Текст книги "Под южным солнцем"

– Макс овдовел, – сообщила Вица Катерине. – У его жены была чахотка, и, хотя Макс возил ее в Швейцарию в надежде, что она там поправится, лишения военных лет оказались для нее чрезмерными. Она умерла месяц назад. Что чувствует Макс – трудно сказать. Он всегда был замкнутым, а после войны стал совсем нелюдимым.

Катерина не сомневалась в том, что чувствовал сейчас Макс.

Он не относился к мужчинам, которые легко влюбляются, и, будучи по природе молчаливым, переживал свое горе в одиночку. Ей очень хотелось выразить ему свое сочувствие, но он их не навещал, а она не хотела нарушать его уединения.

* * *

В конце сентября Джулиан получил из Лондона предписание покинуть Белград и прибыть в Британское посольство в Париже. Он знал, что рано или поздно это случится, и заранее решил уйти с дипломатической службы, чтобы не расставаться с Катериной. Он мог бы остаться в Белграде и по рекомендации Алексия стать советником князя-регента.

Впервые после долгого перерыва он посетил дом Василовичей, чтобы поговорить с тестем наедине. Затем поздно вечером, выяснив у Алексия, может ли тот рекомендовать его Александру, Джулиан написал письмо Наталье, сообщая о своем решении.

Всю следующую неделю Катерина ничего не знала о его планах. Неожиданно она получила письмо от Натальи, написанное с явным чувством зелеными чернилами на сиреневой бумаге. В нескольких местах перо царапало бумагу, и помимо обычных для Натальи клякс, размазанные чернила свидетельствовали о том, что она плакала, когда писала.

«Дорогая Трина, я больше не в силах переносить разрыв, возникший между нами. Я понимаю теперь, как ужасно себя вела, и ничуть не виню тебя за то, что ты не захотела со мной общаться. Никогда не думала, что можно быть такой несчастной и одинокой. Диана обручилась, и я почти ее не вижу. Мой свекор приятный человек, но мать Джулиана просто нетерпима.

Я ее ненавижу, как ненавижу Лондон! Если бы не Стефан и не малютка, клянусь, я бы покончила с собой.

Как же я была глупа! Даже сейчас не могу этого понять, Я считала Джулиана лишь своим лучшим другом и полагала, что не я выбрала его себе в мужья, хотя и согласилась стать его женой, но только сейчас я поняла, какой он замечательный. Я чувствую себя обманутой, понимаешь? Я всегда думала, что безумно влюблюсь в какого-нибудь принца или графа, что у меня будет роскошное венчание в церкви в присутствии дяди Петра и Сандро, а также, возможно, даже членов российской императорской семьи (о Боже, как подумаю о том, что случилось с Романовыми, мне становится дурно!), и я на что-то надеялась. Мне показалось, что с Ники я найду свое счастье, но я сильно в нем ошиблась. Теперь я понимаю, что это была тоска по родине, по всему славянскому, а не любовь.

По-настоящему я люблю только Джулиана. Передай ему это, Трина! Я не могу писать ему о своих чувствах. Его письма ко мне такие холодные, что меня бросает в дрожь, и я уверена, что любое письмо от меня, не касающееся Стефана, будет сразу же отправлено им в корзинку для мусора. Надеюсь, ты ему расскажешь о том, что я действительно его люблю, и если он сможет снова меня полюбить, я ни за что на свете больше не допущу какой-либо глупости. Передай ему, что Стефан плачет по ночам, скучая по отцу, и что родившаяся девочка – самая прекрасная и спокойная крошка в мире. Она не виновата, что появилась на свет, и я знаю – он не сможет ее не полюбить, как только увидит.

Передай ему, что я ждала, когда его переведут в посольство той страны, где я могла бы встретиться с ним и все рассказать, но он решил отказаться от дипломатической службы и остаться в Белграде, так что у меня нет возможности с ним поговорить.

Пожалуйста, скажи ему, что я не хочу с ним разводиться и что его ужасный адвокат разговаривает со мной так, словно я преступница. Передай ему, что я его люблю и хочу сказать ему об этом сама».

