Текст книги "Россия. Автобиография"

Русский Гамлет: Павел Петрович и «искоренение разврата», 1796–1801 годы
Фаддей Булгарин

В 1792 году умер светлейший князь Потемкин, а четыре года спустя скончалась и императрица, и на престол вступил Павел – сын Петра III. С детства привыкший к скромному образу жизни – Екатерина, подозревавшая сына в намерении ее свергнуть, нисколько его не баловала, – Павел весьма неодобрительно относился к процветавшему при дворе его матери культу роскоши. У себя в Гатчине – бывшее имение Г. Орлова императрица подарила сыну в 1773 году – он завел простые и строгие порядки; в Гатчине со временем построили церковь, больницу и школу, там даже появилось собственное войско цесаревича, своего рода «потешный полк» Петра Великого, только на новый, прусский лад – жесткая, «палочная» дисциплина, прусские мундиры, муштра и парады.

А. И. Герцен называл Павла «коронованным Дон-Кихотом». В воспоминаниях современников цесаревич и в самом деле выглядит образцом рыцарства, романтики и благородства («великодушный враг, чудный друг», по выражению княгини Ливен).

После коронации в 1797 году Павел отменил петровский указ о престолонаследии; отныне трон переходил исключительно к старшему наследнику в семье. Для восстановления казны, разворованной фаворитами Екатерины, новый император приказал перелить в монету дворцовые серебряные сервизы (он говорил, что сам будет есть на олове, пока рубль не укрепится) и сжечь перед Зимним дворцом бумажные деньги на сумму 5 млн рублей. Кроме того, Павел привел к присяге крепостных крестьян, заменил хлебную повинность денежными расчетами, велел установить в Зимнем дворце ящик, куда каждый мог опустить жалобу,учредил в Петербурге и Казани духовные академии, отменил освобождение дворян от телесных наказаний, реорганизовал армию и установил строгий распорядок дня для чиновников: к примеру, служба начиналась в 5 утра.

В целом можно сказать, что при Павле на смену «золотому веку» Екатерины с его бездумным расточительством пришли возведенные в абсолют дисциплина и упорядоченность.

Ф. В. Булгарин – известный литератор и критик, современник трех императоров – Павла, Александра I и Николая I.

Император Павел Петрович, будучи еще великим князем, видел это (расточительство и разврат) и соболезновал, а вступив на престол, оказал великое благодеяние отечеству водворением новой дисциплины в войске, отчетливости в управлении казной и строгого правосудия в судах. Чувство правосудия в душе императора Павла Петровича преобладало над всеми другими чувствами, и даже один из неприязненных России писателей сказал о нем: «Он был справедлив даже в политике!»

Если он ошибался, то явно сознавался в ошибке и исправлял ее по-царски, но не прощал обмана, криводушия, лихоимства, непослушания. Государь начал улучшения с войска. Все так называемые тогда лежни, т. е. матушкины сынки и бабушкины внучки, записанные в военную службу и получавшие чины, не видав сроду своего полка, были исключены из службы. Кто хотел служить, тот должен был явиться в полк и исполнять все предписания военной дисциплины, нести все обязанности службы, несмотря ни на связи, ни на породу. Это возвысило дух в войске. Каждое неправосудие, каждое отступление от законов и от законного порядка в гражданских делах подвергалось немедленно наказанию, и каждое своевольное или безотчетное употребление казенных денег влекло за собой взыскание и ответственность. Все подданные сделались равными перед престолом, и ни знатность, ни высокие чины, ни сильное родство не могли избавить виновного от наказания за самоуправство, злоупотребление властью и ослушание. Россия быстро встрепенулась, и это движение было для нее спасительно впоследствии.

Не мое дело разбирать все подробности царствования императора Павла Петровича; но я убежден в душе, что в этом отношении оно было чрезвычайно благодетельно и что постепенностью невозможно было бы излечить Россию от некоторых ее недугов. В быстром изменении прежнего порядка императором Павлом Петровичем вижу много добра. Вельможи, сановники, даже дамы в прежние времена не стыдились дежурить в передней временщиков и их любимцев и расточать перед ними лесть и непростительную снисходительность, перенося терпеливо грубости или небрежность, а между тем не отдавали надлежащей почести тем, которые имели на то полное право, и потому государь учредил новый этикет. Прежние офицеры редко надевали мундир и еще реже появлялись перед фронтом. Государь приказал всем офицерам ежедневно появляться на вновь учрежденных вахтпарадах, т. е. на разводе караулов, перед которым было ученье.

