Текст книги "Диалог с тайным советником Сталина"

Жуков сумел выправить положение, немцы ослабили натиск, но противник продолжал вести огонь по Северной столице из дальнобойных орудий и бомбить с воздуха.

Наша авиационная разведка засекла передвижение танковых и мотомеханизированных колонн фашистов из-под Ленинграда на юг. Видимо, гитлеровское командование перебрасывало их на главное Московское направление.

Верховный главнокомандующий метался, не зная, что предпринять – бежать из столицы или остаться до конца и уйти последним, как положено капитану тонущего корабля. Но, как говорится, утопающий хватается за соломинку. И эту соломинку, превратившуюся в спасительное бревно, он увидел в Жукове.

5 октября из Ставки позвонили в штаб Ленинградского фронта по прямому проводу и попросили к телефону Жукова, который услышал знакомый акцент Сталина:

– Жюков, здравия желаю! У меня к тебе один вопрос: не можешь ли сесть на самолёт и прилететь в Москву? Ввиду осложнения обстановки на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова. Ставка хотела бы с тобой посоветоваться о принятии необходимых мер.

Жукова на аэродроме встречал начальник личной охраны Сталина. Он и сообщил, что товарищ Сталин слёг, примет его на квартире.

Когда Жуков вошёл в домашний кабинет вождя, Сталин приветствовал гостя кивком. Указав на карту, висящую на стене, вдруг заволновался:

– Посмотри, какая тяжёлая сложилась обстановка. Я не могу добиться от Западного фронта исчерпывающего доклада об истинном положении дел. Не зная, где и в какой группировке наступает противник, в каком состоянии находятся наши войска, не можем принять нужного решения. Отправляйтесь в штаб Западного фронта, разберитесь в положении дел и доложите мне. Я буду ждать звонка в любое время.

Итак, Николай Алексеевич, обстановка в Ставке сложилась аналогичная той, которая с первых часов внезапного нападения гитлеровских сил на нашу страну была в штабе командующего войсками Белорусского фронта – командарма Павлова, когда он так же, как Верховный, отрезанный от своих войсковых частей из-за отсутствия связи, не мог управлять их действиями.

Но ведь обстановку того грозного часа нельзя сравнивать с подмосковной, тем более когда прошло более двух месяцев с начала войны, а время позволяло предпринять необходимые меры для поддержания непрерывной связи со штабами фронтов и армий.

А вот оказавшись в положении Павлова, Сталин не задумался, не испытал угрызения совести за тех, ни за что расстрелянных в первые дни войны генералов и офицеров? Для того чтобы совеститься, надо иметь совесть, а для раскаяния – душу.

Прибыв в штаб Западного фронта, Жуков выявил, что к началу наступления противника в направлении Москвы врагам преграждали путь три наших фронта: Западный, которым командовал генерал-полковник И.С. Конев, Резервный – во главе с маршалом С.М. Будённым и Брянский – командующий генерал-лейтенант А.И. Ерёменко.

Немецко-фашистские силы превосходили в численности и оснащении техникой в несколько раз.

Наступление германских войск на Москву началось в последний день сентября ударом танковой группы Гудериана и 2-й немецкой армии по войскам Брянского фронта. 2 октября противник нанёс мощные удары по войскам Западного и Резервного фронтов. Оборона наших войск в нескольких местах была прорвана. Немцы стремительно продвинулись вперед, охватив с юга и севера части войск обоих фронтов.

Не встречая серьёзного сопротивления, танки Гудериана двинулись к Орлу, на подступах к которому у нас не оказалось сил для отражения удара.

3 октября немцы взяли Орёл. Расчленённые войска Брянского фронта с большими потерями отходили на восток. Угроза нависла над Тулой. Некоторые части Западного и Резервного фонтов попали в окружение.

Жуков позвонил Верховному:

– Главная опасность сейчас заключается в слабом прикрытии на Можайской линии. Бронетанковые войска противника могут внезапно появиться под Москвой. Надо быстрее стягивать войска откуда только можно и направлять на Можайскую линию обороны.

Доложив Сталину об обстановке, Жуков выехал в сторону Малоярославца – на поиски штаба армии Будённого.

В покинутом жителями городе, у одного из уцелевших зданий увидел машины. От заспанного шофёра узнал, что это бывший райисполком и что Будённый там. Войдя в одну из комнат, Жуков увидел склонившегося над картой Семёна Михайловича. От него узнал, что Юхнов уже в руках немцев.

Объезжая наши позиции, встречаясь с командирами частей, Жуков принимал разные решения и меры для отражения натиска вражеских сил.