Там, где обычно ставится подпись, красовалось большое грязное пятно.

Катерина дрожащей рукой положила письмо на туалетный столик. Она не знала о решении Джулиана отказаться от дипломатической службы и остаться в Белграде. И что еще более ее потрясло – она никогда не догадывалась об истинных чувствах Натальи к Джулиану и о ее страданиях с тех пор, как он ее оставил.

Глядя в окно на лужайки и каштаны, она испытывала странное спокойствие. Ее связи с Джулианом, разумеется, пришел конец. Она поняла это, как только прочитала первые закапанные слезами строчки письма сестры. Она вспомнила, с какой болью он воспринял известие о рождении Зорки, и поняла, что, несмотря на искреннюю любовь к ней, Катерине, он все еще привязан к Наталье невидимыми нитями, которые могла бы порвать только сестра. Но Наталья не хотела их рвать. Она любила Джулиана и хотела с ним воссоединиться.

Она желала снова создать семью.

Катерина медленно положила письмо в свою сумочку, затем встала, почти ничего не видя вокруг, и надела соломенную шляпу с букетиком маков, приколотым к тулье.

Джулиан говорил, что принадлежит к мужчинам, для которых семья многое значит, и она знала, что он мог бы быть прекрасным отцом Зорке, так же как и Петру. При такой, как у него, великодушной, сострадательной натуре иначе и быть не могло.

Взяв свои кружевные перчатки, Катерина вышла из комнаты и в последний раз направилась к дому с белыми стенами за площадью Теразие.

– Письмо? Какое письмо? – спросил Джулиан, и его глаза потемнели. Он мгновенно почувствовал происшедшую в ней резкую перемену.

Катерина протянула ему листки сиреневой почтовой бумаги, на которой обычно писала Наталья.

– Оно пришло сегодня утром, – тихо сказала она. – Наталья хотела, чтобы я пересказала тебе его содержание, но я думаю, тебе лучше самому прочесть.

Он посмотрел ей в глаза, затем неохотно перевел взгляд на знакомый до боли почерк.

Катерина отвернулась, не желая видеть выражение его лица во время чтения. Они находились внизу в комнате, которая служила гостиной. Там стояли два низких дивана, обитых домотканой материей, а на стенах висели узорчатые коврики ручной работы и фотография короля в рамке.

Катерина продолжала стоять, не снимая шляпы и перчаток.

В кремовом шелковом платье она не ощущала летней жары.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он глухо произнес:

– Это письмо ничего не меняет. Я уже принял решение подать в отставку и остаться в Белграде, чтобы ничто, даже моя карьера, не могло нас разлучить…

Катерина повернулась и посмотрела прямо ему в лицо.

– Ты ошибаешься, – спокойно сказала она, хотя ее сердце разрывалось от любви. – Письмо Натальи все меняет… Раньше я думала, что наша связь никому не причинит вреда. Теперь же другое дело.

– Ты действительно думаешь, что Наталья заявила бы о своей любви ко мне, будь Кечко рядом с ней? – спросил Джулиан.

На нем был светло-серый костюм с золотой цепочкой для часов на груди. Его светлые волосы на шее вились поверх высокого накрахмаленного воротничка, и он выглядел таким же красивым, как в тот день, когда она впервые поняла, что его любит.

– Не знаю, – искренно и очень спокойно ответила Катерина. – Не думаю, что это имеет значение. Важно то, что измена Кечко заставила ее переоценить свою жизнь, и сейчас для нее ты – самый близкий человек на свете, так же как она и Стефан для тебя.

На его лоб упала прядь волос, и он откинул ее назад, стараясь избегать взгляда Катерины.

– А что ты скажешь о последних месяцах? – резко спросил Джулиан. – О спокойствии и ощущении полноты жизни, которые мы познали вместе?

Ее горло сжалось, и несколько мгновений она не могла говорить, затем тихо произнесла:

– Никто из нас никогда этого не забудет. Это будет нашим самым драгоценным воспоминанием.