Одежда придворных и вообще людей, посещавших общества, разоряла целые семейства множеством алмазов (на пряжках, пуговицах, орденах, эфесах шпаг и т. п.), кружев и дорогих тканей, выписываемых из-за границы – и государь предписал для чиновников и неслужащих дворян мундиры, уничтожив одежду якобинцев и террористов, фраки и круглые шляпы. Сам государь не хотел говорить языком, на котором произнесен был смертный приговор несчастному Людовику XVI и его безвинному семейству, и при дворе перестали говорить по-французски, а вследствие этого исчезли и все французские наименования. На вывесках, вместо «магазин», написано было: «лавка».

Разврат и пьянство обуяли мелких чиновников и вообще среднее сословие. Целую ночь раздавались в трактирах и в некоторых частных домах песни, звуки музыки и стаканов и неистовые вопли пирующих; следствием этого бывали драки, даже смертоубийства, пожары (при множестве деревянных домов) и, наконец, употребление непозволенных средств на приобретение денег. Государь приказал, чтоб по прибытии вечерней зари все огни в частных домах были погашены, все трактиры заперты, чтоб в трактирах не было никакой карточной игры и чтоб женщин не впускать вовсе в трактиры. Азартные карточные игры как в публичных заведениях, так и в частных домах строжайше были запрещены во всем государстве. Балы и всякие вечерние семейные собрания были позволены, но надлежало впредь давать знать полиции, чтобы она могла распорядиться немедленно в случае какого-нибудь нечаянного происшествия.

Каждый человек имеет свой собственный вкус, и то хорошо, что кому нравится. Государь одел войско по образцу войска Фридриха Великого: в длинные зеленые мундиры с отворотами, открытые от груди, в короткое нижнее платье желтого или белого цвета, в суконные черные штиблеты, за колени, зимой, и белые холщовые летом. Мушкетеры имели шляпы, гренадеры каски (как ныне лейб-гвардии в Павловскому полку). Офицеры и солдаты должны были пудриться, носить длинные косы и букли (прежде пудрились и носили букли и косы или кошельки одни офицеры). Во фрунте офицеры и унтер-офицеры вооружены были эспантонами (род алебард). Полки, исключая гвардейские, назывались по именам своих шефов. Кирасиры и драгуны носили куртки, первые белые, вторые зеленые, лосинное исподнее платье и шляпы с белыми султанами. Лат не было. Гусары одеты были по-венгерски: гвардейские имели меховые шапки, армейские кивера с крылом и носили длинные косы и локоны, висевшие до плеч по вискам.

Дела вообще приняли быстрый ход. Все исполнялось скоро, без малейшего отлагательства, а между тем и общество петербургское, при всеобщем преобразовании, приняло совершенно другой вид. Многие из вельмож двора императрицы Екатерины II и обогатившиеся дельцы уехали за границу или поселились в деревнях и в Москве. Рядом с старой знатью и с вельможами, созданными Екатериной, водворилась новая знать из старых слуг государя. Из старинных коренных вельмож, представителей блистательного века и двора Екатерины II, остались в прежнем положении граф Александр Сергеевич Строганов и Лев Александрович Нарышкин. Из деловых людей, возвышенных императрицей Екатериной в звание государственного сановника, пользовался милостью государя граф Безбородко, а из новых, вовсе до того неизвестных людей, граф Иван Павлович Кутайсов и граф Алексей Андреевич Аракчеев. Граф Ростопчин, бывший камергером при дворе Екатерины II и часто дежуривший при Великом князе в Гатчине, имел счастье заслужить его благосклонное внимание и также пользовался особенной милостью государя императора. Государь наследник Александр Павлович был назначен военным генерал-губернатором Петербурга.

Это место занимали после граф Аракчеев, а потом граф Пален. Первым обер-полицеймейстером в царствовании императора Павла был генерал Архаров, знаменитый заведением в Москве полицейского порядка при императрице Екатерине II и очищением древней столицы от множества накопившихся в ней воров и разбойников.

