Текст книги "Полеты над пропастью"

– Ну, значит, наверное, и в планах у Константина не было ничего подобного, – предположила я.

Владислав снова вздохнул.

– А меня все-таки гложут сомнения. Вдруг Костька решился-таки написать о Простовойтове, просто держал все в тайне и мне ничего не сказал. А кто-то из администрации пронюхал и вот… Или, вот, думаю, Костик мог предложить эту тему своему редактору. Нет-нет, главный, конечно же, никогда бы не дал своего согласия напечатать такой материал! Он же с администрацией на дружеской «ноге», как говорится. Вот я и думаю, а что, если Костя все-таки начал работать с этой темой, и об этом стало известно Солодовникову, а через него и Простовойтову, ну и… В общем, не нравится мне ни Солодовников, ни Простовойтов, одного поля ягоды. Что тот, что другой – скользкие типы! Не внушают они доверия!

– Я только что беседовала с Солодовниковым, он меня уверял, что подобные темы у них в газете не раскрываются, что это не тот формат. И я не думаю, что человека могут убить лишь за намерение вскрыть проблемы, пусть даже и очень серьезные. А вы, Владислав, как считаете? – спросила я.

– Да, я согласен с вами в принципе, но… А, черт ее знает! Вы ведь расследуете это дело? Тетя Катя правильно сказала?

– Да.

– Ну, вот, найдите того, кто это сделал! – попросил он.

– Найду обязательно, – пообещала я. – Да, вот еще один вопрос. Скажите, а у Константина были враги? Я имею в виду, не по журналистской деятельности, а в бытовом, обыденном плане. Ну, с кем-то там поссорился-поругался. Могла ли это быть месть?

– Нет, – решительно сказал Владислав, – насколько мне известно, у него не было таких врагов. Да у Костьки вообще был идеальный, можно сказать, характер. Очень уравновешенный, рассудительный и доброжелательный.

– Солодовников сказал, что Константин был довольно скрытным человеком, – возразила я.

– Ну и что?! – горячо воскликнул Владислав. – Этот Солодовников! Да, Костя не трепался направо и налево. Но я считаю, что это не недостаток, а напротив – достоинство. Он еще в школе отличался тем, что мог всех замирить на «раз». Каким-то таким особенным даром, что ли, обладал. Нет, – еще раз повторил он, – я не могу сказать, что кто-то ненавидел его до такой степени, что мог убить.

– Ладно, я вас, Владислав, поняла. Спасибо за то, что согласились поговорить, – сказала я и вышла в тамбур, а затем на лестничную клетку.

Надо решить, что мне делать дальше. Но лучше это сделать в машине.

Я спустилась во двор, где припарковала машину, открыла дверцу и села.

Подумав, я решила позвонить Кирьянову:

– Алло, Володь, это я, Татьяна. Я тут поговорила с матерью Прикладниковского и выяснила, что он приехал в Тарасов на серой «Хонде».

– Да, Тань. Машину мы его нашли, она находилась на стоянке автовокзала. Я просто забыл тебе об этом сказать.

– Ну и что там?

– Да ничего заслуживающего внимания мы не обнаружили.

– Жаль, – со вздохом сказала я. – Я-то думала, что найдется что-то, что даст какую-то зацепку.

– Увы.

– Ну, ладно. Пока тогда.

– Давай.

Кирьянов отключился, а я вынула из сумки смартфон и открыла мобильный интернет. Сейчас почитаем, что там пишут, в частности, о главе Первомайского района Простовойтове.

Так, «Простовойтов Анатолий Георгиевич – российский политик, глава Первомайского района Тарасовской области». Родился… окончил Тарасовский политехнический институт… работал… семейное положение…

Я быстро пробегала глазами строчки. Что тут еще интересного? Ага, вот: известен тесными связями с правоохранительными органами, что позволяло избегать коррупционных скандалов. Ну, такое можно сказать обо всех практически российских руководителях самого разного ранга. Тоже мне, открытие.

