Текст книги "Под южным солнцем"

– Я должен проследить за эвакуацией горожан, – сердито сказал он. – Говорите быстро: да или нет?

– Да, – сказала Катерина, всем телом привалившись к стене, чтобы не сползти на пол из-за ослабевших колен. – Да, я согласна выйти за вас.

На секунду он был обескуражен ее ответом почти так же, как она его требованием.

Майор вытащил из кобуры свой пистолет и вложил в ее безвольные руки, затем быстро отстегнул патронташ.

– Вот. Возьмите это и, ради Бога, не бойтесь воспользоваться оружием.

Когда она прижала эти страшные вещи к своей груди, Зларин наклонился и прильнул к ее губам крепким неловким поцелуем.

Подняв голову, он на мгновение встретился с ее глазами, затем резко повернулся и, перепрыгивая сразу через две ступеньки, бросился вниз по лестнице к ожидавшему его автомобилю.

Глава 12

Вокзал Ватерлоо был забит возвращающимися и отъезжающими солдатами. Наталья чувствовала себя попавшей в море хаки.

Она стояла у барьера, ожидая прибытия поезда Джулиана, и ее со всех сторон толкали оттопыренными на спинах ранцами и вещевыми мешками. Муж не предполагал, что она придет, да у нее и не было особой причины встречать его на вокзале. Он не ранен на фронте, как многие другие, и не возвращается с другого края света. Но не в этом дело. Просто она ужасно по нему соскучилась и к тому же не хотела, чтобы его мать присутствовала при их встрече.

– Людям нашего положения не подобает стоять в ожидании у вокзальных барьеров, – еще дома сказала ей Диана, решив, что Наталья не знает этого и должна с пониманием отнестись к ее замечанию.

– А следовало бы, – ответила Наталья, не сомневаясь, что Диана не хотела ее обидеть и лишь старалась ей помочь. – Все встречи должны происходить в первый же возможный момент, а расставания – в последний. Когда я покидала Белград, моя семья, несмотря на огромный риск, пришла проводить меня на вокзал, и мне было бы очень плохо, если бы они не сделали этого.

Наталья попыталась было представить себе, как она возвращается в Белград, но у вокзального барьера нет с нетерпением ожидающих ее родителей и Катерины. Нет, такое даже невозможно представить.

– Какой риск? – с любопытством спросила Диана. – Сербия еще не воевала тогда, когда Джулиан вернулся в Англию.

Чем же могла рисковать твоя семья, провожая вас?

Наталья не в первый раз молча себя выругала, вспомнив о своем обещании Джулиану никому не говорить о Гаврило и об обстоятельствах, при которых они покидали Белград.

– Был риск, вот и все, – сказала она, слегка смутившись. – И не важно, что подумает твоя мать. Джулиан будет рад меня увидеть на вокзале, Я уверена.

Ее свекровь считала вульгарными встречи на перроне среди толпы и говорила ей об этом, но это не остановило Наталью.

Несмотря на жизнерадостность и веселость Дианы, общение с ней не могло заменить ей Джулиана. Она соскучилась по нему: по его ироничной манере говорить, по его рассудительности и способности ее утешить. Она также соскучилась по его страстным ласкам. Через час они снова будут вместе в постели. Она вспомнила о будущем ребенке и с беспокойством подумала, не опасны ли для плода любовные объятия. Может быть, на ранней стадии беременности это не вредно? Ей хотелось, чтобы рядом с ней был человек, у которого можно было бы об этом спросить, с кем можно было бы вообще поговорить. Диана была несведущей в этих делах, как и она сама, и, уж конечно, невозможно было заводить разговор на эту тему с леди Филдинг.

Когда поезд уже приближался к вокзалу, Наталья прижалась к барьеру. Чем дольше была ее разлука с матерью, тем сильнее она по ней скучала. Мама рассказала бы все, что надо знать о беременности. При мысли о матери горло Натальи сжалось. Ей хотелось, чтобы она была рядом с ней при родах. Что, если мама не сможет приехать? Что, если война все еще не кончится?

Поезд, пыхтя, остановился, и, когда двери вагонов открылись, Наталье показалось, что целая армия высыпала на платформу. Нахлынувшая было тоска по родине отошла на второй план. Где-то здесь в людской толпе, устремившейся теперь к барьерам, был Джулиан. Что, если она уже его пропустила? А вдруг он не заметил ее в этой суматохе?

