Текст книги "20 прошлых жизней. Регрессивный путь самопознания"

Сожжённая ведьма. Эпизод 3

Следующий эпизод раскрытия жизни сожжённой ведьмы был изучен уже через значительное время после первых двух. Он уже был не столько терапевтическим, сколько исследовательским. Эмоциональный заряд уже отсутствовал. И я погружалась в эти воспоминания с запросом на то, чтобы подробнее изучить ту жизнь и вспомнить, что и как там было. Вы можете заметить, насколько уже эти описания отличаются от предыдущих эпизодов. Во многом это благодаря тому, что уже в значительной степени был развит мой трансовый навык. Я и просто как наблюдатель двигаюсь постепенно по линии времени этой жизни, рассматривая подробности, осознавая себя ещё больше. Теперь вы сможете понять эту жизнь глубже, а также проникнуться духом того непростого времени – средневековья.

Р: Заходи в эту дверь и описывай, когда будешь готова, всё, что увидишь там.

М: Трава – зелёная, я босиком. Опушка леса. Корзинка в руках с грибами и травой какой-то. Мята. Малина. Коричневое платье с фартуком. У меня есть обувь, но я босиком, потому что мне так нравится. У меня есть кожаные… даже не знаю, что это… на носки похоже.

Р: На кожаные носки ещё что-то надевается?

М: Нет, это как обувь, они натягиваются на ногу.

Р: Хорошо. А руки… опиши мне свои руки.

М: Рукав закатан выше локтя. Руки – обычные светлые, женские. Руки немного грязноваты, в лесной земле. Большой вырез, даже корсет есть – глубокий вырез на груди и корсет. Ткань – плотная, затягивается сзади. Чепчик. Волосы – тёмные, курчавые, собраны под чепчиком в дульку. Сверху – светлый чепчик. Нижняя часть – белая, а верхняя – коричневая. Кулон на шее есть серебряный. Это кулон, в котором портрет, рисунок. Он серебряный, овальный, открывается, а там рисунок – двое детей. Я понимаю, что это мои дети, но их как будто нет в живых. Они умерли от болезни. То, что они умерли от болезни, для меня было очень большой травмой.

Дом – каменный, одноэтажный, бедный. Крыша – деревянный каркас, сверху застеленный соломой. Внутри – очаг. Там пища готовится и топится. Дети болеют.

Р: Ты в том моменте, когда дети ещё живы?

М: Да. Мне кажется, что это язвы какие-то.

Р: Язвы?

М: Да. Меня эта болезнь никак не берёт. Я почему-то устойчива к болезни, а дети болеют. Язвы, нарывы по телу, высокая температура. Не могу ничего с этим сделать. Влажную ткань прикладываю к голове. Пою их отваром типа овощного бульона. Я не вижу мужчины рядом с собой. Нет мужчины. Здесь есть девочка и мальчик. Девочке года четыре. Мальчик чуть старше. Ему лет шесть. Оба болеют, лежат в кроватях. Кровати – обычные, деревянные. Соломенный матрас на деревянном каркасе, сверху – ткань, простыня, одеяло. Они лежат слабые и умирают.

Осень. Уже немножко подмораживает. Похороны. Их заворачивают в простыню. Земля подмороженная уже и тяжело копается. Хоронят. В поселении многие болеют и многие умерли. Точнее сказать, что мало кто остался. Лучше так. Большинство умерло. Это тяжёлый момент. Здесь поворотный момент жизни. Тогда решила быть лекарем. Мысли о том, что если бы были знания о том, как лечить болезнь, я могла бы спасти детей. Знаний не было. Необразованная. Достаточно молодая, лет 25. Нет знаний, бедная семья. Муж тоже умер от болезни, вот почему его нет. Но он раньше умер. Осталась одна.

В поселении тут делать нечего. Многие умерли. Страх. Тела сжигают. Когда много умирает, их собирают и сжигают. Но своих я похоронила по-христиански, скажем так. Я принимаю решение уходить отсюда. Я пойду в город за знаниями, учиться. С тех пор как миссия появилась. Знаешь, она всех потеряла и с тех пор осталась только возможность спасти других. То есть научиться лечить.

