Текст книги "Под южным солнцем"

Глава 20

Два дня спустя, гуляя с Катериной и Петром по залитым солнцем Калемегданским садам, когда ребенок убежал вперед с обручем, Джулиан сказал:

– Возможно, с моей стороны будет правильнее сначала рассказать о том, в чем Наталья призналась мне, прежде чем спросить, что она сообщила вам.

Катерина кивнула. Они впервые встретились после того злополучного дня, когда ее мать впала в истерику из-за мучительной ситуации в семье Натальи и из-за тяжелых воспоминаний о прошлом.

– Да, – тихо сказала Катерина, испытывая признательность за то, что он понимал: Наталья могла рассказать ей такие вещи, о которых ему еще неизвестно, и она не хотела бы случайно раскрыть ему новые подробности. – Возможно, так будет лучше.

Они прошли еще несколько шагов, храня молчание, затем Джулиан решительно сказал:

– Наталья рассказала мне о своем романе с неким хорватом и о том, что теперь она ждет от него ребенка.

Катерина, не поворачивая головы, смотрела вперед на Петра в пальтишке нежно-голубого цвета, на катящийся обруч, на протекающую невдалеке Саву.

– Вам она об этом говорила? – спросил Джулиан с такой явной болью, что Катерина содрогнулась.

– Да. – Она не могла на него смотреть. – Наталья сказала, что его зовут Никита Кечко, что скоро он приедет в Белград и что она собирается прибыть с ним.

– И это после того, как вы ей сообщили, что она не может за ним последовать? Что она – персона нон грата?

Катерина кивнула.

Джулиан засунул руки поглубже в карманы пальто.

– Когда мы вернулись в Лондон, она рассказала Кечко, что не может поехать в Белград, но он отказался ради нее менять свои планы. Я знаю, он уже здесь, и не приведи Бог мне его встретить, иначе…

На его скулах вновь заиграли желваки, а руки в карманах сжались в кулаки.

Катерина застыла неподвижно на гравийной дорожке с широко раскрытыми от потрясения глазами.

– Так, значит, он ее бросил?

Джулиан, пройдя еще несколько шагов, тоже остановился и повернулся к ней лицом.

– Да. По-видимому, он отрекся от отцовства.

Глаза Катерины еще больше расширились.

– Значит, вы сообщили моим родителям не всю правду, полагая, что Наталья сама должна это сделать? Вы решили – пусть они считают, что это ваш ребенок?

Его золотистые глаза потемнели.

– Да, – сказал Джулиан, подняв воротник пальто, так как с реки подул легкий ветерок. – Не сделай я этого, Наталью публично обвинили бы в прелюбодеянии. Но ради Стефана я меньше всего хочу скандала.

Катерина медленно двинулась вперед, лихорадочно думая о последствиях его решения. Поравнявшись с ним, она произнесла слегка охрипшим голосом:

– Значит, ваши родители будут считать ребенка Кечко своим внуком! И он будет расти, веря, что вы его отец!

– Я все прекрасно понимаю, – сказал он. – Мне хотелось бы только, чтобы Наталья хотя бы наполовину прониклась сознанием того, к каким последствиям приводит ее необдуманное поведение.

Они молча прошли еще немного. Оба думали о Наталье и понимали – она никогда не оценит всей глубины ужасного обмана, с которым ему, Джулиану, предстоит жить до конца жизни.

* * *

Следующие несколько месяцев, когда Белград превратился в центр бурной политической и дипломатической деятельности, Катерина редко видела Джулиана. Однако когда им приходилось встречаться, они испытывали взаимные дружеские чувства.

Очень немногие задавались вопросом, почему Наталья не вернулась в Белград с мужем. В Сербии широко разветвленные семьи обычное явление, и никто не считал странным, что Наталья живет с родителями своего мужа, тем более что уже стало известно о ее второй беременности.

Когда Зита сообщила Александру, что скоро во второй раз станет бабушкой, он испытал облегчение, полагая, что скоропалительный брак оказался счастливым и что Наталья довольна своей жизнью в Лондоне.

