Текст книги "20 прошлых жизней. Регрессивный путь самопознания"

Настоятель монастыря

Впервые кусочек жизни настоятеля монастыря я зацепила на групповой регрессии на тему встречи с родственными Душами. Я увидела её небольшими отрывками и осознала, как важно было моё взаимодействие с близким мне по духу моим учителем духовным отцом. Но, в групповой практике бывают разные результаты, и регрессолог не может вести каждого, помогая ему. Так что мне не хватило концентрации, и я просто провалилась в глубокий транс, где часть воспоминаний легко ускользнули от меня, как будто я проспала половину этой важной встречи с родной Душой. Так что созрел очень явный запрос на то, чтобы посмотреть эту жизнь досконально и изучить её подробно на отдельном личном сеансе. Ведь в ней такой важный опыт взаимодействия с родной родственной Душой. Причем интересно, что это не опыт в разных телах, когда Души в итоге составляют любовную пару. Это опыт глубочайшей дружбы в мужских телах, которые были друг для друга как отец и сын.

Р: Рассказывай…

М: Маленькие мальчишеские ноги босиком… штаны короткие, чуть ниже колена, растрёпанные, льняные, старые, дырявые, выцветшие… рубашка белая, косоворотка, тоже старенькая… Мальчишка голубоглазый, русоволосый, лет восьми, босиком. Лето, тропинка, лужайка, берёзки, поле… Через поле идёт босиком по просёлочной дороге. Погожий день, пшеница. Палка в руках, как посох. Мешочек есть ещё. Куда-то идёт целенаправленно, в другую деревню идёт, как будто к бабушке, что ли… В мешочке пирожки, потому что идти достаточно долго, весь день, поэтому есть еда с собой. Птички – воробьи, ласточки – летают. Идёт. Приходит. Домики деревянные, одноэтажные, маленькие. На лавочке возле домика сидит бабушка, вяжет. Рада – внучок пришёл.

В доме пью молоко из глиняного кувшина, прямо из горла. У бабушки есть корова, молоко свежее, ещё тёплое. Домик маленький, но аккуратненький, маленькая кухонька с печкой, белые скатерти, белые занавесочки вязаные с рюшечками, на подоконнике цветочки стоят – фиалки. Пол бревенчатый. Кот обычный серый дворовый, в полоску. Я тут останусь на некоторое время, на несколько дней. Бабушка живёт одна. Я пришёл помогать по хозяйству, родители в другой деревне живут. Это бабушка по матери. Мать вышла замуж за человека из другой деревни и уехала туда. У бабушки дед умер, она осталась одна, меня отправили к ней – помогать. Дою козу. У неё, кроме коровы, ещё и козы есть. Корову она мне не доверяет, а козу доверяет. Бабушка меня учит делать молочные продукты. Молоко скисает – мы его вывариваем, делаем творог, из творога можно потом ещё сделать сыр. Молочные продукты на продажу. Ей столько много самой не надо, она продаёт. Деревня достаточно крупная, тут даже есть церковь. Церковь вижу белёную, с куполами. Возле церкви, перед ней – утоптанная земляная площадь, просто вытоптанная земля. Есть рынок. Мы сюда ходим продавать молочные продукты. Я везу их на небольшой деревянной тележке, я её тащу за собой. Бабушка идёт справа… такая полненькая, старенькая, немножко сгорбленная. Мне кажется, что ей лет 60, но для тех времён она старенькая.

Р: Как зовут бабушку?

М: Таня.

Р: А тебя?

М: Елисей.

Р: Елисей, сколько тебе сейчас лет?

М: 8.

Р: Идёшь на рынок?

М: Да, везу тележку.

Р: А что тебе больше всего нравится на рынке?

М: Интересно там, много людей, посмотреть на людей… Ещё есть кукольный театр там. Бабушка мне разрешает сходить посмотреть, когда мы продали всё, что привезли. Она мне даёт монету – серебряный четвертак. Это много, мне даже сдачу дают. Театр представляет из себя: шторка, актеры за шторкой, а куклы сверху. Куклы на руку надеваются. Перед этой шторкой есть лавочки деревянные, где сидим мы – дети. Смеёмся. Показывают представление. У меня ещё есть бублик. Я купил себе большой бублик, я его держу и грызу. Он мягкий. Это даже не бублик, а баранка мягкая. После представления возвращаюсь домой. Опять прохожу мимо этой церкви. Смотрю – красиво. Церковь как две колонны, купола, большой вход аркой, над входом висит икона… какой-то мужчина… мне почему-то приходит, что это Николай Чудотворец на входе висит… Две ступеньки… двери деревянные резные. Я прохожу мимо, стою напротив дверей. Красивое здание, меня привлекает. Захожу внутрь. Чувствую запах. Ладаном пахнет, свечами, воском. Стандартный запах, как в церкви. Мне так необычно… В нашем поселении, где мы с родителями живём, нет церкви. А здесь есть. Я впервые сам пришёл в церковь. У меня есть крестик металлический на верёвочке маленький.

