Текст книги "Диалог с тайным советником Сталина"

Но тех, кто роптал на власть, обвиняли в готовившихся «покушениях» на Сталина и его свиту, приговаривали к высшей мере – расстрелу.

Непонятна, Николай Алексеевич, и ваша подчеркнутая двойственность оценки личности Сталина.

Приведу ряд цитат: «Конечно, Иосиф Виссарионович был менее образован, менее умён и гибок, чем Ленин. Но он, во всяком случае, не был заурядным. Это, видимо, не только по сравнению с Лениным, но и его окружением», которых вы характеризуете так: «Я знал много, очень много людей, занимавших высокие посты. Чем они меня поражали? – своей обычностью, заурядностью, даже ограниченностью».

Это был фон Сталина. Если бы члены правительства, политбюро ЦИКа были людьми одарёнными, мыслящими, образованными рядом с ним и внешне, и по содержанию и культуре, наш вождь выглядел бы ничтожеством. Это Сталин хорошо понимал. Вы же, Николай Алексеевич, отмечаете, что сам Сталин в общем-то дилетант, но, оказывается, «Иосиф Виссарионович терпеть не мог дилетантов. Если Сталин видел, что специалист не может дать чёткие и ясные ответы, – горе тому верхогляду. Не знаешь, не можешь – катись ко всем чертям! На Колыму пустую породу снимать с золотых жил!» Ни больше ни меньше! Вот как дозволено было вождю сорить людскими жизнями.

Зная лучше других о быте, режиме дня вождя, строго расписанного врачами, и о праздных повседневных застольях, времяпровождении на дачах вместе с вами, вы с непонятной целью стараетесь убедить легковерного читателя в том, что Сталин был великолепный труженик, работал на износ. Работал и днём и ночью.

Тут и из вашего сознания пробиваются истины: «Однажды в полдень, то есть время, когда он пробуждался после ночных бдений и обильных излияний за столом», Сталин пригласил вас к себе, и вы увидели «бледное, испитое лицо, словно неподвижная маска».

Вот только надо было добавить: с остекленевшими глазами под отёкшими веками, какие наблюдаются у пропойц после сна.

Ну а для человека, знакомого с психиатрией, вполне достаточно и такое описание: «Иногда он погружался в полузабытьё, полусонное состояние. Неподвижный, с потускневшими глазами».

Вы же прекрасно знали – то были моменты погружения в состояние болезненного ступора, и беспочвенно философствуете, что в такие минуты «его внутренние силы сосредотачивались на осмыслении чего-то важного». При таком состоянии душевнобольные вообще не могут мыслить.

Сталин был не только тираном – сторонником железной диктатуры, опирающимся на силу, но и создателем фашистского государства. Доминирующей идеей его болезненной психики была мировая революция наряду с индустриализацией страны и созданием мощных вооружённых сил. Внешне же со свойственной ему многоликостью призывал к дружбе народов и миру.

Если эти суждения необоснованны, тогда ответьте, уважаемый советник вождя, для чего создавались во всех странах мира коммунистические партии с огромной сетью тайной агентуры, на содержание которых наше правительство тратило колоссальную сумму денег? И это при беспросветном каторжном труде и нищете основной массы собственного народа!

Одновременно с этим затрачивались большие средства для создания и умножения военного потенциала под видом оборонительных мер от угрозы вражеского окружения.

Зная об этом, не сидели сложа руки и те из наших противников, которые были расположены рядом – за «железным занавесом». Так было положено начало противостоянию.

В июле 1938-го в Приморском крае у озера Хасан, на границе с Кореей, японцы попытались отторгнуть часть нашей территории. Но в результате двухнедельных боёв наши границы были восстановлены.

Не увенчалась успехом и вторая попытка японцев – захватить восточную часть Монголии у берегов Халхин-Гола. Советско-монгольские войска разгромили захватчиков за короткое время.

