Текст книги "На 4 кулака"

Глава 12

Ехали мы долго. Точно не могу сказать сколько, может, час, может, два: ввиду неудобного сидения и опасения за свое здоровье и жизнь время могло тянуться гораздо медленнее, нежели при других обстоятельствах. Во время поездки они почти не разговорили, только в конце картавый спросил удивленно:

– Почему сюда?

– Не могу к себе, родня понаехала, – ответил водитель.

– Лодня? Ну, удачи объяснить это ему… – Картавый и шепелявый одновременно хмыкнули.

– Скажу: «За что боролись, на то и напоролись».

Когда наконец остановились, над самым ухом я услышала шепелявое: «Сиди и сди!», а по доносящимся звукам определила, что они схватили мою лучшую и почти что единственную подругу и куда-то, сволочи, потащили! Но предупреждение было напрасным: во-первых, от такой очень «удобной» езды у меня занемели все конечности и сбежать я попросту не смогла бы; во-вторых, я слышала, как вылезали двое, те, что сидели рядом с нами, а чтобы куда-то удалился третий – этого не было. Потому я решила слушаться, то есть сидеть и ждать.

Время шло, они не возвращались, и я, устав просто ждать, надумала собрать побольше информации.

– А вас посадят, – ни с того ни с сего заявила я, не зная точно, есть ли кто в машине, но предполагая, что, ежели кто и есть, то своей новостью я рушу его надежды о моей немоте.

– А вот и нет, – порадовал своим присутствием тот, что говорил нормально. – Доказать ничего не сможете.

Опять-таки не сможем, потому что не знаем их в лицо или по той причине, что они собираются в итоге от нас избавиться? Поди разберись. Наверно, все же первое.

– Да ты знаешь, кто я такая? – решила я теперь использовать Катькин любимый прием – наезд, забыв, что она была за это наказана. – Я прокурор городского округа! Я тебя лично определю!

Нормальный даже поперхнулся от такого нелепого высказывания, но ничего не успел ответить, потому как вернулись те двое. Честно говоря, они мне меньше импонировали. Вспомнить хотя бы, как невежливо они схватили нас на улице, как обращались с Катькой! Уж лучше бы меня водитель тащил куда-то там, где на данный момент пребывает подруга.

– Че так долго? – спросил он недовольно. Ему не понравилось, что я оказалась так же болтлива, как и он сам.

– Да блыкалась, залаза! Еле доволокли! – Это был картавый, а шепелявый сказал мне:

– Фылесай! Сефелись!

Но не тут-то было: ни ноги, ни руки совсем не собирались меня слушаться, пришлось им самим приступить к выуживанию жертвы из автомобиля. Мне так не понравилась присутствующая при этом мероприятии грубость, что я высказалась:

– Не умеешь вытаскивать – передай это дело шоферу!

– Пресвятые коровы! – отозвался на это предложение водитель, но я не сообразила, как это расценивать: то ли удивился, то ли был польщен, то ли и то и другое.

Те двое поржали и назло стали обращаться со мной еще грубее: волокли ногами вперед, как какого-то покойника, при этом голову мою держать никто не удосужился, она, несчастная, скакала то по каменным плитам, то по ступенькам, то по паркетному полу, так и норовя навсегда отделиться от туловища. Наконец мое тело было помещено на стул, привязано к нему веревкой и оставлено в относительном покое.

Что-то замычало рядом.

– Пресвятые коровы? – с ужасом спросила я.

– М-м! – ответили коровы.

И тут до меня дошло:

– Кать, это ты?

– М-м!

– Ты как?

– М-м!

– Я так же. – Интереснейший диалог. – Как думаешь, где мы?

– М-м, м-м!

– Ты тоже считаешь, что в каком-то подвале?

– М-м!.. – промычала Катька и неожиданно добавила: – Ненавижу подвалы!

– А где кляп?!

– Выплюнула.

В следующую секунду кто-то вошел в помещение, и до нас донесся щелчок выключателя. Сначала я решила, что выключатель был сломан, ибо все еще оставалась в темноте, но вскоре до меня дошло, что повязку-то с моих глаз они не сняли.

