Текст книги "Коварство дамы треф"

– Куда ехать?

– Подбрось до Гвардейской, а дальше я сам.

Я кивнула, нажала педаль газа, и «фольк» с пронзительным ревом рванул вперед, преодолевая тугую завесу дождя.

– Так как ты говоришь тебя зовут? Женя? – спросил вдруг Кронштадтский. И добавил: – А я Антон.

Я невольно расхохоталась.

– Что такое? – обернулся он ко мне.

– Странно все это, – покачала я головой.

– Что странно?

– Мы полночи провели за одним игральным столом, потом с час возились возле твоей машины. И вот только теперь ты соблаговолил назвать себя. Хотя для таких, как ты, это, может, и нормально…

Спохватившись, я прикусила язык, но было уже поздно: кажется, я выдала себя с головой. Кронштадтский отреагировал моментально:

– Что значит – для таких, как я?

– Ну… для игроков… – на этот раз осторожно подбирая слова, ответила я. – Вы ведь редко знаете реальные имена друг друга. Может быть, Антон – это тоже ненастоящее имя?

Что-то тревожное промелькнуло во взгляде моего попутчика. Или мне только показалось? Я на секунду оторвала глаза от дороги и глянула в его сторону, но он уже со скучающим видом изучал унылый пейзаж за окном.

– А ты? – вдруг задал он встречный вопрос.

– Что я?

– Ты разве не игрок?

– Скорее любительница, – небрежно пожала я плечами. – Не более того.

– Любители так профессионально не играют, – задумчиво покачал головой Кронштадтский. – Где ты этому научилась?

– Была парочка учителей, – туманно ответила я.

Дворники мирно скрипели по лобовому стеклу, по крыше барабанил не на шутку разошедшийся дождь, а машина лихо несла нас вперед по абсолютно пустой дороге. В какой-то момент меня охватило блаженное оцепенение: я забыла о том, что для меня начались вторые сутки без сна, что я чертовски устала и вымоталась. В сознании остались только шум дождя, черная лента мокрой дороги… и Антон. Да, он был грубоват, резок в манерах, и его трудно было разговорить, но я поймала себя на мысли, что все это мне чертовски нравится. Или после ночной промозглости меня просто разморило от автомобильной печки, работающей на полную мощность? А может быть, это блаженная расслабленность от сознания, что он у меня на крючке?

– Странно, что я не замечал тебя раньше в «Темной стороне», – так же неожиданно, как и прежде, подал голос мой попутчик.

– А я там никогда раньше и не появлялась.

– Отчего же?

– Не было необходимости, – не глядя на Антона, отозвалась я.

– А теперь есть?

Его голос не изменился, и взгляд оставался таким же непроницаемым, но я сразу уловила: он спрашивает это уже не просто для поддержания разговора – ему на самом деле интересно услышать ответ.

– Появилась, – коротко ответила я, стараясь оставаться загадочной особой.

Но Антон не стал продолжать начатый разговор, а вместо этого произнес:

– А вот и моя улица. Можешь остановить здесь. Спасибо, что подвезла.

Ощущение доверительной беседы внезапно рассыпалось, как карточный домик. Кронштадтский махнул рукой на прощание, распахнул дверцу авто, на секунду впустив в салон запах дождя и уличный шум, шагнул на тротуар, хлопнул дверцей – и все. Сквозь потоки дождя я видела, как он равнодушно уходит, высоко подняв ворот пальто, ссутулившись и не оборачиваясь. Так же равнодушно, как пару часов назад он проиграл мне в карты немалую сумму денег. Так же равнодушно, как потом согласился, чтобы я его подвезла до дома. Кто же он все-таки? Талантливый математик? Везунчик? Аферист? Впрочем, какая мне разница!

