Текст книги "20 прошлых жизней. Регрессивный путь самопознания"

Монах Шаолинь

И сейчас я вас познакомлю ещё с одним воспоминанием о монашеской жизни, но уже совершенно в другой традиции. Эта жизнь была для меня очень важна и значима, потому что она научила меня аскезам, нестяжательству, непривязанности, отрешению и отшельничеству. Это интересный опыт учит нас видеть в себе в первую очередь бессмертный Дух, а уже только после физический сосуд, который он наполняет. Часто монахи дают обет, и эта программа может перетекать по другим жизням тоже, составляя сложности, когда мы уже изучаем иной опыт. Так было и в этой жизни. Мне нужно оставить монашеские обеты отречения в прошлом, чтобы на этом опыте стать мудрее и строить свою новую жизнь в настоящем. Эти воспоминания помогли мне проработать мои отношения с материальным миром, деньгами и чувством материальной безопасности. Когда ты ощущаешь, что ты есть целый мир, тебе не нужно ничего извне и всё уже есть внутри. То, что я сейчас имею в виду достаточно сложно описать словами, но я надеюсь, что вам удастся проникнуться смыслами, когда вы будете читать эту транскрибацию сеанса. Это погружение научило меня чистому служению, когда я веду свою деятельность, не привязываясь к плодам трудов своих по велению Души.

Р: Побудь в этом состоянии столько, сколько нужно и твоё бессознательное само перенесёт тебя дальше в какое-то важное событие…

М: Я уже регрессировала и мне даже уже какие-то понимания приходят…

Р: Расскажи.

М: Я монах. Какого-то, наверное, буддийского направления. Молодой, бритый, лысый, азиат. Сижу на горе, одна нога свешена, смотрю на долину. И я понимаю, что у меня действует что-то типа обета отречения из жизни этого монаха.

Р: Давай перенесёмся в момент, когда был дан этот обет.

М: Каменный пол. Камень гладкий полированный, такой старый, что он стёртый с краёв. Он полирован ногами людей за сотни лет. Открытая площадка перед храмом. Нас тут таких много. Молодые. От шестнадцати до двадцати лет. Сидим в медитации в четыре ряда по четыре человека. Шестнадцать человек. Я во втором ряду, второй слева. По бокам статуи какие-то и кипарисы. Мне кажется, это находится в горах. Не внизу в долине, а на горе, на возвышенности. Мы поём. Как бы это не звучало банально, это медитация на мантру ОМ. ААААА-УУУУУ-ММММММММ вот так они поют. Таким грудным голосом. Вибрирует в груди. ААААА-УУУУУ-ММММММММ… Аж побежали мурашки. Приятно так петь.

Р: Да, пой, если хочется.

М: Да, приятный звук такой. Я отсюда, наверное, люблю пение типа народного, когда есть резонанс в груди. Когда такие звуки низкие. Это особое медитативное состояние. Мужские голоса такие ААААА-УУУУУ-ММММММММ-ААААА-УУУУУ-ММММММММ (пытаюсь изобразить), такие вот. И это такое непрекращающееся пение, постоянное, дыхание взял и поёшь дальше. Даже они как-то на А вдыхают, а на У и М выдыхают. То есть непрекращающийся такой звук, постоянный. И такая прямо вибрация…

Р: А для чего вы поёте?

М: Это типа сонастройки.

Р: Друг с другом?

М: Друг с другом тоже, но не только. Это сонастройка на единство с миром, мирозданием, божественным. Они в этой медитации как будто растворяются. Как будто личность растворяется и ты везде. Мастер есть перед нами. Он прекращает медитацию стуком. Стукает чем-то и, моментально, прекратили. И стоит полная тишина, и как будто она вибрирующая. Я бы не сказала, что тот, кто обучает старик. Ему лет сорок. Он не старый, средний возраст. Худой.

Р: Почему он остановил медитацию?

М: Она длится какое-то определённое время. Не до отключки. Там есть такт, он засекает необходимое время. И когда звук прекращается, состояние полной пустоты. Ни мыслей, ни желаний, вообще ничего. Ощущение что растворился в пространстве и просто чувство единства всего со всем, всех со всеми. Такое понимание, что я – есть всё и всё – есть я.

Р: Как живётся из этого ощущения?