Не успела я об этом подумать, как кто-то стянул ткань с моего лица. Но я по-прежнему ничего не видела! Когда яркий свет фонаря направили мне в лицо, меня осенило, что при помощи выключателя свет, наоборот, погасили – чтобы мы не могли видеть их лиц. Но мы и не пытались, а вместо этого повернулись друг к другу лбами – настолько неприятным был луч света после длительной темноты.

– Эй, смотлите на нас, когда мы говолим с вами!

Мы нехотя повернули головы. Я могла различить трех человек напротив, но лиц не видела, и так как третий оставался молчаливым всю беседу, не могла поклясться, что это был шофер.

– Вы не говорили с нами до этого, так что… – Катька пожала плечами, стараясь выглядеть смелой.

– Слышь ты! Тепель говолим! – В голосе картавого послышались нотки обиды.

– Сто вы накопали по убийству? – спросил шепелявый.

– Вы какое-то конкретное имеете в виду или мне угадывать?

– Убийство Крюкова! Есё одно самечание не по фуфеству, схлопочешь!

– Дорогой следователь, а не должны ли вы вызывать меня повесткой?

Кто-то из них – я не могла видеть кто – ударил ее по лицу! Затем, пока Катька материлась, они сказали, что будут бить ее за каждое мое молчание в ответ на их вопросы. Пришлось все им рассказать, начиная с того злополучного вечера, когда я нашла свой первый труп. Больше они ни меня, ни Катьку не били, но пригрозили, что, если мы продолжим расследование, будут трогать нас уже не голыми руками – и лезвия ножей появились в трагической близости от наших лиц.

Когда они оставили нас в темноте, подруга, все еще связанная, начала прыгать на стуле.

– Что ты делаешь? – поразилась я ее поведению. – Не время для упражнений!

– Я пытаюсь вытащить нас отсюда, дурочка!

Мое сердце похолодело.

– Ты думаешь, нас убьют? Но зачем им угрожать нам и велеть прекращать расследование…

– Мне плевать, что эти говнюки говорят! – Она еще раз подпрыгнула и повалилась на пол вместе со стулом. – О! Я нащупала гвоздь!

– Кать, слышишь, ничего не делай! Ты их только разозлишь!

Но моя подруга была не из тех, кто тихо ждет милостей от судьбы. Она всегда брала свою (и мою тоже, в данных обстоятельствах) судьбу в свои руки. Я не была уверена, хорошо ли она поступала, ведь она ставила под угрозу не только свою жизнь, но и мою. Тем не менее я понимала, что спорить с ней бесполезно, потому далее отмалчивалась.

Катька долго резала веревку гвоздем, наконец у нее это получилось, она быстро вскочила на ноги и бросилась к двери. Та оказалась заперта. Тогда Любимова нащупала выключатель и зажгла свет.

Я огляделась. Это действительно было подвальное помещение. Окна под самым потолком были маленькими, узкими и прикрытыми черными мусорными пакетами, очевидно, чтобы мы не могли увидеть, что снаружи. Вдоль одной из стен стройным рядом расположились высокие, наполненные чем-то мешки, в углу стоял допотопный проигрыватель на деревянных ножках, под ним валялась куча веревок – видимо, их и использовали, чтобы нас связать. У противоположной стены восседали старый, ободранный диван и несколько стульев.

– Погляди, я не размазала тушь? – задала давно интересующий ее вопрос Любимова, наклоняясь ко мне, все еще сидящей на стуле. Похоже, она ради своей туши и старалась! Это прям какая-то навязчивая идея!

– Отвали со своей тушью!

– Фи, как грубо! – возмутилась Катька и наконец меня развязала. Затем заглянула под диван. Там обнаружился ящик со старенькими инструментами. – Ерунда, ерунда… – говорила она, перебирая их и выбрасывая прямо на пол. – О, а вот это сойдет, – порадовалась подруга походному топорику, немного ржавому.

Я лишь покачала головой, когда Катерина решительно направилась к деревянной двери, ограждающей это помещение от остальной части подвала. Почему-то меня всегда начинало подташнивать, когда я видела топоры (то ли фильм «Пятница, 13-е» оказал такое воздействие, то ли странное предчувствие управляло моей душой), и я отвернулась, в то время как Катя нанесла свой первый удар. Дверь выглядела хлипкой, и ей хватило бы всего ударов пять, но на втором наше царствование завершилось: дверь открылась сама по себе.