– Сюда, Джимми! Сюда! – закричала стоящая рядом девушка, размахивая руками так неистово, что едва не сбила с Натальи шляпку с желтым пером.

Наталья ее поправила и приподнялась на цыпочки, чтобы лучше разглядеть лица прибывших военных. Она надела свою шляпку, которая никак не соответствовала такому холодному декабрьскому дню, в надежде, что Джулиан заметит и узнает ее по ней. Где же он? Что, если он изменил свои планы? А вдруг его вообще не было в поезде?

– Наталья! Наталья!

Джулиан быстро шел к ней по платформе. Высокий, широкоплечий и невероятно красивый в офицерской форме.

Наталья ощутила гордость и восторг. Он выглядел просто великолепно.

Через секунду Джулиан оказался с ней рядом и крепко ее обнял, оторвав от земли. Наталья вдруг обнаружила, что по ее щекам текут слезы, и она, счастливая, прильнула к мужу.

– О, Джулиан! – радостно воскликнула она. – Я так рада, что ты вернулся! Я ужасно по тебе соскучилась!

Он поцеловал ее, не обращая внимания на окружавшую их толпу. Наталья обхватила его шею и, приоткрыв рот, со страстью поцеловала.

Наконец оторвавшись от нее, он глухо произнес:

– О, Наталья! Не могу выразить, как я ждал этого! Мне кажется, я мог бы легче перенести разлуку, находясь во Франции или в Бельгии, но когда до дома всего несколько часов езды на поезде и ты не можешь туда поехать – это ужасная мука.

– Для меня тоже, – горячо сказала Наталья, когда Джулиан взял ее под руку и они начали пробираться сквозь толпу на улицу. – Есть известия от Эдварда? Он писал тебе после того, как уехал во Фландрию? Эдвард прислал мне открытку с такими бодрыми сообщениями, что я не поверила ни одному слову. Ты что-нибудь слышал о событиях в Сербии?

Сюда поступает так мало новостей оттуда. Все больше о боях в Бельгии. Что значит, когда в газетах пишут, что положение тупиковое? Как это может быть? Я не понимаю, и никто не может мне объяснить.

Джулиан усмехнулся:

– Я все тебе объясню, когда приедем домой. Рад, что ты подружилась с Дианой. Я знал, что так и будет.

– Меня интересует Сербия, – начала она снова, не желая отвлекаться на разговор о Диане. – Ты можешь узнать у своих друзей в Форин оффис, что там происходит? В газетах пишут, что Болгария заявила о своем нейтралитете, и это меня настораживает, потому что Болгария всегда была заодно с австрийцами и только и выжидает подходящего момента, чтобы нанести Сербии удар в спину. Неужели это непонятно?

«Мерседес» Филдингов ждал их. Только шофер теперь был другой – слишком пожилой для службы в армии. Он открыл им дверцу, затем сам неуклюже сел за руль и осторожно двинулся к Пиккадилли. Джулиан и Наталья сидели сзади, переплетя пальцы и тесно прижавшись друг к другу.

– Я ужасно по тебе соскучилась, – повторила она, вспомнив свои страдания за бесконечными чаепитиями в присутствии его матери. Затем подумала, стоит ли сейчас сказать ему о ребенке, и решила подождать, пока они не насладятся любовью.

Она не хотела рисковать, потому что он мог отказаться от близости, узнав, что она беременна.

Джулиан крепко сжимал ее пальцы. Хотя во время занятий в военном училище не было возможности поехать в Лондон, курсанты посещали ближайший городок и пользовались там услугами проституток, но он не поддавался соблазну. Джулиан любил Наталью, скучал по ней и старался сохранить себя для нее в чистоте. По всему было видно, что она тоже соскучилась, и это радовало. Но почему она еще ни разу не сказала, что любит его? Это была мучительная загадка.

Свободной рукой он притянул ее лицо к себе.

– Я люблю тебя, – сказал он низким голосом.

Стоял серый холодный день, и в сумраке автомобиля глаза Натальи подозрительно блестели.

– Я знаю, – ответила она, плотно прижав ногу к его ноге. – Я очень тебя ждала.

