита, превращая заливы в настоящие ясли, заполненные далеко не крошечными младенцами, вес которых может достигать полутора тонн. Спины больших и малых китов, будто голубые поплавки, колышутся на воде, и сотни фонтанов разрезают воздух, приветствуя рождение новой жизни.

Мама с детёнышем какое-то время плыли вдоль берега, а затем свернули в сторону выхода из бухты и скрылись из вида. Южные киты очень общительны и контактны, и я, стоя на берегу залива, думал, как прекрасно было бы когда-нибудь поплавать с ними рядом, проникаясь их спокойствием и неспешностью. Им некуда торопиться: они не бессмертны, но впереди у них есть как минимум век жизни, за который они не единожды обогнут земной шар в своих скитаниях по Мировому океану.

Глава 14.9
Эль Калафате. Перито-Морено. Ледяная река безвременья

 
Ждали рассвета – и вот наступил рассвет.
Горы – сведённый конвульсиями хребет —
выгнули позвонки в леденцовой сини.
Солнце восходит. Восходят стада на склон.
Снежная сладость сквозь пальцы течёт в бидон:
«Пей же скорее!» Протягиваю ладонь.
И называю имя.
 

Рудольф Абровский

Бесконечные пустынные просторы, позолоченные сухой, жёсткой, всклокоченной порослью травы, кое-где разбавленной тёмными брызгами прошлогоднего сухостоя, тянулись, сколько хватало взгляда. Плавные линии холмов огибали омертвелые луга, тая в дымке молочного тумана. Изредка на необозримых полях мелькали пятна кучерявых серо-кремовых овец, лениво жующих жёлтую солому. На пересечённой местности асфальт щетинился ломаными линиями, ныряя частыми шрамами дорожных швов за ближайшие пригорки, а в ровных долинах плавно тянулся на десятки километров, разрезая землю на ломти. Тонкие ножки прозрачных деревянных заборов выставляли жиденькие преграды вдоль асфальтовых лент, едва размечая границы между обширными территориями соседних ранчо. За сотню километров могло попасться лишь несколько одиночных домов, надёжно укрытых низкой растительностью Патагонии. Они словно сторонились людей, пестуя своё одиночество на этой необыкновенной дороге, протянувшейся на тысячи километров сквозь туман и резкий степной ветер. Часы пути растворялись в обступившем автобус холоде. Пар от дыхания десятка пассажиров мягко оседал на панорамных стёклах, увеличивая и без того сильную дымку, скрывающую пейзаж от нежданных зрителей.

За однообразием размеренной и тоскливой дороги я не заметил, как мы пересекли холм перед побережьем Лаго-Архентино (Lago Argentino) и панорама за окном в момент стала уютной и домашней. По краям дороги вознеслись пирамидальные тополя, сбросившие ещё не всю листву, красные курчавые макушки клёнов, обступившие аллею, и массивные вязы, стесняющиеся своей наготы. Многочисленные французские шале, альпийские бревенчатые домики и небольшие виллы на манер западноевропейских равнодушно смотрели из рассеивающегося тумана. Набережная, еле видимая за домами, тонула в холодной воде осеннего озера. Паутина узких улиц расходилась от шоссе к частным дворикам.

Город был захвачен полуденной хандрой и безмятежностью. Магазины и рестораны закрылись на дневную сиесту, а редкие прохожие, только показавшись на тротуаре, сразу же исчезали, будто привидения, промелькнувшие в заброшенном замке. Наш автобус петлял по улицам среди обломков стен и витрин, едва угадываемых в запотевших окнах, и пробирался к центру города, двигаясь к своей, только ему известной цели маршрута. Серые холмы в первой снежной пороше изредка вскидывали головы, с любопытством поглядывая на город, и тотчас же, словно сконфуженные своим секундным желанием, исчезали в белёсой мгле.