* * *

В начале мая, в один из тех редких случаев, когда Катерина смогла поговорить с Александром без многочисленных свидетелей, прислушивающихся к каждому слову, она сказала как можно небрежнее:

– Ты не знаешь человека по имени Никита Кечко?

Александр слегка нахмурился.

– Нет. А почему я должен его знать?

– Он активно участвовал в деятельности Югославянского комитета и, насколько мне известно, рассчитывал получить пост в новом правительстве.

– Это имя мне ни о чем не говорит, – сказал Александр, – но если этот человек тебя интересует, то лучше всего побеседовать с премьер-министром.

Катерина не последовала его совету. Если Сандро ничего не знал о Кечко, то и пожилой премьер-министр вряд ли мог что либо о нем рассказать. Наталья явно ошибалась, думая, что Никиту Кечко ожидает блестящее политическое будущее в Белграде, так же как она ошибалась и во многих других случаях.

Катерина почувствовала огромное облегчение. Это значит, вероятность встречи Джулиана с Кечко чрезвычайно мала, и ее отец также вряд ли с ним встретится.

* * *

В конце месяца Зита заявила, что собирается устроить бал.

– Он будет не таким грандиозным, какие я привыкла задавать в прежние времена, – сказала она, сидя в итальянской гостиной и составляя список приглашенных. – Однако многие будут рады.

Сообщение о бале у Василовичей вызвало в городе взволнованные ожидания. Даже те, кто не надеялся попасть в список гостей, радовались, что жизнь постепенно входит в нормальное русло.

– Жаль только, что еще не пришла пора цветения роз, – Сказала Зита Катерине, удовлетворенно осматривая обновленный бальный зал. – Еще месяц, и мы украсили бы розами дом.

– Дом и так выглядит замечательно, – сказала Катерина. – Я не думала, что снова увижу бальный зал таким красивым.

– Да, – согласилась Зита, вспомнив о царившем здесь хаосе во время войны, когда десятки горожан находили приют в этом зале, и о вандализме оккупантов. – Я тоже не думала.

Они замолчали, размышляя об ужасных событиях, произошедших со времени последнего бала в их доме.

Бал начался. Оркестр заиграл вальс «Голубой Дунай», и отец Катерины пригласил на танец ее мать, а она мысленно унеслась в далекий 1914 год и, казалось, чувствовала чудесный аромат духов Натальи, слышала ее заразительный смех… Вот сейчас мимо пронесется в танце Джулиан; Макс попросит разрешения записаться в ее бальную карточку; послышится голос двоюродной бабушки Евдохии, сплетничающей о русской царице.

Когда вальс Штрауса сменился музыкой Легара и Катерина начала танцевать с Сандро, он неожиданно спросил:

– Помнишь, ты интересовалась, знаю ли я человека по имени Кечко?

Катерина внимательно на него посмотрела:

– Да. Вероятно, он стал депутатом нового парламента или, может быть, даже министром?

– Ни тем и ни другим, – мрачно сказал Сандро. – Он всего лишь подручный Иосипа Франка.

– Извини, но я не знаю, кто такой Франк…

– Иосип Франк – лидер экстремистской Хорватской националистической партии, активно выступающей против сербов. Меня удивляет, что ты знаешь Кечко. Он не относится к людям, с которыми Карагеоргиевичи могли бы иметь дело.

– У меня нет с ним никаких дел, – сказала Катерина, стараясь скрыть свое потрясение. – Кое-кто спрашивал меня в Ницце, знаю ли я его. Говорят, он активно поддерживал Югославянский комитет и рассчитывал занять пост в новом правительстве, поэтому я и подумала, что он как-то с тобой связан…

Сандро пренебрежительно хмыкнул, затем сказал:

– Тот, кто говорил тебе о нем, плохо знает этого человека.

Возможно, Кечко и выступал за объединение всех южных славян, однако теперь, когда эта цель достигнута, он и еще горстка таких же экстремистов хотят, чтобы Хорватия играла главенствующую роль в новом государстве. Они за республику, против монархии.