На мгновение Джулиан поддался искушению напрямую спросить ее, любит ли она его. И только опасение, что он может не получить желаемого ответа, заставило его промолчать. Лучше не знать и жить с надеждой, чем рисковать ее лишиться. У них было целых пять драгоценных дней, и ему не хотелось их портить. Затем, вероятно, он снова увидит ее только через несколько месяцев. А если положение на фронте не изменится, то, возможно, и через несколько лет.

– Я поговорю кое с кем и, может быть, узнаю о положении на Балканах, – сказал он, зная, что это должно обрадовать Наталью.

– Спасибо. – Она еще теснее прижалась к нему. Джулиан, как всегда, сделает все наилучшим образом. Наталья постаралась не думать о будущей разлуке. Его пребывание во Фландрии будет сильно отличаться от учебы в военном училище в графстве Суррей. Что, если его ранят или… убьют? Она отбросила эти мысли. Его не убьют. Война скоро кончится. Джулиан вернется к своей дипломатической службе и, возможно, опять добьется назначения в Белград.

Перспектива снова оказаться дома ее воодушевила. Мама наверняка устроит грандиозный бал в честь ее возвращения. Снова будут приемы в королевском дворце и дневные прогулки с Беллой и ребенком в Калемегданских садах. Малыша окрестят в соборе, где будут присутствовать крестные родители – члены королевской семьи. Крестным, конечно, будет Александр или князь Данило из Черногории. Она подумала о том, согласится ли будущая жена Александра, старшая дочь русского царя, быть крестной матерью. Тогда это значит, что царь и царица также будут присутствовать на крестинах.

При мысли о таких торжественных и пышных крестинах Наталья удовлетворенно вздохнула, начиная испытывать скорее удовольствие от перспективы заиметь ребенка, чем страх.

Неверно истолковав вздох Натальи, Джулиан поднес ее руку к своим губам и поцеловал.

– Теперь уже скоро, любовь моя. Примерно час я должен посвятить своим родителям, а потом мы снимем номер в тихой загородной гостинице.

– И мы будем там вплоть до твоего отъезда? – спросила она, широко раскрыв глаза.

Джулиан усмехнулся:

– До последней минуты.

Перспектива быть совершенно свободной от леди Филдинг необычайно обрадовала Наталью.

– О, как чудесно! – блаженно воскликнула она. – Белле очень нравится за городом. Мы сможем брать ее в длительные прогулки и…

Джулиан совсем забыл о Белле.

– Пожалуй, трудно будет найти жилье, где принимают постояльцев с собаками. – начал он с сомнением в голосе, помня, какой непослушной была Белла.

Наталья сникла.

– Но она будет ужасно тосковать, если мы ее оставим! Ей будет так одиноко без меня ночью!

Их взгляды встретились, и Джулиан спросил с подозрением:

– Что значит, ей будет одиноко ночью?

Наталья немного смутилась.

– Она спит со мной. Мне было так плохо одной, когда ты уехал… Кровать такая большая, а Белла такая маленькая…

На этот раз глубоко вздохнул Джулиан. Следовало бы помнить о собаке. Четыре месяца назад Белла была еще маленьким щеночком, но теперь она уже почти взрослая. Понимая, что следующие пять ночей им придется провести втроем с вконец испорченным спаниелем, он сказал со стоическим смирением:

– Хорошо. Белла поедет с нами, но будет спать на полу.

Понятно?

– Да, – сказала Наталья, хорошо зная, что Белла все равно поступит по-своему. – Она будет спать на полу. Я обещаю.

* * *

Как хорошо было выбраться из Лондона. Джулиан подбросил монету и направился на северо-восток. Хотя его «морган» с парусиновым верхом был не таким шикарным, как «мерседес»

Филдингов, Наталье он больше нравился. Она сидела, подложив снизу толстый мохеровый плед и укутавшись в меховую шубу, которую Джулиан купил ей к Рождеству. Белла устроилась у нее на коленях. Наталья любовалась сельскими видами.

