Текст книги "P.S. Я буду жить. Проснуться утром – это счастье"

Удовольствие

Дорогая Дэб,

я не знала, что было хуже в переезде в мае, – начало занятий в новой школе за семь недель до летних каникул или то, что папа снова уедет.

От нашей новой квартиры до школы «Священное Сердце» было довольно далеко, и хотя я провела генеральную репетицию дважды, в наш первый день мы опоздали. Мои сестры и я ждали в коридоре перед кабинетом директора, когда увидели студентов, неторопливым строем шагающих в свои классы. Я взглянула на свои потертые белые кроссовки и сразу же пожалела об этом. Колючки облепили шнурки и спутанными комками висели на лодыжках моих носков. Мне захотелось снять и выбросить в мусор носки, прежде чем я познакомлюсь с моей новой учительницей. Но мама говорила, что только протестанты носят обувь без носков.

Когда сестра Игнатия проводила меня в четвертый класс, мистер Лиз показывал линейкой Европу на карте, висевшей на доске. Увидев меня, он улыбнулся.

– Спасибо, сестра, – сказал он.

Я подумала, может, мне тоже стоило поблагодарить ее, тем более что мы опоздали, но, когда я обернулась, она уже исчезла, как большое черное облако.

Мистер Лиз отвел меня в первый ряд. Он положил руки мне на плечи.

– Ребята, это Маргарет Малкольмсон. Она только что перевелась к нам из школы Святого Иоанна. Я слышал, что она получила сто процентов по орфографии.

Кто-то рыгнул на заднем ряду и симпатичная девочка с фиолетовым ободком и длинным густым хвостом обернулась назад:

– Роберт, ты – СВИ-НЬЯ.

Она перекинула волосы на спину рукой и нагнулась, чтобы подтянуть носок. И тут я увидела ее туфли. Черные, лакированные, с ремешками в форме буквы «т» и каблуками высотой в два с половиной сантиметра, как у настоящей принцессы Анны. Мне сразу же захотелось подружиться с ней.

– И на случай если вам интересно, ваш окончательный экзамен по орфографии состоится через три недели.

Мистер Лиз подошел к свободной парте передо мной. Первый ряд! Мое любимое место в классе. Мне нравилось сидеть в первом ряду, потому что я хотела слышать все, что говорит учитель. Но, устроившись за первой партой, я сразу поняла, что мистер Лиз ошибся, посадив меня туда. Два совершенно новых толстых карандаша аккуратно лежали в пенале, их остро заточенные кончики блестели, как штопальная игла. Новый розовый ластик, полная чернильница и две тетради для письма были разложены на столе. Мне захотелось открыть тетрадку и вдохнуть запах новой бумаги, аромат чистоты, как от сохнущего на веревке белья. Но я не прикасалась к вещам. Они, должно быть, принадлежали кому-то.

Раздался звонок на перерыв, и тридцать пять ребят выстроились около доски, как резвые жеребята в ожидании побега на свободу. Я осталась стоять у своей парты.

Когда класс опустел, мистер Лиз подошел ко мне.

– Что-нибудь не так, Маргарет? – Его добрые глаза были такого же цвета хаки, как и его помятые брюки с изношенной и потемневшей каймой, достающей до пола.

– Вы уверены, что это моя парта? – спросила я. – Эти вещи, наверное, принадлежат кому-то, они совершенно новые.

– Они приготовлены для тебя, Маргарет. Я хотел сделать тебе приветственный подарок, чтобы ты знала, как я рад, что ты будешь учиться в моем классе. Я позвонил твоей учительнице в школу Святого Иоанна, чтобы узнать о тебе больше, и она рассказала мне, что ты очень любишь писать рассказы. – Он отошел и стал вытирать доску щеткой. – Это твой стол и твои школьные принадлежности, если они тебе нравятся.

Если они мне нравятся? Две совершенно новые тетради для моих рассказов, новые заточенные карандаши и ластик!