М: В данном контексте как само собой разумеющееся. Здесь другого быть не может. В этой жизни так и должно быть. Сейчас уже другой эпизод – он подметает. Подметает эту площадь длинной метлой. Уже постарше – лет тридцать. Спокойствие и размеренность ощущается. Он не торопится никуда, не суетится, просто метёт – метёт… и смотрит в долину. Здесь есть важное… он смотрит в долину и как будто у него есть, какая-то тоска от того, что он уединен и добровольно отказался от благ мирской жизни, скажем так. От того, что он отказался от жизни в долине и от возможности иметь семью, жену, детей, получать мирские удовольствия всякие разные. И есть тоска. Вроде всё хорошо, всё спокойно и ему ничего не надо, вообще ничего. Это состояние полного изобилия и одновременно у него нет ни-че-гоо. Всё, что у него есть – это вот эта… ряса, грубо говоря, что на нём сейчас одета и сандалии. Всё – это его имущество. Странное ощущение, что вроде вообще ничего нет, это какая-то, крайняя степень аскетизма. И в то же время состояние, как будто у него есть всё. Но при этом есть тоска от того, что у него нет мирской жизни.

Р: Для чего он сделал этот выбор в пользу аскезы? Для чего он выбрал отказаться от мирской жизни?

М: Первое что пришло – так было решено, так было предречено, так должно было быть.

Р: То есть, у него нет ощущения, что он для какой-то задачи этот опыт проходит?

М: Нет, ощущение, что так и должно было быть, это и есть план.

Р: Но для чего?

М: Для чего? Не знаю. Просто ощущение, что так и должно быть. И у меня от этого состояния абсолютной бедности возникают какие-то ощущения… наверное, те, которые я испытываю сейчас в жизни… меня триггернуло.

Р: Опиши, пожалуйста.

М: Даже не знаю, как это описать… как будто ты голый. Как будто ты абсолютно гол.

Р: Беззащитность?

М: Да, какая-то беззащитность. Не могу сказать, что это в чистом виде беззащитность, в том числе, но что-то есть ещё. Какая-то обречённость, что ли… обречённость. Его образ жизни подразумевает эту аскезу, он обречён на эту аскезу. Это добровольное решение, добровольное принятие такого обречения не иметь ничего.

Р: А что он получает, проживая такой опыт и набираясь такой оголённости?

М: Здесь удивительно то, что за этой внешней оголённостью у него есть абсолютно всё. Есть очень странное ощущение. Оно такое двоякое. С одной стороны эта оголённость и от этого неприятно и как-то больно и странно. А с другой стороны, в глубине него, как будто он обладает всем миром. Ему ничего и не надо. У него есть всё, что необходимо для жизни, для того, чем он занимается.

Р: Как будто ничего не хочется, но хочется хотеть?

М: Да… ничего не хочется, у него есть абсолютно всё, что ему надо, и он знает, что так будет всегда. Где бы он ни был, к нему придёт все, что ему надо. Но ощущение какой-то недостачи, недополучения. Вот, это то, о чём я говорила. Я сейчас в своей жизни проживаю ощущение недополучения, при том, что у меня, если посмотреть со стороны, есть всё, что надо. Я вижу, что он говорит с учителем на эту тему. С другим, постарше, он худой и сидит в белом на белом камне. А я снизу, у подножья этого камня.

Р: Да, о чём они говорят?

М: Он говорит: «учитель, я чувствую пустоту внутри себя».

Р: Не была ли пустота целью этого всего опыта?

М: Нет.

Р: Нет?

М: Целью было наполненность. Он говорит: «Я чувствую пустоту. Мне пусто. И от этого мне больно, я чувствую себя плохо». Учитель отвечает: «Эта пустота требует наполнения. Это сосуд». О, он говорит о том, что мой сосуд протекает. Учитель говорит: «Ты не можешь наполнить сосуд, потому что он у тебя течёт».

Р: Так. А в каком месте он течёт?

М: По ощущениям, та энергия, которой я себя наполняю, с меня стекает вся. Как будто не наполняет и остается наполнение, а просто стекает. Из-за этого постоянное ощущение ненаполненности.

Р: В чём причина, прочему энергия не проходит внутрь тебя?

