Текст книги "Под южным солнцем"

Глава 13

Майор Зларин устремился вниз по каменным ступенькам лестницы, а Катерина стояла ошеломленная, провожая его взглядом, и прижимала к груди пистолет, который он сунул ей в руки. Она едва верила в то, что произошло. Ни с того ни с сего, без малейшего поощрения с ее стороны он вдруг сделал ей предложение. Это просто невероятно. И что еще невероятнее – она его приняла.

По лестнице поднимались несколько солдат, неся раненого товарища, и Катерина прижалась к стене, чтобы не мешать им пройти. О чем она думала, черт побери? Как она могла согласиться выйти замуж за человека, которого едва знала и к которому даже ни разу не обратилась просто по имени? На такие вещи была способна только Наталья. Она ведь почти не знала Джулиана до замужества. Но у Натальи по крайней мере было важное основание вступить с ним в брак. А что, собственно говоря, толкнуло ее на такой неосторожный, опрометчивый поступок?

Была только одна, но очень весомая причина. Если она выйдет за Зларина, ей перестанут сватать Макса. Катерина сжала пистолет. Возможно, она поступает безрассудно, но не так уж неосознанно.

Паника на улице возрастала, отдаленный грохот орудий усиливался. Катерина не испытывала сожаления из-за того, что согласилась выйти за майора. Она повернулась и побежала вверх по лестнице в свою палату. Надо сообщить матери, Сиси и Хельге, что сербская армия отступает к югу и что вскоре Белград оккупируют австрийцы. Надо также уведомить мать о важном событии в ее, Катерины, жизни.

– Боже милостивый, – прошептала Сиси, когда девушка сообщила ей весть об отступлении. – Что с нами будет? Что нам делать?

– Заниматься своим делом, – решительно ответила ей Зита; ее красивое лицо выглядело смертельно усталым. – Наш долг ухаживать за ранеными, даже если это будут вражеские солдаты.

Катерина продолжала держать в руке пистолет, опустив его ствол вниз и слегка прикрывая складками юбки, так что ни мать, ни Сиси его не увидели. Первой заметила пистолет Хельга.

– Мой Бог! Это майор дал вам его? – спросила она с широко раскрытыми от ужаса глазами.

Катерина слегка пошевелила рукой, и пистолет стал полностью виден. Все три женщины с испугом уставились на него.

– Да, на крайний случай.

– Тебе не следовало его брать. – Лицо Зиты сделалось серьезным, вокруг рта резче обозначились морщины. – Что, если ты в панике выстрелишь и убьешь кого-нибудь?

Впервые Катерина подумала о том, вполне ли мать осознает, что будет с ними, когда придут австрийцы.

– Если бы я не взяла у майора пистолет и если бы он не был уверен, что у нас по крайней мере есть оружие, чтобы защитить себя, он ни за что не позволил бы нам остаться в городе, – сказала Катерина. – Он арестовал бы нас и заставил силой сесть в поезд, идущий с войсками на юг.

– Майор Зларин говорил, откуда отходит армия? – спросила Зита, решив оставить тему, не сулившую ничего хорошего. – Папа и Макс тоже будут отступать через Белград? Есть ли хоть какая-то возможность их увидеть?

– Они отступают в другом направлении, мама, – сказала Катерина, прежде чем у Зиты появилась надежда. – Все силы с северо-запада отойдут к Руднику.

– А что потом? – спросила Сиси, плохо разбиравшаяся в обстановке.

– Они будут держаться там до тех пор, пока не прибудет подкрепление, – сказала Зита, моля Бога, чтобы союзники не оставили Сербию, – а когда это произойдет, наши войска отбросят австрийцев за Саву и Дунай, и ни один австриец, ни один венгр никогда больше не ступит на нашу землю.

– Нам лучше разойтись по своим палатам, – сказала Хельга, когда мимо них, спотыкаясь, проковылял солдат, опираясь на самодельный костыль. – Раненые волнуются.

– Будем надеяться, что пока у них нет для этого серьезных оснований, – тихо сказала Сиси. – Возможно, это не очень удобно, но мне кажется, тебе следует носить пистолет на ремне под юбкой, Трина. Тогда ты его не потеряешь.