Все еще смотря в угол, я услышала звук брызганья, как будто из пульверизатора, и короткий крик. Я обернулась, но тут же какая-то ткань закрыла мне лицо и запах хлороформа ударил в нос. Уходящим сознанием я уловила слова:

– Пойдете к ментам – вы трупы.

Мы очнулись на соседних лавочках в том же парке. Все тело болело, а голова ходила кругом.

Трогая ее, голову, я поинтересовалась у подруги:

– Нам все это приснилось?

– Ни хрена! – злобно отозвалась она, раскашлялась, и только потом я заметила ее глаза. Они были красными. Оказалось, эти мерзавцы брызнули в Катьку перечным газом, чтобы она не успела разглядеть их лица.

– Что будем делать? – спросила я, медленно поднимаясь и держась за поясницу. Не знаю, в какой позе меня везли обратно, но поясницу ломило сильнее всего. – Они пообещали, что убьют нас, если обратимся в полицию и если продолжим расследование.

– О чем ты? – удивилась Катька и, достав из кармана салфетку, стала тереть глаза. – Я, может, и не пойду в полицию, но не потому что боюсь их, а потому что не вижу в этом смысла. Мы даже фотороботы составить не сможем. Но от расследования я не откажусь! Теперь-то ясно, что мы на верном пути! Иначе бы никто не заметил нашу деятельность!

– Катя, послушай меня! – Я схватила ее за плечи. – В следующий раз, когда кто-то заметит нашу деятельность, мы покойники!

Мы продолжили спорить, но в середине диспута я додумалась посмотреть на часы.

– Ничего себе! Ник уже, наверно, ждет меня! А мне еще добежать нужно до дома и вещи забрать!

Катька открыла рот, взирая на меня в ужасе, затем воскликнула:

– Серьезно?! После всего, что было, ты все равно намерена ехать?!

– Именно из-за того, что было, я намерена ехать! Там они меня не достанут, не похитят и не будут пытать!

С этими словами я взяла свою сумочку, которую бережно положили на ту же лавку, и ушла, а Катя смотрела на меня, как будто в нашем дуэте это я была сумасшедшей.

Когда я подползла, еле ворочая ногами, к подъезду, Коля уже ждал меня.

– Ты откуда… такая? – Вышел он мне навстречу.

– Сейчас расскажу, подожди только, зайду за вещами.

Дома налетели разгневанные родители.

– Где ты была? Почему в таком виде? Опять труп?

– Да нет, на сей раз похищение…

– Да? И кого вы с Катей похитили?

– Нас похитили! Ну ладно, некогда рассказывать, мне на озеро пора. Мам, ты собрала мне вещи?

– Собрала! – немедля среагировала мать и выставила в коридор увесистый пакет.

– Секундочку! – воспротивился отец. – Люсь, ты говорила, что это награда за положительные оценки и хорошее поведение, а я ничего пока хорошего не вижу. Не поедешь никуда! Мое последнее слово!

– Папа… – замялась я.

– Что?

– Дело в том, что он меня уже ждет на улице.

– Да? Ну лады тогда, – мгновенно сменил он гнев на милость. Будучи военным, папа был очень пунктуальным и ненавидел, когда кто-то кого-то заставлял ждать. – Езжай, дочка. Я тебя благословляю. – Поцеловав в лоб, принялся за наставления: – Береги себя. Не делай глупостей! Мужики – козлы, им одно надо! И никаких «шампусиков», поняла?

– Да, папа, – смиренно произнесла я. Сейчас нужно быть послушной дочкой, а то передумает!

– Ну все тогда. – И кивнул матери, мол, можно уже.

Та, ловко переняв эстафету, кинулась ко мне на шею и с воплями «На кого же ты нас покидаешь…» зацеловала всю. Я безуспешно пыталась отстраниться. Дело в том, что ранее я не покидала своих родителей дольше, чем на день. Надо изменять свои привычки, вон какие они стали любящие и покладистые.

– Ма, он же ждет!

– Ах, конечно-конечно…

Когда я спустилась, Николай как раз закуривал возле машины.

– Ай-яй-яй, вредная привычка! – покачала я головой. Раз уж мы дошли до такой стадии, что отдыхаем вместе, имею право сказать свое фи.