Коснувшись колёсами остекленевших луж, автобус остановился у серого, разбитого параличом борта терминала. Влажный, изнемогший от простуды воздух с непривычки сбил дыхание, углубляясь в каждую клеточку организма с твёрдым намерением поселиться там надолго. Но мощный, настойчивый жар газовых калориферов автобусной станции быстро сломил начавшего закреплять свои позиции соперника. Короткий коридор, уходящий в обе стороны от центрального входа, притягивал взгляд рекламой транспортных компаний. Но главное, что в центре, где, казалось, должно было биться сердце всего терминала, находился информационный центр, который радушно поделился с нами сведениями о городе и о том, какие достопримечательности можно посмотреть в его окрестностях.

Уже через полчаса я сидел на кухне небольшого хостела, попивая мате из калабасы, предусмотрительно купленной в Монтевидео, и не забыв при этом угостить поселившихся по соседству аргентинцев. День клонился к закату, так и не успев набрать полную силу, точь-в-точь как наши сутки в ноябре. Вместе с красным солнцем отправились спать и мы, утомлённые без малого двадцатишестичасовой поездкой на автобусах из Пуэрто-Мадрина.

Мрак с привкусом холодной осенней мороси зажимал город в тиски, когда мы покинули согретый голубым пламенем дом, направляясь к станции. Ночной воздух свирепо впивался в открытые участки тела, пытаясь, словно вампир, выпить из нас остатки накопленного за время сна тепла. Мы спешили к терминалу, постоянно ускоряя шаг и мечтая опять млеть в сонных потоках исходящего от обогревателей тёплого воздуха. Закутавшись в зимние непромокаемые куртки, около кассы толпились французы, шумно о чём-то беседуя, хотя казалось, что их ещё сонные, затуманенные глаза не вполне осознавали, куда попало тело.

Касса выбранной нами накануне компании оказалась закрытой, и нам пришлось приобрести билет на автобус у её конкурента – он стоил дороже, но давал нам возможность выехать в ближайшие минуты. Мы едва успели занять места – и уже через пару минут, впустив ещё одну припоздавшую туристку, автобус плавно тронулся, держа путь в сторону ледника. Город безмятежно спал, даже ещё не пытаясь избавиться от урывков утренних сновидений, поэтому наши передвижения ни у кого не вызывали ни укора, ни любопытства, ни даже равнодушия. Острые кровли вонзались в чугунный сумеречный воздух, фонари жмурились под хмурым взглядом южных свинцовых туч, а озеро укрылось лёгкой дымкой, стесняясь показать сонное, неумытое зеркало своей глади. На смену статным городским зданиям пришли фанерные домики, утопающие в жухлой траве, а затем и они пропали в шотландских пейзажах, раскинувшихся по обе стороны дороги. То и дело по краям поднимались головы пригорков, увенчанные апатичными соломенными шапками, чёрные зубы камней вгрызались в низкое тёмное небо, жёлтый язык верстовой борозды лизал мокрую серую плеть асфальтированной дороги. Зубья низких гор вспарывали сметанную высь, словно хребты древних ящеров.

Весь сумрак бытия, вся тоска существования постепенно поглощали мысли, подгоняемые однообразием жизни. И в тот момент, когда уже хотелось истошно заорать во весь голос, пусть даже что-то нечленораздельное, лишь для того, чтобы как-то напомнить себе, что ты ещё жив, тяжёлые низкие облака над бескрайней южной степью подёрнулись на горизонте лёгкой пыльцой рассвета. Сначала эти искры едва тлели, прожигая жирные туши туч, но через несколько мгновений их тела уже пылали ярким червонным блеском утреннего солнца. И в красках нового дня, заливающего луга свежей кровью, я не заметил, как на склонах холмов стали проявляться старые корявые пни, а затем и столетние деревья, которые от времени и природных стихий приобрели форму витиеватых жилистых истуканов. Серые культи стволов сменились жидкими жёлтыми шапками дряхлых клёнов, а потом их место заняли яркие алые молодцы в хороводе пылкой поросли. Они заполоняли склоны, штурмовали вершины и основания холмов, стекали к глади представшего перед взором озера. Через несколько километров показался въезд в Национальный парк Лос-Гласьярес (Parque Nacional Los Glaciares).