– Да, и кстати… – он похлопал щеткой по ноге, как будто пытался потушить огонь, – твоя учительница еще сказала мне, что она с удовольствием работала с тобой, и мне повезло, что ты попала в мой класс.

В ту ночь я сделала первую запись в моей новой тетради. Я написала: «Удовольствие. Мистер Лиз сказал: это удовольствие – работать со мной». Я сделала эту запись на самой последней странице, так что у меня уже была фраза, к которой нужно стремиться, когда я буду заполнять тетрадь своими историями. Я пообещала себе, что не стану заглядывать на эту последнюю страницу, пока тетрадь не кончится, даже если мы снова переедем. И я не делала этого, потому что каждый раз, как я открывала эту тетрадь, происходила забавная вещь. Независимо от того, на какой странице я писала, я слышала слова мистера Лайза: «Это удовольствие – работать с тобой».

Метко сказанное слово как золотые яблоки в серебряной кожуре.

– Пословицы 25:11

Это чудо!

Дорогая Дэб,

с тех пор как я себя помню, я любила магию. Как маленькая девочка, я громче всех охала и ахала, когда иллюзионист вытягивал из глубин своего цилиндра бесконечную ленту ярких шелковых шарфов. Как ему удавалось спрятать так много шарфов в его высокой черной шляпе? Как он мог завязать все эти узлы, когда я наблюдала за ним с такого близкого расстояния? Мне так нравились все эти тайны!

С годами я научилась замечать ловкие движения рук, когда волшебник прятал в ладони красный поролоновый мячик, и не раз мне удавалось отследить, как он кладет золотую монету за свою сильно накрахмаленную манжету. То, что я понимала, как выполняется трюк, льстило моему самолюбию, но также огорчало, потому что исчезала тайна, которая радовала меня, как маленькую девочку.

Благодарю Бога за чудеса! Чудеса необъяснимы, и никто никогда не поймет, как они происходят: кажется, что чудеса в порядке вещей, пока они не противоречат природе, какой мы ее себе представляем. Может быть, поэтому людям трудно верить в то, что они видят, и вместо этого они подвергают сомнению реальность чудес. Только не я. Мне доводилось видеть парившего над родниковым озером, на высоте в десятки метров, орла с его янтарными глазами-бусинками, который падал камнем вниз, чтобы поймать маленького щуренка, плывущего по своим делам в глубине темных вод. Я видела крошечные бутоны крокуса с лавандовыми лепестками, нежными, как ресницы ребенка, пробивающиеся через мокрый, покрытый настом снег. Чудеса.

Возможно, чудеса нужны, чтобы будить в нас ребенка и напоминать, что тайна – это волшебство. Что может быть большим чудом, чем прозревший слепой? Или пять тысяч голодных людей, которые насытились лишь пятью буханками хлеба? Сегодня, когда я читаю рассказы о чудесах Иисуса, я не спрашиваю, как он это сделал, и я не ищу логического объяснения, как в детстве, когда пыталась понять секреты иллюзионистов. Моя вера говорит мне, что Иисус мог делать все это потому, что он Бог. Чудо? Да. Но как сказал Эйнштейн, самое прекрасное, что мы встречаем в жизни, всегда исполнено тайны.

Чудеса – один из способов Бога привлечь наше внимание. Мое ему привлечь удалось. Это чудо, что я здесь.