Но по мелкомасштабности и непродолжительности этих схваток трудно было судить противным сторонам о военной мощи той и другой стороны.

В июле тридцать шестого, когда в Испании вспыхнул мятеж, поднятый генералом Франко, с помощью гитлеровской Германии, с целью захвата власти, испанские коммунисты возглавили борьбу народа за свободу и независимость.

Сталин, в свою очередь, счёл необходимым оказать помощь живой силой и техникой испанским республиканцам.

Но среди восставшего народа оказались предатели от правых социалистов, анархистов, троцкистов, и потому к власти пришёл генерал профашистской ориентации – Франко, союзник Гитлера.

В конце ноября 1939-го реакционные силы Финляндии, поощряемые, как и в описанных выше случаях, «правящими кругами США, Англии и Франции, спровоцировали советско-финскую войну». Вот только советская военная история умалчивала, какую именно из сторон спровоцировали эти вечные провокаторы.

На самом же деле спровоцировали войну с белофиннами советские военные деятели во главе со Сталиным, Ворошиловым и Будённым.

Считаю благородством с вашей стороны, Николай Алексеевич, признание, что в том числе и вы, как военный советник, были «поджигателем» советско-финской войны, поскольку считали границу с финнами на Карельском перешейке несправедливой и опасной.

Несправедливой вы считали потому, что эта граница была навязана большевикам, захватившим власть в то время, когда молодая Страна Советов испытывала большие трудности, стараясь спасти революцию от врагов, наседавших со всех сторон.

Как известно, граница эта проходила очень близко от «колыбели революции», которую финны могли обстрелять из крупнокалиберных орудий, то есть один бросок от границы до Ленинграда.

Сталин предложил финнам отдать нам часть территории Карельского перешейка. Но финны отказали.

Сталину оставалось одно: отодвинуть границу штыками.

Генералитет советских Вооружённых сил считал Финляндию ничтожной бывшей провинцией России, территориально равной Архангельской области.

На военном совете, который собрал Сталин, было решено «закидать Финляндию танками». После совещания

был подготовлен оперативный план с учётом дислокации войск противника с его укреплённым районом. Определили число наших войск с техническим оснащением, способных мощным сокрушительным ударом завершить кампанию.

В успехе Сталин не сомневался. Он был уверен в способностях преданных ему полководцев.

Однако развернувшиеся военные действия при отчаянном сопротивлении вооружённых сил Финляндии, с безуспешными операциями советских войск, не только погасили оптимизм самоуверенного вождя, но и ввергли его в замешательство.

Войска нашего Ленинградского фронта в несколько раз превосходили численность пятнадцати финских дивизий. И, конечно, финны не выдержали бы внезапного удара русских, но преградой на пути наших сил оказалась линия Маннергейма – целая система первоклассных оборонительных рубежей.

Маннергейм – бывший офицер царской службы России, отличный военспец, подобный тем, которые, перейдя на сторону революции, обеспечили большевикам победу в Гражданской войне и в благодарность за это были уничтожены Сталиным и его невежественными в военной науке партизанскими командирами, – к счастью, оказался в Финляндии.

В те предвоенные годы, после 40 тысяч репрессированных и расстрелянных только за один 1937 год, сменился высший командный и начальствующий состав Красной армии. Теперь выдвиженцы из конармии Ворошилова, готовясь к мировой революции, делали ставку на кавалерию и «царицу полей» – пехоту, вооружённую штыковой винтовкой образца 1891 года.

А тут перед нашей пехотой оказалась крепко укреплённая приграничная полоса сплошных минных полей и колючей проволоки в тридцать-сорок рядов вместо обычных трёх-четырёх, составлявших линию обороны.

За этой полосой следовали доты со стенами толщиной в полтора метра, состоящие из бетона и железа. Основу бетона составлял цемент марки «600», который выдерживал удар любых снарядов. Сверх дотов была трёхметровая насыпь камней. В таком доте могло укрыться и вести огонь до десяти пулемётчиков и три-четыре артиллериста с орудиями.