Дорога заскользила вдоль берега Лаго-Архентино, поглаживая отроги холма, ныряя в овраги, сдавленные ледяными ручьями, изгибаясь по склону, заваленному упавшими стволами. Несмотря на пасмурное, простудное утро, лес щеголял осенней листвой, словно парадным мундиром. Ещё через мгновение вдалеке, на противоположной стороне озера, огромной голубой волной поднялся ледник Перито-Морено (Perito Moreno). Он то пропадал за лимонными и гранатовыми изгибами холма, то снова показывался, всё больше вырастая в размере и надвигая на окружающие берега свои острые ледяные гребни. Дорога вильнула в сторону, поползла вверх, прочерчивая на земле серую линию, и в конце концов водрузилась на вершине, свернувшись клубком у входа в здание туристического комплекса.

Ветер бешено атаковал осоловевшие от тепла и сна лица туристов и неистово жалил беспечных посетителей. Руки в момент покраснели от холода; ледяной воздух обжигал перегоняющие его лёгкие. Стараясь держаться под напором вихревых порывов, мы двинулись в сторону ледника. Вид миллионов тонн воды, взгромоздившихся над озером, словно скала, тревожил сознание. В реальность этой картины было трудно поверить. Ледник, изрезанный глубокими морщинами, будто кора пробкового дерева, неудержимо надвигался на студёную воду лагуны. Порой от массива откалывались многотонные куски снежных скал и с грохотом пушечного выстрела падали в воду, разметая снопы обжигающих брызг, но в сравнении с огромной массой Перито-Морено они выглядели лишь мелкой галькой, скатывающейся с обрыва. Солнца не было, и всё же ослепительная голубизна льда состязалась в яркости с красками осенних пейзажей. Чёрные прожилки, создающие иллюзию мрамора, пересекали толщу тысячелетнего льда. Замёрзшая река прятала свой исток где-то у снежных вершин. Ледник имел форму полукруга и, как плотина под напором воды, сопротивлялся ударам тяжёлых волн, но озеро продолжало давить, размывать и крошить лёд. Снежные массы трещали, разрушались и осыпались в пучину озера. Так скучающая стихия развлекала сама себя в течение сотен веков, желая хоть как-то скоротать такое длительное и неподвластное ей время.

В обе стороны на несколько километров уходили металлические дорожки, растворяясь в осеннем лесу и пытаясь подобраться как можно ближе к краю лагуны. Однако природа так же не церемонится с людьми, как и они с ней. Не менее трёх десятков людей, влекомые чрезмерным любопытством и жаждой приключений, погибли здесь от осколков ледника, подойдя к нему слишком близко. Беспокойные волны озера исступлённо бросались на ледяные стены, ветер тащил тяжёлые намокшие войлочные облака, ветви деревьев исполняли резкий танец с рваным ритмом. Мы обошли неприступную стену Перито-Морено, посмотрев на ледник со всех сторон, и, совсем закоченев от холода, вернулись обратно к туристическому центру. На центральной площадке, ёжась от холода и не решаясь тронуться в путь, стояли люди.

И только мы сели, чтобы согреться за чашечкой бодрящего кофе, как ветер стих и пошёл снег. Это была не та противная пороша, которая обычно засыпает нас зимой, и не буран, который кружит ослепляющим вихрем, скрывая всё вокруг за белой стеной. Это был настоящий снег, медленно опускающийся с неба крупными чистыми хлопьями. Такой, как мы обычно представляем в Рождество или новогоднюю ночь, ожидая от него зимних чудес. Он являл собой образец безупречной мягкости и природного совершенства, удивляя правильными неповторимыми формами снежинок и девственной белизной сугробов. Он неторопливо укрыл дороги и стоянку, закутал кроны деревьев, спрятал от взглядов коньки домов. В один миг осенние пейзажи уступили место зимней сказке. Деревья уже не шептались между собой, глубокая тишина и задумчивость воцарились в мире, поглотив все звуки и движения. Казалось, будто природа одна что-то знает, но раскрывать кому-либо эту тайну ещё слишком рано.