Катерина кивнула, благодарная Зларину, что он обеспечил ей хоть какую-то защиту.

В палатах царил хаос. Весть об отступлении армии и эвакуации войск из города распространилась с быстротой молнии.

Раненые, которые едва могли сидеть, пытались встать, намереваясь покинуть госпиталь. Медсестры, напуганные, как и больные, тем, что могут сделать с ними австрийцы, умоляли всех успокоиться. Некоторые солдаты, которые не могли передвигаться даже на костылях, тянулись к окнам, распахивали их и криками подбадривали солдат, проходивших по улице к вокзалу: «Возвращайтесь скорее и утопите этих ублюдков в Дунае!»

Никто не бросил в адрес отступающих ни единого оскорбительного слова. Все понимали, что эти люди с трудом повиновались приказу, столь необходимому для удержания позиций, отодвинутых немного южнее в глубь страны, до прибытия подкрепления от союзников.

– Они вернутся, – уверенно заявил пожилой слепой серб, у которого были ампутированы обе ноги. – И войдут в юрод во главе с самим королем. Несмотря на возраст, он сражается рядом с солдатами. Давайте вместе крикнем троекратное ура королю Петру и князю Александру! Они из рода Карагеоргиевичей, а Карагеоргиевичей еще никто не побеждал!

Раздались оглушительные крики «ура!», и Катерина вспомнила, что она не только Василович, но наполовину и Карагеоргиевич, и в этот момент была очень этим горда.

Когда крики отгремели, наступила необычная тишина. Последний поезд ушел на юг, и на улицах больше не было видно солдат. Медсестры ухаживали за ранеными, обмениваясь боязливыми взглядами. Неожиданно издалека донесся победный военный марш. Катерина подошла к окну и выглянула наружу. Музыка звучала все громче и громче. Она увидела военный оркестр, за которым тяжелой поступью шли сотни австрийских солдат.

– Идут, – сказала Сиси, хотя всем и так было ясно, что происходит.

Катерина почувствовала, как внутри у нее все сжалось. Спрятанный под юбкой пистолет доставлял ей неудобство. Руки сделались влажными, но она продолжала переодевать юную девушку, тяжело раненную осколком снаряда.

Пациент в конце палаты, оперевшись о стену и выглянув в окно, отрывисто сказал:

– Они идут со знаменами и, черт бы их побрал, направляются к королевскому дворцу.

Катерина закончила свое дело, руки ее дрожали. Через несколько минут желто-черный флаг Габсбургов будет развеваться над Конаком.

Теперь в городе опять стало шумно. Австрияки шли к центру города с ликующими криками и свистом. Был слышен скрип дверных петель, раздавались крики протеста и ругань.

По каменным ступенькам лестницы прогремели шаги. Дверь и конце палаты резко распахнулась, и в комнату ворвались три австрийца с винтовками наперевес.

Никто не шевельнулся.

– Теперь этот госпиталь поступает в распоряжение австро-венгерских вооруженных сил, – рявкнул один из троих, офицер. – Все его обитатели отныне пленные. Да здравствует Австро-Венгерская империя! Да здравствует император Франц-Иосиф!

– Чтоб ему гореть в адском огне! – непокорно крикнул воевавший под командованием майора Зларина молодой парень, у которого ампутировали полноги.

Реакция австрийцев была мгновенной. Двое солдат, сопровождавших офицера, бросились к постели раненого и застыли в изножье, наставив на него винтовки. Когда парень попытался вскочить с кровати, они прицелились и выстрелили ему прямо в сердце.

Зита больше не колебалась. Впервые в жизни ее покинули хладнокровие и сдержанность. Прежде чем Катерина успела остановить ее, она подскочила к офицеру и со всей силой ударила его по лицу.

– Убийца! – крикнула она, сверкая глазами. – Палач! Вот, значит, до чего опустилась могущественная австро-венгерская армия? До хладнокровного убийства беззащитных раненых мальчишек? Неужели у вас не осталось ни капли чести? Собственного достоинства?