Для хранения боеприпасов, продовольствия и воды были сооружены особые подземелья, соединённые ходами сообщений. Доты и дзоты были построены так, что каждый мог защищать подступы не только к себе, но и двум соседним, расположенным справа и слева, с соответствующим расположением основных точек.

Кроме того, в местах труднодоступных, за укреплённой линией, советскую пехоту встречали целые подразделения белофинских лыжников в белых маскировочных накидках, вооружённых пистолетами-пулемётами, которые, укрывшись в кронах деревьев, прицельным огнём с близкого расстояния косили красноармейцев, сами почти не имея потерь.

В ту суровую зиму морозы достигали более сорока градусов. Наши бойцы, в особенности раненые, гибли и теряли боеспособность ещё от холода, обморожений.

Несмотря на колоссальные потери в живой силе, советское командование в надежде, что линия Маннергейма будет прорвана, враг покажет спину, а им достанется громкая слава победителей, гнало, как скот на бойню, тысячи наспех обученных новобранцев, к тому же плохо обмундированных, на минные поля, на сорок рядов колючей проволоки, навстречу шквальному огню врага.

Каждый метр продвижения стоил десятков солдат. На подступах к дотам и дзотам образовывались валы закоченевших трупов.

Тогда командование фронта разработало план обхода линии севернее Карельского перешейка. Но там путь нашим бойцам преграждали дремучие, непроходимые леса с сугробами, в которых красноармейцы увязали по грудь, а финские снайперы тут же их расстреливали.

Две наши дивизии, посланные в обход, на этом пути были уничтожены.

О продвижении какой-либо техники и речи быть не могло. Тогда было решено вновь идти в лоб, наплевав на бесчисленные потери, тем более что Сталин лихорадочно ждал победы и торопил командование.

Как вы пишете, Николай Алексеевич, за месяц тяжёлых боёв Ленинградский фронт преодолел только предполье, только приблизился к основным укреплениям линии Маннергейма, а штурмовать уже не было сил.

Побыв несколько дней на фронте, вы, Николай Алексеевич, убедились, что положение наше катастрофично – мы не достигли успеха.

Скомплектованные, согласно решению Ворошилова и Щаденко, воинские части из отдельных рот и батальонов приграничных частей и военных округов, брошенные на помощь терпящим поражение силам Ленинградского фронта, оказались небоеспособными.

Командиры не знали, какие силы слева, какие справа и кто поможет им в трудную минуту.

Тогда-то и встретились вы со Сталиным. Доложили ему о положении дел, высказались о необходимости коренных изменений для улучшения положения на фронте.

– Каких изменений? – спросил вас Сталин, наполняя бокал мускатом. (Сидели вы в его домашнем кабинете.)

– Немедленно прекратить наступление. Надежды на успех нет, если даже удвоим число войск.

– Неужели обстановка так уж безнадёжна? Чего недостаёт? Артиллерии? Авиации? Мы можем дать и то и другое.

Вы ответили:

– Артиллерия застревает в сугробах и отрывается от пехоты. А которая на передовой – используется плохо. Взаимодействие не налажено. Пушкари сами по себе, пехотинцы тоже, с авиацией у них практически никакой связи. Радиосвязь нигде не налажена.

Сталин с наивностью первоклассника спрашивал:

– Почему застревают в сугробах? Объясните мне, Николай Алексеевич. Мы дали туда много автомашин, тракторов из народного хозяйства.

– Стоят эти машины и трактора. Без горючего. В заносах. Нет для них обогревательных пунктов, ремонтных мастерских.

И главное, что вы подчёркивали, – это то, что большинство командиров полков и дивизий по уровню своих знаний военного дела не отличались от подчинённых, добавив, что для исправления положения, пока не поздно, надо освободить из тюрем и лагерей бывших военачальников, которые ещё живы.