Грязно на улице, сыро, влажно, прохладно. Чулки у неё вязаные, сапоги, примерно такие же, которые я описывала, только выше. Такой длинный кожаный носок, который натягиваешь, подошва потолще. Шерстяное пальто какое-то сверху. Вещей немного. Буквально всё вмещается в корзинку. Она отправляется пешком в город. Улочка – мощённая. Идёт по круглым булыжникам. Потом поля, поля, поля. Дорога как просёлочная. Просто катаная колея. Едет старик на тележке. Лошадь, а сзади – тележка. Я прошу его подкинуть до города. Он говорит, чтобы залезала. Сажусь сзади… аааа… там старик везёт мёртвые тела в тележке. Я спрашиваю: «Кто это?». Он говорит, что это жители его деревни. Он везёт их сжигать подальше от его деревни. Да, вот на какой-то лесной опушке он их сжёг. Сложил, облил маслом. Много хвороста: под телами, над телами. Я ему помогала собирать хворост. Поджигает. Горит.

Р: То есть эта болезнь не только в твоей деревне, но и в другой деревне?

М: Да, это не из моей деревни мужчина. Он решил, что тела лучше увезти подальше, чтобы другие не переняли. Есть такое поверье, что если сжигать рядом, то от пепла могут заразиться другие. Поэтому нужно увезти подальше. Я рассказываю, что у меня тоже все умерли, но меня болезнь не взяла. Он говорит, что после того, как сожжём, он довезёт меня до города.

Р: Как он к ней обращается, как её зовут?

М: Мария.

Р: В какой город едет Мария?

М: В Амстердам. Пришло так. Еду в Амстердам. Едем. Сумерки. Приезжаем ночью. У города есть ворота. Они закрыты и стоит стража за воротами, не снаружи, а внутри. Влажно, сыро, дождь. У меня – мой плащ с капюшоном. Стучусь. Открывают маленькое окошко, спрашивают – «кто это?». Я называю себя. Они спрашивают «ты не больная?», я отвечаю – «нет». Они говорят, чтобы я отошла подальше и показала руки. Я закатываю рукава, чтобы они увидели, что язв нет. Показываю внешние и внутренние стороны рук. Кручу руки. Они впускают. Я спрашиваю, где можно переночевать. Страшный сгорбленный мужичок такой. Худой, с чем-то типа бородавок на лице. Он говорит, чтобы я пошла прямо и направо. Там есть таверна, где можно переночевать.

Иду туда, в таверну. Освещения нет, темно, луна за облаками светит тускло. Горит факел возле этой таверны снаружи. Как бы показывает, куда идти, это опознавательный знак такой. Захожу, внутри – тепло, приятно. Я промёрзла, и теперь приятно оказаться в тепле. Тут типа барной стойки, за ней – толстый мужичок с бородой. Женщина ходит с подносом. Она подошла ко мне и спрашивает: «Милочка, ты куда, к кому?». Я говорю, что я не отсюда и я не местная. Спрашиваю, могу ли я тут заночевать. Она говорит: «Давай тебя обогрею». Приобнимает меня за плечи. Такая тёплая и радушная женщина. Усаживает меня возле камина. Большой такой камин. Она поставила стул и посадила меня возле камина. Спрашивает, голодна ли я, я отвечаю, что да. Она спрашивает: «У тебя деньги есть?», я отвечаю, что есть немножко. Даю ей монету. Она приносит мне суп. Мне кажется, это чечевичная похлёбка с овощами. Я ем. Она говорит, что подготовит для меня комнату. Я поела, и она отвела меня в комнату на втором этаже. Говорит, чтобы я запирала обязательно дверь и даёт мне ключ. Комната бедно обставлена. Стены каменные, каменный каминчик. Он топится. Кровать подвинута близко, чтобы тепло доставало. Ну, и всё, в целом тут больше ничего нет. Горит свеча.

Р: Как проходит ночь?