Джулиан молчал, и с болью в сердце Катерина поняла, что он не собирается ей возражать. Хотя он искренне ее любил, но это была не та любовь, которую он испытывал к Наталье, и она знала, что он продолжает любить ее сестру, судя по тому, какую боль причинило ему известие о рождении Зорки, дочери Кечко.

– Я не знала о твоем решении оставить дипломатическую службу, – сказала Катерина. – Ты сделал это, потому что тебя попросили покинуть Белград и приступить к работе в другом месте?

Он кивнул:

– Мне предложили переехать в Париж. Я еще не дал ответа на просьбу начальства не уходить в отставку, и потому вопрос остается открытым.

Катерина подумала о прелестях Парижа, и, несмотря на боль в сердце, легкая улыбка заиграла на ее губах. Париж как нельзя лучше подходит Наталье. В Париже сестра будет счастлива.

Они стояли в нескольких шагах друг от друга, и, когда говорить уже было не о чем и зная, что стоит ему только к ней приблизиться, как ее хрупкая выдержка может подвести, она, собрав всю свою воли, направилась к двери.

– Ты придешь на вокзал меня проводить? – спросил Джулиан сдавленным от волнения голосом, ожидая, что она повернется и бросится в его объятия.

– Да, – сказала она, боясь на него взглянуть, и взялась за ручку двери. Ее глаза были полны слез. – Конечно, приду.

* * *

До отъезда Джулиана они больше невстречались наедине.

Такая встреча могла только причинить обоим невыносимую боль.

Внешне сохраняя спокойствие и ничем не выдавая своего горя, Катерина объяснила Петру, что дядя Джулиан скоро уедет из Белграда, но они должны не огорчаться, а думать о том, как счастлив будет Стефан, увидевшись с отцом.

Когда настал день расставания, Джулиан пришел в дом Василовичей. Между ним и Зитой отношения потеплели. Сияя от счастья оттого, что Наталья и Стефан скоро встретятся с Джулианом в Париже, она тепло поцеловала зятя в щеку и заставила пообещать прислать при первой же возможности фотографию малышки.

Алексий тоже выглядел счастливее, чем несколько месяцев назад. Он чувствовал огромное облегчение от того, что брак, за который он нес ответственность, не разрушился. Поздоровавшись с Джулианом за руку, он пообещал, что в ближайшем будущем вместе с Зитой, Катериной и Петром приедет в Париж, чтобы все они познакомились с Зоркой.

Катерина была бледнее обычного и очень спокойна. Она пока еще не попрощалась с Джулианом. Она расстанется с ним примерно через час на вокзале.

Когда он ушел, захватив подарки Зиты для Натальи и малышки, Катерина осторожно покинула родительский дом под предлогом визита к портнихе.

Она отправилась на вокзал, радуясь, что он находится в противоположном направлении от площади Теразие и лабиринта мощеных улочек за ней. Прошли слухи, что король Петр наконец решил вернуться в Белград, и на улицах было гораздо больше народа, чем обычно, а из кофеен доносился оживленный гул.

Хотя ее элегантное зеленое платье выглядело очень простым и на ней не было никаких украшений, ее грация привлекала многие восхищенные взгляды, и Катерина опустила зонтик пониже, не желая быть узнанной какой-нибудь родственницей или подругой.

Сотни раз за последние несколько дней она задавала себе вопрос, стоит ли идти на вокзал, чтобы попрощаться с Джулианом, и ответ был всегда один и тот же – нет, не стоит. Она мучилась, но не могла не пойти. Ведь они были не просто друзьями.

Войдя в прохладное здание вокзала, Катерина вспомнила тот вечер, когда она попрощалась здесь с Натальей, но предстоящее сейчас расставание было гораздо тяжелее.

Выйдя на перрон, она увидела Джулиана, ожидающего ее у барьера.

– Я думал, ты не придешь! – взволнованно сказал он и, не обращая внимания на толпу и забыв о том, что они не приближались друг к другу со дня последней встречи в маленьком домике за площадью Теразие, крепко обнял Катерину и прильнул к ее губам.