Сначала дозволено было каждому подавать лично прошение государю. Но неотразимость просителей, заступавших везде дорогу государю, заставила его отменить это постановление, и в одной комнате Зимнего дворца устроен был ящик для принятия прошений, которые рассматривались статс-секретарями для доклада государю. Это было первым основанием учрежденной впоследствии комиссии прошений. Решения государя императора печатались в «Ведомостях», через несколько дней после подачи просьбы. За несправедливые доносы или жалобы подвергались наказанию просители, а по правдивым жалобам подвергались наказанию злоупотребители власти и законопреступные судьи. После отрешения от места нескольких губернаторов и других высших чиновников все стали осторожнее и внимательнее к делам.

Русский магистр Мальтийского ордена, 1799–1800 годы
Жан-Франсуа Жоржель

В рыцарском духе Павел откликнулся и на невзгоды ордена Святого Иоанна Иерусалимского, когда в 1798 году Наполеон захватил Мальту – местопребывание ордена со Средних веков. В России было учреждено приорство Мальтийского ордена, а рыцари в знак благодарности избрали российского императора Великим магистром ордена; это звание было включено в императорский титул, а символика Мальтийского ордена вошла в имперский герб.

Аббат Жоржель – член делегации Германского приорства Мальтийского ордена, побывавшей в России в конце XVIII века.

Я жил в резиденции императора Павла I с середины декабря 1799 года до конца мая 1800 года.

Взятие Мальты Наполеоном неизбежно вело к крушению верховного ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Три языка – прованский, овернский и французский – не существовали более; итальянский язык находился под властью французов-республиканцев. Молчание гроссмейстера Гомпеша, удалившегося в Триест, и его упорный отказ оправдать свое непонятное поведение на Мальте, чего ждала Европа и требовали все великие приоры ордена, побудили или заставили Великую приорию Российскую предложить гроссмейстерство царю Павлу I. Принимая этот сан, государь этот спасал от крушения корпорацию, покрытую славой в течение нескольких веков.

Великие приории Богемская, Баварская и Германская, проникнутые чувством благодарности, решили последовать примеру российского приора. Их капитулы, созванные для обсуждения этого важного вопроса, назначили депутатов, которые должны были ехать в Петербург, чтобы выразить новому Великому магистру свою готовность признать его главенство.

Великая приория Германская, собравшись в Гейтерсгейме, в Брезгау, резиденции принца великого приора, назначила депутатом великого рыцаря Пфюрдского Блюмберга, столпа германского языка, и баденского барона командора Везеля. Мне предложили сопровождать депутацию в Санкт-Петербург, я должен был помогать составлять письма и докладные записки, необходимые для успешного ведения переговоров. <...>

Мое пребывание в этой императорской резиденции длилось около шести месяцев; я имел возможность изучить как внешний вид ее, так и внутреннюю жизнь. Я считал своим долгом набросать заметки и сообщить некоторые подробности относительно поручения, данного господам депутатам, спутником которых я имел честь быть. Подробное описание Санкт-Петербурга представит интерес для тех читателей, которые не знакомы с этим городом, и для тех, кто поедет туда из любопытства или по делам. Чтобы придать больше цены этим подробностям, я не позволю себе ни отступления от истины, ни вымысла, ни лживых повествований. Я буду писать одну правду, я расскажу то, что я видел, и так, как я видел; моя главная цель – дать ясное представление тем, кто, живя очень далеко от России, желает иметь точные сведения о городе, ставшем одним из первых в Европе, и о дворе, влияние которого на дела континента является ныне решающим. Господа депутаты великой приории Германской не успели еще устроиться в Лондонской гостинице, как уже поспешили сообщить о своем приезде и просить посланника германского императора и заместителя императора – Великого магистра назначить им день и час для их первых визитов; они были приняты в тот же день графом Кобенцлем, посланником венского двора, а на следующий день – фельдмаршалом графом Салтыковым, заместителем Великого магистра. Я имел честь сопровождать их.

Граф Кобенцль принял депутацию крайне любезно и предупредительно; ему было передано письмо от принца, великого приора германского. Он обещал оказать услуги везде, где его посредничество могло быть полезно, и пригласил нас обедать на другой день. Этот посланник познакомился с Пфюрдским рыцарем на Расштадтском конгрессе; он соблаговолил вспомнить, что часто видел меня в Вене, когда, будучи еще очень молодым, он под руководством князя Кауница, друга его отца, делал первые шаги на поприще дипломатии.