М: Он его слушает, мне кажется, это какое-то несмирение. Да, он не смирился со своей судьбой и не может сделать свой сосуд цельным. Вот эта сила, которую надо набрать, она утекает, например, на мысли о мирской жизни, о женщине, о семье. Как будто он не принял свой монашеский образ жизни. Хотя, у меня есть другая жизнь монаха, только православного и тогда он принял свою жизнь монаха, и там было очень хорошо. Но эта, что мы смотрим, предшествует той. Это предыдущая жизнь, перед той. И здесь я ощущаю в нём непринятие внутреннее жизни монашеской. И поэтому он не может наполнить свой сосуд. Энергия утекает. Он отправляется в горы. Как будто, чтобы отречься от этих мыслей, для наполнения себя, своего сосуда он уходит в уединение из монастыря. Идёт один в гору. У него есть типа фляжки воды и буханка хлеба. Он по дороге ест какой-то мох, ягоды, грибы, шишки – подножный корм. Его аскеза состоит в том, чтобы в таком голом состоянии без ничего, кроме фляжки с водой, отправится в дикую местность. И здесь задача в том, чтобы довериться жизни, этому месту в том, что оно тебя поддержит и предоставит тебе всё необходимое. Почувствовать поддержку космоса, высших сил, природы…

Р: У него получается почувствовать эту поддержку?

М: Да, как будто он смиряется всё больше и ощущает то, что ему даётся всё, что необходимо. У него оранжевая ткань, мне кажется, что она из крапивы, крапивная, а сверху ещё шерстяная типа палантин. И когда спишь, можно завернуться в этот шерстяной палантин калачиком. И спишь вот так на земле, на камешке каком-нибудь. Тут есть дикие животные, а он ничего не боится. Среди природы, среди зверей: мышек, зайчиков. Тут даже волки, мне кажется есть.

Р: Да, и какое важное понимание к нему приходит в этом походе в горы?

М: Тут интересное состояние. Это время он находится в таком состоянии… он не размышляет, не мыслит, а просто есть. Состояние «Я – есть». Я просто есть, как птичка, как мышка, как листик на дереве. Он прибывает в таком состоянии и просто идёт вперёд. Я есть, я существую… не думая ни о чём. Раз шишка, поднял шишку и ест, шишковые орешки… червячка съел. Поднимается выше и выше. Чем выше, тем холоднее климат. Но, он идёт долго и как будто его тело адаптируется постепенно к подъёму, к ночной температуре. Чувствуется по ночам, что становится холоднее. Ему как будто не очень то и холодно, тело привыкает. Просыпается, вокруг даже изморозь. Поднялся до такого, здесь весьма прохладно. А он только в тряпочке из крапивы, и в шерстяном одеялке, и сандаликах. Не сказать что ему холодно. Нет, ему не холодно, действительно, тело перестраивается. Он в молитвенном настрое. Он постоянно поёт, напевает мантры. Его разум где-то всё время не в теле и не в мыслях о выживании, а где-то высоко. Как будто непрекращающееся звуковая медитация у него.

Р: Да и чем это ощущение на горе отличается от медитации возле храма?

М: Как будто там были искушения, какие-то… да… общение с людьми, недалеко находящийся город. Они вызывали желания: желание иметь, желание общаться, желание чего-то ещё. А здесь этого всего нет и нет искушений. И ты не желаешь никого и ничего, ни от кого и никак. Видимо цель этого похода и есть в достижении этого состояния сознания, когда нет желаний. А есть только бытие. Я есть – бытие.

Р: И как его тоска после этого похода?

М: Здесь нет тоски, здесь вообще нет эмоций. Он постоянно в глубоком трансе. Как будто его сознание, оно такое… другое… нечеловеческое.

Р: Да, и вернувшись из этого похода, у него меняется ощущение от этой тоски по земной жизни или остаётся, когда он вернулся?