Ожесточённые пятидневные бои за Малоярославец позволили нашим войскам выиграть время, собраться с силами и организовать мощную оборону на подступах к Москве.

В районе Калуги, куда выехал Жуков, его разыскал офицер связи и вручил телефонограмму Генштаба, в которой Верховный приказывал ему прибыть 10 октября в штаб Западного фронта.

В штабе Жукову сразу передали трубку телефона, звонил Сталин.

– Ставка назначает вас командующим Западным фронтом. Конев останется вашим заместителем. Не возражаете?

– Не возражаю, – ответил Жуков, – но мне думается, что Коневу следует поручить руководство группой войск на Калининском направлении. Оно слишком удалено, и там нужно иметь вспомогательное управление фронта.

– Не возражаю, – сказал Сталин и добавил: – В ваше распоряжение поступают оставшиеся части Резервного фронта и части, находящиеся на Можайской линии. Скорее берите всё в свои руки и действуйте!

Переброска войск из резерва Ставки и с соседних фронтов на Можайскую оборонительную линию по приказу Жукова была начата 7 октября. Одиннадцать стрелковых дивизий, шестнадцать танковых бригад, более сорока артиллерийских полков и ряд других частей составили оборону на этом участке. Помимо того, на главных направлениях, ведущих к Москве, была усилена оборона.

С 13 октября начались ожесточённые бои на всех линиях. В самой Москве было введено осадное положение. Воздушные налёты на Москву и бомбёжка с каждым днём усиливались.

Против вражеской авиации в воздушные бои вступали крупные соединения наших истребителей, штурмовиков и бомбардировщиков, которые находились в личном подчинении Верховного.

В самой Москве из жителей были сформированы двенадцать дивизий народного ополчения, среди которых – разведчики, лыжники, позже действовавшие в партизанских отрядах.

Казалось бы, Верховному радоваться надо достижениям и успехам Жукова и таких, как он, полководцев. Почивать бы в бункере на лаврах чужих побед, так нет, оклемался, рукава засучил, тон изменил и начал диктовать. Обращаясь, например, к Жукову, спрашивает:

– Как ведёт себя противник?

Жуков объясняет. Сталин:

– А где вы ожидаете главный удар?

– В районе Волоколамска.

– Мы с Шапошниковым считаем, что нужно сорвать готовящиеся удары противника упреждающими контрударами. Один контрудар надо нанести в районе Волоколамска, другой – из района Серпухова во фланг 4-й армии немцев. Видимо, там собираются крупные силы, чтобы ударить по столице.

Жуков спрашивает:

– Какими же силами нанесём контрудары? Западный фронт свободных сил не имеет. У нас есть силы только для обороны.

Сталин:

– В районе Волоколамска используйте правофланговые соединения армии Рокоссовского, танковую дивизию и корпус Доватора. В районе Серпухова – кавкорпус Белова, танковую дивизию Гетмана и часть сил 49-й армии.

Жуков:

– Этого делать нельзя. Мы не можем бросать на контр-удары, успех которых сомнителен, последние резервы фронта. Нам нечем будет подкрепить оборону войск армий, когда противник перейдёт в наступление своими ударными группировками.

Сталин:

– Ваш фронт имеет шесть армий, разве этого мало?

Жуков:

– Но ведь линия обороны войск Западного фронта сильно растянулась, с изгибами она достигла в настоящее время более шестисот километров. У нас очень мало резервов в глубине, особенно в центре фронта.

Сталин:

– Вопрос о контрударах считайте решённым. План сообщите сегодня вечером. – Верховный в раздражении бросил трубку.

Через четверть часа к Жукову зашёл взволнованный член Военного совета Западного фронта Н.А. Булганин и с порога начал:

– Ну и была мне сейчас головомойка!

– Какая? – спросил Жуков.

– Сталин сказал: «Вы там с Жуковым зазнались. Но мы и на вас управу найдём!» Он приказал мне, чтобы я сейчас же шёл к тебе и вдвоём организовали контрудары. Причём немедленно!

Вот так, уважаемый Николай Алексеевич, хорошо, если вождь обоим красным генералам надерёт уши, как мальчишкам, а если войдёт в раж!

Но дело в том, что эти контрудары, где главным образом против танков действовала конница, не дали положительных результатов, которых ждал Сталин. Однако шума было много, как всегда после самых нелепых, но «гениальных» указаний и решений вождя.