М: Я раздеваюсь, развешиваю одежду перед камином. На спинку кровати и на стул. Потому что одежда промокшая, я хочу чтобы она за ночь просохла. Подкидываю дрова в камин. Ложусь спать. Всё, сплю. Ночь достаточно холодная. Холодно. Я несколько раз просыпалась и подкидывала ещё дрова.

Рано на рассвете спускаюсь вниз и спрашиваю у хозяйки, где здесь госпиталь. Иду в госпиталь. Город в закрытом режиме. У них тут типа карантина. Я думаю, что это чума. В город запускают только при осмотре, просто так не впускают. Если кто-то болеет, их запирают дома. Они сидят дома и их не выпускают. Стражники стоят у дверей.

Р: Кто-то их кормит, запертых?

М: Да, приходят доктора… чумной доктор… в такой маске с длинным носом.

Р: Какой это век, Мария? Как вы говорите? Сейчас такой-то год, такое-то время…

М: Ну, средневековье. Госпиталь. Здание высокое. Красивое здание. Он тоже закрыт на карантин. Тут болеющие. Я стучусь. Мне открывают. Я говорю, что хочу помогать. Мне отвечают: «Девочка, уходи подобру-поздорову, тут болезнь». Я рассказываю о том, что меня болезнь не берёт, о том, что у меня все умерли. Я за ними ухаживала и со мной ничего не произошло. Меня впускают. Дали другую одежду. Мою одежду сожгли. Якобы одежда могла принести болезнь. Мне дали одежду из такого белого грубого достаточно полотна. Искупали и одели в чистое.

Мне дают самую такую грязную работу, скажем так. Они делают кровопускание и считают, что это помогает выгнать болезнь. Моя грязная работа заключается в том, чтобы выносить утки. Утки здесь не как современные утки, а просто такое овальное корытце. Необходимо пускать кровь, вскрывать гнойники. Считают, что если выпустить кровь, тогда идёт лучше заживление.

Р: Сколько сейчас человек в госпитале?

М: Он весь полон, не могу сказать сколько. Много.

Р: Сколько там коек?

М: Не знаю, много. Большое помещение и стоят кровати, кровати.

Р: Ну сотни или больше?

М: Сотни, может пару сотен.

Р: А это один госпиталь в городе?

М: Да. Здесь такие люди среднего класса. Совсем бедняков не берут. Бедняки умирают на улице. Богатые болеют дома, к ним доктора ходят индивидуально. А здесь средний класс. Кто может заплатить, но при этом дома не имеет условий, скажем так. Умирают. На носилках многих выносим на задний двор. Сейчас прохладно, ночью – морозец, они там не разлагаются. Тела каменеют. Потом их увозят на телеге за город и сжигают.

Р: Давай отправимся в следующий важный момент в жизни Марии. Когда что-то меняется, что-то важное происходит. Она получает образование медика?

М: Вот так только опытным путём. Женщин здесь на медиков не учат. Есть женщина тут, которая знает травничество. Она старая, ей лет пятьдесят. Она – полная и низкого роста. Сейчас пятьдесят лет это немного, а тогда – это уже старуха. И она мне начинает рассказывать про травы. У неё есть книги с рисунками. Книги красивые, они сделаны вручную. Рисунки нарисованы вручную. Старые толстые книги. Она меня начинает обучать работе с травами. Мы делаем какую-то мазь и прикладываем к язвам. Она даёт облегчение. Меньше чешется и не так сильно болит, но не могу сказать, что лечит. Болезнь прогрессирует.

Р: А чем ещё лечат?

М: Да ничем особо не лечат. Кровь пускают. Мажут мазью, чтобы было легче. Считается, что это Божья кара. Только праведники выдержат это Божье испытание. Кто умер – тот был грешен. Понятно, какие мысли? Догматы.

Р: Кто умер – тот грешник?

М: Да.

Р: А происхождение болезни кто-то пытался выяснить?

М: Нет. Это Божья кара. Вот так. Это нас карает Бог за наши грехи.

Р: Понятно.

М: Много людей в церкви на коленях, на лавках молятся. Церковь готического стиля. Не сильно большая. Пастырь задвигает достаточно агрессивную речь. Всё о том же: «Божья кара пала на ваши головы. Покайтесь в согрешениях своих. Молитесь о спасении своей души».