М: Я вот вижу, он спускается из похода и ему навстречу идут несколько молодых монахов. Мальчиков даже, им лет по двенадцать. Он возвращается, ему лет сорок. Он в этом походе пробыл несколько лет. Долго был. Мальчики бегут навстречу. Он, ничего не говоря, кладёт руку им на голову… одному, второму… и идёт дальше. Самое интересное, при этом ничего не думая. Это какая-то такая передача состояния, что ли. Интересно. Такого спокойного-спокойного, мирного состояния. Спускается по узкой тропке обратно к монастырю. Идёт медленно, без суеты, никуда не торопясь. Опирается на посох. Одежда изношена уже. Вся дырявенькая. Ему всё равно совершенно. Монахи его встречают. Те, кто постарше, по двадцать с хвостиком лет, они преклоняют голову, в знак почёта, что ли. Поклоняются до пояса, расступаются, ворота открывают. Вот так поклоняются (показываю, складываю руки в намасте и делаю поклон). Он молча проходит и идёт на площадь перед храмом. Садится возле статуи Будды. Перед статуей и совершает молитвенную практику. Молится. Выходят мастера и садятся вокруг него в кружочек и тоже подключаются в практику. Как будто он принёс какое-то важное знание. Скорее даже ощущение. Это как поле. Это то, что достигается только в глубокой практике. Поэтому они садятся в кружок и объединяются в практике, начинают ощущать это состояние, которое он принёс. Как будто даже они начинают получать информацию о том, что было. Они начинают узнавать, через что он прошёл за эти годы, и им при этом не надо разговаривать. Это похоже на чтение мыслей. Они просто сидят совместно в этом поле в молитве мантровой и они напрямую осознают, как будто они тоже познали его опыт. Мастера его подняли. Он такой, истощенный немного, сухой, худой. Его купают, одевают в чистую одежду. Теперь белую, ему дают белую одежду мастера. Но для него это не почесть или гордость, он относится к этому абсолютно ровно. Кушает очень мало. Один раз в день. Буквально совсем чуть-чуть, пару фруктов. Пьёт, кстати, мало тоже и редко. Сухой-сухой.

Р: С чем это связанно, что ему не нужна вода и еда?

М: У него нет желания. Такое ощущение, как будто в основном человек ест, потому что это желание ума. Ум хочет кушать, ум хочет удовольствия от еды. А у него этого нет. За этот поход, за эту практику, как будто желания ума в нем исчезли. И он, если что-то съедает, только потому, что организму надо. Не ради наслаждения, не для того, чтобы удовлетворить ум в пище. А просто для того, чтобы тело подпитать немножко. Причем это минимум. Он не занимается тяжёлыми делами. Его практика вся очень спокойная. Я вижу, в этом монастыре есть практики активные, динамические. Юноши развивают и тело. Это что-то типу ушу, наверное. Но он этим не занимается. Он ведущий практики медитации. Ест очень мало, только чтобы тело не умерло, скажем, так. Самый минимум, который вообще возможно. Тело очень сухое.

Р: Да, давай переместимся в следующий важный момент в этой жизни.

М: Он живёт очень долго. Ему сейчас лет 96, наверное. Старческие пятна по лысой голове. Он как сухая мумия. Он практически не ходит, его как будто переносят с места на место.

Р: Да, что важного приходит в конце жизни? Какое понимание, осознания, вклад?

М: Вот сейчас уже другой эпизод. Ему уже лет 120. И тут он вообще как будто не в теле. Тело ещё на Земле, но сознание вне тела. Сознание уже в жизни между жизнями. При этом связь с телом остается. Тело ещё не умерло.

Р: Он может как-то разговаривать, общаться?

М: Нет, он не разговаривает.

Р: Он сидит или лежит?

М: Он сидит в позе лотоса. Как будто его переносят с места на место. Полезно просто находиться рядом с ним. Его приносят для медитации, ученики вокруг садятся и все медитируют. Это важно, полезно быть рядом с ним. Он иногда как бы спускается, открывает глаза, но ему это и не надо. Он и так видит происходящее, даже с закрытыми глазами всё, что происходит.

Р: Да, что ученики получают, находясь рядом с ним?

М: Благословление. Потом, однажды, он и ушёл окончательно из этого тела. На Земле никто и не понял, что он ушёл. Это тело как сидело, так и осталось сидеть. Тело потом замуровали в гору. Его посадили, вокруг положили цветы и закрыли каменной плитой. Всё.

Р: Прекрасно. Могила его, тоже кокая-то чудотворная?

