Текст книги "Россия. Автобиография"

О восшествии Годунова на престол и его правлении, 1598–1605 годы
Иное сказание

И наступил год отшествия из мира сего в небесные жилища святого и праведного государя, царя и великого князя Федора Ивановича, всея Руси самодержца, седьмой тысячи 106 [1598] года месяца января в 6 день, и его преставление было от неправедного убийства, совершенного тем же Борисом. О, как могу промолчать об этом? Если мы промолчим, то камни возопят. И это дерево, приносящее благородный плод и посаженное рукой всещедрого превечного Бога, тот же Борис подрубил, выкорчевал, даже и до самой смерти. И как прежде, имея лукавый и пронырливый нрав, бояр и царских советников и вельмож, и властителей, и купцов, и всяких людей прельстил, одних дарами, других любовью, а иных злым запретом, и не смел никто из бояр или простых людей перечить ему. И так тот Борис по отшествии к Богу государя царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси начал посылать своих злых советников и слуг ко царствующему граду Москве, и по всем сотням, и по слободам, и по всем городам Российской области ко всем людям, чтобы всем миром просили на государство Бориса. Бояре же, и властители, и вельможи, и весь царский синклит, и купцы, и всенародное множество Московского государства, боялись Борисова злого преследования, и казни, и междоусобной брани, а его сторонники и советники старались, и по Божьему уставлению никто не смел против Бориса и слова сказать. А люди, подученные злыми советниками и слугами Бориса, хотя и не хотели его на царство, но боялись его злых преследований и молили его перед боярами, и властителями, и вельможами, и пред царским синклитом принять скипетр великой России. И потому те, кто был достоин этой чести, не решались добиваться ее, думая, что народ обращается к Борису по истинной сердечной любви, а не неволей.

Он же, зломысленный, лукавый проныра, уже много лет желая того и добиваясь, а тут будто и нехотя и не скоро поддаваясь уговорам и не раз отказываясь, предлагал избрать более достойных. А сам отправился в великую лавру Божьей Матери, построенную в память о чуде Смоленской иконы Девичьего монастыря, и там прислуживал своей сестре, царице Ирине, уже инокине Александре, а многие люди каждый день просили его принять царство. Он же стыдился и боялся своей сестры, инокини Александры, потому что она не позволяла ему так поступить, ибо знала, как издавна он желал этого и как пролил за это много неповинной крови больших бояр, правящих в Российском государстве и служивших своему государю истинно и право, также купцов и людей иных всяких чинов погубил. Советники же его и сторонники принудили людей молить и бить челом инокине, великой государыне Александре, и просить ее брата Бориса на царство и так молили Александру всенародным множеством всякий день с великим воплем и плачем.

А великие бояре, происходящие от скипетродержавного корня, родственники великому государю царю и великому князю Федору Ивановичу всея Руси и сами достойные принять скипетр, не захотели избрать царя между собой, но отдали решение на волю народа, ибо они и так были при царях велики, и честны, и славны, не только в великой Руси, но и в иных странах. И даже те, кто не хотел Бориса, не смели против него говорить из-за его злого и лукавого нрава. Как в Царьграде Божьим изволением Фока Мучитель убил кроткого царя Маврикия и захватил Греческое царство, так и сейчас Борис на Москве захватывает царство лукавством и неправдою. Собранные же многие люди к честной лавре Борисовыми сторонниками были принуждаемы молить великую государыню инокиню Александру бить челом и просить на государство брата ее Бориса, они же еще сильнее молили с великим воплем инокиню Александру, дабы благословила на Московское государство брата своего Бориса. И так народ докучал ей многие дни. Бояре же и вельможи стояли перед ней в келье, а другие на крыльце вне кельи у окна, а многие люди стояли на площади. Многие были и неволей приведены, и порядок положен – если кто не придет просить Бориса на государство, с того требовать по два рубля в день. К ним были приставлены и многие приставы, принуждавшие их великим воплем вопить и лить слезы. Но откуда быть слезам, если в сердце нет умиления и усердия и любви к нему? И они вместо слез глаза смачивали слюной... И таким лукавством обратили ее на милость, что, видя всенародного множества усердие к нему и не могуще слышать и видеть многих воплей и жалоб в народе, дает им волю, да поставят на Московское государство Бориса.