Для отъезжающих объявили, что поезд на Будапешт отправляется.

Наконец с, мучительной неохотой Джулиан оторвался от ее губ.

– Еще не поздно, – хрипло произнес он. – Мы могли бы уехать вместе!

Она ласково прижала палец к его губам.

– До свидания, – тихо сказала она. – Благослови тебя Бог.

Паровоз окутал их клубами пара. Носильщик уже отнес багаж Джулиана в вагон. Отпустив Катерину, он хрипло произнес:

– Я люблю тебя. И всегда буду любить. Ты лучше всех женщин на свете! – И, повернувшись, вскочил на подножку уже тронувшегося поезда. Через несколько секунд он открыл окно и высунулся наружу, не сводя глаз с Катерины.

А она продолжала стоять, как когда-то, пока поезд не скрылся из виду. Закончился еще один отрезок ее жизни, который она никогда не забудет. Он всегда будет для нее самым дорогим.

Она отошла от барьера. Толпа хлынула в дальний конец вокзала, где наспех расстелили красный ковер, так как королевский поезд уже прибыл, и только одна высокая, неясно вырисовывающаяся фигура осталась на перроне между ней и выходом на площадь. Катерина пригляделась, не веря своим глазам.

Мужчина двинулся к ней, не обращая внимания на приветственные крики, свидетельствующие о том, что король Петр наконец вернулся в столицу.

– Ты выглядишь так, будто нуждаешься в утешении, – резко сказал Макс.

Катерина вспомнила о его недавней тяжелой утрате и поняла, что ей не спрятать от него своего горя.

– Да, нуждаюсь, – ответила она, зная, что он все видел и все понял, и подумала о том, как она могла раньше считать его черствым и бездушным.

– Я тоже, – сказал он просто в своей обычной угрюмой манере.

Когда он предложил ей свою руку, согнутую в локте, она поняла, что ее будущее не так уж непроглядно, оно может быть ясным и солнечным. Она также поняла: не надо торопить события, время залечит все раны. Ее отношения с Максом будут строиться медленно и осторожно, но их основу ничто и никто не сможет поколебать.

Они не смешались с толпой, приветствующей вернувшегося в Белград короля, а вышли вместе из полумрака вокзала на залитую солнцем площадь.

Май 1943 – июнь 1945

Глава 21

Фасад здания на Бейкер-стрит выходил на Риджент-парк, и, когда Стефан Филдинг, стоя напротив массивного письменного стола в кабинете на самом верхнем этаже, смотрел в окно, он видел нянечек, катающих детские коляски, и малышей с хлебом в руках, которые кормили уток.

– Садитесь, пожалуйста, – учтиво сказал человек в штатском, сидящий за столом, – Похоже, наш разговор затянется.

– Благодарю вас, сэр.

Стефан, в военной форме с отличительным знаком парашютиста на рукаве, сел в потрескавшееся кожаное кресло.

– Так, значит, вы проходили службу в районе Ла-Манша? – любезно спросил седовласый собеседник.

– Да, сэр.

– И знаете языки? Французский, немецкий и сербскохорватский?

– Да, сэр, – сказал Стефан, уже чувствуя, куда он клонит. – У меня ученая степень за работы в области современного языкознания, к тому же моя мать сербка.

Сидящий напротив него человек, чьего имени он не знал, повернулся на своем вращающемся кресле так, чтобы тоже видеть парк. Не глядя на Стефана, он задумчиво сказал:

– И вы знаете Югославию? Вы бывали там с матерью?

– Я знаю эту страну и часто там бывал, хотя и без матери.

Его собеседник не обратил внимания на последнее замечание.

– Хорошо, – кратко сказал он. – Сначала позвольте познакомить вас с нынешнем положением в Югославии, а затем я объясню, зачем вы здесь. – Он сложил свои ладони вместе. – С тех пор как немцы вторглись в страну, союзники оказывают поддержку генералу Драже Михаиловичу. Генерал Михаилович, как вы, без сомнения, знаете, бывший офицер сербской королевской армии, лидер югославского Сопротивления, его люди известны как четники. Однако недавно мы получили информацию о том, что многие диверсии против немцев были совершены не Михаиловичем и его четниками, а партизанами во главе с Тито, которые являются коммунистами. Речь идет о том, кто более достоин нашей поддержки.