Два человека пытались убить меня. Первый – моя мать. Когда в восемнадцать лет она поняла, что беременна мной, страх позора для приличной католической девушки был так велик, что единственным вариантом решить эту проблему для нее было броситься вниз с бетонной лестницы, чтобы убить ребенка. Мама сильно пострадала, но мое маленькое сердце продолжало биться. Второй человек, который пытался покончить с моей жизнью, я сама. Двадцать семь лет спустя я была в такой же ситуации, как мама. Различные обстоятельства, но то же чувство, что выбора нет. В дождливый воскресный вечер я решила сбросить свой автомобиль с горного перевала. Я вдавила педаль газа в пол и помчалась вниз, пока не оказалась на открытом участке, где я планировала направить мой маленький фольксваген через ограждение в черную пустоту. Когда я попыталась повернуть руль, у меня ничего не получилось. Рулевое колесо заклинило. Я дергала его обеими руками изо всех сил, но оно не двигалось с места. Я не помню как, но мне удалось направить мой маленький автомобиль к дому.

Чудо. Это слово вызывает в памяти случаи исцеления, спасения. Чудо. Подарки от небес делаются на небесах. Я всегда верила, что бывают большие чудеса и маленькие чудеса. Но я не думаю, что Бог измеряет чудеса. Помогая слепому прозреть или создавая глаза орла, я думаю, каждым чудом Бог обращается к нам. Откройте ваши глаза. Посмотрите на это. Вот она я. Тридцать лет назад в темную дождливую ночь, когда жизнь заставила меня думать, что выбора нет, чудо убедило меня, что выбор есть всегда.

О, Дэб! Как нам повезло, что повсюду случаются чудеса. Спасибо за то, что Вы просите меня верить в Ваше.

Он совершает чудеса, которые не могут быть измерены, чудеса, которые не могут быть сочтены.

– Работа 5:9

Бог

Дорогая Дэб,

ближе к вечеру в канун Рождества я обходила дом, комнату за комнатой, как мама собака, которая забыла, что ее щенков разобрали. Майкл и Патрик встречали свое первое Рождество с отцом. Все, кого я знала в Миннесоте, нарядившись в самые лучшие воскресные платья, традиционно отмечали праздник со своими семьями и воодушевленно пели «Радость миру». На мне по-прежнему была розовая фланелевая пижама с котятами, пьющими мартини. Я не снимала фланелевую пижаму уже несколько месяцев.

Я забрела на кухню, чтобы включить чайник и увидела мою бедную кошку на деревянном полу. Митенс сбила одну из Рождественских открыток, приклеенную скотчем к двери в подвал. Она была в исступлении, пытаясь стряхнуть маленькую карточку, приставшую к ее передней лапе, и чем больше она старалась от нее избавиться, тем больше скотч спутывал ее мех. Я села на пол, нашептывая милые глупости, пока она не перестала крутиться, и сняла с нее скотч и открытку.

Карточка была от моего пастора, Рут. Я получила ее по почте в то утро, вместе с грудой Рождественских поздравлений от службы уборки мусора и газовой, телефонной и электрической компаний. Все желали мне веселого настроения и счастливого нового года, несмотря на то, что я всем им была должна. Открытка Рут отличалась от других, потому что она была очень простой. Меньше, чем другие, и вся белая, за исключением пятисантиметровой гравюры крошечного младенца в яслях. Слово «любовь» было написано латинскими буквами ниже так красиво, что, казалось, его можно услышать.

Открытка была чистой внутри, за исключением написанного от руки сообщения Рут. Ее мелкий почерк с изящными, идеальными, как у учительницы, буквами напоминал ряды незабудок.

Счастливого Рождества, Маргарет.

Мой подарок для вас – от Луки 1:37.

Люблю, Рут

Я не имела понятия, о чем говорилось в отрывке «от Луки 1:37», но меня смешила очевидная попытка Рут заставить меня снова читать Библию. Она подкинула одну в мой почтовый ящик. Книга провалилась и застряла поверх счетов и бесплатных предложений о чистке печей и столярных работах. На ее желтой записке, наклеенной на обложку, было написано: «Читай меня 15 минут в день». Это напомнило мне записку из книги «Алиса в стране чудес»: «Выпей меня», и мне стало интересно, что произойдет, если я почитаю ее.