И люди снова начали бить челом и молить Бориса Федоровича Годунова принять в свою руку скипетр великой России. <...> И патриарх, видя народное усердие и тщание к Борису, более всех захотел Бориса на государство, и Борисовы сторонники и доброхоты принуждали к этому патриарха Иова. И патриарх со всем освященным собором берет икону Пречистой Богородицы, написанную евангелистом Лукой, и другие святые иконы и мощи и пешком несут их туда, где народ молил Бориса. Он же будто устыдился пришествия образа Богоматери, и принимает скипетр Российской державы, и венчался царским венцом в 107 [1598] году, сентября в 3 день, и царствовал семь лет. И во время правления своего великой Россией начал себя укреплять и утверждать, чтобы ему много дней и лет пробыть, держа скипетр великой России, а после него роду его скипетр держать, и затем многих бояр и вельмож рассылая по дальним и разным городам и разными злыми смертями их умерщвляя и искореняя царский род.

Недовольные возвышением Годунова бояре сеяли смуту. Так, была схвачена по обвинению в заговоре против Бориса Годунова и сослана в ссылку вся семья, все бояре и родственники Романовых, сам Федор Романов и его жена были насильно пострижены в монахи. Вскоре все бедствия, которые постигали Россию (неурожаи, вылившиеся в голод 1601–1603 годов, бесчинства разбойных отрядов и т. д.), в народе начали приписывать «неправедному царю». В том же «Ином сказании» говорится: «Видя жеэто всевидящее недреманное око Христос, как неправдою захватил скипетр Российской области, и захотел ему отомстить пролитие неповинной крови новых своих страстотерпцев, просиявшего в чудесах царевича Дмитрия и царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси и прочих, неповинно убитых им, и неистовство его и неправедные убийства обличить и другим его сторонникам показать пример, чтобы не следовали его лукавой жестокости. И попустил на него врага, оставшуюся головню от сгоревших Содома и Гоморры, или непогребенного мертвеца...»

«Непогребенный мертвец» – не кто иной, как Григорий Отрепьев, называвший себя спасшимся царевичем Дмитрием и вошедший в историю как Лжедмитрий.

Возвышение Лжедмитрия, 1604 год
Извет старца Варлаама Григорий Отрепьев

Сын стрелецкого сотника, Григорий (до пострига Юрий) Отрепьев сумел поначалу заслужить благоволение патриарха Иова, но вскоре прогневал и патриарха, и царя и был сослан в Белозерский монастырь. Оттуда ему удалось бежать в Литву, где он отказался от монашества – таких «отказников» называли расстригами. Григорий поведал своему новому покровителю князю Вишневецкому, что на самом деле он – царевич Дмитрий, и показал «некую бумагу» в доказательство своих слов. Князь поселил Отрепьева у воеводы Мнишека, дочь которого, Марина, стала невестой Григория, когда тот принял католичество, а польский король Сигизмунд, решив воспользоваться возможностью, разрешил Отрепьеву набирать войско для похода на Москву.

Старец Варлаам был бродячим богомольцем, случайным попутчиком Отрепьева на пути в Литву.

А тот князь Адам, бражник и безумец, тому Гришке поверил и начал возить его на колесницах и на конях в сопровождении людей. Из Брашна князь Адам поехал в Вишневец и того Гришку с собою взял и к радным панам его возил и называл его царевичем, князем Дмитрием Ивановичем Углицким. И в Вишневце у него Гришка Отрепьев прожил лето и зимовал. И после Пасхи князь Адам отправил Гришку в Краков к королю Сигизмунду, и сказал князь Адам про него королю, будто он царевич Дмитрий Иванович Углицкий. И король его к руке звал, и он начал прельщать его, называя себя царевичем Дмитрием, сыном благоверного государя царя и великого князя Ивана Васильевича, всей великой России самодержца.