Оба солдата бросились к ней с поднятыми винтовками. Катерина нащупала под юбкой пистолет. Неужели придется им воспользоваться сейчас? Так скоро? Даже если она начнет стрелять, это не спасет мать. Она не сможет застрелить троих австрийцев, прежде чем по крайней мере один из них не откроет ответный огонь.

Ужасная дилемма разрешилась, когда офицер, не отрывая взгляда от Зиты, сделал знак своим подчиненным опустить винтовки.

– Австро-венгерская армия не потерпит оскорблений от всякой балканской швали, – отрывисто сказал он, чувствуя по речи Зиты, что она не обычная медсестра.

Эта женщина высокомерна и самоуверенна, как аристократка, и он оценивающе прищурил глаза. Поскольку был отдан приказ брать заложников, он возьмет ее первой и, вполне вероятно, попадет в самую точку. Но в данный момент ему нужно было наладить с ней отношения. Сотни австрийских солдат были ранены при попытке взять город, и теперь было крайне необходимо обеспечить за ними уход.

– Если вы ответственны за эту палату, ваш долг следить, чтобы нас здесь не оскорбляли, – продолжил офицер, размышляя, как бы побыстрее выставить всех больных на улицу. – Если подобное повторится, виновный, будь то мужчина или женщина, будет казнен.

Он осмотрел комнату и, увидев Сиси, резко сказал:

– Она пойдет с нами. Если не будет достигнуто полное взаимопонимание, она не вернется.

– Нет! Ни за что! – решительно сказала Зита, быстро подошла и встала между Сиси и солдатами, которые уже было двинулись к ней.

– Для раненых будет лучше, если я пойду с ними, – спокойно и твердо сказала Сиси, кивнув на австрийцев.

Зита в нерешительности посмотрела на Хельгу. Та кивнула с несчастным видом.

– Да, – сказала она по-немецки, давая, как всегда, практичный совет. – Так будет лучше.

К ней тут же подскочил офицер.

– Вы! Вы немка?

Хельга пожала плечами.

– Да, – ответила она по-немецки.

Хельга стояла у кровати мужчины, у которого были изуродованы голова и лицо, и касалась его плеча, стараясь утешить. В изножье кровати лежал мундир солдата сербской армии.

– Ты предательница, – сказал офицер ледяным голосом, а затем обратился к своим солдатам:

– Расстреляйте ее.

На этот раз Катерина без колебаний приподняла свою юбку и лихорадочно схватилась за пистолет. Но было уже поздно.

Почти одновременно раздались два выстрела, и Хельга подалась вперед – из ее рта и груди сочилась кровь.

– Нет! – закричала Зита, бросившись к ней. При этом она заметила то, что собиралась сделать ее дочь, и еще раз крикнула:

– Нет! – на этот раз по другому поводу.

В ту же минуту в палату ворвался отряд австро-венгерских солдат с винтовками на изготовку. Задыхаясь от рыданий, Катерина опустила юбку. Протест матери ее не смутил. Но стрелять сейчас было бессмысленно. Этим ничего не добьешься. Хельгу уже не спасти. Они могли лишь поплатиться собственной жизнью и, возможно, жизнью всех раненых.

Никто не заметил ее попытки. Раненых и умирающих штыками сгоняли с кроватей, Сиси вывели из комнаты, Зита держала на коленях голову Хельги и плакала.

Беспроглядный мрак опустился на госпиталь, а прошло всего полчаса с начала австрийской оккупации. Катерина опустилась на колени рядом с матерью у тела Хельги и подумала, какой ужас еще ждет их впереди. Она благодарила Бога, что Натальи нет с ними и что ей не придется терпеть выпавшие на их долю испытания.

* * *

Часы оккупации обернулись днями, а дни начали складываться в недели… Катерина не раз мысленно извинялась перед Злариным. Он был абсолютно прав, когда говорил, что ни она, ни ее мать не имеют никакого представления о том, каково жить под властью врага. Над Конаком развевался желто-черный флаг Габсбургов. Пьяные солдаты грабили полуразрушенные и уцелевшие дома. Убийства гражданского населения стали массовым явлением. Пожилых женщин вешали, а тех, что помоложе, насиловали. Но пока отомстить было невозможно.

