Текст книги "На 4 кулака"

Глава 6

На улице капал мелкий дождик, и Николай быстро поволок меня к машине, но нескольких капель хватило, чтобы истерика меня покинула, и, сев в автомобиль, я уже не гоготала, как умалишенная пациентка палаты номер шесть, а всего лишь тихонько улыбалась себе под нос, иногда всхлипывая. Мы стали выезжать со стоянки, но не тут-то было: шлагбаум нам никто не собирался поднимать. Колька сигналил не переставая, а я силилась вспомнить, не разбила ли чего под пьяную руку, из-за чего нас не хотят выпускать – ждут полицию, пока охранник, широченный шкаф без признаков волосяных луковиц на голове, не подошел к иномарке и не постучал в окно со стороны водителя.

Николай опустил стекло, и охранник поразил мое воображение, сказав:

– Хозяин хочет видеть вашу даму в своем кабинете. Он не велел вас выпускать, пока с ней не поговорит.

– С кем? Со мной? – поразилась я до глубины души.

– Да.

– Ничего не понимаю! С какой это стати? – кинулся мой спутник в атаку. – Я не позволю!

– Колечка, не надо, со мной уже все хорошо, ик, я схожу к нему и узнаю, ик, чего ему надо.

– Ты что, с ним знакома? – Я покачала головой. – Тогда это провокация!

Я сочла за благо быстро удалиться из машины и пойти туда, куда мне велят, пока Николай реально не бросился в драку с охранником. Тот был буйволом, так что неизвестно, кто из них победит… Ничего не поделаешь, нужно идти. Сначала снова под дождь, затем через все того же метрдотеля, который еле заметно для окружающих, но сильно заметно для меня продемонстрировал мне в отместку кончик языка. Любезный охранник проводил меня до небольшой комнаты и удалился.

Письменный стол, настольная лампа, компьютер, шкаф, вертящееся кресло… Так, понятно, это кабинет. Только чей? Мебель была качественным, но интерьер в целом оставался безликим: ни картин на стенах, ни милых безделушек или фотографий на столе. Догадаться было невозможно, да и спросить не у кого.

Дверь сбоку внезапно открылась, я резко повернулась, так как сперва не заметила наличие еще одной двери, и очам моим предстал… Владимир Павлович. Тот, что не далее как вчера сидел на нашей кухне и держал в руках мою ладонь.

– Ты – Лещенко? – недоумевающе «тыкнула» ему я.

– Да, я, – подтвердил бритый.

– Значит, одно из двух твоих заведений – это ресторан с дурацким названием «Лещенко», – проявила я чудеса сообразительности.

– Почему с дурацким? – обиделся тот на свою фамилию. – Но я тебя вызвал не для обсуждения наименования моего заведения. Я видел тебя за столом с мужчиной…

Я сразу прервала его, почувствовав приступ ярости (не хватало мне Паши, так еще и перед Вованом отчитываться!):

– Так! Я понимаю, что ты, вероятно, ущемлен, но, во-первых, я не знала, что это твое заведение, а во-вторых, рабство давно отменили, так что я свободна встречаться с кем пожелаю!

– Даже если это очень плохой человек? Ты хоть знаешь, кто он?

– Что ты имеешь в виду? – не поняла я.

– В определенных кругах он известен под кличкой Хряк.

– В каких кругах? Что ты несешь?

Лещенко нахмурил лоб и выдал:

– В криминальных, ясно? Он опасный человек. Ходит под Дудкой.

– Под кем ходит? – Выражение мне так пришлось по душе, что я засмеялась: – Ха-ха-ха! – Или смешная фраза тут ни при чем, просто продолжается состояние алкогольного опьянения? Тем не менее я продолжала: – Ха-ха-ха! – Владимир терпеливо ждал, когда я успокоюсь. – Посмотри на себя, – наконец выдала я членораздельно с нотками презрения в голосе. – Если кто здесь и опасный тип, то это ты. Коле за тобой никогда не угнаться, даже если он бы и хотел, однако я не верю ни одну твоему слову про него. Ты жалок. Выдумываешь гадости о порядочном человеке из ревности, на которую ты, кстати, не имеешь ни малейшего права!

Перед тем как я развернулась и ушла, я будто бы уловила короткий всплеск боли в его глазах. Но мафиози ведь не чувствуют боли. Он не чувствуют ничего, кроме жадности и желания внушать людям страх. Так что мне, скорее всего, просто почудилось.