Далее: …снижение экономических показателей района, неоднократные махинации в строительном секторе… В общем, ничего нового.

Я перевела взгляд на фото Простовойтова, помещенное здесь же. С него на меня смотрел очень респектабельный мужчина лет пятидесяти с открытым взглядом.

Вот ни за что не подумала бы, что это махровый коррупционер.

Далее мне на глаза попалась одна маленькая статья, тоже о Простовойтове. Некто Андрей Онимов гневно обличал Простовойтова, обвиняя его в присвоении крупных сумм, отпущенных из федерального бюджета на нужды образования и здравоохранения. Школы не компьютеризированы, а в больницах отсутствует современная аппаратура. Якобы сами сотрудники этих учреждений обратились к автору. Кроме того, Андрей Онимов предал огласке историю трехгодичной давности о том, что один из чиновников первомайской администрации хапнул нехилую сумму и осел где-то в Европе. Сам же Простовойтов владеет чуть ли не замком на Лазурном побережье, а сын его учится в престижнейшем университете в США. И все приведенные факты не подтверждались хоть какими-нибудь ссылками на достоверные источники. Такое можно сказать практически о подавляющем большинстве российских чиновников.

Ладно, а что же пишут о Первомайске его жители?

Я загрузила паблик «Подслушано Первомайск». Ну, практически то же самое примерно, что и на других подобных ресурсах. В частности, о том, что вот власти предержащие живут своей жизнью, и им абсолютно плевать на всех. Дороги – это что-то такое, что невозможно описать приличными словами; коммуникации постоянно выходят из строя, их латают чопиками, они снова вылетают, и все по новой. Везде грязь, мусор неделями не вывозят, наглые автомобилисты ставят свои тачки где попало, бродячие собаки лают день и ночь и бросаются на жителей. Почти в каждом комментарии – обилие многоточий, таким образом камуфлируются матерные слова и выражения. Ну что же. В тарасовских пабликах можно встретить примерно то же самое.

Я взяла в руки стопку газет «Первомайский вестник», которые дал мне Солодовников. Бегло пробежав глазами статьи, написанные Прикладниковским, я поняла, что ничего обличающего Простовойтова в них и отдаленно не было. Константин писал об открытии музыкальной школы, о концертах воспитанников детского дома, о творческих конкурсах и викторинах. Были статьи, посвященные памятным датам композиторов, исполнителей и писателей. Еще журналист освещал бедственное положение отдельных категорий граждан: престарелых, многодетных и неполных семей.

Я подумала: а что, если действительно для Прикладниковского важнее всего было помогать тем, кто нуждался в помощи, а не обличать?

Вот что! Поеду-ка я сейчас к Анатолию Георгиевичу Простовойтову для того, чтобы понять, мог ли он быть причастен к убийству Прикладниковского.

Я настроила навигатор и поехала.

В приемной главы администрации Первомайска я представилась средних лет секретарше как частный детектив, показав лицензию, и попросила доложить обо мне Простовойтову.

Через несколько минут она вернулась в приемную и сказала:

– Анатолий Георгиевич вас ждет, проходите.

Кабинет Простовойтова практически ничем не отличался от кабинетов руководителей такого уровня. Сам Простовойтов – крепкий, с начинающейся лысиной мужчина, сидел в кресле. В глаза мне бросились его широкие, почти брежневские брови.

– Здравствуйте, Анатолий Георгиевич, – сказала я.

– Здравствуйте… – Он посмотрел на меня.

– Татьяна Александровна, – подсказала я.

– Прошу, присаживайтесь, – пригласил он.

Я села в кресло рядом с его столом.

– Итак, чем могу вам быть полезен? – спросил Простовойтов.

– Я частный детектив, приехала из Тарасова. – С этими словами я вынула из сумки лицензию.

– Я вас слушаю, Татьяна Александровна, – сказал он, пробежав глазами лицензию и вернув ее мне.