Р: Это помогает?

М: Это скорее пугает. Люди очень напуганы. Общее состояние подавленное, напуганное, загнанное. Вот такое состояние общества. Приходит понимание, что со временем эта болезнь просто сама по себе сходит на нет. Заканчивается.

Р: Сколько лет она продолжалась?

М: Мне кажется – несколько лет, может быть – три. Наверное, к четырём годам закончилась. Очень много умерло. Города опустели, скажем так. В связи с этим ещё голодно. Потому что многие люди не работали, крестьяне не выращивали хлеб. И еды дефицит.

Я ухожу из города. Потому что здесь тяжело жить, плохо с ресурсами. Я решила уйти в деревню. За это время я получила знания о травах. И эта женщина мне книгу про травы дарит. Она говорит: «Я уже стара, она мне больше не нужна, а тебе пригодится».

Р: Как звали эту женщину, которая обучала Марию?

М: Лидия. Да, мы с этой Лидией подружились. Можно даже сказать, что она мне была как мама. Добрая. Она меня снарядила. Дала мне какую-то свою одежду получше. Дала денег, еды.

Р: Мария, ты возвращаешься в свою деревню или какую-то другую?

М: Нет, мне нечего там делать. Тем более мне тяжело туда вернуться. Она у меня ассоциируется с моей семьёй, которую я потеряла. Я решаю просто пойти куда-нибудь. И просто иду по дороге. Вот колея, и я куда-нибудь дойду. Сейчас уже тёплое время года. Начало лета, может, май. Я иду, мне хорошо идти. Спокойно на природе. В городе тяжело было находиться в этой общей атмосфере. Здесь спокойнее, нет людей. Какое-то поселение. Я туда прихожу. Я говорю, что я – лекарь.

Р: Там выжившие, большое население или также мало выживших?

М: Там есть выжившие. Но, наверное, там раньше больше людей жило.

Р: Кто в основном выживает в этой эпидемии?

М: Сложно сказать, очень сложно сказать. Старики умирают в силу того, что они слабые. Некоторые, бывает, вообще не заболевают, но таких немного. Некоторые, бывает, выкарабкиваются, но остаются страшные шрамы по всему телу.

Женщина обращается, говорит, что у неё болеют дети. Я прихожу в дом. Двое детей. У них влажный кашель.

Р: Это что значит?

М: Отхождение мокроты.

Р: Это уже не чума?

М: Нет, чума уже сошла на нет. У них влажный кашель, отхаркиваются. Они слабы, жар. Я говорю, какие им нужны растения. Что-то есть в доме в сушёном виде. Сейчас ещё особо ничего не растёт, чтобы собрать. Начало мая. Понимаю, что собрать негде, иду по домам и спрашиваю, есть ли необходимое растение. Делаю отвар. Мы детей ингалируем и поим. Они поправились. Меня очень благодарят. Мне предлагают остаться здесь жить. Здесь есть свободные дома, которые остались после чумы. И мне предлагают занять свободный дом.

Р: Там есть кто-то, кто принимает решения?

М: Да, тут есть мужчина как староста. Эта женщина рассказывает ему о том, что я спасла её детей, просит, чтобы меня оставили. Староста говорит: «В благодарность мы приглашаем тебя остаться в нашей общине. Мы тебе дадим кров, дадим питание, дадим защиту». Я думаю, что это хорошее предложение. Для меня защита важнее всего. Одинокой женщине в это время просто где-то странствовать – достаточно опасная затея. Я отвечаю, что останусь.

Лето. Летом хорошо и тепло. Тут недалеко – лес. Теперь я в том моменте, с которого начала. Я выхожу из леса. Я собираю травы, ягоды, грибы. Собираю всё, что даёт природа. Делаю запасы. Сушу травы. Я собираю их много, чтобы при необходимости их хватило на всех, кто заболеет в поселении. Пользуюсь книгой, которую мне подарила Лидия. Делаю какие-то заготовки из трав, делаю мази, отвары, просто сушу. Вот так я провожу лето.