– Бросаю, – улыбнулся он, потушил сигарету и оглядел мой небольшой пакет. – И все? – изумился он. – А я собирался помочь с транспортировкой багажа.

Я кивнула на дамскую сумочку размером в два спичечных коробка, висевшую на плече.

– Еще сумка!

– Ну это полностью меняет дело! – пошутил он. – Честно говоря, я рассчитывал как минимум на три здоровенных чемодана. Вы женщины такие! На два дня шмоток берете, как на полгода – на все случаи жизни.

– Да я вообще аскет! – не преминула похвастать я.

– Можешь спать на сырой земле, пристроив под голову камень как Диоген? – хихикнул он.

– А то!

Хрякин уже завел мотор, но тут в стекло с моей стороны кто-то постучался. Я вздрогнула и, обернувшись (до этого неприлично, но привычно разглядывала прекрасное лицо своего кавалера), заметила бомжа Василия с редкой фамилией Бардо. Опустив стекло, поздоровалась.

– Привет, – ответил Василий и заулыбался. – Я хотел поблагодарить тебя.

– Да не стоит.

Тут я наткнулась на недовольно-недоуменный взгляд Хрякина: с кем ты общаешься? В ответ на его взор неопределенно махнула рукой. Пусть считает, что я ночами подкармливаю бомжей, предварительно светя им свечой в окошко. Незачем ему знать про помойный бак и камеру.

– Юль, если не секрет, почему нас выпустили из камеры? И что ты все-таки делала в помойном баке?

Ну вот, приехали. У моего бойфренда от этих слов вытянулось лицо и самопроизвольно отвисла челюсть.

– Да вот… случайно забрела…

– Внутрь помойного бака?! – воскликнул Хрякин.

Ну и что теперь?

– Э-э… Ну…

– Ты пьяна была хотя бы? – подсказал Ник.

– Да!

– Нет! – синхронно со мной ответил бомж, одновременно выгораживая меня и топя. – Юля не пьет! Она чистейший человек из всех, что я встречал!

Ну и что прикажете делать? Алкогольное опьянение было бы лучшим объяснением, чем поиск денег. Я не хотела рассказывать Коле всю историю, потому что не желала, чтобы он думал, что моя семья сбежала из психушки. В идеале он должен познакомиться с ними на нашей свадьбе, когда уже поздно для побега.

Бомж тем временем решил продолжить беседу, решительно наплевав на то, что нам, вообще-то, давно пора уезжать. С его уст слетело излюбленное:

– Хочешь, поведаю тебе свою историю? Мне всего двадцать пять лет. А выгляжу на сколько? То-то же. В этом виноваты сволочи банкиры!

Этого Хрякин выдержать уже не мог. Выйдя из машины, преодолев пренебрежение, подошел к Бардо и, брезгливо сморщившись, постучал указательным пальцем по Васькиной панамке. От неожиданности бомж подпрыгнул и стал поправлять съехавшую набок розовую в белый цветочек панаму с веселыми рюшечками. У меня такая в детстве была, годика в два-три. Хотя, может, это она и есть? Вроде мы совсем недавно с мамой собирали мои старые детские вещи, чтобы выбросить за ненадобностью.

– А?…

– Гражданин, в чем дело? – возмутился мой защитник. – Вы, пожалуй, обознались. Эта изысканная дама никогда не бывала в подобных местах. Так что идите себе…

Живя на улице, Вася научился чувствовать опасность, и спокойный, почти вежливый тон не мог сбить его с толку. Через секунду его рядом не было. Коля вернулся в салон, завел мотор, и мы наконец тронулись.

«Изысканная, – трепетала я. – Он сказал, я изысканная!»

Интересно, что творится у него в душе?

– Черт-те что творится! – рыкнул он в ответ на мои мысли. Неужели я опять сказала вслух? Катастрофа!

– П…почему ч…черт… те что? – слегка заикаясь, взволнованно спросила я.

