Текст книги "Россия. Автобиография"

Осада Троице-Сергиевой лавры, 1608–1610 годы
Новая повесть о преславном Российском царстве

Войска Тушинского Вора после ряда сражений с правительственными войсками в поисках богатой добычи осадили Троице-Сергиеву лавру в Сергиевом Посаде. Осаждавших во главе с гетманом Я. Сапегой и полковником А. Лисовским было около 30 000 человек, а за стенами – как минимум вдвое меньше монахов и посланных им на подмогу стрельцов. Тем не менее осада, длившаяся полтора года, оказалась безуспешной.

А тот прежде упомянутый град, воистину великий по своим деяниям, против тех супостатов наших и врагов, а точнее сказать, против самого лютого супостата нашего, злого короля, желающего погубить святую нашу и непорочную веру, крепко вооружился и укрепился, и не покорился, и не сдался. Да и ныне стоит и утверждается, можно сказать, все великое наше Российское государство поддерживает, а всех наших врагов, тамошних и здешних, и самого того общего нашего супостата-короля стращает. И, как бесстрашный воин, сдерживает он уздой челюсти дикого, свирепого, неукротимого жеребца, трубящего на кобылицу мула, и все тело его к себе обращает, и воли ему не дает, а ежели даст, то и сам от него погибнет, занесен будет в бездонную пропасть и разобьется. Также и тот великий град, своими подвигами великий, помыслы того супостата нашего и похитителя веры нашей православной, с ревом рвущегося на великое наше государство и на всех нас, укрощает и к нам ему идти возбраняет. Если бы град тот до сих пор не останавливал его и не удерживал, без всякого сомнения, давно бы супостат наш у нас здесь был. А если бы Бог, за великие грехи наши, его к нам допустил, он бы вконец всеми нами овладел и во всем бы над нами волю свою учинил. Горше же всего, святую и непорочную нашу веру тоже бы вконец искоренил, разве что только наш великий и непоколебимый Бога заступник веру бы до конца удержал (или нет?), не смею и дерзнуть вымолвить. А ныне его, супостата нашего, злого короля, тот наш град не за голову, не за руки, не за ноги, но за самое злонравное и жестокое сердце держит и к нам идти не дает. И посланники наши также крепко и единодушно православную веру защищают, и пред тем супостатом нашим ни в чем лица своего не срамят, и за правоту против него стоят. И хотя они не в граде с горожанами сидят и словесного с ними совета не держат, но сердца их, по Божьему промыслу, вместе с горожанами благочестием горят.

Михаил Скопин-Шуйский, племянник «боярского царя» Василия, при помощи шведов (во главе с генералом Я. Делагарди) разбил поляков под Тверью и прогнал осаждающих из-под стен лавры. Затем его войско заняло опустевшее Тушино – Лжедмитрий Второй бежал, а его соратники рассеялись – и торжественно вступило в Москву.

Кончина Михаила Скопина-Шуйского, 1610 год
Повесть о кончине и погребении князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского

В Михаиле, победителе Болотникова и поляков, многие видели будущего царя, однако вскоре он скончался – как уверяли, был отравлен собственным дядей Дмитрием, братом бездетного Василия и наследником престола.

В лето 1610 преставился благоверный и благородный боярин, воин и воевода, и ближний советник и племянник государя царя и великого князя Василия Ивановича всея Руси – князь Михайло Васильевич Шуйский.

Когда тот воин и воевода, князь Михайло Васильевич Шуйский, послушав царя, приехал в царствующий град Москву из слободы Александровой, тогда, нам на грех, у боярина князя Ивана Михайловича Воротынского родился сын, княжевич Алексей. И пригласили князя Михайлу быть крестным отцом, кумой же была княгиня, жена князя Дмитрия Ивановича Шуйского, дочь Малюты Скуратова.

И по совету злых изменников и советников своих замыслила она во уме своем злую мысль изменную: изловить князя Михайлу, как птицу в лесу, змея она лютая со злым взором, как рысь, как зверь лютый.