Высшие армейские чины заняли особняк Василовичей, и Зита с Катериной почти не уходили из госпиталя. В течение страшных десяти дней у них не было никаких известий о Сиси, а затем она вернулась в госпиталь без конвоя, еле держась на ногах.

Первой ее увидела Катерина. Она поставила поднос с медикаментами и бросилась к ней.

– Сиси! – задыхаясь, прошептала она и обняла подругу. – О Боже! Мы уж думали, что больше никогда тебя не увидим! – Слезы облегчения текли по лицу Катерины. – Где они тебя держали? Что с тобой было? Как ты себя чувствуешь?

Катерина поняла, что последний вопрос был излишен. Сиси выглядела совершенно измученной. Ее кожа потеряла былую свежесть, лицо казалось изможденным, а под глазами образовались темные круги.

Усадив подругу на ближайший стул, Катерина испуганно спросила:

– Они мучили тебя, Сиси? Они тебя били?

– Они меня насиловали, – сказала Сиси едва слышно с ужасающим безразличием. – Я не хочу, чтобы об этом знала твоя мать. Я не хочу, чтобы кто-нибудь вообще знал об этом, кроме тебя.

– Но, Сиси, она должна знать!

Сиси покачала головой:

– Нет. Я не могу говорить с ней об этом, Катерина. Я не хочу, чтобы меня расспрашивали. Чтобы люди смотрели на меня с сожалением и постоянно мне напоминали об этом… – Ее голос слегка осекся, впервые обнаружив плохо скрываемые чувства. – Мне необходимы горячая вода и мыло. Есть здесь что-нибудь? Могу я принять ванну? Тысячи ванн?

* * *

Сиси негде было остановиться, кроме госпиталя, но здесь было полно раненых австрийских и венгерских солдат. Катерина подумала о том, сможет ли Сиси ухаживать за ними. Девушка начала снова работать в палатах, и Катерина заметила, что она так же заботливо относится к австрийцам и венграм, как раньше к раненым сербам.

* * *

В конце второй недели оккупации начали распространяться слухи о том, что союзники наконец смогли снова поддержать оружием и боеприпасами сербскую армию.

– Если это правда, наши солдаты опять двинутся с боями на север, – сказала Зита с жестким блеском в глазах. – Они прогонят этих скотов и убийц из Белграда и утопят в Саве!

Катерина, вспомнив, как австрийские солдаты выгоняли штыками на улицы обезумевших от ужаса старух и их казнили, всем сердцем согласилась с матерью.

* * *

Настроения австрийцев изменились. Триумф сменился явной тревогой. Стали поступать вести о победах сербской армии на фронте. Было ясно – враг будет вынужден оставить город, а это значит, что скоро придет долгожданное освобождение. Раненые австрийцы и венгры старались подняться с постели, как когда-то раненые сербы, чтобы покинуть город и укрыться в безопасности за Савой.

Суматоха на улицах нарастала, и грохот пушек становился все явственнее.

– Австрийский штаб скоро покинет наш дом, – сказала Зита Катерине. – Я хочу узнать, какой ущерб нам причинили.

Кроме того, твой отец прежде всего направится туда, если вернется, и я хочу оставить для него записку, чтобы он знал, где нас искать.

Катерина не возражала. После всех пережитых ими ужасов пройти по улицам, заполненным убегающими в панике австрийцами, когда сербская армия была уже почти рядом, казалось так же безопасно, как прогуляться по Калемегданским садам в мирное время.

Однако Сиси заронила в нее сомнение.

– Австрийцы не уйдут с пустыми руками, – сказала она, когда Катерина ей сообщила, куда отправилась Зита. – Они собираются взять заложников. Когда ваша мать придет в свой особняк, им станет ясно, что она – его хозяйка. Ее схватят и увезут за Саву.

– Мама полагает, что австрийские военачальники уже покинули город, – сказала Катерина, но ее охватила тревога. – Она думает, наш дом уже пуст.