Катерина вспомнила о том, как Наталья была убеждена, что ее любовник – ревностный сторонник монархии, и почувствовала жалость к сестре. Знает ли Наталья теперь всю правду? До конца ли раскрыл ей Кечко свои политические взгляды, так же как и свою истинную сущность, отказавшись поддержать ее в изгнании и сняв с себя ответственность за ребенка, которого она носила? После Ниццы они не переписывались, и Катерина ничего не знала о сестре.

Сандро продолжал кружить ее по залу, а она размышляла: если Наталья даже узнала правду о политических целях своего любовника, она, по всей вероятности, не обратит на это внимания, ведь она всегда пренебрегала тем, что доставляло ей неприятности.

Вихрь эмоций, бушующий у нее в душе, вырвался наружу, и Катерина почувствовала, что едва не задыхается от волнения.

Как могла Наталья согласиться выйти за Джулиана, если не собиралась хранить ему верность? Как могла она вообразить, что семья посмотрит сквозь пальцы на ее любовника? Вспомнив, что Наталья собиралась приехать вместе с Кечко в Белград, несмотря на позор и страдания, которые это принесло бы ее родителям, Катерина почувствовала, что возникшая было у нее жалость к сестре исчезла.

Танец кончился, и, когда Сандро подвел Катерину к отцу, ее сердце екнуло. Рядом в белом фраке и галстуке стоял Джулиан.

За последние несколько дней ее не раз одолевали сомнения, придет ли он на бал. Мать твердо решила его не приглашать. Несмотря ни на что, она считала, что Джулиан бросил Наталью, когда та больше всего в нем нуждалась. Однако ее муж тактично заметил, что в Белграде никто не находит странным пребывание здесь дипломата Джулиана, в то время как Наталья осталась с его родителями в Лондоне.

– Слухи об их отношениях непременно поползут, если все заметят наше странное поведение, – сказал он рассудительно. – Мы пригласили на бал почти все высшее общество, а наш зять почему-то будет отсутствовать. Многим это покажется весьма странным.

Катерина знала, что отец чувствует себя глубоко ответственным не только за неудачно сложившуюся жизнь Натальи, но и за страдания Джулиана. Их брак он устроил из чисто эгоистичных побуждений.

– Джулиан приглашает тебя на следующий танец, дорогая, – сказал Алексий.

В больших зеркалах на стене позади них Катерина отчетливо видела отражения всех троих. За несколько месяцев, прошедших после войны, отец снова приобрел былой лоск. Во фраке, с нафабренными и подкрученными кверху усами, он выглядел почти так же, как в 1914 году.

Джулиан тоже вернул за последние недели свою прежнюю живость и привлекательность. В уголках его прекрасно очерченного рта еще были заметны горькие складки, но больше его внутреннее состояние ни в чем не проявлялось. Присутствующие на балу мужчины были преимущественно балканцы, коренастые и приземистые, и высокий широкоплечий Джулиан со светлой англосаксонской шевелюрой выделялся среди них. Он был типичным англичанином. Несмотря на то что все знали о его семейном положении, Катерина заметила – многие женские глазки тайком с интересом на него посматривали. Когда она сама взглянула на его отражение в зеркале, любовь к нему вспыхнула с новой силой, и Катерине едва удалось сдержать свои чувства.

Она посмотрела на себя в зеркало, опасаясь, что все эмоции отражаются на ее лице. Однако опасения оказались напрасными. Она выглядела сдержанной и спокойной. Темные, высоко зачесанные волнистые волосы оттеняли молочно-белую кожу ее лица. В свои двадцать пять лет Катерина уже не была молоденькой девушкой. Бальное платье из черного тюля поверх голубого шелка подчеркивало ее природную элегантность и изысканность.

Она выглядела молодой женщиной, казалось, совершенно лишенной чувственных желаний. Несоответствие между собственным внутренним состоянием и внешним видом вызвало у нее кривую усмешку.

– Прошло очень много времени с тех пор, как мы танцевали вместе, – сказал Джулиан, обнимая ее за талию. – Подумать только – мы ведь совсем не думали тогда, что война так близко.