Мельком глянув в сторону домов, к которым направлялся Кронштадтский, я вдруг инстинктивно напряглась. Около подъезда одной из блочных пятиэтажек происходило что-то странное. Мой недавний попутчик, быстро шагающий куда-то в глубь дворов, резко остановился, помедлил секунду-другую, а потом развернулся и со всех ног бросился в противоположную сторону. Следом за ним, как гончие на потраве, кинулись два здоровенных амбала – метра под два ростом и столько же в плечах. Они в два прыжка настигли его, одним ударом в висок повалили наземь, и под дождем, прямо в грязных лужах, посреди необжитого двора окраин Тарасова завязалась нешуточная драка. Во все стороны летели брызги и ошметки грязи, а сквозь них, как в мясорубке, мельтешили ноги, руки и полы пальто Антона Кронштадтского. Надо отдать ему должное: несмотря на существенную разницу в весе, он достаточно долго держал оборону. Но весовое и количественное преимущество его противников было слишком очевидно. Очередным ударом под дых один из верзил отправил Кронштадтского в нокаут. Обмякшее тело братки подхватили под руки и потащили в глубь дворов. Оставаться бесстрастным наблюдателем я больше не могла. Выхватив из бардачка свой верный «макаров», я выскочила из машины прямо под проливной дождь, уже на бегу проверила обойму и взвела курок. Я была готова поверить в то, что такой тип, как Кронштадтский, заслужил тумаков, но нападать вдвоем на одного – это уже чересчур!

Пока я пересекала проезжую часть и неслась по склизкой грязи придворовой территории, бандюги успели затащить Кронштадтского в один из подъездов заброшенного двухэтажного домишки. Часть окон в этом доме была выбита, дверь болталась на одной петле. Домчавшись до кособокой постройки, я перевела дух и заглянула в темный грязный подъезд. Изнутри пахнуло сыростью, смрадом и застоявшимся воздухом. Захотелось сразу же отпрянуть, но я тряхнула головой и прислушалась к тому, что происходит внутри.

Судя по звукам, бугаи втаскивали Антона на второй этаж. Потом как будто кто-то уронил мешок с картошкой – это на бетонный пол лестничной клетки шмякнулось тело Кронштадтского. Раздался окрик:

– Эй! Давай приходи в себя!

Следом послышались глухие удары. Оригинальный способ приводить человека в чувство, ничего не скажешь!

– Эй ты, слышь! – снова крикнул тот же голос. – Есть к тебе парочка вопросов! Давай-давай, открывай глаза!

– Витька, может, мы его прибили? – прохрипел второй голос.

– Не мели ерунды, Славка! Такие, как он, живучие. Вставай, тебе говорят! – и опять жесткие удары ботинок о мягкое человеческое тело.

Ждать больше нельзя! Осторожно ступая мягкими подошвами туфель по строительному мусору, я шагнула вперед.

– Живо отвечай, куда ты ее спрятал? – орал во всю глотку тот амбал, что звался Витькой.

Я запрокинула голову, чтобы в полумраке разглядеть происходящее. Сквозь покореженные прутья перил был виден небольшой кусочек лестничной клетки: у стены скрючился мужчина в грязном драповом пальто, а над ним навис бритоголовый амбал. Второго братка видно не было – скорее всего, он стоял чуть в стороне.

– Она у тебя с собой? – прорычал Витька.

– Нет… – отозвался Кронштадтский разбитыми губами.

– Врешь! – рыкнул бандит, и мой новый знакомый получил еще один удар под ребра тяжелым ботинком на высокой рифленой подошве. Он согнулся пополам и зашелся в хриплом кашле.

– Куда ты ее дел? – продолжал допрашивать амбал. – Отвечай! Куда спрятал?!

– У меня ничего нет.

– А если подумать? – угрожающе поинтересовался Витька.

– А если подумать, то вдвоем нападать на одного – это как-то нечестно! – громко сказала я и, перемахнув через перила, оказалась на лестничной клетке лицом к лицу с двумя бугаями.

– Ты кто еще такая? – оторопели мужики.

– А вот это уже неважно, – ласково сообщила я, крутанулась на месте и одним ударом отбросила Витьку в противоположный угол.

