Текст книги "P.S. Я буду жить. Проснуться утром – это счастье"

Сердце – звезда

Дорогая Дэб,

Патрику было три года, когда, удобно устроившись на моих коленях в ожидании новой истории, он посмотрел на меня и спросил:

– Мама, ты меня сильно любишь?

– Всем сердцем, – ответила я.

Его пахнущие клубникой светлые кудряшки, мягкие, как весенние одуванчики, щекотали мою шею.

– А как выглядит твое сердце? – Он положил руку мне на грудь, постукивая пальцами.

Патрик мыслил образами, но мне казалось, сравнение моего сердца с чем-то из мясного магазина было не совсем то, чего он хотел. Я целовала кончики его пальцев, пытаясь представить себе изображение, подходящее для сердца.

– Мое сердце похоже на звезду, дорогой… яркую звезду в небе.

Он наморщил лоб.

– Но звезды светят только ночью. Твое сердце бьется только ночью?

Я объяснила, что если звезды не видны на небе днем, это не значит, что их там нет. Звезды светят всегда. Патрик спрыгнул с моих коленей и побежал к своему шкафу.

– Давай залезем внутрь, мама, и выключим свет. Я хочу увидеть, как светит твое сердце.

Бог, который сказал: «Пусть воссияет свет из тьмы», озарил наши сердца.

– 2 Кор. 4:6

Летнее чтение

Дорогая Дэб,

Как-то летним утром мне в загородный коттедж позвонила мама и попросила, чтобы я порекомендовала ей что-нибудь почитать. Звонок застал меня на улице. Я стояла, облокотившись на перила пристани на берегу озера, в тени высоких сосен, окружающих наш загородный коттедж, откуда могла наблюдать за Патриком, который увлекся в это лето подводным плаванием. Его плавки, разрисованные тропическими рыбами, светились неоном на гладкой поверхности озера.

– Я только что закончила ту последнюю книгу Мэри Хиггинс Кларк, что ты дала мне.

Мама жевала резинку, как обычно, половинку мятной пластинки Ригли. Леди никогда не жуют целую пластинку. Из трубки телефона до меня доносилась песня «Будь моей крошкой». Она снова смотрела «Грязные танцы».

– Тебе понравилось? – зевая, поинтересовалась я. Прошлым летом, мама провела целый месяц с нами в коттедже. Я дала ей список романов, которые, по моему мнению, ей могли бы понравиться. Мне хотелось, чтобы она начала читать что-нибудь, кроме книг, посвященных вопросам самосовершенствования, которые только расстраивали ее.

– Мне больше всех понравилась «Где дети». Такой захватывающий сюжет. Я была уверена с самого начала, что она не убивала своих детей.

Кроме того, я убедила маму получить библиотечную карточку, еще одна возможность выманить ее из дома. С каждым годом ей становилось все сложнее покидать безопасное убежище телевизионных шоу.

– Что ты читаешь сейчас, Марджи? – спросила она. – Я одолела весь тот список, что ты дала, и мне нужно что-нибудь другое.

– О… Я мучаю одну книгу все лето. – Я никому еще не рассказывала о том, что я читаю, особенно моей семье. – Сегодня такое прекрасное утро, мама. Патрик уже разыскивает Босса в озере.

Босс – это огромный, черный окунь, который жил под нашей пристанью. Патрик взял над ним шефство и стал его телохранителем. Он прыгал в озеро с криком «Ядро!» каждый раз, когда какой-нибудь незадачливый рыбак приближался к нашему берегу.

– Ты сказала, что читаешь все лето одну книгу? Она, наверное, очень толстая.

– Огромная, – ответил я, все еще надеясь, что она не спросит.

У нас дома никогда не было Библии. Я выросла, думая, что Библию читают только священники или те странные ребята, которые, стоя на ящиках с картонными плакатами, предостерегают нас о конце света.

– Ты обычно так быстро читаешь, Марджи. Сколько в ней страниц?

– Тысяча семьсот две. Я же говорила тебе, это большая книга, мама. – Я знала, что она никогда не возьмется за книгу такой длины.

Возможно, мама не спросит название, когда услышит, сколько в ней страниц. Я услышала, что она закурила у телефона. Мне показалось, что я почти чувствую этот запах, даже за тысячи километров. Мама никогда не изменяла своему любимому бренду.

– Такой объем больше походит для энциклопедии… или учебника. Или это одна из тех длинных исторических книг, охватывающих сотни лет, как «Столпы Земли», которую ты пыталась заставить меня читать несколько лет назад? Я не смогла. Это все равно что читать Библию.