– Я, как вы уже поняли, занимаюсь сейчас расследованием убийства Константина Евгеньевича Прикладниковского, вашего журналиста.

– Да, конечно же, я в курсе этого трагического события.

– Видите ли, я сейчас проверяю всех, кто так или иначе общался с покойным журналистом.

– Вы, что же, Татьяна Александровна, подозреваете всех, кто общался с Прикладниковским? – поднял широкие брови Простовойтов.

– На данный момент я просто очерчиваю их круг. Поймите, Анатолий Георгиевич, это – необходимая часть расследования, – пояснила я. – В дальнейшем круг фигурантов значительно сужается.

– Я тогда спрошу прямо. Вы, Татьяна Александровна, считаете, что это я убил Прикладниковского? – Брови Проствойтова поднялись еще выше.

– А вы можете доказать, что никоим образом не причастны к этому? – задала я встречный вопрос.

Я понимала, что балансирую на грани, задавая такой провокационный вопрос, но мне необходимо было посмотреть на реакцию чиновника.

Простовойтов неожиданно расхохотался:

– Татьяна Александровна, ведь вы юрист? Так?

– Да, у меня юридическое образование, – подтвердила я.

– Тогда вам определенно известно такое понятие, как презумпция невиновности.

– Конечно, известна.

– Ну, а в таком случае, почему я должен доказывать свою невиновность в этом преступлении? Доказывайте вы мою причастность, если в этом так уверены.

– Я еще ни в чем не уверена, Анатолий Георгиевич, – сказала я. – Еще раз повторюсь: я только собираю данные и проверяю всех лиц, которые контактировали с убитым.

– Поскольку я являюсь главой администрации Первомайска, города, где жил и работал Константин Прикладниковский, то, естественно, этот журналист контактировал со мной, а я контактировал с ним. Первомайск – город небольшой, журналистов у нас не очень много. Они все, что называется, на виду. Прикладниковский, как и другие представители средств массовой информации, посещал события, которые происходили в нашем городе. А потом писал статьи. Статьи, кстати, очень грамотные, вдумчивые, не поверхностные. В ряде случаев, я бы даже сказал – аналитические. Вообще очень способный журналист… был, к сожалению.

– А задавал ли он вам на пресс-конференциях, ну, скажем, «неудобные» вопросы, Анатолий Георгиевич? – спросила я.

– Что вы подразумеваете под словом «неудобные»? А, понимаю! Константин спрашивал, куда делись средства, выделенные на социальные объекты, если эти самые объекты стоят недостроенные. Или же построены они только на бумаге. Вы это имели в виду?

– Ну, примерно это.

– То есть вы хотите сказать, что Прикладниковский обвинял меня в воровстве, в коррупции? Так вот я вам скажу, что ничего подобного с его стороны не было! Меня он не обвинял! Обвинения в мой адрес звучали совсем от других людей. Вот они как раз и писали критические, нет, критиканские статьи в мой адрес.

– Почему критиканские? – не поняла я.

– А потому что доказательств никаких не приводили. И не видели положительных моментов, которые как раз имели место быть. Я не буду их сейчас перечислять. Просто, чтобы голословно заявлять, что все развалили, растащили, разворовали, большого ума не надо. Еще проще обвинять руководство во всех смертных грехах. Кричать с пеной у рта, что пора всех чинуш-хапуг ссылать на Колыму или вообще расстреливать, чтобы не тратить на них налоги. Критика – вещь хорошая. Она, я считаю, является двигателем прогресса. Но именно критика, а не, еще раз повторюсь, критиканство. Вообще недовольство руководителями – это, я вам скажу, уже такая тенденция, тренд, если хотите. И уж если совсем начистоту, Татьяна Александровна, то Константин Прикладниковский мне совсем не мешал.

– А как бы могли охарактеризовать Прикладниковского? – задала я вопрос главе Первомайска.

– Как я уже сказал, журналистом он был очень способным, толковым, грамотным. Писал дельные вещи, за славой не гнался, за популярностью – тоже. Тщеславным он не был – это уж точно.