М: Считается что да. Эти захоронения мастеров они какие-то полезные. Но я бы не сказала, что здесь проходят паломничества, нет. Тут в горе есть ещё несколько таких захоронений. Тут нет такого… как прихожане. Просто с почётом относятся к этому месту.

Р: Какое воздействие оказывает это место?

М: Место… как будто гармонизирующее, целительное. Но не так, чтобы прям что-то сверх… ничего такого особо магического, скажем так.

Р: Тогда поднимаемся вместе с Душой наверх, с благодарностью за полученный опыт. И ты оказываешься в жизни между жизнями, там, где уже прибывал этот мастер. Хорошо, дорогая Душа, какой урок вы получали в этом воплощении?

М: Урок отрешения.

Р: А обет, который вы дали он в итоге был принят? Сопротивление обету было проработано?

М: Да, к концу жизни он проработал.

Р: Есть какое-то воздействие сейчас на жизнь Марины?

М: Да, есть. Это отражение этого обета нестяжательства, аскетизма.

Р: Если этот опыт уже получен, требуется ли Марине проживать эффекты от этого обета.

М: Тут два таких момента… в её жизни такого обета не требуется. Но есть момент такой – важно взять ощущение того, что мир поддерживает. Всё, что необходимо, приходит само и нужно немного. Вот что ещё важно. То есть нужно понять, как мало нужно человеку земных благ. То есть человеку для жизни и его реализации в жизни практически ничего не надо. Этот момент для неё важен. Состояние важно. Это одновременно состояние, когда нет желаний, и есть всё, что необходимо.

Р: Посмотрите от туда, сверху, где видны все взаимосвязи, правдиво ли это утверждение, касательно нашего времени, о том, что мир достаточный и человеку ничего не нужно? Или это было в то время актуально, а сейчас жизнь другая?

М: Сейчас мир тоже абсолютно достаточный. Даже самодостаточный. Другое дело, как человек относится к этому миру.

Р: Расскажите об этом, пожалуйста.

М: Как он чувствует. Чувствует ли человек мир достаточным или нет? В зависимости от этого он и будет считать мир таким и ощущать. Поэтому у Марины такое ощущение. Иногда она считает, что ей чего-то недостаточно и поэтому мир вокруг недостаточный. Это желание ума. Умом хочется чего-нибудь такого эдакого. И ум ненасытен.

Р: А Марина сейчас получает какой опыт? То, что можно получать от мира то, что удовлетворит её ум или она продолжает проживать обет отрешения?

М: На данный момент обет ещё как-то сказывается. Но его можно снять. Важно перестроить ум, важно убрать маниакальные желания, важно относиться к миру как к достаточному и тогда он будет таким.

Р: А как это на практике можно применить? Вы сейчас можете от туда посмотреть ситуации, в которых Марина проявляется по отношению к миру? Можете что-то прокомментировать, как это происходит и как лучше сделать?

М: Перестать волноваться о будущем, перестать форсировать события. Надо как этот монах – ушёл в горы и важно состояние «Я – есть». Я – существую, и я делаю своё дело, для которого я здесь. И у меня есть для этого всё необходимое… шишка под ногами найдется, червячок проползёт… и одеяльце у меня есть, чтобы прикрыться от холода. Важно сосредоточится на своей деятельности, и отпустить переживания о благах, о недостаточности благ.

Р: В наше время есть такое убеждение, что ты получаешь благ столько, сколько ты приносишь пользы миру. У Марины, возможно есть какая-то установка по поводу того, что если она не получает блага, значит она не выполняет свою миссию. Есть такое?

М: Приходит такое, что эту идею надо выкинуть.

Р: А какая на это место должна прийти?

М: Должна прийти такая: я служу миру, а мир служит мне. Надо исходить не из того, что я делаю что-то ради того, чтобы блага получить. То есть действовать надо не ради благ. Действовать просто, потому что ты должен действовать, потому что это твоя задача, а всё остальное – оно придёт само.

Р: А если не приходит?

М: Оно придёт. Не приходит обычно из-за того, что есть внутреннее чувство недостаточности. Оно и отображается на том, что чего-то не хватает или не приходит. Проекция.

Р: А Марина своим делом занимается?

М: Да, вполне. Можно и иначе. Тут скорее важно не конкретно, что именно делаешь, какое именно действо, а скорее как. Для неё важно научиться делать как. Поэтому что – это не самое важное.