И опять пришлось высовываться под моросящий дождь. Слава богу, Коля предусмотрительно подогнал машину прямо к порогу, и мой дискомфорт не продолжался долго. В этот раз проблем со шлагбаумом не возникло.

Как только мы выехали на дорогу, Николай полюбопытствовал:

– Слушай, Юль, а чего ему было от тебя нужно?

Я хоть и ждала этого вопроса, но растерялась. А что прикажете ему отвечать? «Он предупреждал меня о том, что ты опасный тип». Чушь! Видимо, этот придурок и впрямь влюбился и будет теперь вставлять нам от ревности палки в колеса.

Что ж, врать я не приучена – ответим полуправдой.

– Моя мама – стоматолог, – начала я и рассказала все как есть, только вот двести долларов он как будто мне только сейчас отдал, узнав за столиком, и велел отблагодарить маму от его имени. Вполне правдоподобно. – А ты знаком с ним? – Владимир мог и врать, но факт оставался фактом: Коля – частый гость в этом ресторане. Вдруг неслучайно?

– Ну так, заочно. Через других людей.

Через других людей – бандитов? То есть у него все-таки есть такие связи!

«Перестань», – одернула я себя. – «Вовану только это и надо, чтобы ты подозревала своего парня и испортила тем самым с ним отношения. Следуя теории шести рукопожатий, Николай может быть заочно знаком с кем угодно».

И все-таки дурацкие мысли меня не покидали. Хряк? Как можно так быстро придумать несуществующее погоняло? Я знакома с парнем всего неделю, что я о нем знают? Вдруг он правда опасен?

– Черт! – напомнил о себе «источник опасности». Я аж вздрогнула.

– Что такое? – Посмотрела на дорогу: посреди нее красовалось ограждение в виде деревянного заборчика и какого-то знака на нем, что-то навроде копающего человечка.

– Ремонтные работы, – пояснил Колька, – придется в объезд.

И свернули мы, страшно сказать, в лес. Что-то где-то зашумело, а потом какой-то дурак стал сыпать гвозди на машину. Но через несколько мгновений я поняла: никаких гвоздей нет, просто грибной дождик перерос в настоящий ливень, который теперь и барабанил по крыше авто. Кругом потемнело, а высокие деревья с обеих сторон загораживали остатки дневного света, погрузив нас в почти кромешную тьму. Подпрыгивая вслед за машиной на колдобинах и ямах, я бросила взгляд на высвечивающиеся зеленые цифры «бээмвэшных» электронных часов. 8:45. Нужно попасть домой как можно скорее, а то родители станут ругаться.

«Домой? Ты серьезно думаешь, что доедешь до дома?» – принялся внутренний голос меня запугивать. – «Ты единственный человек, который видел его на месте преступления! И теперь он везет тебя в лес! Не догоняешь, да?»

– Заткнись, – шепнула я своему голосу. Он реально уже достал. Мне нужно посетить специалиста.

– Что? – переспросил Ник, который думал, что я с ним разговариваю.

– Да ничего, я просто… – Я силилась придумать какую-нибудь вменяемую фразу, чтобы выдать ее за произнесенную двумя секундами ранее, как вдруг меня осенило: что он часто с гордостью любит повторять? А то, что он теперь директор банка! Вот за что убит бедный Александр! Юрочкин в США, но как только он вернется, стопудово у нас будет новый труп. Может, уже есть? Может, тот до самолета так и не добрался? «А я стану третьей жертвой, – „утешила“ себя я. – Эх, как некстати дождь полил! Так неохота умирать в эту погоду, среди грязи, сырости и ненавистного леса!» – Я просто поинтересовалась: как твой банк называется?

– Ну я же рассказывал, – снисходительно улыбнувшись, откликнулся он.

– Извини, забыла, – нагло соврала я. Но не рассказывать же ему, насколько я глупею, едва его увижу, что слушаю, но не слышу. Так что я просто-напросто не знаю, какое название носит его банк. И опять же, посмотрев на своего водителя и сияющую на его устах улыбку, я снова чуть не прослушала ответ, но, будто сквозь туман, до меня донеслось:

– Мой банк называется «Тэмпо». То есть «ТэмпоБанк», но я люблю сокращенный вариант.