Но как я могу читать Библию, если мне не хватает терпения одолеть инструкцию, как приготовить в микроволновой печи замороженную пиццу? Если бы мне пришлось сосредоточиться на Библии, я бы забыла, что нужно дышать. Митенс прижалась ко мне и замурлыкала, когда я скользнула рукой вдоль ее спины, и посмотрела на пучки меха выпавшие из ее хвоста.

Я снова открыла карточку Рут. Мой подарок для вас – от Луки 1:37. Мне захотелось позвонить ей и спросить об этом «от Луки 1:37», но она уехала на праздники в Парагвай для работы в миссии. Я закрыла открытку и снова прикрепила ее на дверь в подвал, куда я приклеиваю скотчем поздравления каждое Рождество последние пятнадцать лет. В этом году все открытки только раздражали меня. Веселые Деды Морозы и семейные фотографии счастливых пар с их причесанными детьми и лабрадорами выглядели также фальшиво, как дешевый парик.

Мне хотелось бы, чтобы Рут была в городе. Я нуждалась в напоминании о данном ею обещании, что Бог поможет мне пережить развод. Мне нужно было слышать ее слова: «Я люблю Вас, Маргарет, и Бог любит Вас еще больше», потому что, когда я смотрела на эти открытки, приклеенные к моей двери в подвал, я осознавала, что впервые в моей жизни я не знаю, что делать. Мне казалось, что я распадаюсь на части, как туалетная бумага. Стоит спустить воду, и я исчезну. Я передумала пить чай и начала торопливо одеваться на прогулку. Я надеялась, что холод Миннесоты заморозит мою боль.

Свежий снег укрыл лужайку перед моим домом, как пушистое одеяло, на котором виднелись только пересекающиеся следы игривых зайцев. Даже недавно покрытые асфальтом дороги были белыми, замерзшая земля победила солнце.

Не прошло и двадцати минут, как мне стало ясно, что я недооценила леденящий холод, из-за которого, вероятно, на улице не было ни души. Пальцы на ногах покалывало, как будто они заснули, а в кончиках пальцев рук появилось такое ощущение, будто я опустила их в обжигающе холодную воду. Мне нужно было найти место, чтобы согреться.

Меня обрадовало, что несколько бутиков на Озерной улице по-прежнему открыты для тех, кто не успел купить подарки заранее. Я проскользнула в магазин, расположенный в отремонтированном бунгало под названием «Королевская охота». Колокольчик над головой зазвонил, сообщив о том, что я вошла в Рождественскую страну чудес. Крошечные белые китайские фонарики мерцали везде как светлячки в Рождественском лесу; песочное печенье в форме сердец и ангелов было разложено на хрустальных тарелках; а на массивном серебряном подносе возвышалась гора шоколада с клубничной начинкой. Аромат свежесрезанного можжевельника, корицы и яблок напомнил мне бабушку, которая умерла семь лет назад. Весь бутик был заполнен Рождественскими сувенирами. Серебряные чаши, наполненные гранатами и мандаринами, напомнили мне о рождественской вечеринке, которую мы устраивали для наших соседей каждый год. В прошлом, когда у меня была жизнь.

Потрясающая блондинка в белом зимнем брючном костюме напевала «O приходите все, кто верит» вместе с Мормонским хором «Табернакл». Ее ярко-красная, густо нанесенная помада резко контрастировала с ее белым костюмом.

– Счастливого Рождества! – воскликнула она. – Неужели вы специально шли сюда в такую погоду? – Она подняла руки к лицу, и я заметила ее ухоженные ногти, покрытые таким же ярко-красным лаком.

Я выглядела как беженка из Сибири. В своей спешке уйти из дома я схватила шерстяную лыжную шапку Майкла, натянув ее до самых бровей, завернула красный шотландский шарф вокруг лица, чтобы защитить рот и нос, и надела солнцезащитные очки, которые были достаточно темными, чтобы привести папарацци в боевую готовность.