И как был после честного стола веселый пир, так дьяволом омраченная злодеица та, княгиня Марья, кума крестная, подносила чару пития куму крестному и била челом, поздравляла с крестником Алексеем Ивановичем. А в той чаре приготовлено было лютое питие смертное.

И князь Михайло Васильевич выпивает ту чару досуха, а не ведает, что то злое питье, лютое, смертное. И не в долог час у князя Михаила во утробе возмутилось, и не допировал он пиру почестного, поехал к своей матушке, княгине Елене Петровне. И как всходит он в свои хоромы княжеские, увидала его мати, посмотрела ему в ясные очи; а очи у него ярко возмутилися, а лицо у него страшно кровию заливается, а власы у него на главе, стоя, колеблются. <...>

И упал князь Михайло на ложе свое, и начала у него утроба люто терзаться от того пития смертного. Он же на ложе в тоске мечется, и бьется, и стонет, и кричит, как зверь под землею, и просит позвать отца духовного. Мать же да жена его, княгиня Александра Васильевна, слезы испускали, и весь двор его наполнился горьким воплем и кричанием. <...>

И в тот же день скончался князь Михаил Васильевич месяца апреля в 23-й день, в ночь со дня великого воина и страстотерпца Георгия на день воеводы Саввы-стратилата. Утром же на восходе солнца слышалось по всему царствующему граду Москве:

– Отошел от сего света, преставился князь Михайло Васильевич. <...>

И хотели положить тело его в Чудове монастыре до времени, пока не положат тело его во граде Суздале подле гробов прародительских. Но в Суздале-граде в то время нестроение великое было, осилили воры и литовские люди, паны с войском своим. Порешили, когда они отступят, тогда и отвезти тело князя Михаила Васильевича в Суздаль-град.

Когда народ услышал, что хотят положить его тело в Чудове монастыре, то все возопили, словно едиными устами:

– Подобает такого мужа, воина, и воеводу, и супротивных одолителя положить в соборной церкви у Архангела Михаила и приобщить его гроб к гробницам царей и великих князей ради его храбрости и побед над врагами и поскольку он от их же рода и колена.

И тогда царь громогласно сказал:

– Достойно и правильно так совершить.

И так на плечах понесли гроб его в соборную церковь Архангела Михаила, в сопровождении патриарха, и митрополитов, и всего духовенства. Так же следовали за ним и царь, и весь царский синклит, и всенародное множество. И не было видно ни единого человека не плакавшего. Богатые, и убогие, и нищие, хромые, и слепые, и безногие ползли, бились о землю головами своими, плача и жалостно причитая. И сам царь и патриарх плакали со стенанием, и воплем, и рыданием горьким перед всем народом. Если бы у кого и каменное было сердце, и тот излился бы от жалости, смотря на плачущий народ свой.

С великим трудом из-за тесноты принесли его тело во гробе до церкви Архангела Михаила и поставили посредине. И, отпев подобающие надгробные песнопения, разошлись. Но маломощные и нищие, так же вдовицы и черницы весь день тот у гроба его плакали и скорбели. И непрестанно читали над ним Давидовы псалмы, сменяясь день и ночь.

На утро следующего дня опять стекается всенародное множество со всего Московского царства, ибо во вчерашний день не до всех дошел слух и не все знали, где погребен будет. Ныне вдвое больше народа стекается – мужи и жены, и, как прежде писал, старцы с юношами, и сироты, нищие, слепые и хромые. Если кто и не знал его при жизни, все слышали о его храбрости и победах над врагами и хотели сподобиться быть участниками его погребения. И так торжища опустели, и лавки были оставлены, рабы бросили службу господам своим, и жители покинули дома: все стекались на погребение его.