Любуясь его улыбкой, я не придала значения ответу, лишь поддакнув: «А-а, „Тэмпо“, но стоило повернуть голову чуть вправо, к окну, как по башке точно кто-то долбанул кувалдой, вправив мозги на место. Я даже за нее, за голову, схватилась. „Тэмпо“!! Тот самый банк, что будто бы разорился! А он, смотри-ка, растет, процветает и меняет своих начальников, точно перчатки».

Все встало на свои места. Тогдашний директор Крюков и два его заместителя Юрочкин и Хрякин проворачивали вместе какие-то темные делишки, связанные с разорением доверчивых вкладчиков. Потом что-то не поделили и один из замов – а может, даже оба, – убил начальника, допустим, чтобы занять его место. Или замести следы. А по теории вероятности целых пятьдесят процентов за то, что убийца сидит рядом со мной и проникновенно улыбается.

– Чудесное имя, – сказала я лишь бы что-то сказать.

– Да? Тогда вынужден тебя расстроить. Наш банк сейчас в процессе реорганизации, и вскоре, возможно, будет иметь другое название.

Ага! Вот как они это проворачивают! Другое название, другой директор, новые реквизиты, стало быть, другой банк! А почему это другой банк должен выплачивать долги за старый? Это «ТэмпоБанк» вас разорил, а не, скажем, «Так-вам-и-надо-лузеры-банк». И название какое говорящее – сокращенно от temporary, не так ли? В переводе с английского «временный».

И сейчас Николай так беззаботно поведал мне свои планы, потому что знает, что я уже ничего никому не расскажу. Почему что через небольшой промежуток времени меня уже не станет. И какую же смерть он мне приготовил?

– Нож? – с места в карьер спросила я.

– Что? – удивленно переспросил он.

– Да так, ничего…

«Совсем с ума сошла?!» – разозлился внутренний голос. – «Не подсказывай ему!»

Вспомнив один эпизод из жизни, который я понапрасну пыталась поглубже зарыть в своем подсознании, я вообще чуть не лишилась чувств. Кого я увидела перед обнаружением трупа? То-то. Его самого. Так вот, что он делал там, в то время, на той дороге и рядом с трупом?

В этот момент я по беспросветной своей дурости и задала почти самый глупый вопрос в своей жизни. Говорю «почти», потому как наиглупейший еще впереди. Итак, я спросила:

– Что ты там делал?

Стоило произнести эти слова, как проклятый автомобиль, словно разглядев в моих мыслях желание нанести вред его хозяину (ведь суд и последующее за ним заключение в тюрьме далеко не рай), хлопнул где-то внизу, после чего, проехав еще где-то полтора метра со скоростью человеческой ходьбы, по чьему-то дьявольскому замыслу остановился.

– Проклятье! – разозлился на машину Хрякин, со злостью стукнул по рулю и, словно опомнившись, повернулся ко мне. – Что ты там спросила?

Ага, конечно! Вот сейчас я прям повторю свой вопрос!

– Я говорю, что с машиной?

– Да блин, колесо, наверно, спустило. Пойду проверю. – И он вышел. И я, на свою беду, следом за ним.

Дождь продолжал шумно литься с небес темной плотной завесой, навевая какой-то мистический ужас. За секунду я вымокла до нитки, но все же решила не возвращаться в уютный салон предателя «БМВ», а последовала за подозреваемым к багажнику, где он на данный момент копался.

– Тебе что, жить надоело? – Заметив меня сквозь непроходимый поток дождя, спросил он с легким раздражением. – Зачем вышла?

– Я думала, может, тебе нужна помощь…

Шум дождя мешал нам четко слышать друг друга.

– А, вот он! – обрадовался чему-то, что нашлось в багажнике, Хрякин, и через мгновение очам моим предстал… здоровенный баллонный ключ!

В следующую секунду, находясь под влиянием сей готической атмосферы, я задала уже наиглупейший вопрос в своей тленной жизни:

– Это ведь ты его убил?

– Да, кто ж еще? – ответил он со злобой и двинулся ко мне с металлическим орудием в руках.

«Делай же что-нибудь!» – в отчаянии взывал мой мозг. И я сделала. С дикими воплями «А-а-ааа!!!» понеслась в глубь леса.

Бежала я долго. Вначале он гнался за мной с криками «Стой! Ты куда?», но, так как я не была настолько глупа, чтобы поверить и затормозить, ему пришлось вскоре сдаться (думаю, сказалось пагубное влияние на организм вредных привычек и он просто не сумел меня догнать), я же продолжила свой бег в гордом одиночестве – если не считать панику, которая и была мне спутником, присосавшись к сердцу и питаясь его быстрым биением.