Он шмякнулся об стену, сверху на него посыпались куски штукатурки и меловая пыль. Второй абмал вытаращился на своего приятеля, пытаясь сообразить, что происходит. Пока он вертел головой туда-сюда, я успела заехать ему в челюсть. В этот момент Витька очухался и с диким ревом ринулся на меня. Пару раз ему удалось отбросить меня к стене и засадить мне кулаком под ребра, но и я не оставалась в долгу, поочередно швыряя своих противников на пол. Всякий раз они, как бешеные псы, вскакивали на ноги, встряхивались и со злым рыком кидались на меня. В какой-то момент мне даже показалось, что было опрометчиво затевать драку с двумя здоровенными и отменно подготовленными мужиками, но, в очередной раз уворачиваясь от каменного кулака Витьки, который должен был без малого снести мне голову, я изловчилась и подставила ему подножку. Отчаянно размахивая руками, он начал заваливаться назад, а я крутанулась на месте и ударила его ногой в грудь. Мужика качнуло в сторону, и вместо того, чтобы кубарем скатиться по ступенькам, он всей тушей опрокинулся через подоконник прямо на оконное стекло. Послышался характерный треск, и стекло лопнуло: на грязный пол подъезда посыпались осколки, крупные обломки полетели вниз, а вслед за ними прямо со второго этажа, молотя руками по воздуху и матерясь, вывалился Витька. Через пару секунд его вопли оборвались – и наступила могильная тишина.

На лестничной клетке полуразрушенного дома нас осталось трое. Кронштадтский тихонечко сидел на полу среди ошметков обвалившейся побелки, а я и второй бугай, слегка ошарашенные случившимся, стояли друг напротив друга, не зная, что делать дальше. Я опомнилась первая, выхватила из-за пояса джинсов пистолет и, наставив его точно на мужика, проговорила:

– Советую тебе проваливать! А то, не ровен час, постигнет та же участь, что и твоего дружка. – И добавила, для убедительности взводя курок: – Или еще что похуже…

Бугай вытаращил на меня круглые, налитые кровью глаза, потом вытер рукавом куртки кровь с разбитых губ и сплюнул себе под ноги.

– Я тебя еще найду, – хмуро сказал он в сторону Антона.

– Подбирай своего дружка и проваливай, пока сам цел, – огрызнулась я.

Еще какое-то время мой противник, тяжело дыша, сверлил меня глазами. Чувствовалось, что будь его воля – он придушил бы меня прямо сейчас. Но боевой «макаров» в моих руках и не таких вояк утихомиривал! Безоружный бугай попятился, быстренько развернулся, спрыгнул через перила на первый этаж и исчез. Через секунду он был уже на улице. Сквозь раму, ощеренную осколками, я увидела, как он подбежал к своему приятелю, который к этому времени успел подняться и теперь сидел на земле среди битого стекла и отчаянно тряс башкой. Мужики о чем-то коротко переговорили, а потом дружно порысили прочь со двора. Когда они скрылись за углом соседнего дома, я отвернулась от окна и, давя туфлями крошево из битого стекла и строительного мусора, подошла к Кронштадтскому, присела рядом на корточки и протянула ему свой носовой платок. Он молча взял его, вытер разбитые губы и спросил:

– А драться тебя где учили? Там же, где и в покер играть?

Молодец мужик, чувства юмора не теряет, несмотря ни на что!

– Считай, что да, – усмехнулась я.

Кронштадтский еще раз потряс головой, приходя в себя. Я сочувственно спросила:

– Сильно они тебя?

– Ерунда, – отмахнулся он, ощупывая челюсть. – И не в такие переделки попадал.

– Однако эти ребята были настроены серьезно, – осторожно заметила я. – Чем ты им так не угодил?

– А-а-а… – махнул рукой мой собеседник. Опираясь о стену, он поднялся на ноги, пошатался пару секунд и, только найдя равновесие, добавил: – Обыграл одного типа, вот он и прислал ко мне своих здоровяков. Хотел свой проигрыш забрать.

Кронштадтский врал, но это было не мое дело. Не хочет говорить правду – не надо!

– Что-то мне подсказывает, что они еще вернутся, – выразила я свое опасение.

– Да неважно, – отмахнулся он.

– Как знаешь, – развела я руками. – Тебе точно не нужна моя помощь?

– Нет, – помотал головой пострадавший.

– И врача вызывать не надо?

– Нет.

– Видок у тебя, честно говоря, не очень, – не отставала я, все еще надеясь, что наше знакомство на этом не закончится.