– Ну, вообще-то все журналисты стремятся быть популярными, – возразила я. – Разве нет?

– Согласен. Просто имеет значение, какой ценой достигается эта популярность. Можно идти, что называется, по головам, делая карьеру. Это – одно.

– Прикладниковский не был таким? – спросила я.

– Нет, – твердо ответил Простовойтов.

– А как же пословица: «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом»? Получается, что Константин не стремился вверх? – Я продолжала задавать вопросы.

– Я вам так скажу. На мой взгляд, Прикладниковский нашел свое место в журналистике, свою, так сказать, нишу. Она вполне его устраивала. На данный промежуток времени. Что было бы потом, каковы были бы его устремления в дальнейшем – сейчас об этом можно только догадываться. Но все эти догадки, к сожалению, уже не имеют смысла.

Чем больше я слушала Простовойтова, тем больше убеждалась в том, что глава первомайской администрации вряд ли имеет отношение к преступлению против Прикладниковского. На самом деле, с трудом верится, что чиновник такого масштаба поедет в Тарасов и, проникнув в частную гостиницу, убьет журналиста заточкой. Конечно, существовал вариант, что сделал он это не сам лично, а наемный убийца, но… не было мотива, вот что самое главное.

– А что вы скажете насчет того, что практически у всех руководителей вашего ранга есть серьезные политические соперники, конкуренты – недруги, – заметила я.

– Ну и что? У кого их нет? Иметь врагов – это удел не только политиков, но также и бизнесменов. Да мало ли кто имеет врагов! Простите, Татьяна Александровна, но я что-то не совсем понимаю ход ваших мыслей.

– Я имею в виду, что, возможно, кто-то из ваших конкурентов заказал Прикладниковскому материал против вас. Он не согласился написать компрометирующую статью, и последовало его убийство. Это одна из версий преступления. Видите, Анатолий Георгиевич, я уже практически исключила вас из круга фигурантов этого дела. Подумайте, кому выгодно убрать вас с вашей должности. Возможно, в этом и будет ключ к разгадке.

Простовойтов покачал головой.

– Я сомневаюсь в том, что здесь замешаны мои, как вы их называете, политические конкуренты. Очень сильно сомневаюсь. Не буду хвастаться, но сижу я в этом кресле достаточно прочно. Вот на моих предшественников устраивались покушения, было дело. Но это происходило в «лихие девяностые». Сейчас так уже не поступают. То есть убрать-то могут, но не таким способом. Как бы вам это пояснить… Ну, вот существует такое понятие, как вертикаль власти, встроенность в систему. Вертикаль должна быть прочной, иначе вся власть развалится, а этого допустить нельзя, иначе произойдет катастрофа. Я мог бы вам еще много чего порассказать про последние достижения в области политтехнологий. Изобретены такие фишки, просто «бомбы» для конкурентов. Но все это игры не нашего, районного масштаба. И даже не областного, а гораздо выше.

– Федеральная власть? – высказала я предположение.

– Да. Нет, не стали бы использовать Константина в таких играх. Это уж слишком сложные многоходовочки, они никому не нужны. Пожалуй… я бы занялся поиском убийцы, установив тайны его личной жизни.

– А вы в курсе этих тайн? – спросила я.

– Я – нет. Я не считаю этичным вторгаться в частную жизнь. У меня другие задачи. Но вы ведь детектив, а это совсем другое дело. Извините, у меня через несколько минут совещание. Удачи вам, Татьяна Александровна.