В тот вечер нам даже в голову не приходило о ней говорить.

– Мы думали о другом, – сказала Катерина, и блаженная дрожь пробежала по ее спине, когда он нежно привлек ее к себе и они начали танцевать под музыку Шуберта.

Джулиан немного помолчал, вспоминая, как в тот далекий вечер все его мысли и сердце были полны Натальей и как он решил сделать ей предложение. Потом он сказал:

– И все-таки я ни о чем не жалею. Если бы я не женился на Наталье, не было бы Стефана, а я не могу себе представить жизни без него.

Катерина некоторое время хранила молчание. Она понимала, как тяжело ему было расстаться с сыном, который только начал привыкать к отцу и который теперь находился за тысячи миль отсюда. Конечно, Джулиан мог бы нанять няню и взять его с собой в Белград, но тогда всем стало бы ясно, что его брак дал трещину, и поползли бы слухи, подвергающие сомнению отцовство будущего ребенка Натальи.

Катерина подумала, что будет, когда родится ребенок Никиты Кечко. Останется ли Джулиан верен своему решению публично и для себя самого его принять как собственного? Она также подумала, стоит ли рассказать Джулиану о местонахождении Никиты Кечко в настоящее время и о его политических убеждениях или упоминание о хорвате вызовет у него лишь ненужную боль.

Как бы прочитав ее мысли, он вдруг сказал:

– Вы не находите странным, что Кечко до сих пор не объявился в Белграде? Конечно, вполне возможно, что он одумался и вернулся в Лондон, чтобы признать свое отцовство.

– Нет, – твердо сказала Катерина, лишая его надежды на такую возможность. – Кечко не в Лондоне. Он в Загребе.

Оркестр с воодушевлением перешел к заключительной части вальса. Джулиан с Катериной кружились рядом с музыкантами, так что продолжать разговор было невозможно.

– Давайте выберемся наружу, – сказал он и, продолжая вальсировать, направился вместе с ней к ближайшей двери на террасу. – Я хочу знать все об этом Кечко. Меня также интересует, почему, зная о его местонахождении, вы не сообщили мне об этом раньше.

Ночной воздух был еще довольно прохладным в это время года, и на террасе, залитой лунным светом, находилось всего несколько пар, наслаждавшихся относительным уединением. Взяв Катерину под локоть, Джулиан провел ее через террасу и спустился по ступенькам на покрытую гравием дорожку, окаймляющую газон. Они пошли к розарию.

Когда музыка уже едва до них доносилась и вокруг не было ни души, Джулиан остановился. Его лицо казалось зловещим.

– Если вам известно о местонахождении Кечко, почему вы не сказали об этом мне? – снова спросил он.

– Я узнала об этом только сегодня вечером и… – она замолчала в нерешительности, затем, запинаясь, продолжила:

– и сомневалась, интересует ли вас это. Я подумала, возможно, вам неприятно слышать имя Кечко.

На скуле Джулиана заиграл желвак.

– Видит Бог, так оно и есть, – отрывисто сказал он, – но по профессиональным и личным причинам я должен знать о нем все.

Катерина вздрогнула от весенней прохлады, и он, сняв свой фрак, накинул его ей на плечи.

– Так лучше? – спросил он слегка потеплевшим голосом. – Давно ли Кечко находится в Загребе и что он там делает?

Они стояли всего в нескольких сантиметрах друг от друга.

Катерина чувствовала знакомый аромат его одеколона и тепло его дыхания на своей щеке. Стоило только поднять руку, чтобы его коснуться.

Тем не менее, оставаясь по-прежнему сдержанной, она сказала по возможности ровным голосом:

– Не так давно я обратилась к князю Александру с вопросом, знакомо ли ему имя Никиты Кечко, и тот ответил, что нет.

Однако сегодня вечером он спросил, почему я им интересуюсь.

Джулиан нахмурился:

– Надеюсь, вы ему не сказали?

Катерина покачала головой:

– Нет. Я лишь ответила, что некто в Ницце расспрашивал меня о нем и что многие говорят о Кечко как о члене нового правительства.