Но мои надежды оказались тщетны. Кронштадтский сделал неуверенный шаг в сторону, схватился за разбитые ребра, поморщился, потом встряхнулся, как только что выкупанная собака, и, слегка подволакивая одну ногу, стал спускаться по щербатой лестнице. Никакой благодарности ко мне за свое спасение он явно не испытывал. Хотя как минимум элементарное «спасибо» в мой адрес уж точно было бы не лишним. На пару секунд я зависла на месте в недоумении, а потом спрятала пистолет за пояс и выбежала из заброшенного дома.

– Эй! – окликнула я Кронштадтского, который хромал прочь, на ходу отряхивая полы замызганного в грязи и пыли пальто.

На секунду он остановился и чуть повернул голову в мою сторону.

– У тебя точно все в порядке?

Он, как искалеченный Терминатор в финале второй части фильма, поднял большой палец – мол, все «ок» – и, прихрамывая, зашагал дальше.

И это все? Для того ли я как оглашенная гонялась за ним несколько недель, вынюхивала, как ищейка, шла по его следу и ночи напролет караулила его в игорном клубе, среди спивающихся картежников и вечных искателей драйва? И вот теперь, когда я наконец-то познакомилась с ним, обыграла его в карты, путем подкупа и сговора с местной шпаной исхитрилась заполучить его в свою машину, чтобы свести более близкое знакомство, и даже спасла его от лихих налетчиков, которые наверняка свернули бы ему шею и бросили его умирать на задворках Тарасова… Да, именно теперь, после всех этих мытарств и тщетных стараний завести знакомство с человеком по имени Антон Кронштадтский, мне вдруг больше всего на свете захотелось послать все к черту! И когда худощавый, подволакивающий одну ногу мужчина окончательно растворился на фоне унылого предрассветного городского пейзажа – низенькие домишки, голые деревья, осыпанный листвой тротуар, – я громко произнесла, как будто он еще мог меня услышать: «Ну и пошел ты!..» После чего развернулась на каблуках и гордой и независимой походкой зашагала к своему покинутому «фольку». Запрыгнув в салон, я завела мотор и погромче включила магнитолу. Всю дорогу до дома я тихонечко подвывала хрипловатым нотам итальянского напева, курила сигарету одну за другой, а в голове не было ни одной мысли. Я слишком устала за последние сутки.

Ночной образ жизни едва ли пошел мне на пользу: давно заведенный и, как мне казалось, неизменный распорядок дня откровенно полетел к чертям. Прежде утро начиналось для меня ровно в семь часов и по будильнику: сначала зарядка дома, потом пробежка через парк до соседнего квартала и обратно. Ледяной душ после этого обычно помогал взбодриться, а две чашки крепкого черного кофе окончательно включали меня в рабочий ритм. Дальше все шло по накатанной: если была работа, то я приступала к своим обязанностям, если нет – предпочитала уединиться в какой-нибудь уличной кафешке или отправиться в тир. Я придерживалась этого образа жизни, отлаженного до мелочей и выверенного вплоть до секунды, годами. И вот теперь охота на «высокого брюнета с серыми глазами, худощавого телосложения, лет тридцати пяти» совершенно выбила меня из колеи. Подняться ровно в семь утра, когда буквально час назад ты только-только добралась до дома и сладко заснула, категорически невозможно. И если в первый день я еще как-то справилась с этой задачей, то на второй день лишь сделала слабую попытку выбраться из-под одеяла, а потом и вовсе махнула рукой на привычный режим и с чистой совестью дрыхла до обеда.

Вот и теперь я разлепила глаза, когда стрелка часов приблизилась к полуденной отметке. Спать дольше – значило обрекать себя на страшную мигрень на весь оставшийся день. Пришлось, превозмогая лень и страшную зевоту, выбираться из пледов и тащиться в ванную. После получасовых процедур с контрастным душем и растиранием солью я наконец-то почувствовала себя человеком, натянула светлую водолазку, влезла в узкие джинсы и, тщательно зачесав волосы в хвост, вышла на кухню.

У плиты уже вовсю суетилась тетя Мила – моя дорогая и единственная родственница, с которой мы уже несколько лет подряд мирно сосуществуем на общих квадратных метрах в старенькой многоэтажке.

– Доброе утро, – поприветствовала я ее, заходя на кухню и включая чайник.