Я глубоко вздохнула и призналась ей, что на самом деле я и читаю Библию. Книгу мне дала Рут этой осенью, и я привезла ее с собой в коттедж, несмотря на то что за все эти месяцы дома ни разу не открыла ее. Я носила Библию из комнаты в комнату, как декоративную вазу, и не могла найти ей подходящего места.

Мама хлопала своей жвачкой, напоминая мне моих мальчиков, которые любили щелкать пузырьками пластиковой упаковки прямо рядом с моим ухом.

– Библия? – простонала мама. – Почему ты, вдруг решила прочитать Библию? Ты впала в спячку после развода, а теперь ты хочешь читать наводящую тоску книгу? Да что с тобой происходит?

– Я в разводе, мама. Вот что со мной. Я думала, что я вышла замуж за Дэвида навсегда; ты знаешь об этом. – К моему удивлению, мои слова не прозвучали так, словно я защищаюсь.

Может быть, потому, что я только что закончила чтение псалмов, и впервые в жизни осознала, что нет ничего предосудительного в том, чтобы быть несовершенным. Царь Давид, который написал большую часть из них, был далек от совершенства и был склонен впадать в отчаяние, как и я. В одном псалме он умоляет Бога «поразить всех своих врагов в челюсть». Мне хотелось ударить кого-нибудь уже несколько месяцев.

– Я тоже не могу поверить, что читаю Библию, потому что я никогда не собиралась этого делать, мама… никогда. Не знаю почему, но теперь я больше не чувствую себя такой одинокой.

– Ну, я не знаю, как это возможно. Все эти прокаженные и нищие, лежащие на обочинах дорог. И они в конце концов убили Иисуса. Как такая книга может помочь тебе чувствовать себя лучше?

У меня не очень хорошо получалось быть честной с мамой. Я выросла, считая, что мои чувства не очень ее интересуют, и с тех пор ничего не изменилось для меня. Но после нескольких месяцев терапии после развода я стала смелее. Я никогда не переставала надеяться, что однажды мама сможет понять меня, что она действительно меня услышит и осознает, что чувства, которые я испытываю, имеют значение.

– Мама, ты знаешь, что всю мою жизнь я ощущала, что мне чего-то не хватает? Независимо от того, где я жила или с кем я была, я стремилась к этому чему-то, чего не могла определить. Я искала это в мужчинах, надеясь, что, возможно, найду это в любови. Я искала это в моей работе, вот почему я была так честолюбива все эти годы. И каждый раз, когда я ехала в новую страну, я надеялась, что это что-то ждет меня там. – Мои ладони стали влажными, и я чуть не выронила телефон. Я не могла поверить, что она до сих пор не перебила меня. – Даже после рождения мальчиков, которые сделали меня счастливее, чем я могла себе представить, я все равно чувствовала, что есть что-то еще. Как будто есть какой-то большой секрет, который знают счастливые люди, и это делает их лучше меня. Я опять посмотрела на Патрика, который продолжал нырять, не беспокоясь ни о чем на свете, кроме того, что он может найти на дне нашего родникового озера. Я почувствовала знакомый толчок в сердце, к горлу подкатил комок, а на глаза навернулись слезы, как всегда, когда я смотрела на моих сыновей издалека.

– Что-то происходит со мной, когда я читаю Библию, мама. Мир стал выглядеть немного иначе с тех пор, как я начала читать об Иисусе. Я имею в виду, что я, конечно, всегда знала, кто он был, но теперь он стал для меня более реальным. Он был такой добрый и мудрый. Невозможно поверить, какой мудрый он был…

– Пожа-а-а-а-луйста. – Она сделала длинную затяжку и выдохнула клубок дыма. – Не говори мне, что ты собираешься стать одной из фанатов Иисуса. Я всегда думала, что ты достаточно разумна. Библия не может решить твои проблемы, дорогая.

Если бы она только знала. Я чувствовала себя настолько опустошенной из-за развода, что я могла бы побрить мою голову налысо и начать брать уроки игры на бубне, если бы Харри Кришна постучал в мою дверь, обещая утешение.

– Ах, Марджи, – заговорила она снова. – Не усложняй ситуацию еще больше, увлекаясь религией. Ты не можешь позволить, чтобы Библия мешала тебе быть матерью. Ты не можешь эгоистично думать только о собственных чувствах. Тебе следует заботиться о Майкле и Патрике. Ты видела, чтобы я потеряла голову от религии, когда мы с вашим отцом развелись?