После некоторого времени царь, и патриарх, и прочий синклит, и духовенство собрались в оную церковь, и началось погребальное пение. И не было слышно голоса поющих от плача и причитания. Воздух гудел, и земля стонала, и камения дрожали: колебались не только стены церковные, но и городские. Народ плакал и причитал. Одни называли его столпом Русской земли, другие именовали твердой и великой крепостью. Иные называли новым Иисусом Навином, другие – Гедеоном или Самсоном, победителем иноплеменников. Да что много говорить: не вместят уши жалостного причитания и плача. Был он крепок в бранях и обращал в бегство полки чужеземцев. <...>

И так, отпевше надгробное пение, полагают его в каменный гроб и относят в придел за алтарем на южной стороне и там полагают его, где положены были цари и великие князья: царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси, во иноках Иона, и сын его, царевич Иван, и второй сын его, царь и великий князь Федор Иванович всея Руси. <...>

И да будет вам известно, что и сам царь Василий, придя в палату свою после погребения, пал ниц на золотой стол свой царский и плакал горько, захлебываясь, и слезы его на пол со стола капали.

И было в мире шатание, и колебание, и смущение многое из-за его болезни смертельной, и говорили друг другу:

– Откуда нашла на такого мужа такая смертельная напасть: был такой воин и воевода.

Нельзя умолчать об этом, по слову ангела к Товиту: «О Божьих делах следует рассказывать, царские же тайны хранить».

Смутное время запомнилось не только многочисленными самозваными претендентами на престол, но и «полновесным» – в противовес пограничным набегам и засилью шляхты в Москве – вторжением поляков. Формальный повод для вторжения дал сам царь Василий, обратившийся за помощью к шведам: Речь Посполитая находилась в состоянии войны со Швецией, поэтому король Сигизмунд III напал на Россию как на союзницу шведов. Тем временем в самой России набирало силу служилое дворянство, представители которого вскоре после нападения поляков предложили Сигизмунду отдать русский престол его сыну, королевичу Владиславу, на условиях сохранения православия и традиционного устройства.

«Боярский царь» Василий Шуйский в 1610 году по настоянию думы отрекся от престола и был насильно пострижен в монахи. Власть в стране – в той ее части, что еще не была захвачена, то есть в Москве и ближайших окрестностях – перешла к так называемой «семибоярщине», своего рода комитету из семи наиболее знатных и деятельных бояр. Желание выбрать нового «боярского царя» из Голицыных или Романовых столкнулось с сильным сопротивлением москвичей; Тушинского Вора никто в цари не хотел, поэтому бояре поддержали предложение служилых людей и присягнули на верность польскому королевичу Владиславу. Польский гетман Станислав Жолкевский привел войска, которые отогнали тушинцев за Калугу и сами заняли Москву.

Впрочем, Сигизмунд отказался принять присягу Владиславу и потребовал заключить новый договор на своих условиях. Пока переговоры продолжались – в лагере короля под осажденным Смоленском, – в Москве бесчинствовали поляки Жолкевского.

Поляки в Москве, 1610–1611 годы
Плач о пленении и конечном разорении Московского государства

Когда же пришло время святого Великого поста и настала Страстная неделя, приготовились окаянные поляки и немцы, которые вошли с ними в царствующий град, к нечестивой резне и жестокосердно, как львы, устремились, поджегши сначала во многих местах святые церкви и дома, подняли потом меч на православных христиан и начали без милости убивать народ христианский. И пролили, как воду, кровь неповинных, и трупы мертвых покрыли землю. И обагрилось все многонародною кровью, и всеядным огнем истребили все святые церкви и монастыри, и укрепления, и дома, каменные же церкви разграбили и прекрасные иконы Владыки и богоматери его и святых угодников его с установленных мест повергли на землю и бесчисленной добычей, всяческими предорогими вещами, свои руки наполнили. И расхитили сокровища царские, в течение многих лет собранные, на которые и глядеть таким, как они, не годилось бы! И гробницу блаженного и исцеления приносящего тела великого Василия, Христа ради юродивого, рассекли на многие части, и ложе, что было под гробницей, с места сдвинули, а на том месте, где лежит блаженное его тело, для коней стойла устроили и, похожие обличьем на женщин, бесстыдно и бесстрашно в церкви этого святого блудную мерзость творят. Неповинно же убиенных правоверных христиан и погребения не удостоили, но в реку тела всех их побросали. И опозорили многих женщин и дев растлили; из тех же, кто избежал их рук, многие на дорогах скончались от мороза, голода и различных невзгод.