– Для кого утро, а для кого уже обед, – многозначительно отозвалась тетушка, не оборачиваясь от плиты, где на сковородке шипели и подпрыгивали ароматные оладушки. – Ты опять вчера за полночь пришла?

– Тетя, ты же все прекрасно знаешь, – миролюбиво произнесла я и чмокнула ее в щеку.

– Ох, Женя-Женя, и когда же ты бросишь свою работу? – вздохнула тетя Мила. – Ничего хорошего от нее нет. И когда ты это поймешь? Только носишься сутки напролет по городу – ни сна, ни покоя. Да еще и опасно это все: не ровен час, нарвешься на кого-нибудь.

В ходе воспитательной беседы тетушка, однако, ни на секунду не отвлекалась от плиты: умело орудуя лопаткой, она собрала на тарелку очередную порцию золотисто-желтых кружков и шлепнула на сковородку новую порцию теста. Я тут же схватила с тарелки один оладушек и с наслаждением начала его жевать.

– Тетя, перестань, – вяло возразила я.

Но тетя Мила, распаленная жаром кухонной плиты, продолжала горячиться:

– Женечка, ну ведь не женская, совсем не женская у тебя работа!

– Ну и что? – слабо отбивалась я, самозабвенно жуя второй кругляш жареного теста.

– А то! Смотри, так и останешься в девках! – сердито подвела итог тятя Мила.

Я подавилась оладушком. Ну вот, опять начинается! Отчитывать меня за мой образ жизни и упорное нежелание обзаводиться семьей – это для тетушки своего рода спорт, придающий остроту нашим отношениям, источник драйва в болоте нашего безмятежного сосуществования. Примерно раз в месяц тетя Мила вспоминает о моей неустроенной личной жизни и начинает шпынять меня за это во все бока и попрекать на чем свет стоит. Заядлая домоседка и непревзойденный кулинар, она почему-то непоколебимо уверена, что лучшего будущего для меня, чем замужество, быть просто не может. Я потратила немало сил и времени на то, чтобы объяснить: все, что связано с домашним очагом и совместным проживанием с представителем противоположного пола дольше пары недель, вызывает у меня озноб и почесуху, а перспектива часами торчать у плиты и плюхаться в тазиках с грязным бельем и вовсе вгоняет в ступор. Нет уж, чур меня, чур! Но пока что донести до тетушки свой ужас и отвращение к семейной жизни я так и не смогла. Поначалу я каждый раз долго и обстоятельно растолковывала свою позицию в надежде, что меня поймут. Потом какое-то время просто злилась, и как только тетя садилась на своего любимого конька, я с воплем: «Довольно с меня!» начинала стучать кулаком по столу и отстаивать свое право жить так, как мне хочется. Но в конце концов я научилась смотреть на этот вопрос с позиции холодного философа. И как только в нашем доме звучит фраза: «Женечка, а не пора ли тебе и о замужестве подумать?», я потихонечку исчезаю за дверью и от греха подальше запираюсь в своей комнате – авось там и пережду бурю.

– Между прочим, время идет, а ты не молодеешь. А ведь сколько вокруг тебя кавалеров было! – самозабвенно продолжала между тем тетя Мила. – Вот хоть, например, Костик Ольшанский…

– Он опер, ему ничего, кроме своей работы, не интересно, – походя заметила я, наливая себе в кружечку кипяточек и заваривая арабику.

– Павлик Никитин, – не замечая моей реплики, продолжала загибать пальцы тетя.

– От него уже третья жена сбегает, – напомнила я.

– А ты не смотри на других, ты о своем счастье подумай! – не унималась она.

Я отключила слух и, быстро орудуя ложкой, стала насыпать в кружку сахар. По кухне поплыл пряный аромат свежезаваренной арабики.

– Семейная жизнь тебе только на пользу пошла бы, – увещевала тетя Мила, мысли которой о моем счастливом будущем неудержимо неслись дальше. – Может, и мне бы чем по дому помогла. Я вот уже который день собираюсь на рынок за индейкой – да то дождь на улице, то спину прихватит. Как мне сумку тяжелую с базара тащить?