Короче говоря, со второго захода, с большими потерями живой силы, боеприпасов и техники, линия Маннергейма была прорвана, правительство Финляндии пошло на уступки и заключило мир.

В той короткой «зимней войне» Советский Союз потерял 70 тысяч убитыми и вдвое больше обмороженными и ранеными.

На этом последнем хотелось бы остановиться. Допустим, что Сталин был и остался полным профаном в военной науке. Но вы-то, Николай Алексеевич, имели познания уровня Академии Генерального штаба, обогащённые практикой участия в германской и Гражданской войнах. К тому же в течение ряда лет были не просто советником вождя, как военспец, но и ближайшим его другом. Судя по тому, как вы могли, глядя на «бледное, испитое лицо» вождя с одутловатыми щеками и опухшими глазами, продиктовать:

– Прошу подойти к зеркалу.

Сталин послушно подходит. Вы укоризненно произносите:

– На кого вы похожи?

Сталин отвечает:

– На ночное страшилище! На вурдалака!

А вы безапелляционно заявляете:

– Ответы оставьте при себе, Иосиф Виссарионович. Вам нужен немедленный отдых. По праву старого друга беру командование на себя. Всё в сторону! Едем за город.

Правда, не очень верится в то, что кто-то мог позволить себе подобный тон в разговоре с вождём. Но, видимо, в состоянии болезненной депрессии он мог терять свою дьявольскую волю.

Однако дело не в этом. Вы, Николай Алексеевич, как военспец, конечно, глубоко разбирались в вопросах стратегии оперативного искусства, тактики. Наверное, в деле организации и подготовки к войне необходимо учитывать не только сумму социально-политических и моральных факторов своей страны и своего народа, но и географическую специфику страны противника, а также и сезон года, наиболее удобный, эффективный для активных действий живой силы и техники. И прекрасно знали, что Финляндия расположена в северной части Европы, где зимы снежные, а морозы лютые.

И даже не будь укреплённой первоклассной системы оборонительных сооружений, всё равно потери от обморожений наряду с потерями от огня противника были бы большие.

Так как же вы, военный советник, не воспротивились Сталину и позволили начать войну с наступлением зимы? В какие времена, в какой стране самый посредственный воевода решился бы идти при сорокаградусном морозе войной на врага?

Вы же были инициатором, как сами признались, «пожирателем» этой войны.

Вас больше заботили те километры, которые позволили отодвинуть границу от Ленинграда, кстати сказать, не сыгравшие никакой роли при нападении на нашу страну фашистской Германии.

А вот более двухсот тысяч убитых, искалеченных, раненых и обмороженных молодых солдат, чьих-то сыновей, отцов, братьев, вам не было жаль, когда вместе со Сталиным, Ворошиловым и другими военачальниками вы гнали их на верную смерть – не священной оборонительной, а захватнической войны?

Игроки! Вам легко было сидеть в тепле, сытости, уюте царских хором и демонстрировать свою мощь за спинами гонимых на бойню мальчишек.

Как Гитлер обошёл Сталина

Прежде чем перейти к событиям, происходившим в нашей стране накануне Великой Отечественной войны, сделаю краткий обзор происшедшего в странах Европы по воле Гитлера.

Как известно, лидер германской фашистской партии Адольф Гитлер с первого дня захвата власти в стране начал лихорадочно готовиться к большой войне.

Соблюдая внешне условия мирного договора, заключённого 3 марта 1918 года в Брест-Литовске между Советским Союзом и Германией, фюрер скрытно приступил к формированию разных родов войск, уделяя основное внимание техническому перевооружению, подготовке военных специалистов и разведывательных служб. Был дан импульс бурному росту военной промышленности.

Всё это делалось скрытно, так чтобы недоступно было ни слуху, ни глазу постороннего. Военные объекты возводились в подземельях лесных чащоб либо в недоступных обозрению, отдалённых от городов местностях. Продукция там же и складировалась.

