Текст книги "Диалог с тайным советником Сталина"

И надо сказать, что Берия, в отличие от Сталина, умел ценить старых друзей, не забывал добро, оказанное ему однажды. Своему старому другу и спасителю.

И Мирджафару Багирову выделил апартаменты в целый этаж, и не где-нибудь, а в новеньком шикарном доме столицы – тут не было посторонних глаз и ушей.

Здесь принимал он гостей и предавался разврату в кругу чернобровых, похожих на зарю, юных красавиц, которые состояли на учёте и содержались в «мобилизационной готовности» у черноусых «витязей в тигровой шкуре», ведающих мелкой агентурой при конспиративных квартирах.

Вам, Николай Алексеевич Лукашов, хорошо известен морально-нравственный облик Лаврентия Берии. Но вы ограничиваетесь только общими фразами либо скудным отображением пошленьких сцен, как, например, встречу его со стахановками.

Даже в присутствии жены Нины он бахвалился, как юная Макоцэ, что по-грузински означает «целуй меня», приглянулась ему и он решил не отказать ей в поцелуе.

В тот же вечер стахановку встретили у проходной завода крепкие молодчики, доставили в конспиративный дом встреч, велели помыться в ванной и препроводили в роскошные апартаменты.

А надо сказать, потайными хоромами, предназначенными исключительно для встреч с приглянувшимися девицами, Берия обзавёлся сразу по переезде в Первопрестольную. Как правило, это были изолированные секции в домах или отдельные дачи в Подмосковье, обслуживались исключительно родственниками, подобными «железной» Асе, либо по-собачьи преданными земляками, которых Берия постепенно переселил в Москву и устроил на службу в своём ведомстве.

Опричники из личной гвардии Берии, как на подбор стройные, подтянутые, в мастерски подогнанной форме, в субботние и воскресные вечера важно фланировали или медленно прокатывались на правительственных машинах по главной улице столицы. Бывали в других людных местах, приглядываясь к смазливым девчонкам, заманивали их в машины и увозили в потайные гаремы. Там и кидали их на усладу похотливому патрону.

У моей близкой приятельницы полулатышки-полурусской сестра училась в Московском университете. Красавица-блондинка, высокая, стройная, она обращала на себя внимание всех.

Во время выпускного бала, посвящённого окончанию университета, вокруг неё стали увиваться молодчики с чёрными усами, шикарно одетые. Буквально по пятам ходили, поднося угощения, предлагая шампанское, брызги которого вместе с пробками взлетали до потолка.

Очаровательная выпускница увлеклась одним из черноусых красавцев – он великолепно танцевал танго и фокстрот, очень модные в те времена. Короче говоря, доверилась человеку в форме, казавшемуся ей не рядовым.

Ближе к полуночи вежливые, обходительные рыцари пригласили её в гости. Она согласилась.

Привезли её в дом, стоящий в густом лесу, недалеко от шоссейной дороги. Ввели в роскошно обставленную комнату, убранную коврами, бархатными портьерами, с широкой софой и множеством пёстрых шёлковых подушек. Посреди комнаты – стол, над ним свисает огромного размера люстра, сияя гранями хрустальных подвесок. Взгляд радовали разной формы бутылки, рюмки, фужеры. Гостей ждали блюда с холодной закуской, фрукты, дорогие конфеты, печенье.

Подруге предложили выпить. Выслушав длинные тосты, пригубив вина, она отставила бокал в сторону, заподозрив неладное в поведении захмелевших орлов – они позволяли себе бестактность говорить громко, со смехом и на чужом языке.

Черноусый красавец, проявлявший к ней особое внимание, настоятельно просил её выпить до дна хотя бы один бокал. Но гостья была неуступчива.

Наконец молодые люди покинули зал. Черноусый красавец, указав на софу, предложил ей отдохнуть и вышел вслед за ними.

Таинственная тишина пугала. Вдруг стена зашевелилась, бархатный занавес распахнулся и перед ней предстал голый мужчина. Коротышка с кривыми ногами, отвислым брюхом, лысый. Уставил на неё сквозь стёкла пенсне бесцветные выпуклые, как у окуня, глаза.

Девушка встала. Изловчившись, он схватил её и крепко зажал в объятиях, попытался свалить в постель.