– Я слышала, что сегодня почти тридцать ниже нуля, – продолжила она, пока я убирала шарф с лица.

Мне стало интересно, не думает ли она, что я – парень. Я убрала свои волосы под шапку Майкла, а его стеганная лыжная куртка скрыла мою фигуру. Мне было неприятно, что я так плохо выгляжу в Рождество. Я хотела бы выглядеть также великолепно, как она: быть красиво накрашенной и одетой в дизайнерский костюм и потрясающие шпильки.

– О, мне просто было необходимо проветриться и отдохнуть от всех этих домашних забот. Мои дети заняты упаковкой подарков, а их друзья играют в электронные игры, если вы можете себе представить это в канун Рождества, – солгала я о своем несуществующем семейном счастье.

Взглянув на ее обручальное кольцо с бриллиантом размером со школьный автобус, я поняла, что у нее дома муж и дети, единственное, в чем я нуждалась.

Она подошла к небольшому столу и предложила мне горячего сидра, который я с благодарностью приняла, чтобы согреть мои пальцы. Я оглядела ее товары на все вкусы, старомодные и современные, и мне показалось, что мы стоим в моей гостиной. Старинные натюрморты, написанные маслом, антикварные хрустальные люстры, и зеркала в позолоченных рамах, так похожие на мои собственные.

– Вы были в нашем магазине раньше? – поинтересовалась она.

– Нет, но я слышала о нем. Я коллекционирую антиквариат и красивые вещи, со своей историей. Хотя мне не нужно ничего конкретного. – Я направилась к окрашенному в голубой цвет шкафу, наполненному постельным бельем пастельных оттенков, борясь с желанием спросить, не припрятано ли у нее в задней комнате каких-нибудь мужей для продажи, таких, которые имеют в виду «навсегда», когда говорят это.

– О, – воскликнула она, – если вы любите вещи с историей, вам может понравиться эта картина, которую я выставила на продажу только сегодня утром.

Разве она не могла понять, глядя на меня, что я не собираюсь делать покупки? То, что мне нужно, невозможно купить. Обернувшись, она сняла картину со стены и держала ее в обеих руках, оценивая.

– Это старая акварель, даты нет, но напоминает мне одну из тех картин «Дом, милый дом»… ну, знаете, ностальгических подобно этой. – Она вытянула руки, изучая ее на расстоянии. – Хотя я никогда раньше не видела такого сюжета… Вы знаете что-нибудь о Библии?

Я перестала пить сидр и попыталась посмотреть, что именно там нарисовано, но она отошла, чтобы взять тряпку для пыли и положила картину на прилавок.

– Это сцена из Священного Писания, и довольно точная. Я позвонила сегодня утром моему деловому партнеру и попросила проверить сюжет по ее Библии, – она улыбнулась, – мне он не знаком, но, возможно, вы знаете. Мой партнер сказала, что это «от Луки 1:37». – Она протерла стекло.

У меня перехватило дыхание, и я поставила свою чашку на прилавок. Мне вспомнилась Митенс, скотч, открытка от Рут.

– Вы сказали «от Луки 1:37»? – Я расстегнула мою куртку и начала обмахивать лицо шарфом. Мой голос звучал так, словно у меня ларингит.

– Да, это то, что здесь нарисовано. – Она подняла картину, чтобы показать ее мне. – Видите?

Я протянула руку и коснулась стекла. Это была старая акварель с нежным кремовым фоном, с пятнами в нескольких местах, где, возможно, кто-то пролил чай. Около восьмидесяти сантиметров в ширину и двадцати пять сантиметров в высоту, в деревянной раме в сантиметр толщиной, окрашенной в белый цвет, обшарпанной и потертой по краям. В одном углу художник нарисовал небольшой деревянный мост, дугой соединивший скалистый остров с материком, где несколько одиноких сосен охраняли берег. Основная часть картины изображала спокойное голубое море, и, если посмотреть внимательно туда, где море встречалось с горизонтом, были видны нарисованные художником три вертикальные черные линии, по сантиметру высотой. Это были мачты парусных лодок в нескольких километрах от берега, застывшие в отсутствии ветра.