У графа Кобенцля на дворцовой площади был великолепный особняк, покои которого были достойны царственной особы; он жил там на широкую ногу. У него останавливался только что женившийся эрцгерцог Австрийский.

Фельдмаршал граф Салтыков оказал господам депутатам самый радушный прием; ему были переданы письма, присланные великим приором и собранием ордена, вместе с копиями секретного наказа для императора – Великого магистра. Через него надо было узнать о дне и часе публичной аудиенции, назначенной его величеством. Фельдмаршал дал нам возможность встретиться у него с командором Гуссэ, вице-канцлером Лондона, который заведывал всей Мальтийской канцелярией.

Этот французский рыцарь пользовался полным доверием императора – Великого магистра, его заместителя, Священного совета и первого министра, графа Ростопчина; к последнему поступали все доклады, и согласно его отзывам и мнениям решались все дела ордена. Фельдмаршал сообщил нам, что двор находится еще в Гатчине, в императорском дворце, и что он поспешит доложить его величеству о прибытии депутации, и обещал передать нам его волю.

Гатчина находится в сорока верстах от Санкт-Петербурга. Дворец этот был подарен Павлу его матерью, когда он был еще великим князем; он украсил его, особенно сады. Это был самый любимый его загородный дворец: он проводил там часть лета и осени.

Фельдмаршал граф Салтыков, шестидесятилетний старик, сумел сохранить благоволение императора. Доверие, которым он пользовался при дворе, где падения так часты, оставалось непоколебимым. Чрезвычайно осторожный в своих поступках, он тщательно избегал всего, что могло возбудить зависть министров или влиятельнейших придворных. Император, которого он воспитал, сохранил к нему уважение и благоволение; он пожаловал ему главнейшие ордена Российской империи и разрешил обращаться к нему непосредственно по всем личным и служебным делам. Надо предполагать, что граф – талантливый полководец, пожинавший лавры, так как он дослужился до старшего военного чина. Он получает большие доходы и живет, окруженный великолепием, в прекрасном особняке, находящемся на набережной Невы.

Когда Павел I основал огромное число командорств ордена Святого Иоанна Иерусалимского для своих русских подданных, восстановил великую российскую католическую приорию и во времена взятия Мальты объявил себя покровителем ордена, рыцарь де Литта, итальянец, был послан в Санкт-Петербург как чрезвычайный посол, чтобы благодарить императора и изъявить согласие в качестве делегата Великого магистра на восстановление католической приории русской Польши. В то же время брат рыцаря де Литта был послан папой Пием VI нунцием к Павлу I. Умный, высокий и красивый рыцарь де Литта понравился Павлу I. Это он уговорил императора объявить себя покровителем ордена, а когда Великий магистр Гомпеш уехал в Триест после постыдной сдачи Мальты Бонапарту, рыцарь де Литта утвердил великую российскую приорию и предложил гроссмейстерство Павлу I, так как Гомпеш обесчестил свое имя.

Рыцарь де Литта, по почину которого устроено было все это, стал необходимым человеком при организации совета и канцелярии Великого магистра и учреждении в Санкт-Петербурге гроссмейстерства, вследствие чего ему было легко внушить Павлу I мысль назначить его своим заместителем по делам ордена. Этот высокий пост давал г. де Литта большие преимущества; он становился министром Великого магистра и работал наедине с его императорским величеством, пожелавшим именоваться соответственно своему новому титулу.

У каждого из восьми языков ордена был префект, который под названием столпа состоял членом Священного совета; языки прованский, овернский и французский были упразднены Французской революцией, а другие запрещены, так что рыцарь де Литта посоветовал императору взамен отсутствующих столпов совета назначить наследника и высших сановников империи. Он призвал в Санкт-Петербург нескольких французских рыцарей для заведывания под его началом канцелярией и казною ордена. Рыцарь де Гуссэ стал во главе канцелярии, а рыцарь де Витри заведывал общей казной; г. де Литта заставил дать себе командорство с окладом в десять тысяч рублей в русской приории, брата своего, нунция, назначить старшим духовником ордена в Лондоне с окладом в тысячу рублей; рыцарь де Гуссэ и де Витри получили каждый командорства с окладом в тысячу рублей; рыцарь де Литта получил, кроме того, от папы освобождение от обета безбрачия и женился на русской княжне – очень богатой вдове, занимавшей одно из самых видных мест при императрице.