Заветная мечта бесноватого фюрера, не жалевшего сил, торопившего свои войска скорее взять Москву, не сбылась. Парад на Красной площади в сорок первом состоялся, хотя и не в честь победы настоящей, а в честь грядущих побед наших вооружённых сил и народа.

Прямо с Красной площади уходили на битву вооружённые регулярные части и добровольцы Москвы. Гудериан и другие генералы и маршалы вермахта, командовавшие боевыми силами Германии под Москвой, причиной поражения считали вместе с ошибками Гитлера суровые российские морозы. Вот только недоучли выносливость и железную волю русских и нерусских солдат, и прежде не раз прославлявших своё Отечество блестящими победами.

Солдаты – сыны простого народа, кто может по достоинству оценить ваши подвиги? И сколько вас, безымянных героев, полегло по вине безумцев, со страстью шулеров карточной игры ставивших на кон ваши юные, непорочные жизни?

Часто задумываясь о судьбах солдат, я невольно вспоминаю и о сынах малых северных народов, вложивших большой вклад в дело победы, но почему-то недооценённых нашими военными историками. Быть может, потому, что они, скромные, исполнительные, безответные, растворялись в общей массе и безропотно принимали смерть.

И не только я. Помню, как уже после войны муж моей приятельницы, подполковник, прошедший фронт, рассказывал о том, как в сорок первом году по приказу Наркомата обороны он, тогда ещё старший лейтенант, вместе с работником военкомата отправился в Тюмень.

Надо было организовать мобилизацию молодёжи в Западной Сибири.

Из Тюмени выехали в Ханты-Мансийский национальный округ, населённый в основном народом, ранее называемым остяками, хотя жили здесь и русские и представители других национальностей Севера.

Посёлки рыбаков и охотников большей частью тянулись по берегам Иртыша и Оби. Объединённые в рыболовецкие коллективные хозяйства, люди занимались рыболовством, а по осени мужчины уходили в тайгу, охотились на пушного зверя.

Были здесь и хозяйства оленеводов-кочевников, ведущих полуоседлый образ жизни, и лесхозы, занимавшиеся заготовкой древесины.

Народ в целом трудолюбивый, честный, доверчивый, доброжелательный – настоящие дети природы, которых тогда ещё не коснулся порок цивилизации.

В Ханты-Мансийске предупредили, что местное население сохраняет обычаи и нравы предков, держится патриархальных устоев. Все вопросы местные власти решают не изданием приказов и распоряжений, а с помощью старейшин. Они, в свою очередь, созывают соплеменников на сход и принародно выносят решения, которые все обязаны исполнять беспрекословно.

Рассказывая о тех далёких временах, подполковник с душевностью и теплотой вспоминал, как хантыйские мудрецы, скупые на слова, проявляя уважение к гостям, кивали:

– Конечно, мы поможем русским в беде изгнать чужеземных разбойников. Пошлём настоящих воинов, выносливых, умеющих владеть оружием.

Старики поочёредно называли имена и фамилии будущих бойцов, не обходили и своих сыновей – охотников, лесорубов, но молодых, не имеющих жён и детей, кормильцев семей исключали. Тут же составлялись списки добровольцев, назначались место сбора и день явки.

В означенный срок один за другим прибывали новобранцы – с огромными кожаными мешками за спиной. Как выяснилось, в них оказались меховые куртки, унты, брюки, шапки-ушанки, варежки. К ним добавилось и новенькое обмундирование.

Мобилизованных разбили по подразделениям, назначили старшин и командиров отделений. На военную подготовку отвели три месяца.

Со стрелковой подготовкой дело обстояло легко – все они снайперы, их сразу зачислили в ворошиловские стрелки. Врождённые охотники, северяне с детских лет обучались попадать белке и кунице в глаз, чтобы не испортить шкурку. Вот только с трёхлинейной винтовкой дело не пошло. Но благодаря любопытству, старанию и кропотливому изучению всё наладилось.

Немало внимания пришлось уделить строевой подготовке, тут на помощь пришли военспецы, присланные окружным военкоматом.

На дворе – жаркий август, новобранцев устроили в лагере прямо на берегу реки, рядом с лесом, чему большинство несказанно обрадовалось.

Однажды старший лейтенант, проходивший по берегу реки, увидел женщин, собиравших малину в лукошки. Не успел и полсотни шагов сделать, как услышал крики, обернувшись, обомлел: к зарослям малинника шёл огромный бурый медведь и с самоуверенностью законного хозяина тайги стал объедать с кустов зрелые ягоды.

К лейтенанту уже спешил старшина – коренастый, широкоплечий, крепкий хантыец и, кивнув на противоположный берег, сказал:

– Разрешите сбегать туда.