До них долетали слабые звуки «Императорского вальса»

Штрауса.

– Что еще сказал князь-регент сегодня?

Катерина плотнее запахнула фрак. Она понимала, как неприятно будет Джулиану узнать, что человек, с которым Наталья ему изменила, не был даже предан семье Карагеоргиевичей.

– Князь сказал, что об участии Кечко в правительстве и речи быть не может. Он – правая рука Иосипа Франка, лидера экстремистской Хорватской националистической партии и ярого противника сербов.

Джулиан, хорошо знавший политические убеждения Франка, грустно усмехнулся.

– На этот раз Наталья превзошла самое себя, не так ли? С таким же успехом она могла бы связаться не только с закадычным дружком Иосипа Франка, но и с кем-нибудь из Габсбургов. – В его голосе явно чувствовалась горечь. – Интересно, сказал ли ей Кечко правду о своей политической приверженности, когда решил покинуть Лондон без нее?

Этот вопрос Катерина задавала себе всего полчаса назад, но не нашла ответа.

Она молчала, а Джулиан пожал плечами и на время перестал думать о любовнике жены, решив сменить тему разговора и сказать Катерине то, что давно намеревался. С братским чувством он взял ее за руки.

– Я хочу поблагодарить вас за дружеское отношение ко мне, Катерина, – произнес он с глубокой искренностью. – Без вас эти последние несколько месяцев были бы невыносимыми.

Она попыталась ответить ему спокойно, но ей это не удалось. Хотя они только что танцевали вместе и до этого часто беседовали, между ними никогда прежде не было такой близости. Для Катерины это было тяжким испытанием.

Она вся дрожала, а он решил, что это от холода, и иронично заметил:

– В прошлый раз, когда мы беседовали на этом месте, было немного теплее. Помню, я хотел вас спросить, примет ли Наталья мое предложение, но в это время подошел Макс Карагеоргиевич. – Он криво улыбнулся. – Что бы вы мне ответили, если бы он тогда не появился? Вы сказали бы, что я буду отвергнут? Что мне не следует настаивать? Если бы не ваш отец, я никогда бы не смог жениться на Наталье и увезти ее в Лондон.

Она отправилась бы в Женеву с вашей матушкой и, без сомнения, сейчас была бы там.

В сверкающем огнями бальном зале прозвучали последние такты «Императорского вальса», и наступила небольшая пауза.

Воздух еще не был насыщен ароматом роз, как когда-то, потому что расцвело лишь несколько ранних кустов.

– Сомневаюсь, что я была бы способна тогда вам ответить, – тихо сказала Катерина. – Вероятно, я была бы потрясена.

Она хотела сказать совсем не то. Она хотела сказать, что не могла знать пять с половиной лет назад, примет ли Наталья его предложение.

Их глаза встретились. Он смотрел с удивлением, она же была ошеломлена тем, что сказала.

– Потрясена? – Он ожидал совсем не такого ответа, и его брови вопросительно взметнулись вверх. – Но почему? Потому что Наталье тогда было только семнадцать лет?

Наверное, было бы гораздо проще с ним согласиться и таким образом отойти от края пропасти, к которой ее подвели слова, невольно вырвавшиеся из глубины ее души, но теперь, чего бы это ей ни стоило, она выскажет ему все до конца.

Когда оркестр снова заиграл и до них донеслись приглушенные звуки «Розы юга», Катерина сказала с невероятным простодушием:

– Нет. Не поэтому. Тогда я наивно думала, что вы хотите жениться на мне и готовы сделать предложение.

Джулиан судорожно втянул воздух, как будто она ударила его в грудь, и Катерина тут же горько пожалела о сказанном.

Только что он чувствовал себя совершенно легко в ее обществе.

Теперь этого никогда больше не будет.

– Прошу прощения, – хрипло произнесла она, пытаясь высвободить свои руки. – Это была большая глупость с моей стороны. Я не хотела ставить вас в затруднительное положение…

Он продолжал крепко держать ее за руки.