Эта новая организация, созданная очень быстро и толково, весьма понравилась Павлу I. Его заместитель достиг вершины благоволения. Министры и русские вельможи, занимавшие первые места, завистливым оком глядели на это внезапное возвышение и необычайное влияние иностранца. Граф Ростопчин, будучи простым камергером в тридцать четыре года, был назначен министром иностранных дел и великим канцлером ордена Святого Иоанна Иерусалимского; он задался целью низвергнуть рыцаря де Литта, в котором видел опасного соперника; в силу одного того, что рыцарь был иностранцем, Ростопчину была обеспечена поддержка всех вельмож империи. Беспрестанно повторяемые клеветы достигли желанной цели – рыцарь де Литта впал в немилость и был сослан в имение своей жены, его заместитель – фельдмаршал граф Салтыков; командор де Гуссэ, секретарь опального заместителя, был назначен вице-канцлером ордена, с окладом в пять тысяч рублей. Граф Ростопчин, великий канцлер ордена, будучи солидарен с новым заместителем, управлял всеми делами ордена; граф Салтыков, не любивший кропотливой работы, сохранил за собой только почетный пост и право осыпать милостями командоров и рыцарей, которых он хотел отличить.

Опала рыцаря де Литта вызвала немилость к его брату нунцию; последний был выслан из пределов империи; сан старшего духовника ордена был пожалован архиепископу Могилевскому – митрополиту католических церквей, подчиненных России.

Таково было положение дел в ордене Святого Иоанна Иерусалимского, когда мы приехали в Санкт-Петербург.

Император со всем двором вернулся из Гатчины несколько дней спустя после нашего приезда. Фельдмаршал Салтыков дал знать депутации великой германской приории, что император назначил депутации публичную аудиенцию в воскресенье утром, 29 декабря; она состоялась со всей пышностью блестящей церемонии. Командор де Мезоннеф, церемониймейстер ордена, приехал в гостиницу за господами депутатами в великолепной карете, запряженной шестеркой лошадей в богатой упряжи, в сопровождении берейтора и двух гайдуков на подножках и четырех пеших герольдов, бежавших впереди; все они были в парадных ливреях; впереди ехали два гвардейских гусара, а сзади шли лакеи.

При выходе из кареты, у подножья дворцовой лестницы, господа депутаты увидели почетный караул, поставленный шпалерами до залы, где происходила аудиенция. Зала была великолепно декорирована. Император, с короной на голове, в одеянии Великого магистра со всеми знаками ордена, восседал на троне, горевшем золотом и драгоценными камнями; справа от него находились великий князь Александр, Священный совет и рыцари большого креста, слева – командоры в парадных костюмах; у стен залы стояли рыцари.

Великий рыцарь Пфюрдский – первый депутат, которого вел церемониймейстер и сопровождал командор Баденский, приблизившись к трону, сделал три глубоких поклона. Его речь, содержание которой было заранее известно и одобрено, длилась от четырех до пяти минут; он сказал ее громко и явственно; речь эта имела успех; затем он подал верительные грамоты в золотом ларце, которые нес командор барон Баденский. Павел I дал ему поцеловать свою руку и передал грамоты великому канцлеру ордена, графу Ростопчину, который ответил на речь от имени Великого магистра.

По окончании церемонии депутация с такой же пышностью была доставлена обратно в гостиницу. Согласно обычаю придворным ливрейным лакеям дали двести рублей на чай, а берейтору подарили золотые часы.

После этой аудиенции господа депутаты сделали визиты министрам, придворным, посланникам и послам.

В это время граф Кобенцль, – рыцарь Золотого Руна, большого креста ордена Святого Этьена Венгерского и рыцарь большого креста ордена Святого Иоанна Иерусалимского, – был чрезвычайным германским послом.

Барон Штединг, рыцарь шведского ордена, был шведским посланником.

Рыцарь Уитворт был чрезвычайным английским послом.

Барон Блом был полномочным послом Дании.

Я не помню фамилию португальского посла.

Герцог де Серра Каприола был полномочным послом короля Неаполитанского.