Идёт какая-то служба. Смотрю на высокого молодого священника. Ему, наверное, года 23, и он мне кажется таким красивым… У него борода тёмно-русая, он весь в чёрных одеждах, с крестом, в шапочке… Он читает проповедь, наверное, службу ведёт. Он увидел, как я на него смотрю, и он мне подмигнул глазом. Глаза добрые очень. Не прекращая чтение, пение молитвы, через улыбку он мне подмигнул, а я засмущался и убежал. Ха-ха-ха… Я понимаю, что это моё первое знакомство с моим учителем (начинаю плакать сквозь улыбку). У меня прямо слёзы наворачиваются. Радость. Это радость. Мальчик почувствовал, что-то очень значимое, так радостно и одновременно ещё так смущается…

Я побежал домой, к бабушке, рассказал, что заходил в церковь, и мне подмигнул священник (улыбаюсь). С тех пор я заходил туда ещё много раз после рынка. Лето проходит. Мне пора возвращаться.

Учёба. В нашем поселении есть маленькая школа, это похоже на деревянную избу и там дети разных возрастов учатся, это начальная школа. Здесь есть дети 6,7,8 и 10 лет, и все мы изучаем одни и те же уроки. Я тоже учусь. Учимся читать, писать. Я заканчиваю начальную школу – 3 класса. Я всё время вспоминаю того священника и говорю родителям, что хочу быть священником.

Я уже постарше, мне лет 12. Я снова в этой церкви, стою на коленях перед этим священником и прошу, чтобы он взял меня в ученики (голос дрожит, плачу). Он гладит меня по голове, говорит: «Конечно». С того возраста я начал в этой церкви помогать. На мне такая белая длинная одежда типа мантии. У меня такая любовь к нему, прям пипец просто (простите за лексикон, но он передаёт чувства)… очень близкого человека чувствую в нём.

Р: Можем признать этот ресурс любви. Хочешь?

М: Да понятно, я его уже признала.

В общем, идёт служба, я хожу за ним, держу большой высокий подсвечник, металлический, со свечой. Я такой маленький, мне 12 лет, в белых одеяниях. Идёт какая-то служба, он ходит с кадилом вокруг алтаря, а я хожу за ним с этой свечой.

Так проходит примерно год, я живу у бабушки и помогаю в церкви: подметаю, собираю кусочки оставшихся свечей и переплавляю их в новые свечки. В основном в мои задачи входит подметать, уборку делать, собирать огарки, переплавлять их, ну и помогать на службе.

Осень. Священника зовут Мефодий. Он сообщает мне, что собирается уехать из этого места и поедет в монастырь. Я говорю, что хочу ехать с ним, а он говорит, что я сильно мал. Я его упрашиваю: «Пожалуйста, возьми меня с собой», обнимаю его, прижимаюсь к нему, а он гладит меня по голове и говорит: «Ты приедешь ко мне позже». Он уезжает.

Такое ощущение, что я жду, чтобы скорее вырасти. Я помогаю по хозяйству, занимаюсь коровами, козами. Бабушка умирает, хозяйство я перегоняю в деревню к родителям. Мне кажется, мне лет 15, я уже юноша. Я думаю, что уже пора мне идти в монастырь. Я говорю родителям о том, что хочу посвятить свою жизнь служению, что хочу быть монахом. Родители немножко шокированы, потому что они хотели, чтобы я занимался хозяйством. Я говорю: «Нет, я буду монахом». Я не могу сказать, что они это одобряют, но делать нечего, я просто ухожу. Просто ухожу. Погода хорошая, лето. Иду. Спрашиваю у каких-то встречающихся людей, где монастырь? Лавра какая-то… Печёрская.

Р: Один идёшь?