Первое ополчение и смерть патриарха Гермогена, 1611 год
Иван Хворостинин

В конце 1610 года Лжедмитрий Второй был убит; о присяге польскому королю уже никто не думал, Марина Мнишек настаивала на признании царем своего сына от Тушинского Вора, на севере страны хозяйничали шведы, в южных областях «творили разбой» поляки, казаки и остатки тушинского войска. Духовный лидер России патриарх Гермоген призвал «всех православных освободить землю Русскую», и в 1611 году под началом дворянина П. Ляпунова, князя Трубецкого и казацкого атамана Заруцкого собралось первое ополчение.

Ополченцы освободили Москву, осадили поляков в кремле, но вскоре Прокопия Ляпунова зарезали казаки, разъяренные его отказом «дать волю». Ополчение распалось, а патриарха Гермогена поляки уморили голодом в темнице Чудова монастыря.

Очевидцем этих событий был князь Иван Хворостинин.

Многие из наших именитых людей вошли в соглашение с врагами и советы давали нам, говоря, что государя у нас нет, и род властителя великого Владимира, самодержца всея Руси, его прекрасные наследники – наши господа исчезли, и порабощены мы теперь себе подобными: «Слушайте внимательно! Вот сын польского и литовского короля, по имени Владислав, и он подходит нам в правители: юноша прекрасный, из рода древних самодержавных владык, и никто не может его упрекнуть ни в чем, настоящий властелин и подобен он во всем нашим прежним владыкам. Видя наше несчастье и смятение, отец его, самодержец, хорошее дело нам предлагает, как будто мерило правильное, сына своего нашей земле царем дает. Послужим же ему, как законному своему владыке. Не будем упорствовать в беспорядке из-за вероучения: хотя он и не одной с нами веры, но хочет он ради нас православие принять и быть с нами вместе в единой благой совести закона нашего, а их веру не исповедовать и не распространять, и не строить свои храмы, но честно соблюдать установления нашего православия, суть веры, по правилам соборов действовать, а свои умствования отвергнуть и быть последователем вселенской святой восточной церкви». Такими пространными речами они убеждали нас, а потом все сошлись на собор, и эти советы были признаны правильными.

Все это видя, церковный наш пастырь, святейший патриарх, томится душой и ревностью духовной распаляется, и призывает он не верить обещаниям чужеземцев и наших предателей. Как пророк он предсказал и указал нам, что они коварно это делают, и не на пользу нам это: «Молитесь же, чтобы мы соблюли незапятнанной чистоту веры во всех делах своих, чтобы добродетельно жили. Только умоляю, чтобы вы следовали этому, и тогда Бог вскоре мир дарует нам и избавит нас от злодеяний их ради запечатленного навеки кровью обещания Господа нашего Иисуса Христа!» При этом святитель слезами лицо, одежду и бороду орошал. И было это зрелище, достойное умиления: слезы умиления его были «как елей, стекающий на бороду, бороду древнего Аарона, стекающий на края одежды его, как роса Ермонская, сходящая на горы Сионские; ибо заповедал Господь благословение и жизнь навеки». Хотя был отец наш украшен сединами благолепными, как нива, смотрящая на жнеца, никто не устыдился старости его и словам поучения его не внимал и даже нечто преступное против него замышляли.