А сам Гришка начал плакать и королю говорить: «Слыхал ли ты про московского великого князя Ивана Васильевича, всея Руси самодержца, сколь был велик и грозен, во многих государствах был славен? А я сын его родной, князь Дмитрий Иванович. И как Божьим судом отца нашего на Российском государстве не стало, а остался на Московском государстве царем брат наш Федор Иванович всея Руси, а меня изменники наши сослали в Углич и не раз присылали многих воров и велели им порчу на меня наводить и убить меня. И Божьим произволением и его крепкой десницей укрывшей нас от их злодейских умыслов, хотящих нас злой смерти предать, и милосердный Бог не захотел исполнить их злокозненного помысла, и меня невидимою силою укрыл, и много лет сохранял, вплоть до нынешнего нашего возраста. И ныне я, возмужав, с Божьей помощью помышляю идти на престол прародителей своих, на Московское государство». И говоря это, проливает многие слезы. «А и то было тебе, милостивому королю, можно разуметь: как только твой холоп тебя, или брата твоего, или сына твоего убьет, каково тебе в те поры будет? Разумей по этому, каково ныне мне». И многое другое ему говорил и рассказывал.

Да то же говорили королю и называли Гришку царевичем Дмитрием Ивановичем Углицким пять братьев Хрипуновых, да Петрушка, человек Истомы Михнева, да Ивашка Шварь, да Ивашка, что нас привел за рубеж, да киевляне, посадские мужики. И тот Гришка с князем Адамом Вишневецким отпросился у короля в Самбор.

И я королю про того Гришку говорил, что он не царевич Дмитрий, чернец он, Гришкою зовут, а прозвищем Отрепьев, а шел со мною из Москвы вместе. И король и паны радные мне не верили и послали меня к нему, к Гришке, в Самбор, к воеводе Сандомирскому к пану Юрию Мнишеку, и к ним лист обо мне писали. И как меня привезли в Самбор, и расстрига Гришка с меня платье иноческое снял и повелел меня бить и мучить. Да расстрига Гришка начал говорить и сказывать про нас, про меня и про сына боярского Якова Пыхачева, будто мы посланы от царя Бориса для того, чтобы его убить. И того Якова Пыхачева тот расстрига и сандомирский воевода велели смертью казнить, а он, Яков, и перед казнью называл его расстригою Гришкой Отрепьевым. А меня, избив и мучив, велел заковать в кандалы и кинуть в тюрьму.

И августа в пятнадцатый день тот расстрига пошел войною к Москве, на Успенье пречистой Богородицы. <...>

Войско Лжедмитрия двигалось к Москве, фактически не встречая сопротивления; более того, к нему присоединились донские казаки, а позднее на его сторону целиком перешло московское войско. Антигодуновских настроений не утишили даже смерть Бориса в 1605 году и воцарение его сына Федора. Лжедмитрий рассылал по стране «грамоты», в которых обосновывал свои права.

От царя и великого князя Дмитрия Ивановича всея Руси боярам нашим, князю Федору Ивановичу Мстиславскому да князю Василию, да князю Дмитрию Ивановичу Шуйским, и всем боярам, окольничим и дворянам большим, и стольникам, и стряпчим, и жильцам, и приказным людям, и дьякам, и дворянам, что из городов, детям боярским, и гостям, и торговым лучшим и средним и всяким черным людям.

Вы целовали крест блаженной памяти отцу нашему, великому государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси и нам, детям его, чтобы вне нашего рода иного государя никакого не хотеть и не искать на Московское государство. И как Божьим судом отца нашего, великого государя царя и великого князя Ивана Васильевича всея Руси не стало, а на Московском государстве сел брат наш, великий государь царь и великий князь Федор Иванович всея Руси, а государыню, мою мать царицу и великую княгиню инокиню Марфу Федоровну всея Руси, и нас изменники великого государя послали в Углич и так наше величество утесняли, что и подданным было делать негодно, – подсылали многих воров и велели навести на нас порчу и убить.