Параллельно шла идеологическая обработка населения, пропагандировалась исключительность арийцев, самим Богом предназначенных господствовать над низшими расами.

Однако сам фюрер не унаследовал никаких внешних признаков, свойственных благородным арийцам, кроме гусиной походки и нордического характера.

В середине тридцатых Гитлер почувствовал, что страна достаточно окрепла, а численность вооружённых сил многократно превысила стотысячную, утверждённую Версальским договором армию, и отказался соблюдать ограничения. Открыто комплектовал новые вооружённые силы на основе объявленной всеобщей воинской повинности.

Поразительно, но США, Великобритания, Франция, Италия, Япония, Бельгия, подписавшие в июле 1919 года в Версале мирный договор, никак не отреагировали на то, что Гитлер приступил к активным действиям.

В начале 1936-го вместе с союзной Италией сверг республиканский строй в Испании и утвердил власть генерала Франко.

В конце того же тридцать шестого Германия вступила в военно-политический союз с Японией, создав ось Берлин – Рим – Токио. Не замедлила вступить в союз с Германией и Венгрия.

Началом открытой агрессии явился захват Греции. В марте 1938-го немецкие войска вторглись в Австрию, а затем продиктовали свою волю Чехословакии. 1 сентября 1939-го Гитлер спровоцировал войну с Польшей.

Встревоженные наглыми, разбойничьими действиями Гитлера Англия и Франция 3 сентября 1939 года объявили войну Германии. Но действия этих великих держав против агрессора были настолько инертными, что Гитлер, побряцав под их носом оружием, оккупировал Данию, Норвегию, Люксембург, Бельгию, Голландию, а затем после непродолжительных схваток захватил Францию.

В марте сорок первого к Германии присоединяется и Югославия.

Теперь, дорогой герой романа господин Лукашов, давайте вернёмся в родную страну.

С окончанием Первой мировой войны, согласно Рижскому мирному договору, была определена новая польско-советская граница и часть украинских и белорусских земель отошла к Польше.

Но вот что удивительно: политики сталинских времён этот договор считали несправедливым.

Отношения с Польшей обострились с утверждением в Союзе безраздельной власти Сталина. Политики и историки утверждали, что в Польше пан Пилсудский ещё в 1922 году установил фашистскую диктатуру, названную почему-то «санацией», а после его смерти – в 1935-м – Рыдз-Смигл заключил антисоветский пакт с Гитлером. Заметьте – в 1935-м!

Вот и выходит, что ещё до утверждения в Германии фашистской диктатуры в Польше уже воцарился фашизм.

Тогда непонятно, зачем Гитлеру надо было провоцировать войну со своим давним союзником, тем более что уже действовал антисоветский пакт и возникла возможность использовать в войне с Советским Союзом профашистски настроенных поляков.

Но как бы там ни было, на Польшу Гитлер пошёл «огнём и мечом», как говорят сами поляки. Устоять перед его всё сокрушающей силой, прошедшей парадным маршем по Европе, вооружённые силы Польши не могли.

Замешательство возникло и в нашей правящей верхушке. Сталин не мог допустить, чтобы фашисты оказались рядом с Минском, откуда прямой путь на Москву. А главное, генсек считал, что представилась «редчайшая возможность вернуть России Западную Белоруссию и Западную Украину».

Но прошедший горнило Гражданской войны, верховодящий Советской страной не оголил оружия, проявил выдержку, не вступая в конфликт с захватчиком, перешёл границу лишь после того, как участь Польши была уже решена.

В середине сентября войска Украинского и Белорусского фронтов, не встретив сопротивления со стороны гитлеровцев, продвинулись на Запад. И что же? Дабы избежать столкновения, дипломаты – наши и германские – определили разграничительную линию, пролегавшую примерно там, где проходила линия Керзона, условно установленная в 1919 году.