Но она оказалась не из пугливых, а из спортсменок, торжественно марширующих по Красной площади во время парадов мимо трибуны мавзолея с вождями революции. Вырвалась из его цепких рук и отшвырнула в сторону. Но человек в пенсне снова ринулся на неё.

Отчаянная схватка длилась несколько минут, вдруг незнакомец сник, грузное тело его обмякло, она с силой толкнула его ещё раз и кинулась к двери, за которой скрылись молодцы.

В конце тёмного коридора виднелась ещё одна дверь. Она оказалась незапертой, и ночная гостья выпорхнула во двор, огляделась – вокруг ни души.

Пугающая тишина заставила её на миг остановиться. В каменной ограде заметила калитку, оказавшуюся незапертой. Вырвавшись на свободу, бросилась в сторону дороги. На горизонте алела кромка рассвета.

Девушка мчалась по дороге, сама не зная куда. На её счастье, темноту ночи разрезал свет фар, послышался шум мотора. Подняв руки, остановила машину. Шофёр полуторки высунулся из кабины, спросил:

– Чего тебе?

– Умоляю, довезите до города!

– До какого?

– До Москвы!

– Так это в другом направлении.

Но, догадавшись, что произошло что-то неладное, открыл дверцу кабины и бросил коротко:

– Влезай!

Она долго не могла отдышаться, боялась поднять глаза. И не заметила, как машина въехала на окраину города. Шофёр, пожилой сдержанный человек, не проявлял любопытства, только сочувственно спросил:

– Куда везти-то?

Она назвала улицу, номер дома и стала объяснять, какой путь короче. И когда подкатили к подъезду, воскликнула:

– Остановите! Не уезжайте, мне надо вас отблагодарить.

Уже берясь за ручку кабины, повторила:

– Умоляю вас, не уезжайте!

– Какая благодарность? Бог с тобой, дочка. Мне ведь по пути. А тебя, думаю, заждались родители, иди к ним. Небось все глаза высмотрели. Только в другой раз с выбором кавалера будь разборчивей, – улыбнулся и дал газу.

Мать и вправду ждала дочь, всю ночь не сомкнула глаз, беспокойно всматривалась в предрассветную тьму. Когда дочь рассказала о случившемся, встревоженная женщина заметалась по комнате, бросилась к шифоньеру, стала запихивать бельё в рюкзак, в дорожные сумки. Взволнованно повторяла:

– Бежать, бежать, дочка, отсюда надо. И немедленно! Пока эти гады не пришли в себя.

Чувство страха не покидало мать с той ночи тридцать пятого года, когда чекисты увели отца, латышского стрелка. Тогда она рванула с малолетней дочуркой из Ленинграда в Москву к брату. Теперь спешила на Рижский вокзал. На хуторе под Лиепаей доживала свой век престарелая сестра.

Всё, о чём она поведала, схоже с тем, о чём рассказывал вам, Николай Алексеевич, сам Лаврентий. Конечно же, он умолчал, а вы могли и не знать о существовании сотен содержанок Берии в разных городах, которым всемогущий Лаврентий, имея открытый счёт в банке, платил пособия. Среди них были истинные пенсионерки-красавицы, мужья которых, заброшенные за кордон, «случайно» погибали. И, к сожалению, это не выдумка.

После ареста Берии следственные органы установили и официально объявили о множественных связях подсудимого с представительницами прекрасного пола. И даже не одинокими или вдовствующими, а уважаемыми жёнами высокопоставленных мужей-рогоносцев. Но это так, мелочь сексуальных наркомов-извращенцев, шедших в авангарде отряда строителей коммунизма на заре народовластия с призывными лозунгами: «Долой стыд!», а не только на параде под красными знамёнами мимо мавзолея.

Спецпоезд международного класса

Бесстыдство – тяжкий порок. Человек безнравственный, как и зверь, лишённый стаи, страшен тем, что способен на всё. Вы, Николай Алексеевич, прямо подчёркиваете, с какой плебейской лестью обращался Берия к своему господину: «великий и мудрый», «дорогой», – всяко убеждая – на словах и на деле – в преданности и готовности служить верой и правдой.

Обратитесь к книгам талантливого политического и государственного деятеля Абдурахмана Авторханова, в прошлом коммуниста, выходца из Чечни, эмигрировавшего за границу. Оказывается, что после расстрела Берии в его архиве нашли планы перестройки Советского государства – начиная с южных гор и кончая северными морями.