И милосердный Бог нас, великого государя, от их злодейских умыслов укрыл и с тех пор до нынешних наших лет волею своею сохранил. А вам, боярам нашим и окольничим, и дворянам, и приказным людям, и гостям, торговым и всяким людям, изменники наши твердили, будто нас, великого государя, не стало и похоронили будто нас, великого государя, в Угличе, в соборной церкви у всемилостивого Спаса. И как волей Божьей брата нашего, великого государя царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси, не стало, и вы, не зная про нас, прирожденного государя своего, целовали крест изменнику нашему Борису Годунову, не ведая его злокозненного нрава и боясь того, что он при блаженной памяти брате нашем царе и великом князе Федоре Ивановиче всея Руси владел всем государством Московским и жаловал и казнил кого хотел. А про нас, прирожденного государя своего, не ведали, а думали, что мы изменниками нашими убиты.

А как про нас, великого государя, пошел слух по всему Российскому государству, что с Божьей помощью мы, великий государь, идем на православный престол прародителей наших, великих государей царей Российских, и мы хотели государство наше получить без крови, и вы, бояре наши и воеводы и всякие служилые люди, против нас, великого государя, стали по неведению и боясь от изменника нашего смертной казни, а про нас, великого государя, говорить не смели. И я, христианский государь, по своему царскому милосердному обычаю в том на вас нашего гнева и опалы не держим, потому что вы делали это по неведению и боясь казни.

А ныне мы, великий государь, на престол прародителей наших, великих государей царей Российских, вскоре с Божьей помощью придем, а с нами многие рати русские, литовские и татарские. А города нашего государства нашему царскому величеству добили челом и против нас не стояли и крест целовали, помня свои души и крестное целование нам, великому государю, служат и против изменников наших храбро и мужественно хотят стоять, а о том и сами доподлинно знаете. И поволжские города нам, великому государю, добили челом и воевод к нам привели, и астраханских воевод Михаила Сабурова с товарищами к нашему царскому величеству ведут, а ныне они в дороге на Воронеже. И к нам писал из Большой Ногайской орды князь Ищерек и из Казыева улуса мурза, что они нашему царскому величеству хотят помогать. И мы, христианский государь, не желая христианского разорения, ногайским людям до нашего указа ходить не велели, жалея нашего государства, и велели ногайским людям кочевать под Царевым градом.

А изменники наши Мария Борисова, жена Годунова, да сын ее Федор о нашей земле не жалеют, да и жалеть им было нечего, потому что чужим владели и отчину нашу, Северскую землю, и иные многие города и уезды разорили и православных христиан без вины побили. Но того мы, христианский государь, в вину вам, боярам нашим и служилым людям, не поставили, потому что вы учинили то по неведению и боясь от изменников наших смертной казни. А и то было вам пригоже знать, какое утеснение от изменника нашего Бориса Годунова было вам, боярам нашим и воеводам, и родственникам нашим укор и поношение и бесчестие, и наносимые вам, чего и от родного было терпеть невозможно, и вам, дворянам и детям боярским, разорение и ссылка и муки нестерпимые были, чего и пленным делать негодно; а вам, гостям и торговым людям, и в торговле вашей вольности не было и в пошлинах, что в треть вашего имущества, а мало и не все отобрано, но и тем его злокозненного нрава умерить не смогли.