Остальные европейские дворы имели в Санкт-Петербурге только консулов; мадридский двор воевал с Россией. Все эти посланники и послы часто приглашали депутацию к обеду и гостеприимно открыли перед нею двери своих домов. Все были неизменно любезны и предупредительны, а в особенности граф Кобенцль, барон Штединг и герцог де Серра Каприола. Дом последнего был местом ежедневных свиданий всех послов и находившихся в Санкт-Петербурге иностранцев: он принимал гостей всякий вечер, и кто желал, оставался ужинать.

Герцогиня была русская; вокруг нее собиралось приятное общество, очарованное ее умом и приветливостью; игра чередовалась с разговорами. В доме герцога, со вкусом украшенном и богато обставленном, было все необходимое для многолюдных раутов. Сам герцог делал свой дом необыкновенно привлекательным, благодаря своей живости, любезности и прямодушию.

Барон Штединг, один из тех людей, на которых можно положиться как на каменную стену, и вполне достойный благоволения и доверия своего короля, – вел широкий образ жизни; стол у него был прекрасный. Он отличался прямотой, вежливостью и сердечностью. Обладая гибким умом, он умел беседовать со всяким; меня он удостаивал особой дружбы, и воспоминание о нем будет всегда дорого моему сердцу.

Во всей Европе, пожалуй, одни только министры русского императора не приглашают к своему столу послов или знатных иностранцев, приехавших в Санкт-Петербург. Экономия ли это, беспечность или презрение? Или, быть может, они думают, что, показываясь реже, они внушают этим более высокое мнение о себе?

Граф Ростопчин, министр иностранных дел, можно сказать, неприступен: с ним сносятся по делам только письменно или через вице-канцлера империи. Депутация несколько раз тщетно пыталась добиться приема у него. Считается за милость, когда он соблаговолит ответить на адресованные к нему письма. За его столом бывают только несколько лиц, к которым он дружески относится, или же те, у которых он хочет выведать их образ мыслей, так как в этом его главный талант.

Один только фельдмаршал Салтыков угостил депутацию обедом два раза за шестимесячное пребывание в Санкт-Петербурге. Эти парадные обеды отличаются невероятной роскошью и пышностью. После четырех блюд встают из-за стола и переходят в другую залу, где подается восхитительный десерт, самые тонкие вина, чудные ликеры, редкостные фрукты; стол богат и красиво накрыт и переполнен тем, что может удовлетворить вкус и порадовать глаз.

Вечерние визиты в Санкт-Петербурге начинаются лишь с восьми часов после спектакля; продолжаются они до одиннадцати-двенадцати часов ночи, ужинают только в это время. Имеются французские, немецкие и русские театры.

Депутация великой Баварской приории, опередившая нас на месяц, находилась еще в Санкт-Петербурге. Состояла она из рыцаря Флашланда, графа д’Арко и графа Прейсинга. Рыцарь де Брей, делегат от Баварии, не принятый императором, был секретарем депутации. Рыцарь де Брей был француз; за его заслуги перед орденом Мальтийский гроссмейстер пожаловал его крестом. Он вкрался в доверие графа Монтжеласа, который устроил его назначение в Санкт-Петербурге. Чтобы вознаградить его за полученный отказ, его назначили послом в Лондоне. Рыцарь де Брей образован, трудоспособен и обладает характером, за который его уважают и любят во всех странах мира.

Рыцарь Большого креста Флашланд принадлежал к одной из первых эльзасских фамилий; умный и очень любезный придворный, он командовал Мальтийской флотилией. Удостоенный доверия Великого магистра, выказал в нескольких случаях дипломатические таланты; он был членом двух великих приорий – германской и баварской, и имел командорства. Он восстановил Мальтийский орден, уничтоженный в Баварии, и умело подготовил сближение, и даже завязались дружеские сношения между Санкт-Петербургом и мюнхенским двором. По прибытии ко двору Павла I он удостоился самых высоких милостей и дружбы императора. Павел I отличил его и, по-видимому, любил вести с ним интимные разговоры; он имел честь ежедневно обедать и ужинать в Гатчине с императором и императрицей. Павел I осыпал его почестями и милостями; подарил ему великолепную шубу в две тысячи рублей, пожаловал орден Александра Невского и дал два командорства: одно – в баварской приории, другое – в Германии. Когда мы приехали, от этого благоволения не осталось и следа; его сменила самая суровая опала. Причина этой немилости делает честь прямодушию рыцаря Флашланда. Он присутствовал в качестве заместителя на одном заседании Священного совета, происходившем под председательством императора. Последний спросил его мнение. Рыцарь, не высказывая неодобрения, позволил себе сделать несколько незначительных замечаний. Император приказал ему изложить их письменно. Я читал этот доклад, он написан в почтительном, правдивом тоне; он не порицает принятых форм делопроизводства, но дает понять, что впоследствии возможно будет лучше приспособить их к уставу ордена. Эти откровенные замечания были истолкованы в дурную сторону врагами рыцаря большого креста. Командор де Гуссэ, заставивший принять настоящие формы после того, как рыцарь де Литта получил отставку, решил, что замечания рыцаря Флашланда бросают на него тень; ему было легко убедить фельдмаршала Салтыкова и графа Ростопчина в том, что Флашланд зарится на место наместника и хочет втереться в доверие императора во всем, что касается дел ордена.