– Дай Бог, чтобы она оказалась права. Но даже если командиры дали деру, там могут оставаться низшие чины. А если и они покинули дом, возможно, там хозяйничают мародеры.

Катерина встревожилась не на шутку. Конечно, в доме могут быть грабители. О чем только она думала, позволив матери уйти одной в такой неспокойной обстановке?

– Я иду за ней, – сказала она, быстро скинув белый передник с красным крестом на груди. – Если никто из нас не вернется, не ходи нас искать. Сначала дождись, когда в город войдут наши войска.

Выйдя в коридор, заполненный ранеными, стремящимися покинуть госпиталь, Катерина попала в толчею и с трудом выбралась на улицу. Было ясно, что битва за Белград уже идет на окраинах, и австрияки стремились как можно скорее удрать из города.

Выйдя на улицу Князя Милана, она ужаснулась при виде страшных повреждений. Почти каждый второй дом был разрушен; университет, гордость города, был полностью уничтожен; мостовая испещрена воронками; повсюду обнажились подвалы – стены домов рухнули под обстрелом из крупнокалиберных орудия, и в земле зияли глубокие дыры.

Королевский дворец, несмотря на повреждения, все-таки устоял, как и их собственный дом. Сначала ей показалось, что их особняк пуст, но затем, быстро миновав вестибюль и войдя в одну из гостиных, она услышала громкий крик матери.

Катерина бросилась назад с заряженным пистолетом в руке.

Откуда раздался крик? Сверху или снизу? Может быть, из итальянской гостиной? Из кабинета отца? Из бального зала?

– Мама! – крикнула она прерывающимся от волнения голосом. – Мама! Где ты?

Со стороны кабинета отца донесся животный женский крик, послышался грохот падающей мебели, а затем неистовый голос матери:

– Убегай скорее, Катерина! Беги! Беги!

Катерина побежала к кабинету, сжимая тяжелый и скользкий пистолет во влажной руке. На этот раз она намеревалась использовать его без колебаний, и ничто ее не остановит.

Ее мать лежала на полу с окровавленным лицом Лиф ее платья был разорван, обнажив грудь, юбки задраны кверху. Верхом на ней сидел австрияк, пытаясь ее изнасиловать.

Он даже не поднял головы и не взглянул на Катерину, когда та вбежала в комнату.

– Если ты ее дочка, – сказал он с явным презрением, стараясь добиться своей цели, – то дожидайся своей очереди.

Катерина не колебалась. Она подняла пистолет, держа его обеими руками, и спустила курок. Солдат слишком поздно осознал опасность. Он повернул голову, и похоть, отражавшаяся на его лице, сменилась удивлением.

Пуля попала ему прямо в переносицу. Это был превосходный выстрел, словно Катерина всю жизнь упражнялась в стрельбе. Из пробитой головы хлынула кровь, и солдат рухнул на спину.

– Убери его! – пронзительно закричала Зита. – Ради Бога, убери скорей!

Катерина бросила пистолет и подбежала к матери.

– В доме есть еще солдаты? – возбужденно спросила она, схватив мертвеца за плечи. – Если есть, то в нашем распоряжении всего несколько минут, а может, секунд!

Зита покачала головой, выбираясь из-под убитого и едва сдерживая рыдания.

– Нет Кажется, нет! О Боже, Катерина! Что нам теперь делать?

Катерина с трудом оттащила тело солдата в сторону.

– Пока нам ничего не надо делать, – сказала она, стараясь овладеть собой. – Австрийцы со всех ног удирают из города. Через час здесь никого из них не останется, так что этого типа никто не хватится. А пока мы спрячем тело. – Катерина испытывала ужас при мысли о том, что в любой момент может кто-то войти. – Я отволоку его ко входу в погреб и столкну вниз. А ты пойди наверх и посмотри, не осталось ли что-нибудь из твоей одежды в шкафах. Ты не можешь выйти на улицу в таком виде, а нам надо вернуться в госпиталь. Оставаться здесь нельзя.

Зита прижала тыльную сторону дрожащей ладони к своим губам; по ее лицу текли слезы.