– Сегодня же съезжу на базар, – пообещала я, схватила кружку горячего кофе и еще один оладушек и поспешила убраться из кухни. Понаслаждаюсь чашечкой кофе за закрытой дверью, а потом и в самом деле не мешало бы съездить по магазинам.

Дальше день потек сам собой: я закупилась продуктами на рынке, решила пару давних вопросов со штрафами на авто и наконец-то сдала свой старенький «фольк» в шиномонтаж. А пока моему четырехколесному другу меняли обувку, успела перекусить в уютной кофейне на Московской. Остаток дня я провела в тире, самозабвенно паля по мишеням, и домой вернулась только ближе к девяти вечера. Едва открыв дверь квартиры, я тут же потянула носом и растеклась в улыбке: тетя Мила не подвела, приготовила индейку по своему фирменному рецепту, и сейчас по дому плыл умопомрачительный аромат жареного мяса.

– Ты как раз вовремя, – выглянула из кухни тетушка, – индейка готова. Садись за стол.

Через час, когда тетя Мила, разомлевшая от вкусного ужина и задушевной беседы со мной, прикорнула в мягком кресле у окна, накинув на ноги клетчатый плед, я потихоньку вымыла посуду, убрала остатки ужина в холодильник и осторожно выскользнула в коридор.

– Опять по делам? – тут же встрепенулась тетя Мила.

– Нет-нет, сегодня останусь дома, – заверила я тетю. – Спокойной ночи.

Эту ночь я и в самом деле планировала провести дома. После того, что случилось утром, Кронштадтский едва ли появится в «Темной стороне» – наверняка будет зализывать свои раны. А значит, и мне там ловить нечего. Юркнув в свою комнату, я тихонечко притворила за собой дверь, не включая света, скинула одежду и забралась под одеяло. Несколько дней подряд, прожитые шиворот-навыворот, по ночному графику и в постоянном напряжении, дали о себе знать: на меня разом навалилась дикая усталость, и я мгновенно заснула.

…Проснулась я внезапно, как от толчка, и не сразу поняла почему. Просто открыла глаза и, не шевелясь, уставилась в темноту перед собой. Электронный циферблат часов на прикроватном столике показывал 3:00 – глубокая ночь. Свет уличных фонарей, просачиваясь через мудреный рисунок тюлевых занавесок, рисовал причудливые узоры на потолке. Вдруг занавески дернулись раз, другой – и в комнату пахнуло сыростью и холодом с балкона. Стоп! Разве я оставила его открытым на ночь? Да, я люблю, когда ночью в комнате свежо, но для этого достаточно просто открытой форточки. Кто же открыл балкон? По спине пробежали липкие мурашки: я поняла, что в комнате я не одна и кто-то смотрит на меня из темноты в упор. Видимо, от этого взгляда я и проснулась!

Не отрывая головы от подушки, я потянулась к прикроватному столику, где, прикрытый томиком Хокинса, лежал мой верный «макаров».

– Не советую этого делать, – отчетливо произнес голос из темноты.

Неизвестный дернул за шнурок торшера, и в дальнем углу комнаты вспыхнуло блекло-желтое пятно электрического света. На секунду я зажмурилась, а потом снова открыла глаза и нервно сглотнула: там, у торшера, в кресле сидел мужчина. Я сразу узнала Антона Кронштадтского. Он сидел небрежно, чуть развалившись и вольготно закинув ногу на ногу, как если бы находился у себя в комнате или заглянул ко мне в гости на чашечку кофе. Но едва ли он пришел сюда для этого: в его руке я увидела пистолет, дуло которого целилось мне точно в лоб.

– Что ты здесь делаешь? – прижимая одеяло к груди, выдохнула я.

– Вчера ты мастерски обставила меня в карты на кругленькую сумму. Потом оказалось, что ты еще неплохо разбираешься в машинах. А потом выяснилось, что ты феерично умеешь решать любые проблемы с помощью силы. Двоих здоровенных мужиков ты раскидала по разным углам, как борзая кроликов. И мне стало интересно, чего еще от тебя можно ждать?

Кронштадтский вопросительно вскинул брови и насмешливо уставился на меня. Он явно издевался.

– Учти, я живу в квартире не одна, – прошипела я.