И в винах своих до сих пор не признаетесь и нас, прирожденного государя своего, знать не можете, а о праведном Божьем суде не вспоминаете и хотите пролить кровь безвинных православных христиан, чего не только нам делать не годится, – и иноземцы о вашем разоренье скорбят и болезнуют и, узнав нас, христианского кроткого милосердного государя, нам служат и крови своей за нас не щадят. И мы, христианский государь, не желая видеть во христианстве кровопролития, пишем вам, жалея вас и о душах ваших, чтобы вы, помня Бога и православную веру и свои души, на чем блаженной памяти отцу нашему, великому государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси, и нам, чадам его, крест целовали, и великому князю Дмитрию Ивановичу всея Руси добили челом и милости просить к нашему царскому величеству прислали митрополитов и архиепископов, и бояр, и окольничих, и дворян больших, и дьяков думных, и детей боярских, и гостей, и лучших людей.

А мы, великий государь, по своему царскому милосердному обычаю всех вас пожалуем, и вам, боярам нашим и воеводам, честь и повышение учиним и отчинами вашими прежними вас пожалуем, к тому еще и прибавим, и в чести вас держать будем. А вас, дворян и приказных людей, в нашей царской милости держать хотим. А вас, гостей и торговых людей всего Московского государства, пожалуем в пошлинах и в податях, велим во льготе и в облегчении учинить и все православное христианство в тишине и в покое и в благоденственном житии учинить хотим.

А не добьете челом нашему царскому величеству и милости просить не пришлете, и вы можете рассудить, что вам в том отвечать в день праведного суда Божьего, а от праведного гнева и от нашей царской высокой руки нигде не спастись, ни в матерней утробе не укрыться вам. И с Божьей помощью нам, великому государю, преславных государств своих добиваться.

20 июня 1605 года Лжедмитрий триумфально въехал в Москву. Федора Борисовича и его мать задушили, богатства Годуновых подверглись разграблению, патриарха Иова низложили и отправили в ссылку, а инокиня Марфа, бывшая царица Мария Нагая, признала в Отрепьеве своего сына.

Царствование и смерть Лжедмитрия, 1605–1606 годы
Иное сказание

И вскоре, в том же 113 [1605] году, июля в 1 день, в воскресенье, воцарился проклинаемый всеми и начал православному христианству в царствующем граде многое зло творить. И так отпал от православной веры окаянный законопреступник, сатанин угодник и предтеча, что и сам образ Божий поругал и алтари Божьих церквей хотел разорить, и монастыри и иноческие жилища разрушить, и сравнять православную христианскую веру с отпадшей верой, и вместо Божьих церквей построить костелы. И начал жить, как и прочие еретики других народов, и хотел заставить православных христиан поклоняться идолам, и многих юных монахинь осквернил, многих отроков и девиц растлил, и среди людей начался великий плач и рыдание, ибо никогда еще не было такой беды.

И в этой короткой жизни он устроил себе потеху, а для своей будущей жизни – знамение вечного своего жилища, которого ни в Российском государстве, ни в иных, кроме подземного, никто на свете не видел: огромный ад с тремя главами. И с обеих сторон прикрепил к его челюстям медные колокольцы, и когда он раздвигает свои челюсти, изнутри его на всех стоящих рядом пышет пламенем и громкие звуки раздаются из его гортани, и имеет зубы и когти, готовые схватить, а из ушей его также вырывается пламя. И поставил его проклятый Расстрига напротив своих палат на Москве-реке себе на обличение, чтобы ему из высочайшего своего дворца смотреть на него и быть готовым вселиться в него на бесконечные века вместе со своими единомышленниками.

И взял себе в жены из великой Литовской земли лютеранку их басурманской веры, так же, как и он, наученную злу и колдовской премудрости, дочь некоего сандомирского пана Юрия Мнишека, девицу именем Марину. И с ней, оставя свои имения в люторской области, пришел в Российское государство и отец ее, пан Юрий, и с ним много иных великих панов. И тот окаянный законопреступник женился в 114 [1606] году, месяца мая в 8 день, в четверг, в праздник святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова, накануне пятницы и накануне памяти чудотворца Николы. И сразу после свадьбы Расстрига поднял великую бурю и начал гонение на христиан, и изменил христианской вере, и по римскому обычаю начал соблюдать субботний пост, как обещал римскому папе, а в среду и в пятницу стал есть говядину и прочую нечистую пищу.