Р: А расскажите про как…

М: В состоянии достаточности, в состоянии доверия, принятия.

Р: Эта тоска по жизни в долине в городе, есть связь с жизнью Марины?

М: Сейчас жизнь построена на том, что общение стоит во главенстве. Много общения в её жизни. Это не связано с тем. Эта жизнь не связана с аскетизмом, эта жизнь связана с взаимодействием.

Р: То есть в этой жизни аскетизм не требуется?

М: Нет.

Новгородец

В следующей жизни мы совместно с моей коллегой, ученицей и большой помощницей, проводившей для меня множество сеансов из этой книги Анной Кирилловской, решили посмотреть жизнь, в которой мы уже пересекались. Ведь не так просто нас судьба сводит с теми или иными людьми, с которыми мы находим общий контакт и создаём совместно что-то новое и хорошее. И вот мы попали в жизнь новгородца, главный опыт которого заключался в умении обеспечивать безопасность и нести ответственность за коллектив, который он защищает.

Вам понравится переход в регрессию, который описан в самом начале не случайно, а чтобы вы обратили внимание на то, как легко можно уплыть в воспоминания прошлых жизней. Здесь используется образ тропинки, который очень хорошо понятен человеческому сознанию. И всевозможные тропинки мы видели во многих своих прошлых жизнях. Для опытного практика или сомнамбулы, представление подобного образа может быть не просто фантазией, а уже воспоминанием.

Р: Представь тропинку. Представь, что ты идёшь по очень приятной тропинке вперёд, движение вперёд… Представила? Обрати, пожалуйста, внимание, какая там сейчас погода?

М: Лето.

Р: Где находится эта тропинка?

М: Тропинка посреди лужайки сочной травы. Время – клонит к закату, то есть небо розовое, оранжевое. Солнце заходит за горизонт – длинное большое пространство, поляна прямо до линии горизонта.

Р: Очень красиво?

М: Да.

Р: Ощути, пожалуйста, это место. Какая там температура воздуха перед закатом?

М: Ни холодно, ни жарко.

Р: Есть ли там ветерочек?

М: Да, чуть-чуть.

Р: Почувствуй землю под своими ногами. Какая она? Упругая или…

М: Тёплая. Нагрелась за день.

Р: А ты босиком?

М: Да.

Р: Какое покрытие у этой тропинки?

М: Земляное.

Р: Комфортно?

М: Да, приятно.

Р: Гуляй, отдыхай, набирайся сил. Может быть, ты сможешь почувствовать какие-то запахи, услышать какие-то звуки?

М: Птички летают. Соколы кружат.

Р: Над чем они кружат?

М: Просто ищут добычу. Это такой вид – соколы. Летают над полем, когда охотятся.

Р: Отпусти, пожалуйста, всё, что было до этого момента. Полностью окажись на этой тропинке целиком. Почувствуй одежду, которая там на тебе на этой полянке, на этой тропинке.

М: Знаешь, как будто сначала было моё тело, женское, а сейчас я уже не в женском теле, у меня мужское тело, я босыми ногами стою на этой тропинке.

Р: Как ты одет?

М: Штаны льняные, в полоску, и они закатаны чуть выше колена. Рубашка чуть выше колена сантиметров на 10, вниз опускается. Славянский вид. Рубашка сероватого цвета, лён натурального цвета. Вышивка есть, но не большая, нитками приглушенного цвета.

Р: Как тебя зовут?

М: Не знаю, тяжело пока сказать. Несколько имен промчалось. Давай попозже, а то я как будто гадаю.

Р: Сколько тебе лет?

М: 34.

Р: Как ты здесь оказался? Ты куда-то идёшь?

М: Приятное тело. Я чувствую силу его, грудь такая широкая, лёгкие раздуваются приятно. Ощущения тела приходят. Он такой высокий достаточно, плечистый, красивый мужчина, мощный. Сильный физически. Но при этом он не то, чтобы здоровый, а скорее спортивного телосложения. Я думаю, что он воин. Ощущения такие, что он воин. Сейчас как будто мирное время, он домой возвращается в таком виде, без кольчуги. У него в руках кольчуга. Она висит, но при этом он идёт в рубашке, штаны закатил, босиком, без сапог. Приятно, он расслаблен, отдыхает. Как будто после долгого похода, странствий, он снял сапоги. Лошадь позади идёт, он даже не на лошади. Лошадь навьюченная. А он просто босиком по дорожке, классно.