– Ну да, ну да! О твоей милейшей родственнице я уже знаю. Видел, как ты по ее поручению таскалась полдня по магазинам.

– Ты за мной следил? Зачем?

– Мне показалось, что ты очень хотела со мной встретиться.

Пятикалиберный боевой «ТТ» по-прежнему смотрел на меня в упор, и я невольно поежилась

– С чего ты это взял?

– Бармен из «Темной стороны» рассказал, что ты очень интересовалась мной в первый же день своего появления там. Обещала кучу денег любому, кто даст хоть какую-то информацию обо мне. А Пашка-малой испортил мне машину по твоему наущению. И вот это, кстати говоря, совсем уж нехорошо – ремонт «Мазды» влетел мне в копеечку! – спокойно поведал Кронштадтский.

Значит, и бармен, и мальчишка на побегушках сдали меня с потрохами! Вот продажные шкуры! А ведь я им заплатила немало. Впрочем, этого следовало ожидать. Но сам Кронштадтский – каков хитрец! Он ведь еще тогда, у стойки бармена, много чего обо мне узнал. И при этом сам первым подошел и предложил сыграть в карты. Упреждающий шаг? Да, похоже на то. Тем более что в игре как нигде можно получить самое полное представление о человеке, о его стратегии, тактике и реакциях. Вероятно, он и о тузах в рукаве догадался сразу, но предпочел помолчать. А потом сел в мою машину и позволил подвезти себя. Что там у него на уме – черт его знает!

– Как ты меня нашел?

Кажется, я задала самый нелепый вопрос из всех возможных.

– Проще простого! Запомнил номер твоей машины, – пожал плечами Кронштадтский и добавил: – Давай рассказывай, кто ты такая и зачем меня искала? – он повелительно ткнул пистолетом в мою сторону.

Нет, так совершенно невозможно разговаривать!

– Хорошо, расскажу. Только пушку спрячь.

– Сначала рассказывай! А дальше я уже сам буду решать, что мне делать.

Торговаться с человеком, который держит тебя на мушке, – по меньшей мере неблагоразумно. И мне ничего не оставалось, как начать:

– Меня зовут Евгения Охотникова. Девяностого года рождения. Окончила Ворошиловское училище. Бывала во многих горячих точках, принимала участие в спецоперациях. Террористов приходилось обезвреживать. Потом бросила это дело и сейчас работаю частным телохранителем.

Я замолчала. Кронштадтский тоже молчал. Свет торшера не падал на его лицо, но я точно знала, что сейчас он испытующе смотрит на меня. И если ему что-то не понравится, он в любую секунду может спустить курок.

– Допустим, я тебе поверил, – наконец произнес он. – Но какой шулер учил тебя играть? Незаметно подкинуть четыре туза из рукава при нулевом раскладе на руках может только профессионал.

– Так ты знал, что я тебя обманываю?

Кронштадтский только хмыкнул.

– Но почему тогда ты ничего не сделал?

– Например?

Он склонил голову набок и вопросительно на меня уставился, а его губы кривились в усмешке.

– Тебе же ничего не стоило меня разоблачить!

– А зачем? – пожал он плечами. – Ты неплохо играла. Я так понимаю, что никто из раззяв, которые собираются в «Темной стороне», ни разу ничего не заподозрил – иначе тебя немедленно вышвырнули бы за дверь и больше туда не пустили. Все принимают тебя за потрясающе везучую особу, которая свалилась невесть откуда. Зачем же мне было портить такую прекрасную репутацию?

В его тоне явственно звучала издевка.

– Так кто тебя научил играть в покер? – повторил он свой вопрос.

– После Ворошиловки я несколько лет прожила в Азии и там сдружилась с одним цыганским бароном. Он и научил.

Кронштадтский вновь бросил на меня испытующий взгляд. Не поверил, конечно. Но и курок спускать вроде не торопился.

– А зачем тебе понадобился я?