– Нет, нет… – Было совершенно ясно, что крылось за ее словами, и он никак не мог в это поверить. – Я не чувствую себя неловко, Катерина. Просто я не мог представить… Мне никогда не приходило в голову…

– Да, – сказала она с таким чувством, что сама удивилась. – Я знаю.

Джулиан продолжал смотреть ей в глаза, мысленно возвращаясь к весне и началу лета 1914 года. Он вспомнил, как всегда искал с ней встречи в Конаке на традиционном чаепитии и на других приемах; как легко и дружески они болтали на разные темы; как его не покидало чувство, что он влюблен именно в нее, а не в эту чаровницу с кошачьим личиком и что она – истинная красавица в семействе Василовичей.

Он вспомнил и совсем недавнее: как в Ницце он снова встретился с Катериной, испытав при этом необычайную радость; как с трудом объяснял Алексию и Зите, почему принял назначение в город, куда Наталье запрещено приезжать, и какое огромное облегчение почувствовал, когда нашелся хоть один человек на свете, которому не надо было лгать. Он вспомнил, с каким нежным чувством всегда относился к Катерине и как высоко ценил ее смелость и честность.

Почти не веря в ее признание, скрытое за случайно вырвавшимися у нее словами, он медленно произнес:

– А если бы я сделал предложение вам? Вы приняли бы его, Катерина?

Казалось, время замерло. Ночной воздух холодил ее щеки.

В соседних кустах шуршал какой-то зверек.

– Да, – тихо сказала она, не думая о последствиях.

Джулиан долго не двигался и ничего не говорил. Он не занимался самоанализом, но неожиданно в этот момент открыл для себя истину. Несмотря на то что он был безнадежно влюблен в Наталью, ему следовало жениться на Катерине. Как он мог все эти годы не замечать очевидного? Внезапно его осенило. Он испытывал к ней не просто симпатию. Это чувство было гораздо глубже. Кажется, он близок к тому, чтобы ее полюбить.

Катерина понимала его молчание и печальное выражение глаз, которое в любой момент могло смениться сожалением.

Музыка снова смолкла, и, стараясь выйти из затруднительного положения, в которое они оба попали по ее вине, она сказала каким-то неестественным голосом:

– Должно быть, приглашают на ужин. Ваша дама, вероятно, вас разыскивает.

– Я никого не должен вести к столу.

В его голосе появились новые нотки, которые Катерина еще не могла истолковать, но это явно не было сожалением.

Джулиан не двигался с места и продолжал держать ее за руки. В лунном свете ее волнистые волосы, зачесанные кверху, блестели, а нежные губы были полураскрыты, как лепестки розы, Джулиана охватило желание. Ему хотелось почувствовать тяжесть ее распущенных волос на своей ладони и ощутить сладость ее губ. Ему показалось, что он недооценивает всю глубину своих чувств к этой женщине. Он не просто близок к тому, чтобы в нее влюбиться. Он уже влюблен. Но совсем не так, как в Наталью. То было внезапным, безрассудным, слепым увлечением, которое бывает раз в жизни и никогда не повторяется. Сейчас же он испытывал любовь совсем другого рода. Это было настоящее, всепоглощающее взаимное чувство.

Нежно, но очень решительно он привлек ее к себе.

– Я совершил непростительную ошибку в прошлый раз, когда мы были здесь в саду при лунном свете, – глухо произнес Джулиан. – Но больше этому не бывать.

Теперь не было сомнений, какое чувство и какое намерение звучало в его словах, и сердце Катерины забилось с такой силой, что ей даже стало больно.

Когда он обнял ее за талию, в душу Катерины закралась тень сомнения, но, вспомнив об ужасном признании Натальи в Ницце, она оставила колебания. Наталья никогда его не любила. Это не будет предательством по отношению к сестре. Hе чувствуя себя виновной и уверенная в своей любви к Джулиану, Катерина обняла его за шею, и ее губы призывно раскрылись под его губами.