– Потому что жизнь такая! Черт знает что, а не жизнь. Какие-то отморозки у Наташки требуют миллион «зеленых» якобы за то, что Саня когда-то занимал у них пятьсот штук, а вернуть не успел, и теперь набежали проценты. В противном случае грозятся убить. Запугали девчонку, козлы. – Я ощутила стыд. Вот почему она мне звонила! А я даже не вспомнила о ней с момента похищения. Впрочем, в свое оправдание могу сказать, что мы с Катькой тоже наткнулись на «отморозков». – У тебя-то что стряслось? – спросил он, то ли вспомнив, что я обещала что-то рассказать, то ли из-за того что я продолжала разминать спину. Я кратко пересказала, не вдаваясь в подробности и с удовлетворением отмечая, как цвет лица Николая меняется с ракетной скоростью с нормального до зеленоватого в красную крапинку. Переживает за меня! – Блин, вот… Я же говорил тебе!! – рявкнул он так, что я оглохла на левое ухо. Ура! Он на меня уже рявкает!

– Но я ведь бросила расследование!

– Видно, забыла ИМ об этом сказать!

– Ну ладно, не сердись! Все же обошлось! – пристыженно оправдывалась я. – Как ты думаешь, нам нужно с Катей написать заявление в полицию? Они пригрозились убить, если мы это сделаем.

Коля вздохнул.

– Думаю, следует послушаться. Не стоит их злить еще сильнее. Но лучше больше не мелькать. Я и Наташке это же сказал. Велел ей отключить телефон и не подходить к двери. Подумают, что уехала, и забудут. Найдут новую жертву.

– Ты такой умный, – сказала я с восторгом.

– Спасибо, – улыбнулся он от удовольствия. – Честно говоря, не думаю, что все серьезно. Мало ли уродов на свете? Нечем заняться, вот и пугают. Но бедная девочка на себя не была похожа.

– Ты давно у нее был? А то, может, на всякий случай заедем? – спросила я, думая совершенно об ином. Девочка! Какая она тебе девочка? Наташка небось старше тебя! Это меня ты должен девочкой называть!

– Да я только что от нее.

– Коль, а сколько тебе лет? – додумалась я спросить человека, за которого практически уже собралась замуж. Впрочем, назови он сейчас трехзначное число, я бы не передумала.

– Двадцать восемь.

– А Наташе?

– Тридцать. По-моему.

«Что и требовалось доказать», – подумала я тогда. Да, семнадцатилетним тридцатилетние кажутся жутко старыми. Стыдно вспоминать.

На этом разговор закончился, и Хрякин включил радио.

В начале восьмого в животе неприятно заурчало. Конечно, ничего толком не есть целый день!

– Коль, ты что-нибудь взял с собой поесть?

– Нет. А ты проголодалась? Давай заедем в кафе, поужинаем. А вот и оно.

Придорожное кафе было неплохим и наверно поэтому забитым до отказа. Кое-как приютившись за одним маленьким столиком, которого пятнадцать минут пришлось ждать, мы скромно, без шика поужинали, что заняло еще пятнадцать минут, и вернулись в машину сытыми и довольными. А Хрякин даже хлебнул безалкогольного пива, от которого по неведомой мне причине разом подобрел.

Заведя мотор, Николай снова врубил радио.

– Новая жертва Щукинского маньяка! – донеслось из динамиков. – Их уже девять! Последняя жертва была найдена сегодня утром в поселке Морозово Щукинского района.

– А мы куда едем?

– В Круглово.

– Слава богу, что не в Морозово!

Николай криво ухмыльнулся и произнес: – Ты же понимаешь, что маньяк не настолько тупой, чтобы оставаться в том же поселке после совершения убийства? Скорее всего, он уже в другом месте, возможно, в Круглово…

– Эй! – Я разозлилась за то, что он меня пугает, и стукнула его свернутым в рулон журналом, который нашла под сиденьем.

Он засмеялся.

– На след маньяка, – продолжал между тем диктор, – безжалостно насилующего и убивающего женщин, пока выйти не удалось. Единственная известная примета – маньяк является левшой. Будьте начеку! Вы можете стать десятой жертвой!

– Коль, выключи, пожалуйста, радио, – попросила я. – Не могу я слушать про все эти искореженные маньяком трупы. Прямо не по себе делается! Не дай боже когда-нибудь попасть в подобную ситуацию, лучше уж сразу под поезд!