Этот триумвират так хорошо построил свои батареи, что подорвал доверие Павла I к рыцарю, и с этого времени император не желал ни видеть его, ни говорить с ним. Немилость была так велика, что он не мог получить от императора даже прощальной аудиенции, а когда был занесен Людовиком XVIII в список лиц, которых тот предполагал в рыцари ордена Святого Лазаря, Павел I собственноручно вычеркнул его. Эта немилость отразилась на его товарищах по депутации: им предписано было уехать, не представляясь Великому магистру – императору. Граф д’Арко был прежде послом императора – Великого магистра и главным сборщиком в великой баварской приории.

Мы сказали выше, что рыцарь де Литта, а после того, как он впал в немилость, командор де Гуссэ положили в Санкт-Петербурге прочные основы ордену Святого Иоанна Иерусалимского и что Павел I, объявив себя покровителем ордена, принял сан Великого магистра. Титул покровителя, конечно, более подходил к его императорскому достоинству, но великая душа Павла I несомненно видела в этом новом сане только более верный и скорый путь к восстановлению любимого ордена, основания которого рушились со всех сторон. Русский император, отделенный от римской церкви расколом Фотия, став Великим магистром религиозного и военного ордена и подчинившись главенству папы, казался удивленной Европе необычайным явлением. Возможно, что политические соображения оказали влияние на решение Павла I.

Если бы оправдалась надежда на обратное завоевание Мальты, то этот остров, находящийся на Средиземном море, дал бы Великому магистру – русскому императору могучие средства для того, чтобы оказывать давление на оттоманский двор. Положение главы всей европейской знати значительно склонило в пользу русских императоров чашу политических весов континента, чего они всегда добивались.

Для успешного выполнения миссии депутации, к которой я имел честь принадлежать, было очень важно заслужить благоволение командора де Гуссэ – вице-канцлера ордена; он был доверенным фельдмаршала Салтыкова и графа Ростопчина. Оба эти вельможи, незнакомые с уставами ордена, принуждены были сноситься с вице-канцлером, который, таким образом, имел весьма большое влияние, так как император с большим интересом относился ко всему, касающемуся ордена Святого Иоанна Иерусалимского. Руководясь тем, что я узнал о его характере и влиянии, которым он пользовался, я посоветовал господам депутатам оказать ему самое широкое доверие и убедить его, что они желают следовать только его советам. Доверие это ему польстило; он начертал нам план действий для осуществления возложенной на господ депутатов миссии.

Немного времени спустя мы узнали, что после доклада вице-канцлера император любезно дал согласие на исполнение всех наших просьб. Знаки императорского благоволения не замедлили обнаружиться, господа депутаты не позволили себе ни одной просьбы, ни одного шага для достижения милостей для себя лично. Но желая показать свою благосклонность, Павел I призвал Пфюрдского рыцаря в свой кабинет и там, в присутствии великого канцлера, пожаловал его красной лентой и орденом Святого Александра Невского; и после того, как он стал кавалером этого ордена, его величество сказал ему: «Я назначаю вас моим послом по делам Мальтийского ордена при царствующих особах германской империи, где есть командорства великой немецкой приории, с окладом в тысячу червонцев». В то же время его императорское величество пожаловал мне грамоту, которая приобщала меня к верховному ордену Святого Иоанна Иерусалимского, разрешала мне носить крест и давала право на получение пенсии в сто червонцев через посредство главного сборщика великой германской приории. Эта милость, о которой я и не думал просить, была оказана мне по очень лестным для меня мотивам.