М: Да, я иду один. Иногда меня кто-нибудь подвозит. Вижу, сейчас на тележке еду, на сене. Мужик везёт сено, и я на сене сижу сверху. Он меня подвозит до какого-то поселения, даёт мне еды. У меня есть немножко денег из того, что я накопил от торговли, но немного… Я очень бедный юноша, оборванец. Босиком, бедная одежда, холщовые штаны, рубашка-косоворотка, подпоясанная плотной бечевкой-канатиком. У меня есть узелок на палке, есть маленький кошелек – мешочек тканевый на поясе, там у меня несколько монет. Волосы до середины щеки стриженые под горшок, развеваются. Добираюсь до ворот, ворота закрыты, стены белёные, деревянные ворота. Стучусь.

Р: Кто тебе открывает?

М: Какой-то монах в коричневой одежде открывает, подпоясанный тоже поясом-бечевкой. Открывает, говорит: «Ты к кому? Ты куда?» Я говорю, что я к отцу Мефодию. «Ну заходи», – говорит. Провожает меня. Монахи ухаживают за деревьями. Тут яблоневый сад. Сейчас сбор яблок идёт, собирают яблоки. Яблоневый спас. Посматривают на меня, перешёптываются. Это был внешний двор, а есть ещё внутренний двор. Там есть забор и врата во внутренний двор. Здесь стоит храм, корпуса двухэтажные буквой Г, маленькая часовня, мощёная площадь во внутреннем дворе.

Мы идём в корпуса. Заходим. Мефодий сидит за столом, что-то пишет. Поднимает взгляд, такой радостный, встаёт со стула: «Елисей, как ты вырос!» Подходит ко мне, обнимает меня. Говорит: «Ну, здравствуй, друг мой!» Улыбка у него белоснежная, зубы красивые, ровные. Длинная борода, по грудь. Шапка какая-то более высокая, с крестом. Сзади этой шапки как палантин назад, черная ряса, крест, пояс.

Р: Чем он здесь занимается?

М: Он тут что-то типа администрации. Тут есть настоятель монастыря – старый дед, а Мефодий как второе лицо, занимается какими-то хозяйственно-бытовыми вещами, ведёт всякую документацию, руководит монастырем, то есть он как управленец, управляющий монастырем, скажем так. Получает рекомендации от Настоятеля монастыря и их исполняет. Настоятель уже старый, он лежит в кровати, он редко встаёт, когда только проводит службу. В основном он в своей комнате, лежит, спит. Он старый дедушка. И, в основном, Мефодий занимается всем в монастыре.

Тут у них есть баня, меня купают в бане, дают мне одежду, монашескую коричневую рясу. Штаны выдают мне, а сверху ряса надевается и подпоясывается, и шапочка ещё. Проводится какой-то обряд посвящения монашеского – постриг. Мефодий проводит. Теперь я возле него всё время. Он меня начинает учить хозяйственным делам. Я обучен грамоте, умею читать и писать. И вот я начинаю писать. Теперь часто не сам Мефодий пишет, теперь он мне что-то диктует, а я за ним записываю. Службы изучаю, тексты изучаю. Он мне даёт тексты, чтобы я их разучивал.

Я уже вижу себя постарше, мне лет 20 уже. Я пою на службах.

Р: Можешь какой-то текст вспомнить, который тебе больше всего нравится из тех, что ты записываешь или поёшь?

М: У сейчас меня в голове крутится, как он [Елисей] пропевает: «Аллилуйя, аллилуйя, аллилуииияяяяяя», подпевает. То есть Мефодий что-то читает, а Елисей вторит, подпевает.

Настоятель монастыря умирает, его хоронят. Грусти нет. Настоятелем становится Мефодий. Очень размеренное состояние. Они когда поют, это такой транс. Они находятся в трансе, я ещё глубже ухожу, когда вспоминаю эти песнопения.

Р: Почувствуй, пожалуйста, как чувствуется это взаимодействие звука, пространства церковного, акустики, тональностей? Как это чувствуется?

М: Очень приятно. Они прямо в таком состоянии некоторого блаженства. Это схоже с тем, как в трансе контуры тела растворяются, и ты как будто сливаешься с окружающим пространством. Вот и здесь они как будто сливаются с окружающим пространством. Ещё этот запах специфический ладана. Знаешь, оно всё как-то оказывает влияние: запах ладана, эта песня, такой тембр грудной, такой очень мягкий, гипнотический. И они в этом песнопении… это блаженство, когда они ведут службу. Прям, действительно, как божественное единение с чем-то высоким. Я здесь это ощущаю очень явно.