Отстранив от руководства в центре и на местах партию коммунистов, он хотел всё подчинить себе. Вот тогда уж точно узнали бы народы Советского Союза, а многострадальный русский народ в особенности, что это был за человек.

Об «аскетической скромности» вождя вами, господин Лукашов, сказано много. Но, зная больше других, вы, Николай Алексеевич, подчёркиваете не просто барские, а царские замашки в поведении, требованиях и максимальном использовании жизненных возможностей дорвавшегося до власти вчерашнего люмпена.

С умилением описываете спецпоезд международного класса, предназначенный исключительно для генерального секретаря: «Вагоны с мягким, бесшумным ходом. Над ступеньками подножек – аркообразная крыша. Медные, как на кораблях, поручни, на полах ковры. Большой салон для совещаний, кабинет, спальня с туалетной комнатой, в которой можно принять горячую ванну».

Да, живя в таком поезде, генсек на любой станции в любом городе мог сразу подключиться к железнодорожному телеграфу, телефонной и электросети. А в это время народ, обезумевший от любви к вождю, мечется по стране в теплушках товарняков, на открытых платформах и крышах пассажирских вагонов, ища спасения от голода и смерти.

Уж очень скоро забыл Сталин, заболевший после Октябрьского переворота вождизмом, что сам когда-то исколесил страну на крышах поездов.

Его биографы – при жизни и после смерти «хозяина», – и вы в том числе, лишний раз подчёркивают аскетическую скромность вождя, ссылаются на его залатанный тулуп и подшитые валенки. Можно подумать, что он носил эти ставшие бесценной музейной редкостью вещи всю жизнь и изорвал их ДО дыр.

«Знаменитые шуба и валенки», сослужившие Сталину добрую службу на самом деле не лишены исторического прошлого.

Их вручил уголовнику Иосифу Джугашвили вместе с пятьюдесятью рублями дружок Георгий Каландарошвили, успевший перед отправкой Кобы в Енисейск провернуть крупное банковское дело. Если бы не эта шуба и валенки, ссылаемый на каторгу в заснеженный край Джугашвили, в ватной стёганке и опорках, мог околеть по пути этапирования.

Выручали они его и при побегах, и при новых арестах, ссылках, и, как видим, не расставался он с ними и тогда, когда дорвался до высшей государственной власти. Разумеется, не от великой привязанности, а подражая первому вождю и учителю – Владимиру Ленину, ходившему в скромных штиблетах, изношенном костюме и старом пальто. Они долго украшали Музей революции.

Почти все друзья-приятели Иосифа Джугашвили, за исключением авантюристов Берии и Багирова, к тридцать седьмому году были насильственно умерщвлены. А тут вдруг объявился в одном из северных лагерей Георгий Каландарошвили.

Сидел за политику, хотя всю жизнь к ней отношения не имел и иметь не хотел. Сидел и, конечно же, вспоминал дружка Кобу, которого неразборчивая судьба так щедро осыпала славой и дарами, украшающими райские чертоги земных владык.

И решил старик Каландарошвили напомнить о себе другу, которому в тяжкую минуту протянул руку помощи, а заодно и о его долге.

Черкнул письмо и через сына, приехавшего проведать томящегося в ссылке отца, велел, приложив старание, доставить в Москву и опустить в почтовый ящик правительственного здания, что на Старой площади.

Письмо дошло до Сталина и ввергло его в состояние шока уже от одной мысли, что где-то в лагерной пыли затерялся человек, напомнивший ему о должке и который, бахвалясь среди шушеры, мог рассказать о шухерах беспутного Кобы.

Не дождался земляк ответа. В один из зимних дней, во время обеда в столовой Каландарошвили потребовали на выход. По пути начальник лагеря спросил:

– Ты писал Сталину?

– Ну, писал…

– Сейчас получишь ответ.

Когда через четверть часа в бараке появился посыльный и вместе с вещами старика-зэка свернул и унёс казённую постель, арестанты поняли, что Георгию конец. Так не раз расплачивался с должниками вождь восставшего пролетариата, он был лишён чувства благодарности, присущего даже собакам.

В дни похорон и позже среди тех, кто ещё пребывал в состоянии скорби по вождю, порождённой гипнотическим бредом, находились скулящие о незаменимой утрате гения, отказывавшего себе во всём ради любимого народа.