Ты права, подумала я. Ты потеряла голову задолго до вашего развода. Я глубоко вздохнула, решив не поддаваться на провокацию и не начинать бессмысленный спор. Вместо этого я еще раз выслушала ту же речь, что выучила наизусть за двадцать пять лет, с тех пор как мама и папа развелись.

– Я едва сводила концы с концами, чтобы содержать тебя и твоих сестер. Ты же знаешь, сколько раз мы были вынуждены переезжать? Независимо от того, насколько плохо шли дела, я была хорошей матерью. У вас, девочки, всегда была чистая одежда и еда на столе…

Мне хотелось бросить телефон и заткнуть пальцами уши, так же как делали мои сыновья всякий раз, когда я пыталась поговорить с ними о сексе.

– Твои сестры знают, что ты читаешь Библию? – вдруг спросила мама.

«Сестры» были козырной картой – мнение большинства часто заставляло маму изменить мнение. Но я не обсуждала ни с кем из сестер этот вопрос, поэтому я промолчала. Я просто ждала и слушала молчание на том конце провода, недоумевая, почему тишина на междугородней линии такая громкая. Колибри прожужжал мимо меня, направляясь к своей кормушке, его ярко красные перья на горле блестели в лучах полуденного солнца. Вероятно, он летит к дому моей соседки Джолин, где он может читать свою Библию каждый день, не оправдываясь ни перед кем.

Я представила, как мама вешает трубку и быстро набирает номера телефонов всех моих четырех сестер, чтобы обсудить новую проблему.

«Ваша старшая сестра совсем растерялась» – сказала бы она.

Где мне взять слова, чтобы объяснить ей, что я вовсе не растерялась? Вместо этого я открыла для себя нечто: то, что невозможно увидеть или потрогать, что меняло ту часть меня, которая всегда ждала рыцаря, который освободит ее.

Я подумала о Рут и улыбнулась. Мне хотелось знать, что она сказала бы моей матери. Она дала бы ей Библию? Или отправила бы ей рождественскую открытку? У меня не вызывала сомнения только одна вещь. Рут обнимала бы маму и любила ее так же, как меня. Бедная мама. Она часто говорила, что ей хотелось заболеть раком. Она считала, что, если бы у нее был рак, все бы сочувствовали ей, видя, как болезнь разрушает ее тело; они были бы свидетелями изнуряющей боли, которая заставляет покончить с жизнью. Но ту боль, которая терзала маму, нельзя было обнаружить и измерить никаким рентгеном. И от нее, как и от рака, не было лекарств.

Я заметила, что Патрик перестал плавать и, сидя на краю пристани, болтает ногами в воде. Он обернул пушистое, темно-синее пляжное полотенце вокруг талии, как делал его отец после душа. Его трубка и очки были сдвинуты на макушку, и он вел беседу, то ли сам с собой, то ли с Боссом.

Я сказала маме, что мне нужно идти к Патрику. Этой уловкой я часто пользовалась, чтобы закончить наш телефонный разговор. Вздохнув, я попрощалась. Мне хотелось бы рассказать ей о том, что случилось со мной несколько недель назад.

Этим летом я брала Библию в руки десятки раз, только для того, чтобы, не открывая, переложить ее с места на место. Меня беспокоило, что Библия может повлиять на меня так же, как произведения Шекспира. Самая подходящая для меня литература – доктор Сюсс[9]9
  Доктор Сюсс (1904–1991 г.г.) – псевдоним Теодора Сюсса Гайзела [Geisel, Theodor Seuss], писателя и иллюстратора многочисленных книг для детей. Его смешные рассказы и комиксы, стишки и картинки пользуются большой популярностью у малышей.


[Закрыть] «Сегодня вы – это вы, и это больше чем правда».

Оказывается, чтение Библии – это опора.

Мгновенно действующий антидепрессант.

Библия удивила меня своей простой мудростью.

Не изнуряйте себя в погоне за богатством… Будьте мудры, чтобы вовремя остановиться.

– 23:4–5 Пословицы.

Сколько я видела друзей, потерявших свои фамильные дома? Многие из них, так же как мы, работали над созданием портфелей акций гораздо упорнее, чем над укреплением отношений в своих семьях.

В то утро, когда я прочитала эту строфу, Майкл, шаркая ногами и зевая, как большой, старый, беспокойный пес вышел из коттеджа. Его густые, коротко постриженные волосы выгорели под летним солнцем. В тринадцать лет он был уже с меня ростом, худой и загорелый. На нем были надеты только полинявшие плавки, его обычная летняя униформа.