В этом монастыре нет никого из посторонних людей. Здесь живут только монахи по закрытому типу. Поэтому здесь нет большой паствы, каких-то разношёрстных людей, которые бы давали какие-то искажения, скажем так. Какая-то сонастроенность такая, в сердцах, в разуме – это очень приятное ощущение.

Большая служба сейчас идёт, все монахи собраны в храме. Они все поют. Очень приятно.

У меня какое-то посвящение, как сан меняется. Я уже чуть постарше. То я был «принеси-подай», а теперь у меня меняется ряса, одежда меняется, я теперь тоже могу вести службу.

Я стою на коленях перед алтарем вечером, никого, кроме меня, в храме нет. Я про себя произношу молитву – общего характера, прославляющую, гармонизирующую, за мир во всём мире, чтобы у всех было всё хорошо. Внутренняя молитва, не по тексту какому-то конкретному, а от себя, своими словами.

Р: Какие слова ты произносишь?

М: «Благодарю тебя, Господи Всевышний, за жизнь, за знания, что даёшь ты, за возможность восхвалять тебя». Такая молитва благодарности. Он очень благодарен. Ему так нравится его образ жизни, он чувствует такую гармонию внутри. Монашеская жизнь очень приятна.

Р: Что тебе больше всего нравится в ней?

М: Некоторые ощущают её как лишение какое-то, а я – нет. Я настолько чувствую её гармоничной, блаженной какой-то. И меня не интересует ничего мирского. То есть пища скудная, чтобы поддерживать тело… каша – каша, яблоко – яблоко. А внутреннее состояние очень гармоничное, очень приятное.

…Сидим с Мефодием на лавочке. У него уже седина в бороде. В саду. Беседуем. У меня к нему большая любовь, я его называю «отец». И он мне действительно как отец, то есть это не звание монашеское, а он мне действительно как отец, он мне больше чем отец. Я его чувствую как самого близкого человека, друга и наставника. Беседа какого-то философского толка о смысле человеческой жизни. Он говорит, что наша задача здесь, на эту жизнь – помогать другим. То, что мы делаем здесь, несмотря на то, что мы закрыты и отделены от мира, мы помогаем другим. То, что мы молимся за них, мы так помогаем. Это как вклад какой-то в коллективное бессознательное они делают. Как будто, находясь здесь, в этой уединенной атмосфере, когда нет посторонних и никто не вносит диссонанс, мы действительно какую-то силу генерируем положительную, созидательную.

Р: То есть у них есть представление о коллективном бессознательном?

М: Ну какое-то такое представление есть, что мы так помогаем обществу, это наше служение. Служа Богу, мы служим людям. Помогаем им становиться чище, умнее, светлее, помогаем им прийти к Богу. Да, у них есть какое-то такое понимание, что они делают вклад в какое-то общее сознание.

Р: А есть какое-то общение с Богом напрямую, инсайты, озарения, подсказки?

М: Ну вот общение с Богом в молитвенном состоянии – это очень глубокий транс и, по сути, можно спрашивать вопросы и получать ответы. Они даже могут предсказывать будущее, видеть эпизоды будущего.

Р: Откуда на самом деле приходят ответы? От Большой Души или откуда-то ещё?

М: Сложно сказать… Мне кажется, что есть общение с кем-то типа Наставников, они их «ангелы» называют. Это похоже на то, как я, например, могу со своим Наставником разговаривать, и они тоже так могут. Я вижу, что мой Наставник, который у меня сейчас, который старший, он и там у меня был. Я с ним разговариваю.

Р: Прекрасно. А какой самый значительный момент был в этой жизни, когда твой Наставник как-то воздействовал, помогал, поддерживал тебя здесь, в этой жизни – в жизни Елисея.

М: Ну тут не столько какая-то поддержка, сколько какую-то мудрость он мне давал, помогал какие-то мудрые вещи понимать. В целом могу охарактеризовать, что мне очень близка эта монашеская жизнь, очень приятна. Я получаю от неё удовольствие. Есть монахи, которые не получают удовольствия от такой жизни, их раздирает внутренний конфликт…

Р: На тему?

М: На любые темы. Кого-то гордыня раздирает, кого-то – желание иметь что-то материальное. Тут-то ничего особо нет, и взять нечего, и ничего ты не можешь взять. И они тут сражаются сами с собой часто. Некоторые в огорчённом состоянии, некоторые злятся, ропщут на свою судьбу, говорят, что работа… не хотят работать, хотят бездельничать. Но здесь так нельзя.

Р: А их Наставники с ними общаются?