По сравнению с Сербией здесь все было опрятным и ухоженным, поля и дома фермеров казались игрушечными. Между высокими живыми изгородями пролегали тропинки, которые тянулись до самого леса на горизонте, а лес, в свою очередь, сменялся высокими горными кряжами, за которыми снова следовали вспаханные поля или небольшие деревни среди лугов. Впереди она увидела поместье с парком, ферму, церковь с домом священника, гостиницу, ряд небольших домов, а в центре деревни стоял большой дуб или тис, который, казалось, рос здесь тысячу лет.

Гостиница, у которой остановился Джулиан, была крыта соломой, вход в нее прятался под навесом, а окна были с необыкновенными ромбовидными стеклами.

Когда они вошли внутрь, Наталье показалось, что она перенеслась в средневековье. Впервые она подумала, что вполне могла бы ежегодно проводить в Англии месяц-другой где-нибудь в сельской местности, а не в доме родителей мужа.

Джулиан тотчас сделал знак портье принести чаю. Испытывая нетерпение поскорее забраться в постель, но стараясь не выдавать своих намерений, они сказали, что выпьют его в своей комнате, и начали медленно подниматься по витой лестнице, держась за руки и мысленно умоляя, чтобы никому не нужный чай принесли как можно скорее, а затем они могли бы запереться в спальне и забыть обо всем на свете. За ними по пятам следовала Белла.

* * *

– Ребенок? – Мгновение назад Джулиан в полном изнеможении лежал обнаженный рядом с Натальей, но сейчас сел в постели так резко, что подушка упала на пол. – Ребенок? – повторил он, недоверчиво глядя на нее.

Наталья хихикнула. Она лежала на спине, ее черные как смоль волосы разметались по подушке, обнаженная грудь с шелковистыми розовыми сосками казалась еще больше, чем он помнил.

– Да, ребенок. Наш ребенок.

– Ты уверена? – Его лицо преобразилось от радости. – Когда ты обнаружила? Когда он должен родиться? Слава тебе Господи! Вот уж не думал… не ожидал…

Его реакция была такой бурной, что Наталья испытала необычайно волнующее чувство.

– Ты доволен? – спросила она, хотя в этом вопросе не было никакой необходимости, и приподнялась на подушках.

– Доволен? Конечно! Я просто на седьмом небе! – Не в силах сдерживаться, Джулиан спустил свои сильные мускулистые ноги с постели, подошел к окну и широко раскрыл его, не обращая внимания на легкие снежинки, кружащиеся в воздухе. Где-то вдалеке слышался церковный звон, призывающий к вечерней службе. Коровы в соседнем сарае призывно мычали в ожидании дойки.

Наталья вздрогнула под порывом холодного воздуха, ворвавшегося в комнату.

– Я хочу, чтобы ребенок родился на моей родине, в Белграде, – сказала она, протягивая руку к простыням и одеялам, сбившимся в изножье кровати с балдахином, и натянула их на себя.

Джулиан повернулся к ней, и она в который раз подумала, как великолепно он выглядит обнаженным.

– В Белграде? Мы не сможем вернуться туда еще несколько лет, – сказал он с тревогой в глазах. – Война зашла в тупик, и разговоры о том, что она кончится к весне, так же надуманны, как и прежние слухи, предполагавшие ее окончание к Рождеству. – Он повернулся и закрыл окно. – Даже если война кончится, передвижение по Европе будет затруднено.

Джулиан подошел к кровати и сказал, стараясь утешить Наталью:

– Не стоит думать, что мы вообще туда не вернемся. Мы сделаем это при первой же возможности. – Он снова лег и прижал ее к себе. – Но мы не сможем вернуться в Белград до рождения ребенка, дорогая. И даже потом, думаю, пройдет немало времени, прежде чем мы снова там окажемся.

Он не мог видеть лица и выражения глаз Натальи. Его руки обнимали ее тело, а ее голова покоилась на его груди.

– Разве ты не намерен добиваться нового назначения в Белград сразу после окончания войны? – спросила она, и ее голос прозвучал несколько странно.

Это из-за того, что ее голова прижата к его груди, решил он и сказал:

– Было бы чудесно, если бы мне это удалось, но повторное назначение в страну у нас не одобряется. В лучшем случае мы могли бы попасть в другую славянскую столицу, например, в Петербург.