– Доброе утро, мама. Прекрасный день.

Он смотрел на озеро, вытянув руки над головой, повернув ладони к высокому синему небу.

– Что ты читаешь? – Он улыбнулся, нагибаясь, чтобы схватить мою кружку чая и допить последние несколько глотков, наш утренний ритуал.

– Мою Библию… притчи, – ответила я, – ты знаешь, что такое притчи, Майкл? – Я предположила, что вряд ли он мог знать, поскольку я сама не имела понятия до сегодняшнего утра.

Он закинул в рот оставшиеся кусочки глазури с моего бублика и ответил мне, оглянувшись через плечо, направляясь к воде:

– Да, это правила для жизни, написанные около трех тысяч лет назад, кажется, тем парнем, богатым королем, сыном Дэвида? Как-то так. У него еще была рогатка.

Затем, как испуганный молодой олень, он помчался по пристани и нырнул в озеро. И в этот момент меня поразила мысль, как много людей, должно быть, читали эти же правила для жизни, написанные почти три тысячи лет назад. О том, что нельзя пить слишком много вина, надо отдавать долги и нельзя лгать.

Сидя в своем деревянном дачном кресле в июле 2001 года с этой книгой в руках, полной мудрости и истины, я осознала, что миллионы людей читали те же слова. Миллионы и миллионы. Я была поражена моментом озарения, такого глубокого, что у меня перехватило дыхание. Я чувствовала себя незначительной, как песчинка, и в то же время такой же уникальной, как снежинка.

Я наблюдала за своим старшим сыном, который, отталкиваясь мощными гребками, быстро скользил вдоль береговой линии нашего чистого озера.

Я услышала свой шепот: «Он знал».

Бог три тысячи лет назад знал, что мы не изменимся. Что у нас будут те же желания и проблемы и что нам будут нужны те же мудрые слова. Я думала о том, сколько людей обращались к этим словам, чтобы разрешить разногласия между собой, найти ответы на волнующие вопросы и понять смысл своей жизни. И о том, как много людей нашли утешение в этих словах… людей, попавших в беду, людей в опасности, страдающих и растерянных людей.

Таких, как я.

Мог ли Бог знать, что я буду сидеть на своей пристани в Спунере, в Висконсине, в этот день, читая его слова, которые заставляют мое сердце биться сильнее? Наблюдал ли он за мной в этот момент? Я откинула голову на спинку кресла, чтобы посмотреть на утреннее небо. Зашелестели листья векового дуба, нависающего кроной над частью пристани, хотя ветер еще не чувствовался. Гагары подзывали своих самцов пронзительными воплями. Утреннее солнце согревало мое лицо, я сидела, не двигаясь, стараясь продлить этот чудесный момент. Мне хотелось сказать что-то значительное, но все, что я смогла прошептать:

– Привет, Бог.

А солнце щекотало мне лицо миллионом крошечных пальцев, танцующих по моей коже.

Вы будете искать меня и найдете, когда станете искать всем сердцем вашим.

– Иер. 29: 13

Лучше, чем жвачка

Дорогая Дэб,

много лет назад, у моего друга были большие проблемы с агрессивным начальником. Если он был не доволен работой своего сотрудника, он выплескивал кофе из своей кружки через весь кабинет, не беспокоясь о том, куда он попадет, а направляясь в приливе гнева в свой кабинет, он пинал ногой каждый пустой стул, мимо которого проходил. После этого он дулся на всех несколько дней. И как мой друг ни старался помочь ему научиться справляться с вспышками гнева, его начальник не менялся.

– Он не в состоянии простить даже незначительную небрежность, – рассказывал мне мой друг, – а люди, которые не умеют прощать, не могут любить по-настоящему.

Когда мой друг не выдержал и ушел с той работы, я подумала, что он сделал глупость. Раньше я никогда не беспокоилась о сердце моего начальника. Меня интересовала только моя зарплата.

Но кое-что из его слов не выходило у меня из головы.

Уметь прощать.

Прощение – это то, что было для меня проблемой всю мою жизнь. Я знала эти слова и часто повторяла, хотя иногда я говорила их себе самой, прикусив одеяло с такой силой, что начинали болеть зубы.

Я прощаю тебя.

Простые слова. Но как бы часто я их ни повторяла, я никогда не осознавала глубины значения этих слов. Простить – это значит забыть? Становлюсь ли я слабее, когда прощаю? Прощая, я даю шанс причинить мне боль снова? С детства меня учили, что я должна дарить прощение людям, которые обидели меня, но это все равно что угощать хулигана мороженым, после того как он толкнул меня на тротуар. Почему я должна это делать?