Я вышла от Простовойтова и подумала, что даже если бы Прикладниковский и взялся бы разоблачать Простовойтова, то результат был бы нулевой. Что, сняли бы его с этой должности? Однозначно – нет. Простовойтов предельно ясно выразился, что основополагающий принцип любого чиновника-«винтика» – это его встроенность в систему, в вертикаль власти. По-моему, Простовойтов очень хорошо в нее встроился. И вряд ли ему грозят какие-то бури в виде снятия с должности. В принципе в этом можно убедиться на примере нашего губернатора. На мой взгляд, он просто устраивает высшую власть. Если бы не устраивал – подставили бы запросто. С нашим губером ситуация вообще парадоксальная. Уж как пытались от него избавиться, и митинги собирали, и пикеты устраивали, а он все сидит! На своем губернаторском месте, разумеется. Не об этой ли «бомбочке» говорил Простовойтов? То есть критика в адрес первого лица области просто зашкаливает, а воз и ныне там. А все почему? Ну, если принять «решительные меры» к проштрафившемуся чиновнику, то есть снять его с занимаемой должности под напором общественности, то это будет выглядеть как слабость. А власть этого допустить никак не может. Возможно, да что там возможно, отчетливо «наверху» это понимают, но нельзя показать народу, что власть прогнулась. Вот пройдет время, поутихнут скандалы, тогда неэффективного руководителя по-тихому снимут и переведут на другую должность.

С коррупцией тоже вроде бы все понятно. Распил средств, откаты. Все уже учтено, все поделено и распределено. И по документам и отчетам – все как надо. Большая часть средств идет чиновникам, что останется – народу. Все участвуют в этом процессе, то есть воруют, кто больше, кто меньше. В центре, понятное дело, больше. Там масштабы несоизмеримы с периферией. Что же касается эффективности средств массовой информации в плане борьбы с коррупцией, то результат – ноль целых, ноль десятых. Писать и обличать можно хоть до скончания века, но, во‐первых, обвинения надо еще доказать, что весьма непросто при современном уровне юридической казуистики. А во‐вторых, даже имея доказательства на руках, ну что это даст? Ну, пошумит публика, повозмущается, а через некоторое время напрочь забудет. На кадровую политику это возмущение никоим образом не повлияет.

В общем, все заранее предопределено и повлиять на этот процесс журналистика вряд ли сможет.

Глава 2

После разговора с Простовойтовым я решила отправиться к Изольде. Но сначала я набрала Екатерину Григорьевну Прикладниковскую.

– Екатерина Григорьевна, это я, Татьяна. Хочу уточнить у вас, где именно сейчас находится ваша бывшая невестка? Дома или на лечении? Если на лечении, то где конкретно?

– Вы собираетесь заняться ею? – В голосе Прикладниковской мне послышались радостные нотки. Кажется, женщина абсолютно уверена в том, что ее сына лишила жизни его супруга. Посмотрим-посмотрим.

– Насколько мне известно, она сейчас лечится в психоневрологическом диспансере, – сказала женщина. – Хотя определение «лечится», на мой взгляд, к данному случаю не подходит. – Голос Прикладниковской звучал с холодным презрением.

– А почему вы так считаете? – спросила я.

– Потому что женский алкоголизм неизлечим, – отрезала мать Константина.

– Ну, хорошо. Скажите мне адрес, по которому находится психоневрологический диспансер, – попросила я.

– Пожалуйста, – с готовностью отозвалась женщина. – Партизанская улица, дом десять.

– Спасибо, Екатерина Григорьевна, – поблагодарила я. – Прямо сейчас я отправляюсь туда.

– Татьяна Александровна, сообщите мне, пожалуйста, о результате, – попросила Прикладниковская.

– Конечно, Екатерина Григорьевна, – заверила я ее, – мы с вами на связи.

Я отключилась, сориентировала навигатор и поехала.

Приехав на место, я припарковалась и, выйдя из автомобиля, остановилась.

Психоневрологический диспансер представлял собой целый медицинский городок, состоявший из нескольких корпусов. В основном это были двухэтажные здания, но встречались и одноэтажные. Внешний вид построек, мягко говоря, оставлял желать лучшего. Как минимум здесь требовалась элементарная покраска. Собственно, и территория городка выглядела так же неприглядно. Бордюрный камень искрошился и местами отвалился, ступеньки, которые вели к корпусам, отличались значительными неровностями. Вывески на фасадах строений указывали, где что находится: «Приемный покой», «Реабилитационный центр», «Отделение кризисных состояний».