Наталья лежала не шевелясь. Ей вовсе не хотелось оказаться в Санкт-Петербурге. Она вообще никуда не хотела, кроме Белграда. Снова вернулись все ее опасения относительно ребенка. Как она сможет оставить мужа и вернуться домой, если у нее будет ребенок? Джулиан не позволит взять его с собой. Бурная радость из-за известия о том, что он скоро станет отцом, свидетельствовала о его самозабвенных родительских чувствах. Придется, очевидно, оставить ребенка с ним и одной вернуться домой.

Наталья подумала о Белле и о своей горячей привязанности к ней. Она не могла оставить ее где-либо ни при каких обстоятельствах, но если она не способна расстаться с Беллой, то как же бросит ребенка?

– Думаю, нам надо отметить это замечательное событие, снова занявшись любовью, – сказал Джулиан, касаясь губами волос Натальи и продолжая крепко ее обнимать.

Наталья отвечала на его ласки, но на этот раз не так страстно, как раньше. Где-то внутри у нее затаился холодок. Она стала женой Джулиана и покинула семью и родину, потому что отец поддался панике из-за ее дружбы с Гаврило Принципом. Но в такой спешке вовсе не было необходимости. Австрийцы так и не выдали ордер на ее арест. Суд уже закончился. Если бы ее не заставили выйти замуж, она сейчас была бы с матерью в Швейцарии и знала, что при первой же возможности они вернутся в Белград. Чувство обиды и холодной решимости ее не покидало.

Несмотря на все трудности, она все-таки вернется в Белград, а когда это произойдет, никогда больше его не покинет.

* * *

Рождество в доме Филдингов отметили очень прозаично. Новый год – не лучше. Турция тоже вступила в войну, и ее войска попытались перекрыть для Англии Суэцкий канал. Хотя турки потерпели неудачу, но эта попытка означала, что многочисленные русские и британские войска могли застрять в Синайской пустыне, в то время как они были нужны в другом месте.

В другом месте – для Натальи означало в Сербии. В феврале пришли новости, что в стране разразилась эпидемия брюшного тифа. Туда были направлены многочисленные представители Британского Красного Креста и Шотландской скорой помощи.

Наталья не спала ночами, тревожась о своей семье. Возможно, кто-то из ее родных уже умер или умирает.

В конце месяца Джулиан написал, что ранен в бедро и отправлен в госпиталь. Диана очень сожалела, что не смогла попасть туда в качестве медсестры, и решила, что пришло время предложить свои услуги Красному Кресту. Наталья последовала за ней.

Диане сказали, что поскольку у нее нет опыта, то разумнее всего обратиться в госпиталь, где она могла бы поработать в качестве стажера, а Наталье, которая уже явно была на восьмом месяце беременности, посоветовали присоединиться к одной из многочисленных женских групп, занимающихся шитьем. Она еще раньше познакомилась с одной из таких групп, собиравшейся в отеле «Клэридж», и, посмотрев на дам средних лет из высшего общества, аккуратно и усердно шьющих одежду для солдат и бедняков, решила, что они вполне могут обойтись без нее.

– Солдатам и так трудно воевать, а в одежде, которую я сошью, будет еще труднее, – угрюмо заметила Наталья, обращаясь к Диане, вернувшейся домой после первой недели, проведенной в госпитале. Та сидела усталая, опустив ноги в таз с горячей водой.

В начале марта из Франции пришли совсем безрадостные вести. Списки раненых вселяли ужас, и, казалось, войне не будет конца.

Наталья пока была относительно спокойна, зная, что Джулиан находится в безопасности в госпитале и его не отправят на фронт из-за тяжелого ранения, но молила Бога, чтобы рана оказалась не слишком серьезной и он не остался на всю жизнь хромым.

А в конце марта она встретила Никиту.

* * *

Наталья настойчиво продолжала посещать церковь в Кэмдене, где собирались сербы-изгнанники, хотя, к ее великому разочарованию, атмосфера там была довольно прозаичной. Леди Филдинг считала возмутительными эти ее хождения, особенно сейчас, когда невестка ждала ребенка, но Наталья не обращала на это внимания. Поскольку Диана теперь была занята в госпитале, жизнь снова стала тоскливой и скучной. Беременность не позволяла Наталье, как раньше, совершать дальние прогулки, чтобы как-то сменить обстановку, и потому несколько часов общения с соотечественниками на родном языке были для нее приятным разнообразием среди серых будней.