Нет-нет кому-то помогаю. Вскрываю абсцесс. У меня ещё есть инструменты из госпиталя. Скальпель, щипцы. У мужчины абсцесс на ноге. Я говорю, что если этого сейчас не сделать, то потом придётся отнять ногу. Либо он умрёт. Вскрываю, выпускаю гной и кровь. Промываю водой. Прикладываю какую-то мазь, забинтовываю. Он лежит. Он пошёл на поправку. Выздоравливает.

У большинства людей, кто переболел, лица и тела обезображены шрамами. Тех, кого это не коснулось, как меня, их очень мало. Поэтому я считаюсь очень красивой. У меня чистое лицо без шрамов, красивое.

Р: То есть много всё-таки людей, которые выжили после чумы, не умерли?

М: Да. Мало тех, кто не болел вообще никак.

Р: Какую часть общества унесла эта эпидемия?

М: Тяжело сказать. По-разному в разных местах.

Р: Больше или меньше половины?

М: Мне кажется больше. То есть в каждой семье есть погибшие.

Этот глава города, который предложил мне здесь остаться, хочет мной завладеть. Я красивая и он хочет сделать меня своей женщиной. Мне эта затея не нравится. Мне он не нравится. Он старый, страшный, обезображен шрамами, гнилые зубы, воняет изо рта. Он мне никак не импонирует. Я отказываю ему раз за разом. Мне эта ситуация не нравится. Я ощущаю постоянное давление с его стороны. Я хочу уйти, но я тут как бы уже обвыклась. Мне страшно уйти и остаться опять одной. Я боюсь просто пуститься в странствие. Могут и разбойники, и кто угодно встретиться. Я думаю, я прожила в этом селении уже пару лет. С некоторыми женщинами я сдружилась, и они мне близки. Дети, которых я лечила, мне стали близки. Такое двоякое ощущение. С одной стороны – мне здесь хорошо, у меня появились друзья, скажем так. А с другой стороны – давление от этого старосты.

На улице возле дома староста хватает меня за руку и сжимает с силой. Больно. Он зол. Говорит: «Если ты не будешь моей, тогда я тебе устрою…», чем-то угрожает. Я руку выдёргиваю и отвечаю: «Я никогда не буду твоей». Убегаю.

Р: Как развивается дальше жизнь Марии?

М: Ещё какое-то время прошло, немного. Сейчас осень. Мне кажется, что здесь происходит что-то такое… Служители церкви совместно с армией, они ведут патруль… не знаю, как это назвать. Они движутся от селения к селению и проверяют, как там обстоят дела. И они ещё собирают дань или налог какой-то. Они дошли до нашего места и ночуют у нашего главы поселения. Он там с ними о чём-то общается. Вечером этот глава подлавливает меня опять возле дома и прижимает к стене. Он говорит мне о том, что даёт последний шанс. Либо я буду с ним, либо он скажет, что я – ведьма. И это прокатит, потому что на мне нет отметин болезни. Типа это благодаря дьявольской сделке. Он угрожает: «Я сегодня ночью им это расскажу, если ты через полчаса не дашь мне ответ».

Я не хочу с ним быть. Я обращаюсь к той семье, где я лечила детей. Я прошу защиты. Я рассказала эту историю. Я говорю: «Вы обещали меня защищать». Обращаюсь к жителям этой деревни. Они разводят руками и говорят, что ничего не могут поделать.

Так и происходит. Вечером в дом вламываются стражники и меня выволакивают. Выводят на окраину поселения. Ставят на кострище, привязывают. Собрались жители. Эти женщины с испуганными глазами, с которыми я сдружилась. Я кричу жителям: «Вы обещали меня защищать! Я спасла ваших детей. Я лечила ваших стариков».

Р: То есть церковь медицину не признаёт?

М: Церковь скорее сработала по доносу. Глава деревни рассказал о том, что в поселении есть ведьма, её не берёт болезнь, нет шрамов на лице, она красивая, это дьявольские проделки. У церкви как будто есть план какой-то по показательным казням. Чем больше показательных казней, тем больше церковь будут уважать и бояться.