В доказательство с горячностью утверждали, вот, мол, каков Сталин бессребреник – когда клали в гроб, в доме не нашлось приличной обуви, только стоптанные сафьяновые сапоги. А может, увели под пгумок, и такое случается.

Но вы-то, Николай Алексеевич, знали, видели, какие шикарные хромовые сапоги и блестящие шевровые штиблеты тачали лучшие мастера сапожных дел по индивидуальным колодкам, чтобы не стеснить недоразвитой стопы, за что босоногого Сосо в духовном училище звали меченым.

Как и знали о том, что шинели вождю шили на беличьем меху, а френчи и кители из импортного шевиота и бостона.

Существовало закрытое ателье, куда модельеров, закройщиков и швей отбирали для работы. В секретном отделе после знакомства сотрудников НКВД с их биографиями у них брали подписку о неразглашении тайны.

Надо сказать, что вождь не доставлял радости мастерам личным посещением для снятия мерок и примерок. С его неуклюжих физических форм однажды сняли мерки и по ним изготовили манекены, по которым и шились отлично подогнанные костюмы и военные мундиры.

В тяжкие годы экономического кризиса, длившегося в стране десятилетия, трудовой народ довольствовался кирзовыми сапогами, парусиновыми туфлями на резиновой подошве, синими бязевыми блузами, красными косынками, дешёвым ситцем, украшенным серпами и молотами, стёгаными ватниками и пальтишками из серого грубого солдатского сукна.

Зато для индивидуального пошива одежды членам правительства ежегодно снаряжались специальные команды за закупками: в Великобританию – за тонкими суконными изделиями, в Австрию – за батистом и сатином из высококачественного хлопчатника, в страны Ближнего и Среднего Востока – за шелками и прочими тонкоткаными холстами, украшающими жизненный быт правящей элиты.

Жена Рузвельта, отлично разбиравшаяся в вопросах изящества и утончённости, в своих воспоминаниях особо отмечала, что Сталин всегда представал пред её мужем в красивом, безукоризненно сшитом мундире.

Вождь-«аскет», прибрав власть в стране к своим рукам, пользовался открытым счётом в Государственном банке. Крупные суммы денег хранились пачками в ящиках письменного стола его домашнего кабинета.

Когда из Германии прибыл на похороны брат застреленной жены Сталина Павел Сергеевич Аллилуев, Иосиф Виссарионович, с видом глубоко скорбящего мужа, повёл шурина в свой кабинет и, выдвигая один за другим ящики письменного стола, набитые крупными купюрами, в негодовании повторял:

– Вот, смотри, что ей ещё надо было? Она могла купить себе всё, что хотела.

Не в этом ли заключается личное счастье и высшая форма семейного благополучия в меркантильном понятии люмпен-пролетариев?

О каком строгом, скромном образе жизни вождя пишете вы, тайный его советник, в своём романе-исповеди? Вы сами, как и он, пользовались роскошными подмосковными дачами – имениями бывших русских промышленников, дворян.

Уже успели построить и новые – в Зубалове, Ближнюю и Дальнюю в Кунцеве, Семёновскую, Липки. И не в голой степи, а в тенистых рощах, на берегах прудов и рек с пышными лужайками, игровыми площадками, цветочными клумбами, ягодниками, зарослями кустарников, с птицефермами, где разводили фазанов, тетеревов, глухарей, куропаток, которых любил ловить в охотничьи сети генсек, чтобы, как в детстве, поджарить на костре.

О царских дворцах, которыми пользовались Сталин, его близкие и члены политбюро в Крыму, Сочи, Гаграх, Пицунде, Сухуми, многие из которых при пол ном штате обслуги и действующих подсобных хозяйствах пустовали годами, я уже писала. В одном из таких дворцов в Новом Сочи мне самой посчастливилось побывать.

Старинное кирпичное здание в два этажа с пристройкой.

Служанка показала мне все четыре спальни – две на первом, две на втором этаже, по секрету сообщила:

– Это личные спальни Сталина.

– Зачем же ему четыре? Разве одной недоставало?

Служанка руками замахала:

– Что вы! Иосиф Виссарионович за ночь успевал подремать по очереди во всех четырёх.

На первом этаже в просторной, обращённой окнами к морю комнате, обставленной тяжёлой дубовой, обшитой кожей мебелью и резным письменным столом, был устроен кабинет.

Из него, открыв небольшую дверь, по ступенькам можно было сразу, не выходя во двор, попасть в крытый бассейн с морской водой, которая в нужных случаях подогревалась.