Стефан слегка нахмурился:

– Почему надо делать выбор, сэр? Разве нельзя помогать и тем и другим?

Человек за столом снова повернулся к нему лицом и сухо сказал:

– В более простой ситуации это было бы самым очевидным и удовлетворительным решением. Однако на Балканах не так все просто.

Он закинул ногу на ногу, выставив напоказ удивительно яркие носки.

– Ближайшая цель и четников, и коммунистов – оказывать немцам сопротивление, но их представления о послевоенном устройстве Югославии настолько различны, что ни о каком сотрудничестве между ними не может быть и речи. Следовательно, возникает вопрос, кого поддерживать.

Он откинулся назад в своем кресле, покачивая ногой.

– Вот зачем вас вызвали, Филдинг. Прежде чем принять решение, мы должны знать, правдива ли полученная информация. Мы сбросили с парашютом троих наших агентов в эту страну, чтобы установить контакт с Михаиловичем, но попытка оказалась неудачной. Двое из группы были англичанами, плохо знавшими сербскохорватский, поэтому к ним добавили третьего десантника – канадца хорватского происхождения. Тито тоже хорват, и когда Михаилович узнал, что канадец одной национальности с лидером коммунистов, он заподозрил подвох и отказался с ними встречаться. Я надеюсь, что если вы согласитесь, то получите такое же задание, и, полагаю, на этот раз оно будет успешно выполнено. У вас есть для этого все необходимые данные. Вы служили в десантном батальоне, знаете Югославию, говорите на различных языках, а ваши семейные связи таковы, что Михаилович, безусловно, будет вам доверять.

– Моя мать лишь дальняя родственница, а не троюродная сестра бывшего короля, – сказал Стефан во избежание недоразумений.

Его собеседник похлопал рукой по лежащей перед ним кожаной папке.

– Зато ваша бабка из семьи Карагеоргиевичей, – невозмутимо сказал он. – Такой аттестации для Михаиловича достаточно. – Он поднялся со своего кресла, давая понять, что разговор окончен. – В Каире находится наш Балканский центр, и я хочу, чтобы вы вылетели туда немедленно.

Стефан молча встал.

– А как насчет людей, которые должны меня сопровождать, сэр? Мы полетим вместе?

– Нет. Ваша команда уже в Каире. Вас обязательно встретят на югославской земле. Кстати, командир группы четников, который должен доставить вас к Михаиловичу, хорошо вам знаком.

Стефан стоял неподвижно, надеясь, что его внезапно возникшее предположение верно.

– Все офицеры Михаиловича являются бывшими офицерами королевской армии, и Петр Зларин не исключение, – сказал его собеседник с некоторым подобием бесстрастной улыбки. – Ваша миссия может столкнуться с любыми трудностями, но подозрительность и недоверие исключены.

* * *

– В Югославию? – спросил сына Джулиан, ничуть не удивившись. – Интересно, сколько времени потребовалось твоему начальству, чтобы выяснить возможность использования тебя для предполагаемой операции?

– И устроить встречу с Петром, – добавил Стефан.

Джулиан подошел к камину и вытряхнул пепел из своей трубки.

– Твои отношения с Петром могут оказаться более близкими, чем полагают в разведке, – сказал он, подумав о том, каким образом стало известно, что командир отряда четников майор Петр Зларин – двоюродный брат капитана Стефана Филдинга, служившего в десантном батальоне. Джулиан усмехнулся. Он выглядел гораздо моложе своих пятидесяти пяти дет. – Твоя мать будет довольна. Она просто придет в восторг!

* * *

– В Югославию! – ошеломленно воскликнула Наталья. – Ты действительно собираешься сражаться за свободу Югославии? – Глаза ее блестели, как у девушки, когда она повернулась к Джулиану. – Это ты постарался, дорогой? Ты все это устроил?