Я поднялась по ступенькам, которые вели в «Приемный покой». По логике вещей «Приемный покой» является первой ступенью любого медицинского стационара. По крайней мере, именно здесь можно получить ответы на интересующие вопросы о находящихся на лечении пациентах.

Открыв дверь, я вошла и оказалась в узком и длинном, как пенал, коридоре. По левой стороне расположилась «Справка». В двух ее окнах сидели молодая девушка и женщина среднего возраста в голубой медицинской униформе. На бейдже у девушки было написано «Лилиана Валерьевна», а женщину, судя по бейджу, звали Анастасия Алексеевна.

Напротив «Справки» я увидела кабинет с надписью «Психотерапевт». Около кабинета стояло несколько стульев. На двух из них сидели две женщины.

Я подошла к ним и села на рядом стоящий свободный стул. Мне необходимо было подумать, к кому обратиться за информацией об Изольде. В принципе можно было заявиться к главврачу, но без соответствующего документа со мной вряд ли стали бы разговаривать. Точнее сказать, поговорить-то поговорили, но это был бы очень формальный разговор. Я знаю по опыту и большой практике, как медики вообще, а психиатры в частности, не любят говорить о своих пациентах. И вряд ли я смогла бы получить ответы на свои вопросы. Необходимо было что-то придумать.

Между тем женщины рядом со мной вели о чем-то разговор.

– Приехала вот договариваться, чтобы положить свою свекровь, – рассказывала женщина с коротко стриженными светлыми волосами, – муж привез ее из Астрахани, она там одна жила. Сначала вроде бы ничего была, а потом что-то с головой приключилось. Хорошо еще, что успела позвонить и сказать: «Сынок, забери меня». Ну, по приезде она вела себя еще более-менее. Я, когда уходила на работу, оставляла ей в термосе обед. Она смотрела телевизор, по вечерам мы с ней гуляли в сквере неподалеку. А потом началось: перестала понимать, что к чему. Представляете, даю ей пирожок, а она меня спрашивает: «А что с ним делать»? Отвечаю: «Кладите в рот и ешьте». А она кладет в рот не пирожок, а салфетку, на которой он лежит!

– Вот это да, – сказала собеседница светловолосой женщины, кудрявая шатенка, и покачала головой.

– Но это еще не все, – продолжила светловолосая, – один раз она попросила у меня деньги, ну я ей и дала, особо не задумываясь. Так она каким-то образом, пока мы были на работе, добралась до железнодорожного вокзала и села в поезд. Ну, потом ее, естественно, сняли и вернули нам. Но что мы пережили за это время, пока шли ее поиски! Не дай бог никому пережить!

– А куда же она отправилась? – спросила шатенка.

– Да в Астрахань, к себе домой! Она же ничего уже не помнила. Не помнила, что живет уже у нас.

– И что, подлечить ее нельзя было?

– Нет, к сожалению, – покачала головой женщина. – Деменция не лечится. Можно с помощью лекарств только продлить период, когда больные еще соображают, но в нашем случае болезнь у свекрови развивалась не просто быстро, а стремительно. Ее уже стало опасно оставлять дома одну. А мы с мужем целый день на работе. Просто безвыходное положение. А еще она стала такая упрямая, просто сладу никакого нет. У меня после разговора с ней давление поднимается, будь здоров, а ей хоть бы что. Говорит только: «Ой, что-то я устала». Представляете, она устала, а мне впору «Скорую» себе вызывать!

– Ну, так и себя загнать недолго, – сказала шатенка.

– Вот-вот! Конечно, жалко ее отдавать в больницу, все ж таки не дом, уход-то казенный будет. А что делать? Как ее дома одну оставлять? Она же может сделать все, что угодно! И газ открыть, и воду. У нас на старой квартире жил один старичок, правда, жил не один, а в семье. Но когда домочадцы уходили на работу, то перекрывали и газ, и воду. А иначе нельзя было, однажды он устроил им целый потоп.