– Каренина моя ненаглядная! – посмеялся он. – Я готов выполнить любую твою просьбу, кроме этой. Видишь ли, ничего не могу делать в полной тишине. Мне обязательно нужен фон. Домой прихожу – сразу телик врубаю.

И как прикажете обходиться, когда мы поженимся? Я как раз таки не перевариваю фон. Телевизор у меня работают лишь в том случае, когда я его смотрю.

– Давай тогда пообщаемся, чтобы тишину нарушить, – предложила я компромисс.

– Ладно, уговорила. – Он нажал на кнопку, и радио заглохло. – О чем говорить будем?

– О тебе, – не придумала я ничего лучше.

– Обо мне неинтересно, – отмахнулся Коля.

– Давай тогда о работе. Как обстоят дела в банке? – Это был не праздный вопрос. Ожидая ответа, я лихорадочно думала, стоит рассказывать ему о банкротстве Грачевых или нет. Но что-то мне подсказывало, что он не ведает о том, куда подевались их деньги и никоим образом в этой махинации не замешан. И это что-то являлось сердцем. А разум твердил обратное: «Как можно, будучи замдиректора банка, не знать, какие дела в нем творятся?»

– В «Тэмпо» все в порядке. – В порядке? Он ведь вроде как разорен? Нет, Коля точно не в курсе, хотя… С другой стороны, вертелся бы он в центре банковских махинаций, счел бы нужным сообщить об этом мне? То-то. – Вернется из Штатов законный владелец, подпишет нужные бумаги, и он станет «РиалитиБанк».

Я чуть было не ляпнула: «Он что, опять улетел?» А то пришлось бы сознаваться, что мы и с Юрочкиным успели побеседовать. Вместо этого я спросила:

– А когда он вернется?

– Ну… через пару недель, – прикинув что-то в уме, ответил мне Николай.

Я замолчала в глубоком раздумье относительно степени откровенности моего мужчины, но как только его рука потянулась к приемнику, вновь заговорила.

– Ты считаешь, что твою знакомую убили люди Федоткина? В таком случае и тебе может угрожать опасность.

– Я думаю, они поняли, что я приезжал в банк по надуманному предлогу, и стали следить за мной. Засекли передачу документов, связанных с Федоткиным, которые я долго и кропотливо собирал, от меня через тебя к ней. Думаю, на данный момент все бумаги уже у них. Но при этом раскладе они снова на коне, стало быть, мне ничто не угрожает: у меня больше на них ничего нет.

Это меня немного успокоило.

– А что это были за бумаги? – проявила я здоровое бабье любопытство, но нарвалась на раздражение.

– Юль, я же ясно велел не соваться больше в это дело! – рассержено бормотал он. – Видишь, до чего это довело? Два человека уже поплатились за это своими жизнями, причем один из них – человек совершенно непричастный ко всему.

Ни с того ни с сего я спросила:

– Коль, а как ее звали? – Просто мне казалось странным, что свою знакомую он ни разу не назвал по имени.

– А? Что? – напряженно переспросил он. Слишком напряженно.

– Как ее звали, ту девицу?

– Какую девицу?

Хрякин был далеко не тупица. И все же я терпеливо повторила вопрос (упертости мне не занимать):

– Твоего специалиста по расследованиям. Которой я отдала в кафе папку. Женщина в сиреневом платье, та самая, чей труп я обнаружила на субботнике. Как ее имя?

– А, эту. А почему ты спрашиваешь?

– А почему ты отвечаешь вопросом на вопрос? – раздраженно воскликнула я. – Неужели так сложно сказать два слова?

– Да зачем тебе? – не сдавался Хрякин. – Просто не вижу в этом смысла, ее все равно уже нет в живых.

– Ну мне интересно знать.

– Зачем? – Опять это «зачем»!

– Ответишь – скажу. Ну?

– Э-э… Ну… Хм… Кхе-кхе… – стартовала полным ходом игра междометий.

– Ты что же, не знаешь имени своей знакомой?

– Видишь ли, она не то что моя знакомая, скорее знакомая друга одного моего знакомого… – и прочее в таком же духе.

Может, я и была дурой, но только лишь на три четверти. Последняя же четверть отличалась умением логично мыслить.

– И все же? Когда она звонила тебе, должна была как-то представиться?

– Вообще, это я ей звонил.

Вот попался-то!