М: Нет, не с каждым. Не у всех есть доступ. Не каждый дозрел. Есть кто-то, кто дозрел, но не каждый…

Р: То есть, есть люди, которые не дозрели для того, чтобы общаться с Наставником?

М: В таком плане, как я общаюсь, напрямую, не каждый дозрел. Некоторые даже не верят в то, что мы способны разговаривать с Ангелами.

Р: А как же они тогда в церкви работают?

М: Вот так, учатся, работают со своими демонами, проходят через свои страхи. Есть люди, которые попадают сюда как в наказание.

Р: В наказание?

М: Да, как бы на перевоспитание. Кто-то нашкодил в мирской жизни и его, например, чтобы не в тюрьму сажать, его отправляют в закрытый монастырь, и он как бы тут отмаливает свою Душу. Это обычно дети богатых родителей. И это их раздирает.

Я-то решил сюда прийти по доброй воле, потому что я хотел быть здесь. Но не все монахи пошли по доброй воле, некоторых завела судьба. Но каждому из них надо быть здесь, это обязательно, это их Душа выбрала пройти такой опыт, то есть через монашество познать что-то в себе. Много таких, которых распирают внутренние конфликты – младшие чины тут практически все такие…

Р: Есть какой-то team-building[1]1
   Построение команды (англ.). – Ред.


[Закрыть] или супервизия для того, чтобы помочь тем, кто…

М: Мы помогаем, помогаем молитвой, помогаем общением, обществом, трудом, трудотерапией, можно так сказать, помогаем преодолеть страсти через отрешение, через аскезы. Мы готовы поддержать, мы готовы разговаривать, общаться с большой любовью.

Р: Давай посмотрим какое-то следующее важное событие в этой жизни.

М: (Начинаю плакать) Мне лет 45, и мой наставник… умирает. Настоятель монастыря, он покидает этот мир. Хороним его, я отпеваю его сорок дней.

Р: Мефодия отпеваешь?

М: Да. Мне не хватает его, я хожу к нему на могилу (плачу). Я прикасаюсь к его могиле, разговариваю с ним, но я чувствую, что он как будто рядом. Будто он садится со мной на лавку, разговаривает, как раньше… Я – настоятель монастыря, и надо нести дальше эту задачу. Он научил меня, передал мне все знания (текут слёзы).

Такое двоякое чувство… Одновременно больно и грустно от того, что его нет физически рядом, с другой стороны, я чувствую его Дух рядом. Я даже могу просить совета и мне приходят ответы, общение происходит на тонком плане. Я сажусь на колени возле могилы и плачу (вздыхаю глубоко, текут слёзы, заложило нос, шмыгаю). Он ушёл, я почувствовал своё одиночество, он мне был, как отец. Он мне говорит, что теперь я «отец», теперь я – отец – настоятель. Ну всё, теперь я – отец – настоятель. У меня теперь другая одежда, такие штуки (показываю руками), как мантия, вниз свисают, шапка высокая, трость у меня есть крестом. Вижу седину в бороде, лет 50 уже. Борода длинная до живота. Ведёт дела монастыря, руководит им. Так и проходит вся жизнь до конца. Службы, дела монастыря, общение с внешним миром через письма. Принимаю новых постояльцев – служителей. Постриги, хозяйство. Он руководит монастырем, смотрит, чтобы всего было достаточно, чтобы запасы были на зиму. Мы достаточно закрыто живём на самообеспечении. То есть извне у нас практически ничего нет. Муку нам извне поставляют, зерно какое-то, а так у нас есть хозяйство – и куры, и козы, и кролики, сады. Рассчитывает, чтобы всего хватило. Я вижу, что какие-то люди делают пожертвования. Это отцы богатых детей, которых сюда прячут. Они делают пожертвования в монастырь богатые, щедрые. На эти пожертвования мы строимся, расстраиваемся, покупаем какие-то необходимые вещи для нас. Быт достаточно простой.

Р: Давай переместимся в какое-то следующее важное событие в этой жизни.

М: Вообще-то тут уже не было событий важных, они все примерно равнозначны. Просто так проходит жизнь до старости. Я смотрю, он уже сидит старый, полностью седой, длинная борода, уже спина не держит, руки не такие крепкие. Сидит снова возле могилы Мефодия, разговаривает с ним, советуется о том, как вести дела. Советуется по каким-то делам в монастыре. Говорит: «Друг мой, отец…», называет его одновременно и «отец», и «друг мой». Говорит, что я сделал всё, что мог, всё, что от меня зависело. Готовится к смерти, чувствует, что скоро на исходе этот мир… Зимой умирает… Заболел. Что-то простудное, иммунитет упал, по старости низкий иммунитет. Заболел, лежит в кровати. Так и умер, тихо, спокойно, ночью, во сне.