Р: Откуда ты идёшь, откуда ты возвращаешься?

М: Сейчас тяжело как-то, обрывками. Пока этот момент.

Р: Хорошо, посмотрим, что будет дальше. Описывай.

М: Я чувствую, что у меня руки сильные. Толстые, объёмные.

Р: Мускулистые?

М: «Руки-банки». Сильный мужчина, статный. На шее крест на нитке.

Р: Металлический или деревянный?

М: Из серебра. Бородатый, борода длинная достаточно – до груди. Волосатый, то есть волосы не короткостриженые, а длинные.

Р: А какого цвета?

М: Светло-русые, блондин. Сзади волосы связаны в пучок. Несколько самурайский вид. Глаза голубые, брови густые, ровный нос. Красивый мужик. Шрам на груди. Я чувствую, что он достаточно свежий, уже затянулся, но ещё фиолетовый. Левая грудь порезана.

Р: Как это случилось?

М: Мечом. Даже нет, это не меч, а сабля, ранение касательное. Сабля загнутая, турецкая, кажется.

Р: И что вы с турками поделить хотели? О чём была эта война или битва?

М: Я знаю, что у меня на лошади есть какие-то трофеи.

Р: Покажешь?

М: Пойдём посмотрим.

Я подхожу к лошади и закидываю на неё кольчугу. Седло кожаное, коричневая кожа. Достаточно богато убранная лошадь: хорошее седло, качественная амуниция. На лошади есть 4 сумки – две спереди перед седлом, две сзади, тоже из кожи мягкой, они закрыты на клапан с длинным ремнём, ремень застёгивается.

Смотрим первую сумку, на лошади это сумка спереди слева. Трофеи – это золото, серебро всякое, жемчуг вижу. В правой сумке есть золотой кубок, а всё остальное – утварь обычная глиняная, ложки деревянные, тарелка деревянная, какие-то глиняные тарелочки – несколько штук. Задняя левая сумка. Какие-то тряпки, одежда. Шелковая красивая рубашка. Не наша. Наверное, трофейная. Очень красивая, из красного или бордового шёлка, с какими-то рисунками. Ещё тряпки какие-то, просто отрезы ткани, полоски – кажется, это на ноги мотать, льняные коричневые. Штаны есть запасные, тоже льняные. В правой задней сумке лежит шлем перевёрнутый, как тазик, а в нём ещё всякая мелочёвка, какие-то железные штучки. Рядом ещё пристёгнут меч на лошади, но он не в сумке, он снаружи, его можно вытащить правой рукой, сидя на лошади.

Р: Откуда у тебя этот меч?

М: От отца.

Р: Опиши его, насколько он длинный, какого он цвета, какой отделки?

М: Не сильно длинный, от 80 сантиметров, до 1 метра, наверное. Одноручный меч, в одной руке умещается удобно. Хорошо сбалансирован, хорошо лежит на ребре ладони. Ручка спиралью, на конце набалдашник из трех кружков, есть планочка, лезвие ровное, посередине кровосток… бороздка такая. Просто ровный меч, на конце заостряется. Я умею им крутить. Ему нравится смотреть на этот меч, он с таким теплом к нему относится, это что-то близкое, дорогое. В ножны засунул. Ножны деревянные, обиты кожей, и ещё тут есть отделка металлическими клёпками.

Р: Что ещё на лошади есть интересного?

М: В общем-то, всё. Кольчугу кинул ей на холку. Она вот так висит… Кстати, в шлеме с железячками ещё свёрток лежит – хлеб в ткани завёрнутый. И ещё другой свёрток, мне кажется, там вяленое мясо, сухое мясо – погрызть в дороге.

Р: Сколько ты уже в дороге?

М: 3 дня. Здесь справа есть такая фляга, не фляга… кожаный мешок такой. Вода в нём есть. Мешок с водой висит на лошади отдельно сбоку. Справа кожаный мешок с пробкой и деревянной ручкой, за неё можно взяться и пить.