* * *

Неделю спустя, гуляя в Калемегданских садах, Джулиан, осторожно сказал:

– Я переехал из моей квартиры, примыкающей к миссии, в небольшой домик в переулке за площадью Теразие. Он в венгерском стиле и утопает в сирени и жасмине. Мы могли бы встречаться там, не привлекая внимания соседей.

Они чинно прогуливались бок о бок, хотя Катерине ужасно хотелось прижаться к нему и взять его под руку.

– Я смогу приходить туда только днем, – сказала она, и в ее голосе прозвучало опасение, что он может не понять, как трудно ей вырваться из дома. – По понедельникам и пятницам у Петра днем занятия музыкой, а по средам уроки французского. Обычно в это время я прогуливаюсь здесь или у реки, но теперь…

Ее щеки слегка зарделись, и Джулиан усмехнулся, поражаясь тому, какое сильное чувство он к ней испытывает.

– Теперь ты будешь проводить это время со мной, – сказал он и, не заботясь о том, что кто-то может их увидеть, взял ее за руку в белой перчатке.

Их пальцы крепко сплелись. Впереди, довольно далеко, Петр бежал к разрушенной крепости, а за ним по пятам следовал щенок-далматинец. Эту собачку мальчику подарил Джулиан, и Катерина с болью в сердце понимала, что такой подарок он купил бы и Стефану.

– Я хочу, чтобы у нас была нормальная семья! – сказала она с неожиданным пылом. – Чтобы нам не надо было лгать и притворяться! Чтобы мы жили втроем, не таясь от людей, в этом маленьком домике за площадью Теразие!

Какая-то пара впереди свернула на тропинку между кустами, и они, обоюдно испытывая мучительное чувство, разжали руки.

– Боже милостивый! Ты думаешь, я не хочу того же? – сказал Джулиан с болью в голосе, отчего у нее перехватило дыхание. – Будь хоть какая-нибудь возможность, я бы ею воспользовался. Но ничего не выйдет. Ты – моя свояченица, и даже если я разведусь с Натальей, брак между нами невозможен.

– Я знаю, – сокрушенно сказала она, желая снова взять его за руку и дать понять, что очень сожалеет о вырвавшихся у нее от безысходности словах. – Я знаю, что невозможно ничего изменить. Я не хотела об этом говорить, и больше это не повторится.

– Ты имеешь на это право, – глухо произнес он. – Ты рождена, чтобы быть женой и матерью, а не любовницей.

Джулиан повернулся к ней, и у него перехватило дыхание.

На Катерине были платье из розовато-лилового муслина и широкополая шляпа того же оттенка. На ногах – чулки и туфли цвета слоновой кости, а на шее – тяжелая нитка жемчуга. Она выглядела такой красивой и элегантной. При мысли о том, чем она рискует, вступив с ним в связь, его охватили мучительные сомнения. Не слишком ли многого он от нее требует? Не разрушит ли его эгоизм ее жизнь?

Мимо прошла еще одна пара. Впереди Петр исчез из виду за развалинами крепости.

Джулиан снова взял Катерину за руку. Остановившись, он повернул ее к себе лицом.

– Я люблю тебя, – горячо сказал он, желая ее обнять и крепко прижать к себе, чтобы она ощутила в его объятиях силу его любви. – Я хочу всегда быть с тобой, но на законных основаниях это невозможно, а любой другой способ причинит боль твоим родителям и Петру. Мы можем рассчитывать только на короткие встречи, но всегда существует вероятность, что тебя могут заметить входящей или выходящей из моего дома. Кроме того, начнутся толки о том, что твое присутствие на наших прогулках с Петром совсем не обязательно, ведь я его дядя, и потому немного подозрительно.

От выражения его глаз внутри у нее все сжалось.

– В чем ты пытаешься меня убедить, Джулиан? – Ее голос слегка дрожал, несмотря на все ее старания. – Ты хочешь сказать, что тоже многим рискуешь? Что наша связь может тебя скомпрометировать?

Если бы их отношения действительно угрожали его карьере, она без колебаний оставила бы его. Она не могла бы жить в согласии с собой, если бы ее эгоизм мог навредить его положению.

Он покачал головой, и солнце блеснуло в его волосах.