Однако и мне было непросто. Ноги почему-то совершенно не желали слушаться и двигались не в том направлении, которое задавал им мозг. Наконец до меня дошло: я же пьяна! Вот почему он усиленно накачивал меня алкоголем весь вечер. Чтобы я не оказала должного сопротивления! Чтобы спокойно всадить нож в спину, как Крюкову, и бросить умирать прямо здесь – в сумраке, в лесу, в грязи.

Ну уж нет! Злость придала мне силы. Я бежала, отдыхала, опять бежала, и наконец увидела впереди дорогу. Однако, приближаясь к ней, все ж таки не удержалась и за пару метров до асфальта, поскользнувшись о склизкую грязь, шлепнулась на землю – лицом в лужу, как всегда.

Подняв голову, я выплюнула грязь и прислушалась: вроде никто за мной не гнался. Я победила? Я остаюсь жить?

В этот момент на дотоле безлюдной дороге появился свет фар. В машине люди, которые мне помогут!

Собравшись с силами, я поднялась и ринулась вперед. Темный автомобиль затормозил, когда я выбежала ему наперерез и замахала руками; дверь открылась, и только здесь я заметила значок бренда и номера. Это был хрякинскиий «БМВ», и Николай собственной персоной вышел меня ловить. Вместо того чтобы бегом возвращаться в лес, я просто села прямо на асфальт. Всё, силы меня покинули, я сдаюсь. Он может убить меня, если хочет.

– Наконец-то! – Он подбежал ко мне с таким выражением на лице, словно очень рад видеть меня живой и невредимой. Почему это? Он жаждет убить меня собственными руками, поэтому доволен, что стая голодных волков не добралась до меня первой? – Юля, ты что, упала? – Он поднял меня на ноги. – Ты цела?

Я стукнула его по рукам и отшатнулась.

– Не нужна мне твоя притворная жалость! Лучше вымазаться в грязи, чем умереть!

– О чем ты? Зачем ты в лес побежала?

– Ты сознался, что убил Крюкова! Значит, и меня убить собирался!

– Что ты несешь? Ты что, думала, что я гнался за тобой, чтобы убить?! – То ли он превосходный актер, то ли я что-то не так поняла.

Дождь закончился, и теперь мы хорошо друг друга слышали. Только когда дул ветер, капало с деревьев, но это можно было перенести, потому что вокруг как-то сразу посветлело, и страх, навеянный ливнем и мглой, улетучился.

Уже менее уверенно я произнесла:

– Я же спросила: «Это ты его убил?» И ты сказал, что да. И схватил эту страшную металлическую штуку…

– Так вот что ты спросила? Господи, что за абсурд? Мне-то из-за дождя послышалось: «Это ведь ты его купил?» Я думал, ты про автомобиль спрашиваешь и расценил твою фразу как «сам купил, вот и не возмущайся на поломки». А этой страшной металлической штукой меняют колесо. Я потому и достал, а ты взяла и побежала, да еще и орала что-то. Ну ты перед этим с шампанским переборщила, и я подумал, что… ну…

– Тронулась умом на почве пьянства, – пришла я на помощь.

– Ну да. Я понял, что не догоню тебя, вернулся к машине, завершил работу и поехал тебя искать. А тут и ты выскочила… – Ясно, бегала кругами. Я вздохнула, и он взял меня за руку. – Давай, иди в машину. – Я отрицательно покачала головой. – Что еще?

– Я испачкаю тебе сиденье, – сказав это, я заплакала. Вообще-то я редко плачу, чаще в обморок падаю, но сегодня сказалось напряжение всех минувших дней да плюс к тому самое ужасное чувство на планете – чувство собственной вины, которое, дожив до семнадцати лет, я так и не научилась переносить достойно.

Коля подошел ко мне вплотную и обнял, крепко прижав к себе. «Ну вот, – подумала я, – теперь и пиджак ему испачкала». И заплакала еще горше.

Он посмотрел мне в лицо, подняв ладонью мой подбородок, ибо был выше меня, даже когда я пребывала на каблуках, хотя я и сама немаленькая.

– Поедем, а? Уже десятый час. Мне звонить должны, да и родители твои…

– Да-да, конечно, – не дала ему договорить я, отправившись к «БМВ».