Джулиан покачал головой, усмехаясь ее непоколебимой вере в то, что как бывшему послу ему достаточно сказать только слово, чтобы было выполнено любое его пожелание.

– Нет. Поскольку сейчас положение немцев в Италии сильно пошатнулось, союзники сосредоточили свое внимание на другом берегу Адриатики, и все военнослужащие, владеющие сербскохорватским и греческим языками, перебрасываются туда.

Ему очень хотелось рассказать об истинной сущности миссии Стефана и о том, что он должен встретиться с Петром, но он не мог этого сделать и потому решил сменить тему разговора.

– Поскольку Стефан завтра уезжает в Каир, давай устроим сегодня вечером обед в ресторане. Как думаешь, нам стоит пригласить нового молодого человека Зорки?

– Он вовсе не ее молодой человек, – возразила Наталья, и ее лицо потемнело. – Поклонник Зорки – Ксан, а это лишь ее коллега по работе и ничего более.

Заговорив о Ксане, Наталья помрачнела, и ее настроение передалось Стефану. С тех пор как два года назад немцы вторглись в Югославию, от Катерины и Макса, а также от его сына Ксана не было никаких вестей.

Стараясь утешить мать, Стефан неуверенно сказал:

– Я думаю, Ксан воюет против немцев. Зорка тоже так считает. Она говорит, что, будь он убит, она непременно почувствовала бы это.

Наталья вздохнула, понимая чувства дочери. Когда Джулиан воевал во Фландрии, она тоже верила, что инстинкт ей подскажет, если с ним что-то случится.

– Я хочу, чтобы они поженились, когда мы опять будем вместе, – сказала она дрогнувшим голосом. – Хотелось бы надеяться, что мама, папа, Макс и Катерина еще живы. Пусть Гитлер поскорее сдохнет и эта проклятая война закончится!

– Мы все этого хотим, – мягко сказал Джулиан, привлекая ее к себе и обнимая за плечи.

Стефан отвернулся. Он привык к проявлениям любви между родителями и не их объятия вызвали у него неловкость. Просто он знал, что по крайней мере один из членов их семьи в Югославии был жив, но из соображений секретности он не мог об этом сказать.

Наталья продолжала стоять, склонив голову на плечо Джулиана. Когда Стефан немного подрос, она рассказывала ему о царе Стефане Душане и о героях, которые освободили ее родину от турецкого владычества. Она хотела, чтобы он знал о своих славянских корнях, так как в школе преподавали только историю Великобритании. Теперь, сражаясь на земле своих предков против немцев, Стефан будет подражать героям, о которых она поведала ему в детстве, и, хотя Наталья очень гордилась своим сыном, ее не покидал страх за него.

В первые дни войны отец Стефана сделал все возможное, чтобы уговорить его тетю Диану, его мать и сестру Зорку переехать в их родовое поместье в Нортумберленде. Диана согласилась ради детей, но мать и сестра Стефана отказались. Наталья заявила, что в прошлую войну ни ее мать, ни сестра не покинули Белград, пока король и его армия там оставались, и что она не имеет ни малейшего намерения уезжать из Лондона, в то время как король Георг и королева Елизавета остаются. Зорка просто сказала, что ее должность секретарши при важном официальном лице делает невозможным ее отъезд, но даже если бы она не работала, то все равно бы не поехала.

Когда родители обменялись нежными заговорщическими взглядами, Стефан сказал:

– Поскольку мне в дальнейшем долго не придется гулять с Рози, пойду-ка выведу ее в парк. Пусть побегает.

Услышав свою кличку, старая черная сука-спаниель, переваливаясь, с надеждой подошла к нему.

– Ты хотел сказать – пусть походит. Рози уже давно не может бегать, – сказал Джулиан.

Стефан погладил Рози по голове.

– Ну, пусть походит, – сказал он, с грустью подумав о том, что, вероятно, Рози не доживет до его возвращения домой и мать тяжело перенесет эту утрату.