– Тогда тем более! Как ты к ней обратился? Ты что за пару дней успел забыть?

– Почему же это? Я помню, но не понимаю, зачем это тебе. Ее звали…

Двухсекундная пауза. Мне хватило.

– Можешь не утруждать себя выдумыванием, – довольно резко сказала я. – Ее звали Колесникова Елена Олеговна.

Я уж было начала корить себя за излишнюю грубость и засомневалась в своей правоте – если у меня отменная память на имена, это далеко не значит, что у всех такая, – но тут глянула налево: лицо сидевшего за рулем Хрякина настолько побледнело, что сравнялось цветом с отбеленной химическим средством скатертью, а пальцы принялись отбивать по кожаному чехлу руля такую чечетку, что мне сразу подумалось: «Что-то здесь не так».

Указатель «Круглово» мы проехали лишь в половине одиннадцатого. Сердце мое до того момента учащенно билось в груди: человек, о котором я не знала ничего, кроме того, что его люблю, стремительно увозил меня куда-то в неизвестность. Я решилась-таки прекратить игру в молчанку, царившую все это время в салоне «БМВ», спросив:

– Круглово – это поселок? Или деревня?

– Что-то вроде коттеджного поселка. Хотя раньше это была деревня и некоторые дома остались с тех пор, – вполне дружелюбно отозвался Николай, вернув цвет лица в исходное положение.

– Ты знаешь дом, где сдают помещение?

– Да. Потерпи чуть-чуть, осталось пять минут.

«…И затем я тебя убью».

«Да ну, прекрати», – одернула я свой внутренний голос. – «Привезти так далеко, только чтобы убить? Глупо».

«БМВ» затормозил и посигналил. Ворота открылись, впуская нас во двор немалого трехэтажного особняка.

Хозяйка встретила нас радушно, гостеприимно зазвала в столовую и принудила пить чай.

– Анна Михайловна, – представилась она. На вид ей было лет пятьдесят пять. Короткая шапка рыжих крашеных волос обрамляла круглое располагающе-добродушное лицо с минимумом морщин, а фигура была довольно полной.

– Николай.

– Юля.

– В доме три этажа, – открывая коробку зефира в шоколаде, стала рассказывать женщина. – На первом столовая, кухня, гостиная, ванная. Уж простите, но сауны и джакузи нет. Муж хотел установить, но не успел, помер. Теперь вот вынуждена сдавать, чтобы одной как-то прокормиться. Второй этаж отводится приезжим. Там пять комнат, в каждой имеется по душевой кабинке и туалету, но все они уже заняты. – Не знаю зачем, но она начала перечислять всех жильцов, словно оправдывая отсутствие свободных комнат тем, какие они все интересные. – В одной живет молодой художник. Все утро гуляет на берегу озера, тут недалеко – минут десять-пятнадцать ходьбы, – потом запирается в комнате и пишет картины. Изображает все, что видел утром. Спускается только к ужину. Хотя, между нами говоря, платит за трехразовое питание, но у творческих людей, как известно, имеются причуды.

– А есть уже законченные работы? – старалась я поддержать беседу.

– Целых две, – не скрывая иронии, поведала она, а я удивилась: сколько же времени он здесь живет, что написал уже две картины? Как мне известно, художники над творениями бьются долго. Или же его картины настолько миниатюрные? – Произведения искусства называются «Сосна у озера» и «Дуб у озера».

– Оригинально, – улыбнулась я.

– Да. И скажу вам откровенно, – продолжала сплетничать Анна Михайловна, – художник он неважный. А так задавался сначала! Фамилию, говорит, называть не буду, слишком я известен, чтобы привлекать к себе внимание. Я, говорит, за вдохновением приехал, а не чтобы автографы раздавать. Зовите меня просто Диего. Что это за имя такое?

– Подумаешь, Диего, – подал голос мой кавалер. – Назвался бы уж лучше Санчо Панса или Луисом Альберто, на худой конец.

Дамы его юмор оценили и звонко рассмеялись.

– Вторую комнату заселил Вадим Дмитриевич Девочкин. Приехал он только вчера, а всех уже успел завоевать своим обаянием и остроумием. Очень веселый, жизнерадостный человек. Как сядет за стол, расскажет какую-нибудь смешную историю, так все полдня хохочут. Женщины все его любят!