Р: Хорошо. Ты уже идёшь 3 дня и сколько тебе осталось до места назначения?

М: Столько же.

Р: А куда ты двигаешься сейчас?

М: Я иду через это поле домой. Ещё он охотится. Мясо, которое у него есть – это перекус. А чтобы поесть, он охотится. У него есть ещё нож. Сейчас я вижу, что он уже в сапогах, в сапоге нож носит обычно. На поясе ещё есть типа кинжала, нож, но длинный. На поясе ещё есть сумка поясная кожаная.

Р: Опиши мне сапоги.

М: Кожаные, цвет красно-коричневый, мягкая кожа, до середины икры, складчатые. Носок кругленький, подошва кожаная – там несколько слоёв толстой кожи, каблук есть маленький 1 см, чтобы со стремян ноги не спадали.

Р: Сапоги на босу ногу или портянки намотаны?

М: Сейчас – на босу. Но обычно он так не носит. Обычно да, намотана ткань, длинная полоска ткани (показываю руками, как обматывает).

Р: Предлагаю переместиться во времени назад или вперёд. Только ты мне скажи, где более важное сейчас событие? Важно посмотреть что-то, что имеет отношение к нам с тобой, где мы уже виделись. Это было на войне или дома?

М: Мне кажется, что надо идти вперёд.

Р: Хорошо, пойдём вперёд.

М: Есть по дороге важные события или нужно домой?

М: Нет, я уже в поселении.

Р: Хорошо, рассказывай.

М: Мне пришло, что это Новгород. Интересно, есть такие здания – наполовину каменные, наполовину деревянные. А есть просто деревянные. А есть белые каменные, со штукатуркой, что ли.

Р: Это твоё конечное место назначения? Ты сюда и хотел прийти?

М: Да, конечное. Я сейчас облокотился о стенку. Стена оштукатуренная, но не идеально ровная, а с бугорчиками, белая, крашеная, я так понимаю, белёная, она немного ещё пачкается. Вижу стену большую, башню, там ворота деревянные большие. Это как черта города – ворота в Новгород. Тут обнесено стеной… Не знаю, что это, это какая-то часть города обнесена стеной, а не весь город. Я подхожу к воротам, тут есть дружинники, охрана. С алебардами стоят, в кольчугах. Они добро улыбаются, я думаю, мы знакомы. Да, они даже здороваются! Они такие радостные.

Р: Как они обращаются к тебе?

М: Ефим… Евфимий.

Р: А фамилия или отчество?

М: Нет.

Р: Ефим вернулся в крепость в Новгороде?

М: Да.

Р: Давай проследуем дальше.

М: Они даже обнимаются на радостях, и пропускают его. Он лошадь ведёт. Он проходит. Такой довольный, в сапогах, без кольчуги, в штанах, в рубашке. Привёл себя в подобающий вид, ремень натянул, меч висит на ремне в этот раз.

Р: И вот какое-то следующее важное событие… Может быть, он приходит куда-то, куда должен был прийти после боя?

М: Ну да, он приходит… мне кажется, это его дом. Лошадь ставит в конюшню, где другие лошади есть. Снимает с неё обмундирование, сумки перевешивает к себе на плечи, седло снял и положил на специальное бревно, куда кладут сёдла. Еду насыпал лошади – сено и ещё зерна какого-то ведро насыпал. Оно там всё, в конюшне, хранится.

Р: Это общая конюшня?

М: Это как будто не личная, это общая, но какого-то ограниченного круга лиц, то есть не для всех подряд.

Р: Хорошо. Чьи ещё лошади здесь стоят?

М: Тут есть белая, серая пятнистая, пара коричневых, одна чёрная. Как будто это лошади других ратников, таких же, как и я.

Р: Лошадь припаркована. Куда дальше?

М: Тут интересно. Тут есть домики жилые, где мы живём с семьями, у нас есть семьи. А есть большое общее место, где мы обычно и пребываем. Я бы сказала, что это место дружины, как казарма. Зачем мы тут, в таком большом деревянно-каменном комплексе? Тут князь живёт. В этом большом комплексе у нас есть своё собственное помещение. Мы, кстати, вольные. Мы вольны быть тут и вольны не быть тут. Мы работаем. Мы не из той охраны, которая должна двери охранять. Мы не солдаты.