Лейтенант разрешил.

Старшина, сбросив с себя одежду, кинулся в воду. Плыл быстро, высоко держа голову. Изо рта торчало что-то большое, тёмное. Подошёл майор, спросил:

– Кто разрешил?

Лейтенант смутился:

– Я.

– Вы подумали об ответственности?

Лейтенант, стоя навытяжку перед майором, виновато выдавил:

– Извините! Разрешите его догнать?

Майор, не ответив, резко повернулся в сторону берега.

Там, выбравшись из воды, старшина вынул изо рта рукавицу, на ходу натянул её на левую руку, а в правую взял огромный нож и, пригибаясь, подкрался к малиннику.

Медведь, увидев человека, поднялся на дыбы, грозно рыча двинулся ему навстречу. Из палаток на берег высыпали новобранцы.

Глядя на поединок человека и зверя, лейтенант окаменел.

Старшина стремительным рывком сунул в пасть медведя руку и, пригнув голову, всадил нож в самое сердце таёжного великана.

Медведь какое-то мгновение стоял неподвижно. Кляп в глотке парализовал его волю, а неожиданный удар в сердце заставил застыть на месте. Старшина с силой толкнул медведя, и тот грузно рухнул в малинник. Сделав несколько судорожных движений лапами, испустил дух.

Только теперь, придя в себя, лейтенант облегчённо вздохнул и устало, словно после непомерного физического напряжения, направился в сторону палатки комсостава.

Старшина похвалы от командира не дождался, лейтенант молча прошёл мимо.

В ту ночь от пережитого потрясения плохо спал, а ведь со смертью встречался не раз, особенно в боях при отступлении от Минска. На переправе через Днепр был контужен и ранен в плечо. Из полевого госпиталя попал в Подмосковье на долечивание. Но такое потрясение, как с медведем, испытал впервые, быть может, довлело чувство личной ответственности.

Осенью вернулись в бараки рыболовецкого колхоза. На летучке начпрод вдруг заявил, что мяса на складе нет, в городе тоже. Тут поднялся его помощник и сказал, что мясо могут добыть новобранцы.

С разрешения майора, исполнявшего обязанности полкового командира, в тайгу снарядили десять охотников.

Вместе с лейтенантом с утра выехали на полуторке. Шофёр с бойцом остались там, где кончилась дорога. Команда по тропе ушла в глубь тайги.

Первозданный покой, таинственный хруст сушняка под сапогом, полумрак и медленное молчаливое шествие заставляли прислушиваться к каждому звуку. Охотники шли, приглядываясь к каждой сломанной ветке, разглядывали следы на рыхлой земле.

Один из новобранцев сказал лейтенанту, что в этих местах водятся лоси.

Тропа привела на возвышенность, группа как по команде остановилась.

– Ветерок дует с той стороны. – Хантыец указал вперёд. – Это хорошо, зверь не учует нас.

Другой охотник достал из кармана свиристелку, приложил к губам и стал издавать звуки, схожие с нежным отрывистым мычанием лосихи.

– Что это значит? – спросил лейтенант.

– Так лосиха зазывает самца.

Ждать пришлось недолго. Послышался топот, он становился всё отчётливей и громче.

– Сюда спешит. – Охотник предупредил, чтобы не шевелились: – Зверь чуткий, осторожность не помешает.

Вскинув ружьё, боец пристально смотрит в ту сторону, откуда доносится топот. Охотники приготовились, стали ждать. Держа пистолет наготове, туда же глядит и лейтенант.

Когда одновременно грянуло несколько выстрелов, он даже не понял, что произошло, – сохатого-то не было. И только когда раздался треск и что-то тяжёлое рухнуло на землю, он вместе со всеми помчался в чащу леса.

Шагах в тридцати на согнутых передних ногах, опираясь боком о ствол огромной сосны, лежал лось – коронован широкими ветвистыми рогами, из его раскрытых тёмных глаз, уже затянутых туманной пеленой, текли слёзы.

Раненому животному перехватили горло и дружно разделали тушу. Потом мясо сложили в мешки и, взвалив груз на спины, понесли к ожидавшей машине.

Приближался день отъезда. Всё в дорогу подготовлено. С наступлением холода повалил снег, казалось, жизнь замерла, стала заедать тоска – по шуму городов, по стуку колёс вагонов, по женщинам и детям, по кино и русской песне под гармошку.

Накануне ударил крепкий мороз. В то утро до рассвета затопили баню, построенную по-чёрному, тепло подали и в бараки, в которых предстояло скоротать последнюю ночь.