– Я думаю не о себе, – сказал он нахмурившись. – Меня беспокоишь ты и то, чем, ты рискуешь. А риск очень велик, дорогая. Возможно, даже слишком. Ради тебя, Петра и твоих родителей, может быть, лучше…

– Нет! – Она прижала пальцы в перчатках к его губам, широко раскрыв глаза. – Не говори так! И даже не думай! То, что случилось между нами, превосходит мои самые смелые мечты! Больше мне ничего не надо!

Джулиан облегченно вздохнул. Он нежно отвел ее руку от своего рта и поцеловал тыльную сторону ее ладони.

– Я люблю тебя, – хрипло произнес он. – Верь мне.

Хотя на глаза Катерины навернулись слезы, она сияла улыбкой. Они все выяснили. Несмотря на то что они не смогут жить вместе так, как им обоим бы хотелось, они будут любить друг друга, никому не причиняя вреда.

Когда Петр побежал по дорожке им навстречу, Джулиан неохотно выпустил ее руку. Он тоже решил, что их отношения могут длиться очень долго, и, хотя брак исключен, ему хотелось по возможности не испытывать угрызений совести. Он с горечью подумал о том, как Наталья отнесется к его намерению с ней развестись.

За время пребывания в Белграде он послал ей короткое письмо, в котором просил почаще сообщать о Стефане. В ответ стали приходить выдержанные в холодном, высокопарном стиле письма-записки, и ни в одном не было ни слова о том, как живет Наталья, о ее будущем ребенке или о том ужасном положении, в которое они попали.

Когда Петр схватил Джулиана за руку, упрашивая пойти с ним в развалины крепости, он решил, что, вернувшись в миссию, напишет письмо своему адвокату.

* * *

Джулиан много времени проводил на службе и поздно возвращался в свой домик с белыми стенами неподалеку от площади Теразие.

По понедельникам, четвергам и пятницам он покидал миссию днем под предлогом встречи с одним из многочисленных политиков – это входило в его обязанности, а Катерина спешила на встречу с ним, оставив Петра на занятиях музыкой или французским.

Их любовная близость стала для нее откровением. За время своего короткого замужества с Иваном Злариным она лишь выполняла в постели супружеский долг, стараясь быть по возможности нежной, но никогда не испытывала взаимной страсти. Ее тело оставалось безучастным к ласкам мужа.

Теперь же, в объятиях Джулиана, оно больше не было бесчувственным. Умело и чутко он переносил ее через невидимый барьер в страну, о существовании которой она даже не подозревала; в страну, где все ее существо растворялось в неведомых прежде ощущениях. Когда Катерина впервые изведала всю глубину первобытного сексуального наслаждения, испытанные ею эмоции потрясли и даже испугали ее. Джулиан ласково ее успокаивал, обращаясь с ней не как с вдовой, имеющей ребенка, а как с новобрачной.

В августе он получил короткое послание от Натальи. Она родила ребенка. Это была девочка, вполне здоровая, хотя и весила при рождении чуть больше двух килограммов.

«Твои родители считают, что она родилась преждевременно, и я не стала их разуверять, – писала Наталья. – Я назвала ее Зоркой в честь подруги моей матери княгини Зорки».

– Полагаю, мне следует быть благодарным матери за то, что она по крайней мере считает ребенка моим, – разгневанно сказал Джулиан, сообщая новость Катерине. – Хотя Бог знает, как она отнеслась к такому имени. Леди Филдинг питает отвращение ко всему иностранному, а имя Зорка вряд ли можно считать английским.

Он скомкал письмецо так, что суставы его пальцев побелели.

– Интересно, известен ли ей адрес Кечко? – спросил он, с трудом скрывая боль. – Оценит ли он то, что его дочь названа в честь черногорской княгини?

На свои вопросы он не ждал ответа, и Катерина хранила молчание, глубоко потрясенная его переживаниями.

* * *

В конце месяца Сиси обручилась с одним из придворных, которого очаровала на балу, а неделю спустя в Белград вернулся Макс со своим маленьким сыном, но без жены-гречанки.