Горячий сидр сделал свое дело, и меня начало клонить ко сну, а запах сосны, наполнявший магазин, раздражал мои ноздри.

Я смотрела на картину, не веря своим глазам и понимая, что все это происходит со мной на самом деле, одновременно. Я почувствовала головокружение и смущение, так же как в тот момент, когда маг вытащил даму треф из своего бумажника, после того как я подписала карту и разорвала ее на мелкие кусочки.

Она была права, сравнив эту картину с вышивками на тему «Дом, милый дом». Особенно бросалось в глаза строфа длиной десять сантиметров, написанная художником над спокойным морем готическими буквами:

С Богом нет ничего невозможного.

Я взяла картину из ее рук. Мне нужно было ощутить ее вес, чтобы убедиться, что она реальна. Я едва слышала, когда она продолжила:

– Она скорее в деревенском стиле, и я почти решила оставить ее себе, потому что мне понравился сюжет, но по некоторым причинам я выставила ее на продажу этим утром…

Я купила картину и понесла ее домой.

После поисков в течение часа, я нашла Библию от Рут на дне корзины для белья. Я искала «от Луки 1:37», чтобы просто убедиться еще раз. Но, перелистывая страницы, я не сомневалась, что там будет то же, что на картине. Когда я нашла нужный отрывок, я гладила слова и читала их снова и снова.

С Богом нет ничего невозможного.

– Л. 1:37

Другой крест

Дорогая Дэб,

Героиня одного очень старого стихотворения, которое называется «Другой крест», устала от жизненных трудностей и чувствует себя обманутой, потому что ее крест кажется ей тяжелее, чем у других людей. Она стала молиться и просить Бога, чтобы он позволил ей выбрать другой крест. Бог великодушно согласился и привел ее в комнату, заполненную крестами различных форм, размеров и расцветок. Некоторые висели на стене, другие стояли, опираясь друг друга, остальные горой лежали на полу.

Женщина была в восторге; ее обрадовала возможность выбрать самой свой крест, который будет лучше соответствовать ее силам и способностям. Первый из привлекших ее внимание выглядел так, как будто он принадлежал королевской семье. Меньше, чем другие, сделанный из золота и украшенный рубинами, опалами и бриллиантами. Но, подняв его, она чуть не упала под его тяжестью. Тогда она нашла другой крест, как будто сплетенный из свежих цветов. Чтобы узнать, сколько он весит, она аккуратно подняла его, стараясь не повредить ароматные цветы. Острые шипы, скрытые цветами, вонзились в ее пальцы, и у нее перехватило дыхание от неожиданности.

Женщина рассматривала кресты, оценивала их тяжесть и отвергала один за другим, пока не нашла очень простой, сделанный из дерева. Он был почти с нее высотой, отполированный и гладкий, без каких-либо украшений, за исключением нескольких слов, начертанных у основания. Женщина подняла его и решила, что это подходящий для нее вес. Все еще тяжелый, но вполне ей по силам. Она почувствовала, что ее маленькие руки как будто специально сделаны для того, чтобы нести его. Когда она присела, чтобы прочитать надпись, она увидела на нем свое имя с посланием любови: Дитя мое, это твой крест, единственный, который тебе предназначен, крест, который становится слишком тяжелым, когда ты пытаешься нести его одна[8]8
  Из Л. Б. Коуэн, Ручьи в пустыне, 29 Августа, http://www.crosswalk.com/devotionals/desert/streams-in-the-desert-aug-29-1418672.html.


[Закрыть].

P.S. Я молюсь, чтобы Бог уменьшил вес Вашего креста с помощью новых методов лечения, Дэб.

Неся свой крест, он вышел.

– Джон 19:17