День выдался хлопотный: стрижка, бритьё, смена белья, проверка зимнего обмундирования, начиная с овчинных полушубков, валенок, кирзовых сапог и до заготовки дорожных сухих пайков.

Темнело рано. Необстрелянная рать, называемая теперь красноармейцами, непривычная к вечерним развлечениям, рано отошла ко сну. Да и что можно сделать при тусклом свете керосиновых фонарей?

Командиры-москвичи обратили внимание на отличную ориентацию новобранцев во тьме – ночью они видели как днём. У людей, живущих в таёжной глуши, хорошо развито ночное зрение. В человеческом глазу, как и в глазах животных и птиц, живущих ночной жизнью, заложены такие механизмы, которые подвергаются развитию, приспосабливаясь к условиям среды обитания. В войну начальники войсковых разведок, составляя группы, первыми обратили особое внимание на этот фактор. И отбирали бойцов родом из сёл и деревень, ибо городские, привычные к яркому электрическому свету, совершенно не ориентировались в условиях маскировки.

Лейтенант после того, как обошёл бараки и проверил караулы на постах, со спокойной душой отправился спать. Утомившись за день, он быстро уснул.

Проснулся оттого, что в окно светила необычно яркая луна, вьюга утихла, тучи рассеялись… Он протянул руку и на краю стола нащупал карманный фонарик. Засветив, глянул на часы, которые, ложась спать, не снимал с руки. Стрелки показывали час пополуночи.

Словно заворожённый светом этой редкой гостьи в суровом краю, лейтенант поднялся, подошёл к окну, постоял в раздумье, глядя на свежие снежные сугробы, решил пройтись. Всунул ноги в валенки, набросил дублёнку, шапку-ушанку и вышел.

Проходя по двору, проверил внутренние и наружные посты, постоял в одиночестве, заглянул в караульное помещение и там с дежурным устроил перекур.

Потом, пройдя мимо часового, решил заглянуть в барак.

Окинув взглядом двухъярусные нары, обомлел. Постели были пусты. Не веря глазам своим и лунному свету, вынул из кармана дублёнки фонарик и, скользя лучом по лежакам, шёл, едва передвигая отяжелевшие ноги. Нигде ни одного человека!

На постелях, неряшливо разбросанных, лежало аккуратно сложенное обмундирование. У последней кровати парами стояли валенки.

Лейтенант, не в силах идти, присел на краешек постели, опустил голову, прикрыл глаза. Сбежали, сбежали все до одного! И когда – в последнюю ночь! Проявив честность, оставили ему казённое обмундирование и винтовки.

Но это же ЧП! Грозит военным трибуналом.

А как он им верил! Они не умели лгать. Мужественные, крепкие духом и телом… Неужели им непонятно, на что решились? Эх, святая простота!

Мысли с быстротою молнии проносились в голове. Лейтенант не знал, что делать. Затем решительно поднялся – идти к командиру и обо всём доложить.

Увидев часового с винтовкой, заорал что есть мочи:

– Что стоишь как истукан!

– Караулю, товарищ лейтенант, – спокойно ответил часовой.

Лейтенанта его ответ взорвал ещё больше.

– Что значит караулишь?

– Людей, товарищ командир.

Лейтенанту хотелось взять часового за грудки и, отняв винтовку, дать пинка. К счастью, от поднятого им шума зашевелились сугробы, небольшие, круглые, которых было немало вокруг, на них лейтенант, идя к бараку, не обратил внимания.

Из-под снега стали подниматься и собираться вокруг него люди – неуклюжие, в одежде из оленьего меха. Сдвинув лисью шапку, старшина – тот самый, что победил в схватке медведя, – сказал виновато:

– Командир, это я разрешил нашей роте уйти под снег. Там, – старшина кивнул на барак, – спать нельзя. Долго терпели, мокрые стали, голыми лежали. Жара была сильная, дышать трудно. Холод лучше…

Когда отлегло от сердца, махнув рукой, лейтенант медленно пошёл к себе.

На другой день стрелковый полк в полном составе отправился туда, где полыхала война. Полк передали Дальневосточной дивизии, оборонявшей подступы к Москве.

– Погибли, считай, все, – сокрушался подполковник, поседевший прежде времени. – А какие были славные ребята! Богатыри все – и снайперы, и лыжники, и разведчики, просто бойцы. Так что и малые народы Севера внесли весомый вклад в копилку Победы! Душой привязался к ним. До сих пор помню, как отбирали их на стойбищах, в глухих таёжных селениях.