Стоит инквизитор в чёрной одежде с высоким колпаком. Зачитывает речь такого рода: «Покайся, ведьма, в своём сговоре с дьявольской силой и очисти свою душу перед тем, как предстать перед божественным судом». Такой смысл речи. Я отвечаю, что мне не в чем каяться, и я чиста перед жителями этого города. Я обращаюсь к жителям этого места: «Я спасла ваших детей. Вы обещали защищать меня! Вы сами просили меня остаться и клялись защитить меня! Теперь вы убиваете меня!». Многие испуганы. Видимо этот план по показательным казням действительно работает. Жители очень напуганы. Я говорю: «Вы убиваете меня ни за что! Это ляжет грузом на вас!». Ещё я говорю, что проклинаю их.

Поджигают. Мне кажется, я достаточно быстро вышла из тела и не страдала. Я не мучилась, я улетела и смотрела на это всё со стороны. Ощущение несправедливости. Эта жизнь и эта смерть оставили во мне ощущение несправедливости и непризнания. Как так, я помогала этим жителям, они обещали дать мне защиту, а потом сами и убили меня.

Р: Уважаемая Душа, эта жизнь закончена и можно плавно подниматься вверх, туда, где Душа будет отдыхать между воплощениями.

М: В моей структуре осталось это негодование. Тяжёлое и неприятное ощущение. Как будто надо восстановиться и от этого отдохнуть.

Р: Да, давайте позовём твоего Наставника.

М: Да. Мой Наставник сейчас сочувствующий. Он помогает мне исцелить это место обиды. Прикладывает руки.

Р: Зачем-то тебе было это всё нужно, и сейчас мы можем посмотреть зачем.

М: Приходит такое понимание, что надо было здесь не оставаться, а надо было всё-таки уходить. Когда глава начал меня притеснять, нужно было поддаться своему инстинкту и уйти отсюда. Нужно было покинуть это место и уйти в другое.

Р: То есть эта история тебя научила чему-то?

М: Надо следовать интуиции и порывам. Если куда-то тянет, если чувствуешь, что пора уйти, надо это сделать.

Р: Чему ты научила их, сгорев на костре? Какая у них история была?

М: Не знаю, мне сложно сказать чему они научились.

Р: Для чего им нужен был этот опыт жестокости?

М: Ну, они в принципе проживают свой опыт жестокости.

Р: Хорошо. Посмотри сверху общим взглядом жизнь Марии. Есть ли ещё что-то, что перешло к тебе из той жизни? Есть ли какие-то влияния жизни Марии на сегодняшнюю жизнь Марины?

М: Да. Вот это негодование, недоверие обществу, неверие в обещания. Они обещали защитить, но не защитили.

Р: И как это сейчас проявляется в жизни Марины?

М: В общем-то, это не так уж и плохо. Надо делать выводы о том, что надо рассчитывать на себя, верить своим ощущениям и следовать желаниям. А тогда я доверилась их словам, не последовала за своим желанием уйти из города и осталась.

Р: Есть ли ещё какое-то влияние твоего проклятия?

М: Безусловно, они тоже понесли своё наказание за содеянное.

Р: Как это проявляется сейчас?

М: Сейчас я не вижу влияния.

Р: С теми Душами, которые убили тебя, есть ли ещё какие-то пересечения?

М: Нет, нету.

Р: Хорошо. Есть ещё какая-то важная работа, которая должна быть проведена. Нужно что-то ещё сделать?

М: Остатки негодования убираются. Больше ничего не нужно.

На этом дверь в прошлую жизнь сожжённой ведьмы была закрыта. Опыт полностью вспомнен, осознан и интегрирован. Все эмоции были отработаны и негативные последствия нейтрализованы. Я благодарю ту непростую жизнь за стойкость к жизненным сложностям, которой я научилась. Теперь я чётко понимаю в какое прекрасное время мы живём сейчас. Мы можем нести свою истину, проявляться и действовать. В наших руках множество возможностей, всё зависит только от нашего желания и намерения их использовать.