Он помнил, как когда-то предшественница Рози, Белла, весело крутилась у его ног. Когда Белла умерла, прожив у них четырнадцать лет, его мать едва не сошла с ума. Это было равносильно смерти члена семьи. Она поклялась больше ни за что на свете не заводить собаку, так как никто не сможет заменить ей Беллу. Однако отец, несмотря на ее протесты, принес в дом Рози, и Стефан никогда не забудет благодарный взгляд матери, когда тот вручил ей крошечный черный комочек.

С Рози на поводке Стефан вышел из дома. Мальчиком он жил с родителями на Кембридж-гейт, и мать всегда водила его в Риджент-парк. Он не помнил, чтобы отец когда-либо их сопровождал, но позднее, когда они переехали в Париж, отец, держа его за руку, гулял с ним по берегам Сены и запускал бумажного змея в маленьком парке позади их дома.

Пять чудесных лет в Париже, затем три года в Мадриде, а потом они опять переехали в Лондон, и родители купили дом в Челси, который до сих пор им принадлежал. У него было счастливое детство. По крайней мере один раз, а иногда и дважды в году они встречались с югославскими родственниками матери.

Их любимым местом встречи был отель «Негреско» в Ницце, где он проводил несколько счастливых дней со своей сестрой и двумя двоюродными братьями на усеянном галькой берегу перед отелем.

Проходя по мосту в лучах яркого майского солнца, он подумал о том, когда же Ксан и Зорка, друзья с детства, поняли, что любят друг друга. Все, кроме его матери, были потрясены, когда они объявили об этом.

– Ксан не двоюродный брат Зорке, – деловито сказала Наталья. – Его мать не принадлежит ни к семейству Карагеоргиевичей, ни к семейству Василовичей. Она гречанка. Я считаю их любовь чудесной.

Позднее Зорка ему объяснила:

– Мама хочет устроить роскошную свадьбу, учитывая, что их с папой свадьба, по-видимому, была довольно скромной. Ксан и я не очень-то этого хотим, но у меня язык не поворачивается сказать ей об этом.

Стефан свернул налево к парку, стараясь ради Рози идти не спеша. Будет ли свадьба роскошной или скромной, ясно одно – она состоится в Белграде.

Когда ему исполнилось пятнадцать, отец объяснил ему причину, по которой Наталья никогда не ездила с ними в Югославию. Только тогда он понял, как мать, должно быть, страдала, когда его тетя выходила замуж за Макса Карагеоргиевича и отец взял его и Зорку с собой в Белград. Были и другие торжества, на которых она не могла присутствовать: свадьба сербского короля Александра с румынской принцессой Марией, а также свадьба ее двоюродной сестры Вицы с пожилым белогвардейцем-эмигрантом, годящимся ей в отцы. Стефан был слишком юн, чтобы помнить короля Петра, но вспоминал, как плакала мать, когда пришло известие о его смерти и похоронах.

Стефан вошел в парк и спустил Рози с поводка. Даже сейчас, девять лет спустя, он едва мог поверить в рассказанную отцом историю. Для него имя Гаврило Принципа было известно лишь из книг. Казалось невероятным, что его еще довольно привлекательная, добросердечная, полная жизненных сил мать могла быть среди близких друзей Принципа. Еще труднее было поверить в то, что она участвовала в заговоре с целью убийства австрийского эрцгерцога.

Когда в 1934 году король Александр погиб от рук хорватских националистов в Марселе, Стефан был потрясен и подумал тогда, что, возможно, теперь длительное изгнание матери из Югославии наконец закончилось.

Он и отец присутствовали на похоронах в Белграде. Князь Павел, дядя покойного короля, был объявлен регентом до совершеннолетия одиннадцатилетнего Петра, сына короля Александра.

– Разрешит ли князь Павел маме посетить Белград? – спросил Стефан отца, когда они сидели за столом в доме Василовичей.

Воцарилась напряженная, почти осязаемая тишина, затем отец тихо сказал:

– Я надеюсь, Стефан. Я уже разговаривал с ним и намерен обратиться с просьбой разрешить ей въезд в страну. Дедушка и дядя Макс меня поддержат.