– Господи, сделай так, чтобы твой отец и Макс оказались в войсках, которые войдут в город. Макс и майор Зларин были правы. Нам не следовало здесь оставаться. Последние две недели мы даже не ухаживали за нашими ранеными, а обслуживали австрийских и венгерских солдат. Нам надо было уехать в Ниш вместе с Вицей и Евдохией.

– Нет, – решительно возразила Катерина, осознавая, что мать на грани нервного срыва. – Мы белградки, и наше место здесь. Пройдут годы, и ты будешь гордиться тем, что мы остались в городе. А сейчас пойди и найди другую блузку.

Мать в полубессознательном состоянии ее послушалась, а Катерина снова ухватилась за плечи мертвеца. Она так и не рассказала матери о предложении майора Зларина выйти за него замуж и о своем согласии. Пока Катерина тащила тело из кабинета отца к погребу, она решила, что, пожалуй, надо это сделать до возвращения сербской армии в город. Если отец и Макс окажутся среди победителей и встреча с ними произойдет через несколько часов, лучше, чтобы мать уже не считала Макса своим будущим зятем.

Австриец был страшно тяжелым. Время от времени Катерине приходилось останавливаться, чтобы перевести дух. Ковер был весь в крови, и она подумала, что, возможно, ее усилия напрасны. Любой вошедший в дом сразу поймет, что здесь произошло. Она вспомнила также, что их дом служил штабом и, значит, здесь не могли допрашивать пленных. Кровь на ковре могла вызвать нежелательное любопытство.

Добравшись до погреба, Катерина с облегчением откинула его крышку. Возможно, и не было особой необходимости прятать труп, но все-таки лучше его убрать, чем потом сожалеть.

Австрийские офицеры могли вернуться и обнаружить своего убитого товарища, а ей не хотелось, чтобы в отместку расстреляли кого-нибудь невинного.

Катерина из последних сил подтянула громоздкое тело к верхней ступеньке каменной лестницы и столкнула его вниз.

Оно скрючилось и соскользнуло в темноту. Тяжело дыша, она повернулась и захлопнула за собой крышку. Если повезет, то убитого обнаружат не скоро.

Мать ждала ее в вестибюле, одетая в неподходящее для данной ситуации блестящее платье и зимнее пальто.

– Если нас освободят, я хочу выглядеть соответственно такому радостному событию, – сказала Зита оправдываясь.

Она уже не была похожа на женщину, которую едва не изнасиловали. Хотя ее лицо все еще было бледным, в глазах не осталось следов недавнего потрясения. Зита снова полностью владела собой.

Заметив перемены, которые произошли в состоянии ее матери за столь короткое время, Катерина почувствовала облегчение.

Мать облачилась в свой самый элегантный наряд не только в честь освобождения города, но и для того, чтобы вернуть себе чувство собственного достоинства после унижения, которому она недавно подверглась. Пурпурный цвет платья и пальто навел Катерину на мысль, что они выбраны не случайно. Пальто было узким и сантиметров на тридцать короче такого же узкого платья, доходившего до лодыжек. Лацканы и манжеты были оторочены черной тесьмой, и, надень мать еще и шляпу, она выглядела бы так, словно собралась в Конак на традиционное чаепитие.

Зита угадала мысли дочери, и улыбка слегка тронула ее губы.

– Я действительно собираюсь в Конак до конца дня. Уверена, что король Петр отдал приказ никому не спускать флаг Габсбургов, пока он сам не сделает этого. Я хочу быть там, когда он его сорвет и бросит себе под ноги.

Они вышли во двор, и Зита сказала, перестав улыбаться:

– Я все думаю, как себя чувствует Петр со своим артритом после стольких месяцев войны? Другой остался бы с правительством в Нише и не стал бы терпеть лишения в окопах наравне с солдатами, которые на сорок лет его моложе.

Глаза Катерины потемнели от страха. Она подумала об отце.

Хотя ему было всего сорок восемь, он уже не молод, а зима последние несколько недель стояла сырая и холодная.