Увидев Никиту, она сразу поняла, что встретила единомышленника. Он был всего на несколько лет старше ее, высокий и стройный. Весь его облик говорил о том, что он привык к опасностям и всегда готов ввязаться в какую-нибудь потасовку. С копной густых вьющихся черных волос и с длинными, как у девушки, ресницами, обрамлявшими темные горящие глаза, он казался очень на нее похожим. По всему было видно, что ему, так же как и ей, претила слишком благопристойная обстановка в церкви.

С ее большим животом место Натальи было среди других замужних женщин, занимающихся рукоделием, разговорами и наблюдением за многочисленными детишками, бегающими вокруг. Мужчины стояли или сидели группами в другом конце помещения. Их жены редко к ним подходили, как будто они были незнакомы.

У Натальи не было времени на то, чтобы приобщаться к догматам англиканской церкви. Она смотрела на вновь прибывшего, чувствуя, что в Белграде он вполне мог посещать «Золотой осетр», и поняла, что наконец нашла родственную душу. Не обращая внимания на свое положение, Наталья направилась к нему через весь зал.

Мужчина, видя, что она идет к нему, явно смутился.

– Привет, – сказала Наталья с обезоруживающей простотой, как будто они находились в Конаке на традиционном чаепитии или на Летнем балу у Василовичей. – Меня зовут Наталья Филдинг. Я не видела здесь вас раньше. Есть ли у вас какие-нибудь новости о том, что Происходит в Сербии? Давно ли вы оттуда?

– Я не серб, а хорват, – сказал он, подозрительно глядя на нее и думая, что, возможно, один из мужчин, стоящих рядом с ним, является ее мужем. Он огляделся, но не увидел никого, кто был бы похож на англичанина – ведь с таким именем, как Филдинг, ее муж не мог быть славянином.

– Хорват, босниец или серб – не имеет значения, не так ли? – сказала Наталья, стараясь не замечать его смущения. – Когда кончится война и Габсбургская империя перестанет существовать, мы все будем жить в единой стране. Надеюсь, вы верите в будущее государство, объединяющее всех южных славян?

Мужчина посмотрел на нее с явным интересом, перестав тревожиться.

– В государство, где хорваты, боснийцы, сербы и словенцы будут иметь равные права? Да. Именно поэтому я нахожусь в Лондоне. Я член Югославянского комитета.[4]4
  Политическая организация югославянских эмигрантов в Лондоне в 1915–1918 гг.


[Закрыть]

– Югославянского комитета? – Наталья никогда не слышала о такой организации. Ее охватило волнение. – Что это такое?

– Его цель – создание Югославянской федерации. Я член этого комитета и нахожусь в Лондоне, чтобы организовать здесь его штаб-квартиру, – ответил ее собеседник.

Наталья была в восторге. Этот молодой человек, оказывается, такой же борец за национальное единство, как Гаврило, Трифко и Неджелко. Он создает в Лондоне организацию, и она станет ее членом. Теперь не придется скучать. Она будет активно действовать, приближая день, когда все южные славяне объединятся независимо от своих религиозных убеждений. Жизнь обещает снова стать интересной, как в Белграде, когда она каждую неделю встречалась со своими друзьями в «Золотом осетре».

Однако где-то в глубине ее сознания прозвучал предупреждающий звоночек.

Именно встречи в «Золотом осетре» поставили ее в чрезвычайно затруднительное положение. Разве она не говорила Катерине, что очень сожалеет об этом? Разве не клялась, что больше никогда не допустит подобной глупости?

– Разумеется, мы будем собираться не здесь, – сказал ее новый друг, презрительно окинув взглядом помещение. – Люди, которые приходят сюда, далеки от политики.

– Но я в ней разбираюсь, – невозмутимо сказала Наталья, игнорируя предупреждающий звоночек и страстно желая снова участвовать в волнующих событиях.

– Вы? – Впервые за время разговора он оставил свой грубоватый угрюмый тон и усмехнулся. У него были очень ровные, белые зубы. – Вы женщина. Вам следует сидеть с другими женщинами и заниматься детьми и вышиванием.

Наталья не выдержала.

– Как вас зовут? – спросила она, решив сбить с него спесь.

– Кечко. Никита Кечко.