К дому, где я живу, мы подъехали уже без четверти десять. Не к чести моей будет сказано, но я снова начала плакать. По этой причине я даже не удосужилась открыть дверь, чтобы выбраться на волю.

– Солнце мое, ну что же ты опять плачешь? – проявил сочувствие мой принц.

– Не могу остановиться, – шмыгнув носом, прогнусавила я.

Получив ответ, Николай подумал о чем-то, затем полез в бардачок и достал оттуда серебристую фляжку. Протянув ее мне, велел:

– На вот, глотни.

– Что это? – испугалась я.

– Чай, – хмыкнул он. – Здорово успокаивает.

Я, повинуясь, глотнула и…

– Кх… кхэ-э!.. Что за пакость?! – откашлявшись, спросила я. Опять гад нехороший обманул! И почему он меня все время спаивает? – Что это?

– Коньяк. Ну как, уже лучше?

Я прислушалась к бастующему организму.

– Все внутри горит. Но плакать больше не хочется, – констатировала я и вылезла-таки из машины.

Он тоже вылез и подошел ко мне.

– Все еще горит?

Я кивнула, и Николай со слегка смущенным видом приблизил ко мне свое лицо и поцеловал в губы. Я не знала, как реагировать, потому что это был первый поцелуй в моей жизни (жаль только, что короткий), поэтому просто заметила вслух:

– У тебя теперь грязь на лице…

– Ничего, буду всем говорить, что моя подружка пользуется черной помадой.

– Гот, что ли? – хихикнула я.

Мы попрощались, он напомнил, что в четыре заедет, и уехал, а я стала медленно подниматься на второй этаж.

Насколько я устала, поняла, только открыв дверь с двадцать первой попытки и сев прямо на порог: идти дальше не было сил.

– Явилась! – послышалось мамино язвительное с кухни, и через несколько секунд, щелкнув выключателем, передо мной предстали… две мамы.

– У-у-у… – протянула я. – Как все запущ… Да будет свет! – не слишком внятно вышло, ну да ладно, только что со мной творится?

Матери схватились за сердце:

– Ах! – И понеслось: – Это что на тебе такое, овца? Ты почему такая грязная, как свинья? И чего расселась на пороге? – Я что-то промычала в ответ, на что мамы вторично схватились за сердце. – Ах! Сережа, иди сюда! Сережа, посмотри на нее, она ж в лоскутину пьяная!

«Только не надо Сережу!» – испугалась я и попыталась встать, но не все коту масленица: ноги вконец озверели и, не желая меня слушаться, разъезжались в противоположные стороны.

– Ты что такая грязная? Ты где валялась? – полезли с расспросами появившиеся отцы. – Ты знаешь, сколько времени? Одиннадцатый час! Немедленно объясняй!

– Че обе… обе… объе… А?

Как ни странно, отцы попались сообразительные, чего от моей везучести ну никак невозможно было ожидать, и, поняв меня, принялись толково конкретизировать заданный ими же самими вопрос:

– Объясняй, зачем напилась?!

– Да я и не пила совсем, – зажмурилась я от слепящего света коридорной лампочки, предпринимая очередную, точно не знаю какую – сбилась в счете на первой же, – но где-то пятую или шестую попытку встать на ноги. – Всего лишь один бокальчик шампусика. Вот такой, – почему-то решив, что всем четверым шибко интересно знать, какого размера имелся бокал, я оторвала ладонь от стены, держась за которую планировала подняться, и раздвинула указательный и большой пальцы, тем самым потеряв точку опоры и свалившись обратно на пол.

– Врет! – взвизгнули мамы. И как у них хором получается?

Тряхнув головой, я смогла разобраться, что родителей всего два, а не четыре, просто двоится в глазах. Но отчего?

– Коньяк! – Свершилось! Мою не уставшую, как подумалось спервоначала, а алкашную, как верно заметили матери, голову осенило догадкой. Вот что со мной творится! Коньяк смешался с двумя бокалами шампанского. А ведь еще и трезвенница. Вот и результат.

– Коньяк, – вдумчиво повторил папа. Теперь уже один, без клона. – Очень может быть. Ладно, почему пьяная, прояснили. Отвечай: почему так долго?

– Так мы это… ехали обратно, но в объезд, и вот незадача – колесо спустило, – довольно четко произнесла я. Прогресс идет!