После многих словопрений пришли к согласию с чужестранцами, и не внявшие предостережениям патриарха, и единомышленники их, не послушали они слов истинного пастыря своего, предпочли по чужим законам жить. А собственного своего царя Василия решили всем миром в иноки постричь и по необходимости сделали это, чтобы не соединились с ним единомышленники его, чтобы не посеяли крамолу в людях и не привлекли к нему народ. О несчастье из-за безумия человеческого! Что делают? Вопреки установлениям и правилам они сами за царя произносили спасительные обеты, столь жестокосердные люди, не разумеющие книжной мудрости и установлений своих! Патриарх же наш сетовал на этих людей, говоря, что они не по заветам святых отцов поступили с царем и что он не может быть иноком. И сказал он: «Когда владыка мой Христос на престоле моем власть мою укрепит, сниму я с него рясу и от иноческих обетов освобожу его, по правилам наших божественных отцов, по установлениям и по справедливости, по канонам и правилам я оправдаю его!» Говорил он против оскорбляющих церковь, и призывал на них Бога истинного, и смело угрожал решившимся вместо царя отрекаться от мирской жизни, обещая, что они поплатятся за это и теперь должны сами стать монахами: «Кто возлагает на него иноческие одежды, на тех самих я это одеяние возложу, заставлю их быть иноками!» Услышав об этой ревности святителя божьего, ратующего за истину, они посовещались и выдали царя своего в руки иноплеменникам с родными его братьями, а те в заточении держали его в своих владениях до самой смерти. И гордились они своим пленником, говоря, что благодаря своей храбрости захватили его, и тем в изумление повергали тамошних жителей.

И, презрев клятву свою, которой они клялись, целовали при этом крест Господний, дать нам в цари сына властителя своего, враги обещание свое на кресте нарушили, и солгали, и обманули нас, и вот благодаря многим их лживым словам и по причине легкомыслия нашего они городом нашим овладели и народ унизили. Священный же патриарх, видя, что народ унижен, поучал людей, словами Господа их утешая. Поскольку случилось и мне там быть, он прежде всего ко мне обратился и перед всеми меня обнял со слезами: «Ты более всех искушен в науках, ты ведаешь, ты знаешь!» Он обратился ко всем, сведущим в книжных премудростях, и мысли свои нам сообщил, так говоря: «Рассказывают про меня смутьяны наши, что я призываю воинов и воодушевляю их противоборствовать этому враждебному и иноверному войску, которое, нарушив клятву, владеет нами вопреки словам своим. Но я ничего такого никогда вам не говорил, ведь вы свидетели моих слов. И одно я только вам повторял: облачитесь в оружие божье, в пост и в молитвы. Кто научен грамоте, псалмами пусть вооружается; кто несведущ в книжной грамоте, молитву Иисуса пусть возьмет как оружие спасения; кто разбойник, пусть оставит это занятие; кто грабитель, пусть прекратит это делать; а кто стяжатель, пусть избавится от этого; а кто блудник, пусть отбросит от себя порок свой, – тогда все спасутся, обратятся к Богу и будут исцелены. И поможет нам Господь Бог, по словам пророка “вечером, утром и в полдень”. Вот оружие православия, вот противоборство за веру, вот предписание устава! А что касается того, кого признали царем, то, если он не будет одной веры с нами, не царь он нам! Не будучи единоверным, пусть не будет он у нас владыкой и царем!»

Услышав это, оказавшиеся здесь воины и властители разгневались на архиерея и подходящих к его благословению отгонять повелели, а нарушающих их запрет разными способами разгонять приказали. А он, наш пастырь, хотя и отлучен был от приходящих к нему, хотя в страхе многие отказались подходить к его благословению, все же он не оставил обычных своих наставлений, но продолжал говорить, и поносить врагов, и еретическое безумие сокрушать, как мужественный воин Христа или как лев в чаще леса. Он обличал словами книг Божественного Писания их еретические замыслы против нашего благочестия, неотступно нападал и немилосердно сокрушал красноречием своих слов врагов божественных установлений. Ведь был он искушен в науках и в книжной мудрости, каноны и жития святых написал, отцом церкви был, славным кормчим, славно направляющим корабль Христа, мир этот – море, волнуемое еретическими волнами, кормилом слова Божьего вспенивая и корабль к спасительной пристани направляя; но волны умножались, и корабль слабел и изнемогал среди многой пены грехов. Когда увидел этот священный отец наш, что ослабевают силы, думая о спасении людей, он выбирает святителя, как бы перед глазами своего сердца пересматривает священных митрополитов, и епископов, и весь церковный причт в поисках тех, кто весьма искушен в правилах и в учении христианской веры. Так занимаясь всякими делами и наставлениями, он в божественной любви распалялся и возгорался.