– Ох, как же это все тяжело, – вздохнула женщина с кудрями. – А вот у моей тети был самый настоящий психоз. Сначала она отказывалась пить и есть, говорила: «Вы меня хотите отравить». Потом начала рвать на себе одежду и постельное белье. Знаете, какая сила у таких больных? С виду они такие тщедушные, а силища прям исполинская! Потом, правда, удалось привести ее в относительно вменяемое состояние помощью нейролептиков. Но подобные лекарства – это тоже палка о двух концах. Тетя больше не рвалась, не металась, зато стала такая заторможенная, целый день спала.

– Лучше, наверное, чтобы спала. Вот у нашей соседки мать все время пыталась убежать из дома, собирала свои вещи в узлы и кидала их в окно. И при этом кричала так, что окна дрожали. А потом сутки спала. Просыпалась, и все начиналось сначала. Бедная ее дочь только и делала, что караулила свою мамашу. Никуда не могла отлучиться, ни на дачу, ни внуков проведать.

– Какой кошмар! Самое страшное, что ведь никто не застрахован от такой болезни! Я думаю, что самим больным не так тяжело, ведь они уже ничего практически не соображают. Гораздо тяжелее их родственникам.

– Да, вы правы.

Я слушала беседу женщин и продумывала свой план. В конце концов, я решила, что подойду сейчас к «Справке» и начну разговор, а там видно будет. Возможно, что импровизация в данном случае – это то, что надо. Только вот к какому окну подойти? К девушке или к женщине?

Пока я думала, женщина встала со своего места и вышла. Значит, обращусь в девушке.

Я подошла к «Справке». Лилиана о чем-то беседовала по телефону.

– Нет, Арин, я… Представляешь, только неделю в дурке работаю. А впечатление такое, что как будто уже сто лет! Ваще дурдом реальный! Что? А, нет, я на ресепшен сижу, да… Больно надо! Нет, в отделение я не перейду ни за какие коврижки! Еще чё! Нет, меня, когда дядька сюда устраивал, я сразу сказала, что конкретно с психами я иметь дела не буду! Да… Так, понимаешь, у них тут типа карусель, ну, когда все по очереди работают, то в отделении, то на ресепшен… Но я в отделение ни ногой, да… Я уже так про себя и решила… Сразу уволюсь к чертовой бабушке! Чё? Ну, ты деловая такая, зачем сюда устроилась! А куда же мне было еще устраиваться-то? Ну, ладно… Ты-то как?

В этот момент Лилиана подняла глаза из-под густо накрашенных ресниц и посмотрела наконец-то на меня.

Я тут же этим воспользовалась.

– Скажите, пожалуйста, – обратилась я к ней, – как мне пройти к Изольде Прикладниковской?

– Чё? – Девушка недоуменно и недовольно посмотрела на меня.

Странно, я вообще-то четко и достаточно громко задала свой вопрос. Или это собеседнице Лилианы удалось перекричать меня?

Я еще раз спросила, в какой палате находится Прикладниковская.

– Какая палата? – переспросила Лилиана. – Так это не ко мне, я не по палатам. Вот вернется Анастасия, у нее и спрашивайте.

И Лилиана вернулась к прерванному мной разговору. Мне пришлось ждать минут сорок, так как Анастасия все не возвращалась. Наконец в конце коридора показалась вторая сотрудница ресепшен и села на свое место.

– Здравствуйте, подскажите, пожалуйста, как мне пройти к Изольде Прикладниковской? – спросила я Анастасию.

– Палата какая? – коротко спросила она.

Интересно, откуда я знаю, в какой палате лежит Изольда, если я с этим вопросом обращаюсь в «Справку»? Если бы я знала, то не стала бы терять время.