– Врешь, овца! – гнула свое мамашка. Нет, ну почему, когда человек говорит правду, ему не верят? Некоторые вон врут без конца, и им всякие школьницы верят. Например, Колька. Не подают, не подают…

– Чего не подают? – изумленно переспросил папаня.

Вот форс-мажор. Выходит, два последних слова я сказала вслух.

– Воды… – пришлось пояснить.

– Ах, ей еще и воды принести! Овца! – Это уже мама. Хотя я могла бы и не пояснять: про ее излюбленное слово-паразит «овца» уже сочиняют легенды.

– Отвечай теперь, – продолжил допрос папаня, – почему такая грязная?

– Так ведь дождик… Грязь… А я упала… в лужу…

– Вот овца! Как всегда!

– Ты почему меня ослушалась? – вернулся отец к своим баранам. – Я ведь не разрешал!

– Нет, – опровергла я. – Нет, ты как раз разрешил. Я спросила: «Можно я пойду в ресторан?» А ты говоришь: «Угу».

– Чего?

– Да-да, – подтвердила мама. – Все точно так и было. Я еще сама удивилась…

Мне стало до коликов в животе смешно. Мамуля хоть временами и вредная, но в трудную минуту на нее можно положиться. Даже разозлившись до крайности, она все равно не забыла отведенную ей роль.

– Ха-ха-ха! – снова зашлась я в истерике, так меня это позабавило.

– Так, – скомандовал папа, – пусть она пойдет сейчас в ванную, а помоется и придет в себя – я с ней поговорю.

Я хотела поинтересоваться: «А сейчас ты что делал?» – но вместо этого выдала многозначительное:

– Ха-ха-ха! – и, взяв халат, отправилась в ванную, однако входов в нее было также два, и в первый раз допустив ошибку, я больно треснулась лбом о стену, зато во второй раз повезло больше: дверь отворилась, и я, задвинув ее на щеколду, стала скидывать с себя выпачканные одежды.

Стоя под душем и усердно работая мочалкой, я начала понемногу отрезвляться, и, только когда мой ум просветлел окончательно, поняла, как же я хочу спать. Когда вышла из ванной, глаза уже слипались так, словно на веки подвесили стопудовые гири. Смертельно хотелось лечь в кровать.

Увидев пустующую (Таньку переселили на раскладушку), теплую, такую мягкую, уютную, приятную постель, я застонала от блаженства, но, заметив сидящего возле нее на стульчике папахена, застонала уже от безысходности. Без лишних слов кротко уселась полулежа на софу и приготовилась слушать лекцию.

– Итак, доча, – начал папа, – послушай, что я тебе скажу. Тебе повезло, человек встретился… хм… неплохой, но ты не думай, что все такие и всем можно доверять. Люди бывают…

И все. Больше ничего не помню. Свет погас, голос отдалился, и я отрубилась.

За несколько месяцев до этих событий

Когда точка опоры в виде деревянного стула с мягкой обивкой рухнула на пол, мужчина начал задыхаться, чувствуя боль от сильно врезавшейся в кожу шеи полоски жесткой ткани. «Надо же, я так быстро принял это решение, не подумав о том, как же эта процедура на самом деле болезненна», – удивлялся про себя этот человек, приготовившись принять мучительную смерть. Всего за миг пронеслась перед глазами вся его жизнь. Точнее, не вся, а лучшие ее моменты. Естественно, все они были связаны с его женой.

Она училась в церковно-приходской школе. Родители отказались от ребенка и отдали его в приют, а оттуда уже, чуть повзрослев, она была направлена в эту школу. Любимая была очень верующей и хотела отдать себя Богу. Она собиралась по окончании школы уйти в монастырь, но… судьба распорядилась по-другому и свела их вместе в один прекрасный день. «Судьба?» – переспросил он сам себя, вспоминая момент знакомства с будущей женой. Да нет же, скорее, он, наоборот, вломился со своим неугасимым пожаром в сердце в ее кроткую судьбу и повернул ту в противоположную сторону, от духовного – к земному. «Я отнял тебя у Господа, – осенило его вдруг, – и он отомстил мне, забрав тебя обратно. Но почему таким чудовищным способом?! За что?!»

Он вспомнил, как в день их свадьбы застал ее плачущей возле окна.

– Что случилось, милая? Почему ты плачешь? Ты не хочешь выходить за меня замуж? – Да, он был глуп, как понял сейчас, что задал такой дурацкий вопрос. Как она могла не хотеть за него замуж? Она ведь так его любила.