По указанию Святого Духа он выделил человека для служения Божьему делу и святой непорочной нашей истинной вере в Христа Бога, которую завещали нам и которой нас научили все священные апостолы и божественный сонм святых отцов наших: выбрал он преосвященного Филарета, митрополита богохранимых городов Ростова и Ярославля, происходящего из рода прежних славных царей, так как союзом с ними он был облечен частицей их власти. Он побуждал его к подвигу и направил к польскому властителю Сигизмунду, чтобы просить у того сына для управления нашей державой и чтобы королевич единую с нами исповедовал божественную веру. Также кое-какие книги и наставления дал ему патриарх, словами Священного Писания укрепляя его. И этот славный отец проявил послушание, с другим и священными отцами он внял пастырским наставлениям: отбросив лень и в броню мужества облачившись, он прибывает к властителю польскому, который разорял города наши и истреблял плоды земли нашей, который стоял под городом нашим Смоленском, и стенобитные орудия к приступу города готовил, и вынашивал всякие мысли о разорении страны нашей, который победы одерживал. Воевода же города того, все воины и жители, которые были в нем, приступы их успешно отбивали, не ленились, как сказано: «Не хочет ведь, – сказано, – Бог в праздности и безделье сидеть, но хочет что-то делать и предпринимать против врагов своих». Но ни во что не ставили посланников вышеупомянутый король Сигизмунд и согласные с ним советники, только сказали им: «Не обманывайте себя: все попадет в наши руки, и всем будет владеть наш властелин. Вот ваш столичный город Москва с правителями вашими на нашего властелина взирают и спрашивают его обо всем, а за это славу и почести получают, – а вы по-другому считаете!» После этого бывших там вместе со священным митрополитом и с земским послом священников и иноков и служилых людей король отправил назад и лишь немногих главнейших в посольстве взял, в свою страну увел и заточил их в своих городах. И взял он город Смоленск без затруднений, потому что мало осталось людей в нем, и не могли они многочисленному войску сопротивляться, но они не сдались, не преклонили перед врагами головы свои. Воеводу тамошнего пленив, долго мучил его король и в своих землях воеводу заточил. Затем король вместе с полководцами своими возвратился в землю свою, утер пот после своих трудов, наградил войско свое, радовался победам своим и нас поносил за грехи наши.

И были мы обесславлены и лишены надежды всякой, и большой чести мы удостоились у иноверного царя – получили мы в славном городе Москве еретиков, врагов Божьего креста, многочисленные полки поляков и других иноплеменников и воинов, готовых сражаться ради своей славы. Наши же бояре из страха, а другие ради корысти вошли в соглашение с ними и повелели выйти из города воинам из наших полков и такой услугой врагам обезопасили себя и дом свой. А святейшего патриарха в монастыре Святого архистратига Михаила в том же городе Москве заточили и мучили его скудостью пищи и питья. Потом они подожгли город и перебили людей: будто враги, были они заодно с иноплеменниками, и сжигая и убивая нас! Спустя некоторое время после пожара подошли воины наши с ополчением и победили врагов, а многих из них осадили в городе. Много раз выходили они и бились с нами, и таяла сила их, а подошедшая подмога пыталась к ним пробиться или их освободить, но не смогли они этого сделать. А вышеназванный и святой патриарх Гермоген, славные дела совершив, к Богу отошел после многих страданий и мучений, по своей воле мучеником став.