Керзон – английский министр иностранных дел – провёл эту линию через Гродно – Яловку – Немиров – Брест-Литовск – Драгунск – Устимуг и до самых Карпат. Значит, был тайный сговор между генсеком компартии Сталиным и лидером партии фашистов Гитлером, согласно которому Советскому Союзу была выделена доля восточных территорий?!

И после этого вы, Николай Алексеевич, лицемерно утверждаете, что той осенью тридцать девятого Сталин «политически уже выиграл только что начавшуюся мировую войну», только не уточнив, какой постыдной ценой.

За несколько суток до перехода нашими войсками границы вы, Николай Алексеевич, по поручению Сталина выехали в район Минска с удостоверением представителя Генерального штаба Красной армии и с первыми же частями на броневике въехали в Брестскую крепость.

В ней оказались представители вермахта, которые должны были передать крепость советскому командованию.

Вы присутствовали при встрече комбрига Кривошеи-на с командиром танкового корпуса Гейнцем Гудерианом, который до уничтожения Сталиным видных полководцев и военных специалистов нашей армии практиковался у нас и после этого стал ведущим теоретиком и создателем германских бронетанковых сил.

Гудериан оценил и перенял у Тухачевского доктрину создания и массированного использования бронетанковых войск, которые только что блестяще испытал на практике, пробив оборонительные укрепления Польши и пройдя от её западной до восточной границы.

А в это время сменивший маршала Тухачевского генерал-выдвиженец Кулик из 1-й Конной армии продолжал уверять Сталина и своих бывших однополчан – Ворошилова и Будённого, говоря: «На кой хрен реактивные снаряды, в них наш боец не разбирается. Самое надёжное – полевые орудия на конной тяге да боеприпасов побольше».

Но как показала Вторая мировая война, снаряды немецких танков пробивали броню нашего нового БТ-7, а снаряды наших танков отскакивали от немецкой брони, как горох от стены.

И вообще после ареста Тухачевского, других маршалов, комдивов, комкоров военные деятели, сменившие блистательные кадры в 1939-1940-х годах, будучи невежественными в вопросах военной науки, старались искоренить всё новое, разработанное и предложенное военспецами – «врагами народа», внедряя то, чем пользовались кавалерия и пехота ещё времён «Очакова и покоренья Крыма».

Вы сами, Николай Алексеевич, пишете о том, что был прекращён по настоянию маршала Кулика выпуск 76-миллиметровых орудий, которые оказались лучшими в мире в течение всего периода Великой Отечественной войны.

Зато был налажен выпуск 107-миллиметровой пушки, известной и оценённой Ворошиловым и Будённым в годы Гражданской войны.

Был подвергнут критике и ограничен в производстве пистолет-пулемёт Дегтярёва, который оказался незаменимым в ближнем бою в период Великой Отечественной.

Маршал Кулик добивался ещё снятия с вооружения противотанковых ружей.

Вам, Николай Алексеевич, с помощью генерала Власика с трудом удалось кое-что из нового вооружения армии отстоять и наладить его производство до начала Великой войны.

Но всего, что было произведено, оказалось крайне недостаточно.

Не всё было учтено и вами, советником вождя, в делах военных в масштабах государства, зная и видя, что враг подходит вплотную к нашим границам.

Вы извините меня за то, что, будучи человеком малосведущим в сложных вопросах военного искусства, быть может, неуклюже и где-то ошибочно отражаю собственное мнение, но я пользуюсь моральным правом, продиктованным совестью.

Мне кажется, Николай Алексеевич, вы, посланный страдающим шпиономанией Сталиным в Брестскую крепость на встречу сторон под видом представителя Генерального штаба, исполнили свою роль чисто механически, как информатор, не больше. Но вы-то являлись хоть и тайным, но главным лицом, разведывающим, дознающим, которому генсек поручал самые ответственные задания, донесениям которого верил, а советам следовал.

Мне думается, что вы, как человек, гражданин и патриот, исполняющий такую важную роль, не должны были ограничиваться рамками порученного.