Выйдя на улицу Князя Милана, они поняли, что бои уже идут в городе. Над их головами свистели пули, и женщины свернули в первые попавшиеся ворота, прижавшись к стене высокого каменного дома.

– Может, лучше вернуться домой? – сказала Зита, уступая дочери право решать, что делать.

Катерина покачала головой:

– Нет. Нам надо добраться до госпиталя. Если не спешить и быть осторожнее, это нам удастся.

По улице с ревом промчались штабные австрийские автомобили, направляясь к реке.

– Они удирают! – ликующе воскликнула Зита – Все, до последнего австрияка! О Боже, хорошо бы вместе с наступающими в город вошел и Алексий. И Александр. И Макс.

Катерина осторожно выглянула из-за угла. По улице двигалась колонна австро-венгерских войск, спешащая вслед за удирающими офицерами. Катерина отпрянула, подумав о том, сколько еще продлится это бегство и когда они смогут продолжить свой путь.

– Я хочу поговорить с тобой о Максе, – сказала она матери, в то время как в нескольких шагах от них с грохотом двигались вражеские войска.

Зита повысила голос до крика, чтобы ее было слышно:

– Отец расскажет тебе все, что ты хочешь узнать! Когда состоится свадьба! И где вы будете жить!

К царящему вокруг шуму добавился треск стрельбы. Катерина глубоко вздохнула. Она ни за что не стала бы вести такой важный разговор в столь нелепых обстоятельствах, но сейчас была вынуждена это сделать, потому что решила покончить с тем, что ее волновало.

– Я не собираюсь выходить замуж за Макса! – крикнула она, в то время как над их головами прогремели новые залпы. – Если папа согласится, а по-моему, он не будет против, я выйду за майора Зларина!

Изумлению матери не было границ.

– За Зларина? – переспросила она, не веря своим ушам. – Но когда вы успели познакомиться? И где? Я не понимаю!

Несмотря на опасность, которая им угрожала – улицы были полны вражеских солдат, а над головами свистели пули, – Катерина не могла удержаться от улыбки. Никогда в жизни она не видела мать такой озадаченной.

– За твоей спиной ничего не происходило, не волнуйся, – сказала она, когда поток удирающих австрияков начал иссякать. – У меня не было с ним встреч, о которых бы ты не знала. Он попросил меня выйти за него замуж, когда пришел в госпиталь и вручил мне пистолет. И я согласилась. – Катерина снова осторожно выглянула на улицу. Путь был свободен, и она решительно добавила:

– Теперь пошли. Надо торопиться.

– Подожди! – Мать схватила ее за руку. – Как это понять: он попросил выйти за него замуж, когда вручил тебе пистолет, и ты согласилась? А до этого он разве не говорил тебе о своих чувствах? Давно ли ты тайно в него влюблена? Почему не рассказала об этом мне?

– Не сейчас, мама. Нам надо поскорее вернуться в госпиталь. Слышишь отдаленные крики «ура!»? Как по-твоему, сербская армия уже у ворот города?

Взявшись за руки, они побежали, стараясь выбирать путь покороче. На каждой улице и в каждом переулке жители Белграда высыпали из своих домов, чтобы увидеть возвращение победителей.

– Вот они! – раздался крик. – Вот они! – И прежде чем Катерина и Зита успели добраться до госпиталя, в город уже вошла кавалерия, радостно приветствуемая благодарным населением.

– Может быть, нам остаться здесь и присоединиться к ликующей толпе? – крикнула Катерина матери, заглушаемая со всех сторон приветствиями «Живио! Живио'»

Зита энергично кивнула, почти забыв о недавно пережитом тяжелом испытании и чувствуя радостное головокружение от возвращения родной армии.

Из открытых окон женщины и девушки бросали цветы. Белые, желтые и ярко-оранжевые хризантемы падали и падали к ногам героев, пока вся мостовая не превратилась в ковер из лепестков.

Рядом с Катериной девушка с радостным лицом держала в руках шарф, который вышивала для своего жениха, чтобы надеть на него в день свадьбы. Пробравшись сквозь толпу, она выбежала вперед и повязала его вокруг шеи одного из солдат. Другие девушки начали делать то же самое, и вскоре марширующие солдаты стали похожи на армию разнаряженных женихов.