– Что ты, конечно, хочу! – ответил его ангел. – Просто… Все так хорошо… Я боюсь.

– Чего?

Она резко перестала плакать, и выражение ее глаз приобрело какой-то маниакально-пугающий блеск, когда она сказала:

– Что-то страшное случится. Я знаю это.

Но, не успел он испугаться ее словам, как она снова начала плакать, а жених тут же принялся успокаивать, поэтому эти слова вскоре забылись.

Когда родилась их дочь, ему пришлось снова увидеть этот пугающее сияние в глазах своей теперь уже жены. Она не плакала, но очень странно на него смотрела. Будто прощалась.

– Почему ты такая печальная? Что стряслось?

– Не знаю, просто… Все так хорошо. Я так счастлива. И мне очень страшно, что это может закончиться.

– С чего ты взяла, что наше счастье кончится?

– Всегда кончается, – пожала она плечами. – Посмотри вокруг. Ни у кого нет такой хорошей жизни, какая дана нам. У всех проблемы, ссоры, личная жизнь не складывается, семейная – рушится, нищета, долги, а у кого деньги – на тех покушаются и берут в заложники их самых близких. У кого не настолько много денег, чтобы бандиты могли требовать выкуп, на тех валятся всяческие неприятности, ведущие за собой большие траты. Например, мою подругу повысили на работе, и у нее заболела мама. На лечение она тратит намного больше, чем составила разница в зарплате. Понимаешь?

– Нет, – честно ответил он. Какой же был дурак! Теперь-то он понимал все, о чем она тогда говорила.

– Бог ничего никогда не дает просто так. Если ты просишь материальные блага, хотя знаешь, что это грех, ты их получаешь. Но лишается их. Притом таким способом, что жалеешь о своей прибавке. А те, кто слезно просил детей, получил детей. Но таких, что через двадцать лет пожалел, что его желание сбылось. А кто просил дождаться сына из мест лишения свободы, дожидался сына. Но потом молил, чтобы его снова посадили. Потому что это был уже не тот сын. Он избивал собственную мать, воровал у нее, грозился убить. Но люди продолжают просить. А я вот ничего никогда не просила. Я хотела быть с Богом, вот и все. Но Он дал мне все, о чем только можно мечтать. У меня есть любимый человек. Ты зарабатываешь столько, что я половину даже не знаю куда тратить, потому что с детства приучена к лишениям.

– Да, но теперь у нас есть дочка, вот на нее и будем тратить! – улыбнулся он.

– В том-то и дело… Кому дают счастливый брак, тому не дают детей. Либо не дают жить в роскоши. А у нас все есть. Даже дочь, красивая и здоровая!

– Ну так хорошо же!

– Вот это и пугает… За счастье придется расплачиваться.

Ему начал надоедать уже этот разговор, потому он взял ее крепко за руку и произнес:

– Ты росла в приюте, от тебя отказалась родная мать, ты недоедала, одевалась в обноски, терпела побои от старших и более развитых физически детей. Затем ты училась с утра до вечера и пела в церковном хоре. Как ты не понимаешь, что ты заслужила это счастье? Остановимся на этом и больше не будем возвращаться к данному разговору. Хорошо?

– Да.

«Дважды ее кольнуло предчувствие. Но почему ничего не кололо меня? – рассуждал он, вися под потолком и содрогаясь в конвульсиях. – Почему я был так уверен, что буду счастлив до конца своих дней, которых отмерил себе очень много? А я ведь был прав только в одном: да, она заслужила свое счастье, а я-то нет! Я ничего хорошего в жизни не делал, кроме того, что любил свою жену и свою дочь, и в лепешку готов был ради них разбиться. Но к другим людям был ли я так же добр? Вряд ли, иначе бы не построил свой бизнес. Так вот почему она ушла первая! Вот почему мне суждено было пережить смерть самого чистого и доброго, самого любимого и любящего создания! Это плата за то счастье, что было мне даровано и что я принимал за должное. Ведь я ни разу не сказал „Слава Богу!“, хотя должен быть повторять каждый день. И вот теперь я так расклеился, что даже с достоинством не могу расплатиться за счастье, я попросту сбегаю! Опять к ней! Снова к счастью! Это не выход. Это – слабость».

Все эти мысли и воспоминания пронеслись за какие-то три-четыре секунды. Он уже не хотел умирать, но, к сожалению, умирал.

И тут в ванной закрыли кран.