Скажем, побывав в районе старой государственной границы, обозревая новую, любезно и небескорыстно дарованную Гитлером Сталину, вы обязаны были обратить внимание вождя на состояние старых оборонительных сооружений и необходимость возведения новых, тем более после недавней войны с белофиннами.

Я имею в виду злополучную линию Маннергейма, которую с трудом прорвали ценой больших жертв наши войска.

Почему же вы не предложили Сталину немедленно приступить к возведению такой же оборонительной стены на новой границе? Разве территориальная отдалённость без преграждений обеспечивает надёжность границы?

А ведь время ещё было – целых полтора года. За это время можно не только протянуть широкие полосы минных полей и колючей проволоки, в которых захлебнулись бы хоть на какое-то время танки Гудериана, запуталась бы мотопехота врага, но и возвести железобетонные доты, дзоты, другие противотанковые преграды.

И далее, наверное, должны были обратить внимание и на связь, памятуя, что без устойчивой связи невозможно достичь оперативного руководства боевыми действиями всех родов войск.

Вы-то должны были знать, что с ростом военной техники возрастает манёвренность всех родов войск, а это, в свою очередь, требует усиления мобильности средств связи, позволяющей бесперебойно руководить при быстрых и длительных движениях с частыми переменами пунктов управления.

Быть может, это мелочи, не относящиеся к компетенции военного советника вождя, но считаю своим долгом заметить, что гитлеровское командование, в первую очередь, перед нападением на нашу страну обратило внимание на связь, по крайней мере в приграничных районах Белорусского военного округа.

С помощью заброшенных диверсантов в ночь перед нападением были оборваны все виды связи, и без того, можно сказать, никуда не годные.

Телефонная и телеграфная связь в приграничных районах была в неудовлетворительном состоянии – плохая трассировка линий, ветхие провода, подвешенные на деревянных стойках, установленных на крышах зданий. Телеграфная связь осуществлялась с помощью аппаратов «Юза» и «Морзе».

И ещё на что необходимо было обратить внимание, так это на магистральные линии связи, ведущие к нашим границам, которые шли через Варшаву на центр, находившийся в руках гитлеровских захватчиков.

Немцы же всё это учли и сразу после захвата Польши приступили к возведению мощных оборонительных преград и линий связи.

А что касается самого главного, прочно связавшего вашу судьбу с судьбой Сталина, того, что он раз и навсегда уверовал в глубину ваших военных познаний, в полезность ваших советов, проникся уважением не только к вашим способностям, – так он переоценивал их.

В одном прав – благодаря вам «на всю жизнь усвоил одно из правил военного искусства: как важно сосредоточить на решающем участке силы и средства, нанести по противнику неожиданный, массированный удар».

Конечно, это имеет значение при наступательных действиях, а при обороне?

Об этом вы, как военспец и советник, должны были подумать в конце тридцатых – начале сороковых годов, учтя после встречи в Бресте высокую манёвренность сил вермахта, и создать, как было сказано, мощную линию обороны вдоль всей границы. Ведь наши укрепрайоны ударные силы противника обошли, охватив их клещами осадных частей вторых эшелонов, так, кажется, было?

Ваша роль как советника главы государства, мне кажется, от начала и до конца была политической игрой, но вы же человек русский, и не сторонний наблюдатель, представляющий безграмотных рабочих и крестьян, как вы изволили выразиться.

И не просто русский, а дворянин, квалифицированный и грамотный офицер царской службы, который, пусть даже прекрасно устроившись при верховном правителе и пользуясь всеми благами кремлёвского коммунистического рая, всё же не должен был забывать, что Советский Союз – ваша родина, а советский народ – родной народ, многострадальный, стонущий от гнёта тирании, чему вы сами были свидетелем.

И необходимо было эту землю и этот народ если не оградить полностью, то хотя бы посодействовать ограничению грядущих потрясений путём воздействия на того самодура, который всё же нет-нет да и прислушивался, следовал вашим советам.