– Н-да? – нахмурился Хрякин, сразу почуяв в незнакомом пока жильце соперника.

Хозяйка продолжила заочно знакомить нас с приезжими. Остальную территорию – три комнаты – занимают две семьи. Одна семья, Куприны, состоит из молодой супружеской пары – Дины и Лени – и их полугодовалой дочки. Хлопот от них много: девочка по ночам все время плачет, будит остальных жильцов, а сами супруги не прочь прилюдно поругаться. Впрочем, считается, что это от сильных чувств, да и люди они в душе хорошие. Вторая семья, Петровы, вообще народ замечательный во всех отношениях. В одной комнате живут муж с женой, в другой – их шестнадцатилетний сын. Третий этаж принадлежит хозяйке, она никого туда не пускает.

– То есть, я понял, у вас все занято? Мест свободных нет? – раздражительность открыто сквозила в голосе моего парня, как будто он силился понять, с какой стати нас заставили слушать сорокаминутную историю о гостях без малейшей возможности стать одними из них.

Женщина, разливавшая в это время нам по второй чашке чая, посмотрела на Колю и хитро ему подмигнула.

– Есть у меня еще одна построечка, ну типа сараюшки. Там очень уютно, особенно для влюбленной пары. Ну зачем вам по ночам слушать ругань и плачь ребенка? Туалет, правда, во дворе и деревенский, а ванну придется принимать здесь, на первом этаже. Но, учитывая неудобства, я недорого возьму. Вы, кстати, к нам надолго?

Я покосилась на сидевшего рядом Николая, ожидая от него определенных действий. Вид у него был очень довольный, либо все еще находился под влиянием безалкогольного пива, либо его, в отличие от меня, устроили условия проживания в одном помещении, где, судя по примененному к нам определению «влюбленная пара», всего одна постель.

– На два дня. Видите ли, мне доверили опекать малолетку, которая к понедельнику должна быть доставлена домой.

Мне ничего не осталось, как заесть свое горе зефиром. Это надо так опозорить перед посторонним человеком! Малолетка! Я тебе напомню это слово на ночь глядя.

– А вы к нам из каких мест? – проявила любопытство Анна Михайловна.

Мы назвали город.

– У меня здесь друга дача, вернее, его отца. Не знаете, он приезжал? Максим Заревич.

– Заревич… Заревич… – попробовала она на вкус фамилию. – Нет, не слыхала. Знаете, в последнее время тут столько понастроили дач, что не упомнишь всех новых жителей.

И тут Хрякин повернулся ко мне и выдал:

– Ты уроки-то все сделала?

Одним словом, зефир закончился быстро.

Без четверти двенадцать хозяйка спохватилась и побежала наверх за свежим постельным бельем. Я принялась обдумывать, как бы поласковее донести до Хрякина мысль, которая сейчас более всего меня беспокоила, пользуясь отсутствием посторонних, но вот где-то наверху послышался громкий плач младенца, и только я открыла рот, поворачиваясь к спутнику, как в столовой появилась девушка лет двадцати или чуть больше.

– Здравствуйте.

Мы дружно ответили, а она налила себе из графина воды и выпила таблетку. Как я поняла, это было снотворное.

Тут вернулась Анна Михайловна с комплектом постельного белья в руках.

– Вы уже познакомились с Диной? – Все трое, включая саму Дину, кивнули. – Что, не спится тебе?

– Разве с этим чудом уснешь? А Куприн, сволочь, ничего не хочет делать! Как будто я без его помощи ребенка зачала!

Колька нетактично усмехнулся.

– Все вы женщины такие! Чуть что – сразу мужик виноват! А кто в загс просил его тащить? А кто детей ему навязал? – вот что он сказал, представьте себе. Совсем умом тронулся! – Есть чудесная поговорка: любишь кататься, люби… – Мощнейший толчок под столом заставил его замолкнуть. Сперва он покосился на потолок и за окно, решив, что в этом районе сильно развита сейсмическая активность, но потом до него дошло, что дело не в землетрясении – это я своим костылем врезала по его лодыжке. За это он шутливо погрозил мне пальцем, точно четырехгодовалому ребенку. Может, это побочное действие безалкогольного пива?