Я сглотнула комок в горле, набрала в грудь побольше воздуха и начала:

– Все очень просто. Мне до чертиков надоела работа телохранителя. Платят за нее, конечно, немало, но не до жиру… Живу вместе с теткой сам видишь как, машина – старенький «фольк». И при всем при этом каждый день приходится рисковать собственной шкурой. Баста! Хочу жить нормально, хочу много денег, и уж если рисковать – то чтобы было ради чего, чтоб самой жить, а не прикрывать чужую спину за жалкие бумажки. – Я перевела дух. Кронштадтский выжидающе смотрел на меня. – И тогда я вспомнила все, чему меня учил тот цыган, и…

Слова больше не шли у меня с губ.

– И решила зарабатывать на жизнь, дуря головы тарасовским картежникам? – удивленно поднял брови Кронштадтский. – А я-то здесь при чем?

– Мне нужен не ты.

Я не в силах была отвести взгляд от темного дула пистолета, которое в любую секунду могло извергнуть свинцовую пулю. Сейчас был самый подходящий для этого момент.

– Я хочу, чтобы ты познакомил меня с Прохором Федосеевым, – наконец произнесла я, четко выговаривая каждое слово.

Кронштадтский не шевельнулся. Он не выстрелил и ничего не ответил. Он даже не спросил, откуда мне известно имя самого таинственного картежника и афериста города Тарасова. Он по-прежнему неподвижно сидел в кресле, крепко сжимая в правой руке боевой пистолет. Но мне нужно, непременно нужно было получить утвердительный ответ! И я, вновь сделав глубокий вдох, продолжала:

– Я точно знаю, что Прохор – феноменальный мошенник и потрясающий игрок в карты. Знаю, что он несколько лет колесил по всей стране и разорял толстосумов, а сейчас отошел от дел. А еще знаю, что он сколотил вокруг себя команду из нескольких матерых игроков, и теперь они работают на него: Федосеев подкидывает им клиентов, а они потом отдают ему часть выигранных денег. И, если я не ошибаюсь, ты один из тех людей, которые работают на Прохора. Выведи меня на этого человека. Я тоже хочу быть в его команде. Я хочу работать на Прохора Федосеева.

Я замолчала, и в комнате надолго повисла гробовая тишина – было только слышно, как ветки деревьев скребут в окно. Если закрыть глаза, то можно было подумать, что в спальне вообще никого нет.

– Значит, ты хочешь познакомиться с Прохором Федосеевым, – повторил он.

– Да, – осипшим голосом подтвердила я.

– А ты отдаешь себе отчет, что будет значить для тебя это знакомство?

– Да.

– И ты понимаешь, что обратной дороги не будет?

– Понимаю, – кивнула я.

Кронштадтский снова надолго замолчал, сосредоточенно размышляя.

– Так значит, ты упорно выслеживала меня несколько дней, не побоялась сыграть со мной в покер и даже пыталась дурить меня только ради того, чтобы попасть в команду Прохора?.. Что ж, ты можешь ему понравиться! Только для начала нужно будет пройти небольшую проверку. Давай сделаем так. Если ты не передумаешь, то встречаемся завтра в восемь утра в кафе «Маркони». Я буду ждать тебя у окна за самым дальним столиком. Если не появишься до половины девятого, то я буду считать, что дело сорвано. И тогда больше уже не пытайся искать меня. И на встречу с Прохором Федосеевым не рассчитывай.

Я не успела ничего ответить, как Кронштадтский снова дернул за шнур торшера – и комната погрузилась в кромешную тьму. Я не услышала даже его шагов и только по легкому сквозняку да по колыханию штор поняла, что мой ночной визитер, не прощаясь, покидает комнату.

– Эй, погоди! А что за…

Я хотела спросить, что за проверка меня ждет, но остановилась на полуслове. Спрашивать было уже не у кого: Кронштадтский успел выскользнуть на балкон и раствориться в ночной темноте. Я осталась в комнате одна – сидя на кровати среди мятых простыней и тупо глядя на раздувающиеся от сквозняка занавески. Прошло немало времени, прежде чем способность мыслить и что-то делать вернулась ко мне. Я решительно откинула в сторону одеяло, прихватила со стола пепельницу, забралась на подоконник и закурила, с наслаждением выдыхая дым в приоткрытую форточку. Только после третьей затяжки, почувствовав, как внутреннее напряжение постепенно отпускает, я набрала на мобильном заученный наизусть номер и поднесла трубку к уху.