Бабушка извинилась и вышла из-за стола, а Стефан пожалел, что задал этот вопрос, потому что она наверняка пошла в свою комнату плакать.

Однако все их надежды оказались напрасными. Опасаясь оступиться, князь Павел старался вообще ничего не решать и отклонял любые просьбы.

Подойдя вместе с Рози к озеру, где катались на лодках, Стефан с удивлением подумал о том, как мужественно его мать отнеслась к этой неудаче. Она, конечно, была глубоко разочарована, но не произнесла ни единого слова в осуждение Павла, как раньше никогда не критиковала Александра.

Стефан вытащил из кармана мячик и бросил его недалеко в траву, надеясь соблазнить Рози. Она помахала хвостом, но не выказала желания быть втянутой в игру. Понимая, что он слишком многого хочет от старушки, Стефан поднял мяч, продолжая думать о матери.

Насколько он помнил, она всегда была рядом, и он ее обожал. Матери его друзей, как правило, были элегантными, но довольно прозаичными и скучными. Наталья же обладала чудесным качеством превращать обычные повседневные дела в веселые игры и забавы. Зорка тоже была полна задора и энергии.

Когда он приглашал в дом девушек, независимо от того, какими бы чудесными они ему ни казались сначала, очень скоро становилось ясно, что они не идут ни в какое сравнение с его матерью и сестрой.

Стефан направился к выходу из парка. Зорка унаследовала от Натальи природную веселость и безрассудную импульсивность, а он пошел в отца. Как и Джулиан, он отличался хладнокровием и, несмотря на то что его волосы были темнее отцовских, безусловно, выглядел настоящим англичанином. Зорка же была совсем другой породы. У нее были темные, почти черные волосы до плеч, которые она удерживала от падения на лицо массивным черепашьим гребнем. Ее широкоскулое лицо, несомненно, было славянского типа, как и общительный, живой характер. Когда Зорка подросла, у нее появилось множество поклонников, и Стефан был уверен, что ее молодой человек, которого Наталья сочла просто коллегой по работе, наверняка предпочел бы, чтобы его воспринимали в ином качестве.

Его предположение подтвердилось вечером, когда они все вместе обедали в ресторане и он увидел выражение лица юноши, который не сводил с Зорки глаз. Та же явно не отвечала ему взаимностью, и Стефан подумал, что, пожалуй, стоит отвести его в сторону и откровенно поговорить.

Веселое настроение, царившее за столом в начале обеда, постепенно пропало. У матери было отсутствующее выражение лица, а Зорка явно думала о Ксане и страстно желала, чтобы ее спутник убрался куда-нибудь подальше.

– Давайте танцевать, – сказал Стефан, когда оркестр заиграл квикстеп. – Когда еще у нас появится такая возможность, и я хочу пригласить тебя. Зорка.

– Ты что-то хотел мне сказать? – спросила Зорка, когда они удалились на достаточное расстояние от родителей и от ее кавалера.

– Возможна вероятность, правда, очень слабая, что последующие несколько месяцев я смогу видеться с Ксаном. Если ты хочешь использовать меня в качестве почтальона, я с радостью окажу тебе услугу.

Позднее, когда они вернулись домой и он лег в постель, чтобы немного почитать перед сном, к нему постучалась мать Стефан знал, что она придет.

На ней были розовая ночная рубашка и халат. С распущенными волосами она выглядела гораздо моложе своих сорока шести лет.

Наталья присела на край кровати сына и сказала, словно он был все еще ребенком:

– Ты ведь не допустишь, чтобы с тобой что-нибудь случилось в Югославии, не так ли, дорогой? Обещай, что будешь осторожен.

Стефан взял ее руку.

– Ничего со мной не случится.

Она улыбнулась, но при этом ее глаза оставались серьезными и встревоженными.

– Я знаю, что ты не сможешь поддерживать с нами регулярную связь. Плохо также, что нам ничего не известно о моих родителях, Катерине и Максе. В безопасности ли они и где сейчас Петр и Ксан? Я не вынесу, если что-то с тобой случится.