И задумал тот окаянный гонитель со своими злыми советниками перебить бояр и гостей и всех православных христиан. <...> И он хотел святые места осквернить, а монастыри превратить в жилища нечестивых, а юных иноков и инокинь по своему злому замыслу хотел, окаянный, женить, а инокинь выдавать замуж, а тех иноков и инокинь, кто не захочет снять с себя ангельский образ и не желает прелестей здешней быстротекущей жизни, казнить мечом. И все это зло окаянный замыслил сотворить и наводнить Московское государство погаными иноверцами – литовцами, евреями и поляками и иными скверными, так что русские люди среди них мало будут заметны.

Пристрастие Лжедмитрия ко всему «иноземному» вызывало недовольство и бояр, и народа, несмотря на милости, которыми осыпал подданных новый царь: в частности, он вернул из ссылки Бельских, Нагих и Романовых. Засилье поляков, фактически оккупировавших Москву, преобразование Боярской думы в Сенат, введение по польскому образцу новых должностей – все это переполнило чашу терпения. Вдобавок у бояр был собственный кандидат на престол – Василий Шуйский, тот самый глава следственной комиссии по делу об убийстве царевича Дмитрия. При первой встрече с Отрепьевым он признал в Григорииякобы убитого царевича, потом отрекся от своих слов, был приговорен к казни, но последнюю заменили сылкой; с тех пор Шуйский возглавлял оппозицию. В ночь с 16 на 17 мая 1606 года оппозиция перешла к действиям, совершив дворцовый переворот.

В десятый день после своей свадьбы, 114 [1606] года, месяца мая в 16 день, на четвертой неделе после Христовой Пасхи, в субботу, он (Отрепьев. – Ред.) был убит мечами и прочим оружием, по земле выволочен из высочайших светлейших своих чертогов руками многих человек, которым прежде на него живого и взглянуть было нельзя, не то что прикоснуться к нему. И так был выброшен из крепости и брошен на торжище, всеми проклинаемый и попираемый и всеми всяким образом оскверняемый за его злобный и жестокий нрав. И невидимой своей силой творец-избавитель наш в одночасье победил и советников его, великое множество упомянутых выше злохитренных нечестивцев. А русские люди, отчаявшиеся и безоружные, с Божьей помощью их смертоносное оружие у них отняли и их, вооруженных, победили. И столько их, нечестивых, в тот субботний день погибло, что по всем улицам великого града Москвы из-за их трупов нельзя было пройти. А нас, грешных рабов своих, избавил от той великой, убивающей душу смертоносной язвы.

И три дня пролежал на торжище труп окаянного богоборца, и всякий смотрел на нечистый его труп, никем не покрытый, нагой, каким вышел из чрева матери своей. И идолы, которым он поклонялся, но никак ему не помогли, были положены ему на грудь. А по прошествии трех дней окаянный был выброшен из города в поле. И на его труп, выброшенный на позор, не только людям было противно смотреть, но и сама земля, из которой он был взят, гнушалась им. И мы видели все это, и каждый себе говорил: «О, злое дело: родился, просветился святым крещением и назвался сыном света, а ныне сам захотел стать сыном погибели!»

И когда он лежал в поле, многие люди слышали в полночь и до самых петухов громкие вопли, и бубны, и свирели, и прочие бесовские игрища над его телом: так сатана радовался приходу своего слуги. Ох, так тяжело проклятие на тебе, окаянном, что и земля гнушается принять в себя твое проклятое еретическое тело, и воздух начал смрадом дышать, а облака не дали дождя, не желая омывать его окаянного тела, и солнце не согревало земли, морозы ударили и лишили нас пшеничных колосьев, пока его смрадное тело лежало на земле.

Шуйский был провозглашен царем. Марина Мнишек и другие поляки вернулись на родину. Вместо патриарха, назначенного Лжедмитрием, во главе русской церкви встал патриарх Гермоген.