Гостиная, столовая с камином, другие помещения были отделаны дубовыми плитами коричневого цвета. Потолок столовой украшен глубокими деревянными квадратными гнёздами, из которых свисали точёные деревянные шары, размером с арбуз. Казалось, если такой шар упадёт на голову – пролома черепа не избежать. Непонятно было, как мог предусмотрительный до мелочей, крайне осторожный генсек допустить такое изобретение над своей гениальной головой.

Что касается деревянной обшивки стен, потолка, лично мне, как врачу, это понятно. Видимо, среди личных врачей Сталина были медики, хорошо разбирающиеся в биоклиматологии, они знали о благотворном влиянии природных факторов на больных, в особенности страдающих нервно-психическими расстройствами. Дерево – лучший изолятор, предохраняющий всё живое от воздействия атмосферного электричества при электромагнитных возмущениях в окружающей нас среде.

Для приёма гостей в часы отдыха со второго этажа вела дверь в большую столовую с буфетом, за стёклами которого красовались роскошные кузнецовские сервизы с набором разных блюд, супников и прочего. Фраже, конечно же, было не мельхиоровое, а из чистого серебра с изящной чеканкой.

Графины, бокалы, фужеры, изящные рюмки из белого и цветного хрусталя сияли на полках всеми цветами радуги. Всем этим с царским величием пользовался генсек.

Рассказывали, что, сидя за столом, уставленным яствами и сосудами с дорогими напитками, захмелевший вождь мог перед гостями продемонстрировать своё хамское отношение к царским сервизам. Поднять уголок белоснежной скатерти, на которую пролилась подлива, и пренебрежительно накинуть на свою тарелку. Это означало – убрать всё!

Зорко следящие за каждым движением вождя официанты хватали супники, соусники, графины и, взяв скатерть за четыре конца, уносили с глаз долой.

И тут же, словно «по щучьему веленью», на столе появлялось всё чистое, свежее, на новых блюдах, тарелках, в супницах.

Это на черноморском побережье. Дома, в Кремле, рабочий день Сталина длился четыре-пять часов, под строгим оком наблюдающих врачей. А вы, Николай Алексеевич, позволяете себе и в этом случае сказать неправду.

Многим известны ночные бдения генсека. Все годы своего правления сам не спал и другим не давал – всему столичному руководству и на периферии. До утра не гасли окна в Наркомате внутренних дел. Во всех ведомствах было установлено круглосуточное дежурство, в поздний час могли вызвать по телефону любого сотрудника.

А Сталин в это время предавался блуду. Его ужины с ближайшими соратниками затягивались с семи вечера до четырёх-пяти часов утра. Бодрствующий вождь потягивал из бокала нежнейшую хванчкару или киндзмараули, изготовленные из особых сортов винограда, выращиваемого в Кахетии, до беспамятства спаивал приглашённых вином, водкой, коньяком, зная: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. А соратники не только развязывали языки, но и превращались в скоморохов, плясали и кривлялись до изнеможения.

Лишь под утро всё затихало, и «робкою толпою стоящие у трона» вместе с вождём отправлялись ко сну, изволив почивать до полудня, после чего приступали к нелёгкой государственной работе.

«Отец народов», равнодушный к судьбам тысяч обездоленных детей, прозябающих в приютах, детских домах, интернатах, был чрезвычайно заботлив к своим чадам.

Кохаемые с пелёнок, его дети росли в барских условиях, в окружении нянек и гувернёров советского розлива.

Отпрыскам отводили отдельные хоромы в кремлёвских дворцах, дачи в Подмосковье и, конечно же, со всей обслугой и персональной охраной. При дачах для них сооружались плавательные бассейны, спортивные и игровые площадки. Молодцы-затейники придумывали для них увеселительные игры и развлечения.

С наступлением лета детей везли на юг к морю укреплять здоровье. И, конечно же, со всей челядью и охраной.

Когда чада подросли, заботливый папаша учёл перемену пристрастий и в связи с этим возможные денежные расходы. По его команде для сына Василия и дочери Светланы открыли специальные счета в Госбанке. Спрашивается, за какие заслуги? На какие нужды и за чей счёт?

Старшего сына Якова Сталин не жаловал. Относился к нему, с раннего детства хлебнувшему из чаши сиротства, с явным презрением.