Когда Дэвид ушел, я старалась простить его ради Майкла и Патрика. Я знала, что умение прощать не позволит мне стать несчастной и поможет быть хорошей матерью, которая особенно нужна моим детям сейчас. Я думала, что если я молюсь за Дэвида, то я автоматически прощаю его, подобно тому, как за пятицентовую монету автомат всегда выдает вам жвачку. И я молилась. Снова и снова в те ужасные ночи, когда меня мучила бессонница, я молилась за Давида. Я молилась, даже если чувствовала себя мошенницей, потому что мое раненое сердце не верило ни единому слову, которое я произносила. Но мои молитвы были пустыми, как контрольная по теме, которую я не выучила, и в конце концов я перестала.

В своей книге «Что удивительного в благодати?» Филипп Янси пишет, что прощение – это подарок, который мы делаем себе. Мысль, что если мы искренне прощаем кого-то за дурной поступок, то этот проступок теряет силу, причиняющую нам вред, поставила меня в тупик. Если это верно, я готова бегать за всеми, кто когда-либо обидел меня и провозглашать: «Я прощаю тебя, я прощаю тебя, я прощаю тебя!» Проблема была в том, что я могла это произнести, но не знала, как сделать это. Мое представление о добре и зле все время менялось. И я могла бы застрять в этом состоянии неопределенности, позволяя себе обвинять и судить, если бы не узнала из книги Янси самую главную мудрость: прощая кого-то, мы верим, что Бог – лучший судья, чем мы. Я не думала об этом, когда произносила мои пустые молитвы снова и снова.

Доверие.

Верьте в Господа всем вашим сердцем и не доверяйте собственным суждениям.

– Притч. 3:5

Открытая дверь

Дорогая Дэб,

в последние два года я регулярно встречалась с моим отцом. Каждый понедельник утром он приезжал в 8:30 поиграть в карты и выпить со мной чашечку кофе с тостами и джемом. Еще в раннем детстве, за нашим кухонным столом он научил меня играть в криббидж. Он не был одним из тех отцов, которые позволяют детям обыгрывать себя, а я выросла не такой дочерью, которая позволяет выигрывать отцу, несмотря на то что в этом году ему исполнился восемьдесят один год. Я подумывала об этом последние несколько месяцев, замечая, как возраст берет свое: иногда его руки с веером карт дрожали так сильно, что мне было непонятно, как он что-то в них видит. Но папа слишком умен, он вычислит меня, и это обеспокоит его больше, чем проигрыш.

На этой неделе, когда он раздавал карты, болтая о музыкальном шоу «Американский идол», я неожиданно осознала, что мы никогда не говорили о чем-то серьезном. По понедельникам, заходя в дверь, он спрашивал о Майкле и Патрике после нескольких замечаний о погоде. Прихлебывая свой кофе, он мог вспомнить о фильме, который только что посмотрел со своей подругой Барб, или рассказать мне о жареных цыплятах на распродаже. Мы не говорили о политике, религии или чувствах, и мы никогда не просили друг у друга совета. Не раз мне хотелось, чтобы он был мудрым, самоотверженным внимательным отцом или финансовым покровителем, на которого я могла бы положиться, но он никогда не был таким. Он бросил меня, когда я была еще совсем маленькой. Но теперь, кажется, он пришел, чтобы остаться, и после двадцати лет отчуждения он нашел путь к моему сердцу. Я многое узнала о нем. То, каким человеком он стал теперь, а не был когда-то. То, что определяет характер, и то, что я всегда буду помнить.

● Он всегда в хорошем настроении.

● Я никогда не слышала, чтобы он плохо говорил о ком-нибудь.

● Он никогда не опаздывает.

● Когда я чувствую себя плохо, он звонит мне каждый день до тех пор, пока не узнает, что мне стало лучше.

● Он поддерживает меня в моей работе над мемуарами несмотря на то, что читал рассказы, в которых он предстает не в идеальном свете.

● Когда я извиняюсь за сказанную резкость, он говорит: «Не беспокойся об этом – уже забыто».

● Его глаза затуманиваются, когда я рассказываю ему добрые истории.

Люди часто говорят, что поступки говорят громче слов. Папа приходит каждый понедельник, идет ли дождь, или сияет солнце. И каждый понедельник я взволнованно открываю дверь.

Дорогие дети, любите не словами или речами, а поступками и сердцем.

– 1 И. 3:18