Когда со стороны Савы снова зазвучали выстрелы, никто не испытал тревоги. Все знали, что это их войска гонят австрийцев и венгров за реку.

Когда на улице появился князь Александр верхом на коне, радостное возбуждение достигло апогея. По лицу Катерины струились слезы. Впервые за несколько недель ей отчаянно захотелось, чтобы Наталья была в Белграде и разделила вместе с ней радость этого чудесного момента, Затем грянули громкие крики: «Король! Король!» – и появился обшарпанный автомобиль с открытым верхом. Катерина едва не надорвала горло, выкрикивая приветствия. Ее пожилой, страдающий артритом дядя участвовал в сражениях бок о бок с простыми солдатами. Никогда раньше Катерина не испытывала такой гордости, что принадлежит к роду не только Василовичей, но и Карагеоргиевичей. Никогда еще в Сербии со времен Фридриха Великого не было короля, который в таком возрасте воевал бы вместе со своими войсками.

Зита в ярко-красном пальто и платье выделялась в толпе.

Петр ее заметил и, не веря своим глазам, приказал офицеру остановить автомобиль.

Зита сжала руку Катерины.

– Пошли, – сказала она, забыв о своей прежней холодной, полной достоинства сдержанности. – Мы Карагеоргиевичи, и сейчас пришло наше время. – И прежде чем Катерина успела возразить, Зита потянула ее за собой сквозь толпу на середину улицы прямо к автомобилю.

Петр удивленно вскинул свои седые брови.

– Зита! Дорогая девочка! Не думал, что ты в городе! И Катерина с тобой! – Он жестом пригласил их сесть в его автомобиль. – Вы ведь обе должны быть в Нише…

– Мы работали в госпитале, – сказала Зита, садясь на заднее сиденье. Она была чрезвычайно довольна тем, что переоделась в элегантный наряд и выглядела сейчас как член королевской семьи, а не как какая-нибудь судомойка.

Катерина села рядом с матерью, чувствуя, что она-то выглядит именно как судомойка. Ее грубое темно синее платье было испещрено пятнами крови, а влажные с пота волосы выбились из собранного на затылке пучка и свисали на висках и на шее.

Но толпа не обращала на это внимания. Судя по поведению короля Петра, эти женщины принадлежали к королевской семье и добровольно оставались в городе, перенося все невзгоды вражеской оккупации.

Когда мотор потрепанного автомобиля снова взревел, его заглушили громкие крики «Живио! Живио!», относящиеся к мужественным женщинам так же, как к королю и его солдатам.

– Алексий ведет своих людей вслед за кавалерией, – сказал Петр, жестами отвечая на приветствия, когда они приблизились к Конаку. – И молодой Макс также направляется в город со своим войском. Он и его люди сражались как дьяволы. Я хочу присвоить ему звание бригадира. Он будет самым молодым бригадиром в армии, а скоро, возможно, станет и самым молодым генералом.

При мысли о том, что она вскоре снова может оказаться в обществе Макса, Катерина с мученическим видом посмотрела на мать. Он склонил на свою сторону ее отца и готов обручиться с ней. Кто теперь сможет переубедить Алексия?

Зита правильно поняла взгляд дочери и коснулась ее руки, стараясь утешить.

– Не волнуйся, милая. Как только я увижу отца, я поговорю с ним о предложении майора Зларина и о твоем желании его принять.

Катерина не стала поправлять мать, не сказала, что она уже приняла предложение майора. Если Зита считает, что события развиваются нормально и ее дочь ждет согласия отца, чтобы принять предложение Зларина, то пусть так и будет. Все это лишь будет способствовать тому, что отец в конце концов откажется от мысли о Максе как о будущем зяте. Алексий всегда был любящим, терпимым отцом, и она уверена – он с уважением отнесется к ее выбору и даст ей свое благословение.

Она подумала о том, где сейчас майор Зларин и нет ли его среди тех, кто с боями прорывался на север и освобождал город.