Плохо воспитанный сам, Сталин совершенно не уделял внимания воспитанию своих детей или хотя бы тёплому отеческому общению с ними. Я не говорю уже о ласке либо, напротив, пресечении недозволенного.

Более того, школьнику Василию разрешалось садиться за стол вместе со взрослыми, пить вино, которое вообще не убиралось со стола. Так с ранних лет сын и пристрастился к хмельному. С трудом, при помощи репетиторов окончил среднюю школу.

Хилый, неприметный внешне, но стремившийся на каждом шагу обратить на себя внимание, Василий, решив обрести крылья, поступил в лётное училище.

Очень подтягивает, меняет молодых людей военная служба. Но и в Качинске, известном строгими порядками и хорошими инструкторскими кадрами, Василий дисциплиной и прилежанием не отличался. Зато в стакан заглядывал, приобщая к алкоголю однокашников. И если бы не Тимур Фрунзе, признанный лидер группы курсантов, не видать бы Василию неба. Он проявил твёрдость, решительно осадил зарвавшегося курсанта.

«Для начальства – счастливейшая находка, спасение от неприятностей: в случае необходимости командиры всегда действовали через Тимура», – цитирую книгу. И далее: «Держать в руках такую группу избалованных юношей, имевших прямой выход в самые верха, в храм власти, о котором командиры-инструкторы имели только приблизительное представление, – держать в руках такую группу было очень трудно или даже вообще невозможно, если бы не Тимур Фрунзе (выросший со своей сестрой в семье Ворошилова)».

Напомню читателю, что тогда, в сороковом году, в третьей эскадрилье обучение проходили Владимир Ярославский, Алексей и Степан Микояны, Василий Сталин.

После училища Василия Сталина направили на учёбу в Военно-воздушную академию на командный факультет. Папаша-вождь с умилением взирал на отпрыска. А он, поддерживаемый офицерами-подхалимами, гигантскими шагами поднимался по ступенькам воинских званий.

К началу войны стал капитаном. Не прошло и года, в сорок втором, Василий Сталин уже ходил в погонах полковника, ему доверили командование истребительным авиаполком.

«А Тимур сражался на фронте. 19 января 1942 года лётчик-истребитель Фрунзе в районе Старой Руссы, прикрывая наземные войска, вступил в неравный бой с группой вражеских самолётов. И погиб смертью героя… Как это часто бывает, не уберегли самого смелого, самого чистого, самого нужного. Он способен был на многое. В память о погибшем друге-лётчике [будущий генерал-майор авиации] Владимир Ярославский изменил своё имя, стал Фрунзе Емельяновичем Ярославским… Фрунзе продолжал воевать».

Не все командиры побаивались своевольного сына вождя. Многие открыто выражали недовольство распущенностью, пьянством офицера, позволяющего себе рукоприкладство по отношению к подчинённым.

В полку его берегли, не всегда направляли в районы боевых действий. А ордена и медали сыпали как из рога изобилия.

В победном сорок пятом Василий Сталин командует авиакорпусом, а в сорок шестом ему присваивают звание генерал-майора и назначают командующим военно-воздушными силами Московского военного округа. Но вскоре сама судьба приземлила «орла в вороньих перьях». После совершения воздушного хулиганства в пьяном состоянии Василий был отстранён от полётов, а после смерти отца лишён всех чинов и высокой должности.

Приезжая на отдых и лечение в Кисловодск, этот загубленный родным отцом молодой человек, живя в генеральском люксе, устраивал попойки с грузинскими поклонниками вождя.

Начальник военного санатория не знал, куда упрятать Василия от жаждущих встречи южан с дарами щедрого края. На помощь приходили охранники и сторожа, увозили бесчувственного Василия Иосифовича к себе домой на окраину города, укладывали на койку, подстелив клеёнку. Но как только гость пробуждался, подносили чарочку выдержанного коньяка – армянского или грузинского.

А ведь в парне от природы было заложено много хорошего. Любил друзей, умел стать на защиту родных и близких, кому-то помочь, поделиться деньгами, да вот стал рабом «зелёного змия» и погиб прежде времени.

Выдавая себя за скромного, строгого, высоконравственного мыслителя, вождь народа с жадностью хищника заботился прежде всего о своём чреве, спешил насытиться всеми земными благами. Так живут безбожники, чуждые милосердия, добродетели и прочих нравственных совершенств.