– Возможно, вам будет интересно узнать, Никита Кечко, что я встречалась с Гаврило Принципом, Трифко Грабецом и Неджелко Кабриновичем в «Золотом осетре» в Белграде, – сказала она, совершенно забыв о данной Джулиану клятве никогда никому не говорить о своей дружбе с Принципом. – И я встречалась с Гаврило в Сараево накануне того дня, когда он стрелял в эрцгерцога. Ну что, вы по-прежнему считаете, что я должна заниматься только детьми и рукоделием?

Он не сводил с нее глаз, и Наталью внезапно охватило чувство, которого она не испытывала уже много месяцев и которое считала невозможным сейчас, в конце беременности.

– Докажите это, – резко сказал Никита.

Ворот его рубашки был расстегнут, открывая крепкую загорелую шею. Ей захотелось коснуться губами смуглой кожи, запустить руки под рубашку и погладить его плечи и грудь. Брюки плотно облегали фигуру Никиты, кожаный ремень сидел низко на узких бедрах. Наталья подумала, как он выглядит обнаженным, каков он в постели.

Впервые в жизни она устыдилась своих мыслей. Как она могла так возбудиться, когда оставались недели, а может быть, и дни, до рождения ребенка? В этом было что-то неестественное. Не говоря уже о супружеской верности.

Наталья подумала о раненом Джулиане, лежащем сейчас в госпитале во Франции. О какой верности может идти речь? Их брак не был заключен по обоюдному согласию. Она вышла замуж не по любви, а только ради того, чтобы не разлучить родителей, и потому не обязана хранить верность мужу. Это была интересная мысль, которая может иметь важное значение в будущем. Однако шел уже девятый месяц ее беременности, и потворствовать похотливым мыслям было не только неприлично, но и просто ненормально. С трудом оторвавшись от своих размышлений, Наталья сказала, отвечая на его вопрос:

– Гаврило очень стеснителен с женщинами. У Трифко на них нет времени, а Неджелко их обожает.

– Матерь Божья, – тихо произнес Никита. – Значит, вы их знаете!

Выражение его глаз изменилось, и Наталья поняла, что теперь он начал воспринимать ее всерьез. Она подумала, откуда он знает Гаврило, Неджелко и Трифко; встречался ли он с ними в Сараево до того, как они покинули Боснию и перебрались в Сербию, или, может быть, виделся с ними в Белграде.

Прежде чем она успела задать вопрос, он сказал:

– Так вот почему вы в Лондоне! – Его насмешливый покровительственный тон сменился уважительным. – Вы скрылись от выдачи австрийским властям?

Наталья впервые подумала, что ее бегство может стать событием, о котором потом будут рассказывать легенды.

– Да, – ответила она, упиваясь своей значительностью. – Но я хочу вернуться назад при первой же возможности.

Его взгляд скользнул по ее увеличившемуся животу.

– А ваш муж? Он англичанин?

Никита слегка повернул голову, и Наталья заметила тонкий белый шрам на его левой брови. Она решила, что, возможно, это след от удара ножом. Он вполне мог участвовать в кровавой драке. В его облике чувствовалось нечто жестокое и очень опасное.

– Да. Он был дипломатом в Белграде и…

– Ники!

Наталья не успела договорить, когда перед ними вдруг возникла плотная бородатая фигура в сапогах, бриджах и в безрукавке с национальной вышивкой.

– Я должен идти, – быстро сказал ей Никита. – Мы еще встретимся. Здесь же. Я представлю тебя членам Югославянского комитета.

Наталья не была огорчена тем, что их беседа прервалась.

Они успели сказать друг другу самое важное. Настроение у нее поднялось, ведь ее должны представить активистам движения.

Она снова будет в центре событий, деятельно участвуя в судьбе своей страны.

Выйдя на оживленную улицу, Наталья подумала о том, как отнесется Джулиан к новостям, о которых она ему напишет.

«Мерседес» с шофером ждал ее, и, пересекая тротуар, она нахмурилась. Джулиан, конечно, будет недоволен. Когда шофер с трудом вылез из-за руля и открыл для нее ближайшую заднюю дверцу, Наталья решила, что лучше всего ей не писать во Францию о своем знакомстве с Никитой и о предстоящем участии в работе Югославянского комитета.