Р: Есть ли у него какой-то преемник?

М: Да, тут был преемник, но к нему не было особой привязанности. Просто какой-то самый смышленый парень, был также помощником, и он автоматически становится Настоятелем.

Р: Хорошо. И вот в какой-то момент Душа покидает тело и можно начать подниматься вверх, вверх, забирая полученный опыт, ответы, осознание, с благодарностью за полученную сегодня информацию можно подниматься выше, выше…

М: Это была достаточно эмоциональная история. Я удивлена, сколько вызвало эмоций общение с отцом – настоятелем. От самого первого момента тогда, когда он увидел его мальчишкой. Это просто мы родственные Души, я чувствую его как родного, близкого человека.

Р: Давай поисследуем этот вопрос теперь.

М: И тогда, мальчишкой, он сразу это понял, что будет рядом, и стремился всегда быть рядом. То есть очень интересное взаимодействие родных Душ, когда они однополые, у них отношения как у отца с сыном. Не двуполые отношения, не как мужчина с женщиной, а очень близкая дружба, родное ощущение…

Р: Давай поисследуем этот вопрос с родственными Душами. Сейчас сверху, оттуда, где видно их все взаимодействия, что ещё важное ты можешь сказать о том, как это происходит, как Души договариваются друг с другом на примере твоего сегодняшнего опыта?

М: Да, была такая договорённость, мы делали хорошее дело, помогали сознанию коллективному таким образом, через дружбу. Они привносили какие-то светлые позитивные энергии в коллективное сознание. И так было выбрано специально, чтобы эту миссию растянуть на более длительный срок, потому что один будет старше другого, что они были как отец и сын, как преемник, чтобы увеличить земной срок исполнения этой задачи.

Р: Я нашла статью, в которой сказано, что отношения родственных Душ пахнут розами и жасмином. Можешь ли ты что-то подтвердить или опровергнуть?

М: Нет, я чувствую запах ладана (смеюсь). Это чисто такое… feedback[2]2
   Обратная связь (англ.). – Ред.


[Закрыть] из той жизни. Наша дружба пахла ладаном.

Р: Есть ещё какие-то жизни, в которых вы встречались или будете встречаться в будущем?

М: Во многих жизнях…

Р: Тебе важно знать, сколько их?

М: 64… Вот такое пришло. Мне это не важно, но оно пришло.

Р: Давай посмотрим, есть ли что-то ещё для твоей будущей книжки, что важно сейчас написать про эту жизнь? Что-то поднимается?

М: Нет, здесь, скорее всего, важно описать опыт такого взаимодействия. То есть не обязательно родственные Души приходят как муж и жена, как мужчина и женщина, как любовники. Абсолютно не обязательно. Здесь настолько любовь была глубочайшая, при этом они были оба мужчины, друзья, духовные друзья, очень близкие друзья, были самые близкие друг другу люди, вот в таком взаимодействии. Это достаточно интересно.

Р: Есть ли у тебя какие-то вопросы к Наставнику Души, нужно ли его позвать?

М: Нет, к нему вопросов нет.

Р: Есть ли ещё что-то важное, что сегодня хочется посмотреть, проработать, может быть, не касаясь этой жизни, что-то твоё личное для тебя нынешней?

М: Нет, для меня было важно эти эмоции поднять, прожить.

Р: Хорошо…

М: Очень приятная жизнь монаха мне импонирует. Это хорошо. У них есть какие-то свои заботы и хлопоты, но в отдалении от этой мирской жизни ты всё время живёшь в альфа-режиме, по-кайфу. Не каждый монах так может. Те, которые там на исправлении, абсолютно так не могли. Но конкретно у этого монаха было так, потому что он хотел такой жизни, потому что она должна была быть такой. Это достаточно интересный опыт такого своеобразного отрешения, нестяжательства, аскез, которые не воспринимаются как аскезы. То есть его монашеский образ жизни вообще не воспринимался, как какое-то лишение, какая-то аскеза. Это было настолько естественно, приятно, и он от этого получал удовольствие, очень интересно… Какая-то внутренняя полноценность при этом, такая прям полнота. Это очень ценно, и если жить через эту внутреннюю полноту свою жизнь, то жизнь превращается в нечто прекрасное, очень приятное, вне зависимости от внешних обстоятельств.