– Простите, но я сама хочу узнать, в какой палате она находится, – с улыбкой ответила я.

– Сейчас посмотрю, подождите, – сказала женщина и заелозила мышкой. – Вот черт. Опять не загружается! – Она в сердцах отшвырнула мышку. – Да сколько же можно ждать! Все время так! На свалку пора эти железки выбросить! Лиль, у тебя комп не тормозит? – обратилась она к своей соседке. Но Лилиана с головой ушла в разговор со своей подругой.

– А когда ее положили? – Анастасия вновь посмотрела на меня.

– А я не знаю.

– Как же так? Приходите к пациентке и ничего не знаете? – с подозрением спросила Анастасия. – Вы ей вообще кем приходитесь? У нас ведь тут не проходной двор, кого попало не пускаем, потому как пациенты сложные.

– Понимаете, я ее школьная подруга, – начала объяснять я, – мы не виделись уже достаточно долго. Я после школы уехала поступать в другой город, мы только переписывались и перезванивались, потом она перестала мне отвечать. А у меня не было возможности приехать сюда. И вот, наконец, я выбралась, а мне сказали, что она здесь у вас лечится.

– Подруга? – протянула Анастасия. – Ну, подруга не относится к родственникам…

– Пожалуйста, я вас очень прошу, помогите мне увидеться с ней! Понимаете, она мне больше, чем подруга! Изольда мне как сестра, да, как сестра! Я ведь с детства, можно сказать, сирота, – да простят меня мои родители за эту ложь, – а Изольда меня всячески опекала. Она защищала меня, не давала в обиду, ведь сироту каждый норовит обидеть! Да что там говорить! Она делилась со мной последним куском хлеба!

Я почувствовала, что меня занесло, и остановилась. Ведь эта Анастасия могла каким-то образом знать историю Изольды, городок-то маленький.

Я умоляюще посмотрела на Анастасию:

– Пожалуйста, помогите мне ее увидеть!

– Но что я могу сделать? Все вопросы решает главный врач. Ах, черт, и компьютер до сих пор виснет! Нет, я ничем не смогу вам помочь.

– Но тогда подскажите, как мне найти вашего главного врача? Я поговорю с ним и надеюсь, что он пойдет мне навстречу и разрешит увидеться с подругой!

– Главврача сейчас здесь нет, – ответила Анастасия.

– Господи, а где же он?

– Он на совещании в горздраве, – последовал короткий ответ.

– А это надолго?

– Ничего не могу сказать, он нам не докладывает.

– Но что же мне делать?! – в отчаянии почти выкрикнула я. – Я же совсем ненадолго приехала сюда, мне скоро опять уезжать надо. А я не могу уехать, не повидав ее! Мне хотя бы узнать о ней. В каком она состоянии, как продвигается лечение.

– А вы что же, не смогли узнать о состоянии здоровья вашей подруги у ее родственников? – Анастасия с подозрением посмотрела на меня.

– Не могла! Потому что родители Изольды просто… просто презирали меня. Я же говорила, что у меня родителей нет. Воспитывалась я у старенькой бабушки. А много ли могла дать ребенку пожилая больная женщина с крошечной пенсией? Бабуля и так последнее отрывала от себя. А мать Изольды настраивала ее против меня, говорила: «Что ты привязалась к этой нищенке? Она не нашего круга!» А у моей подруги большое, доброе сердце! Она мимо брошенного котенка не могла пройти! – Я всхлипнула.

Мне во что бы то ни стало необходимо было уговорить Анастасию провести меня хоть к главврачу, хоть к его заместителю. Иначе как я смогу получить нужные мне сведения об Изольде Прикладниковской? То, что Анастасия допытывалась у меня, что и как, я отнесла к особенности ее характера, тем более, что она работала в медицинском заведении соответствующего профиля. Не думаю, что ею руководила вредность. Так или иначе, а без ее помощи мне не удастся ничего узнать об Изольде. Не стану же я, в самом деле, ходить-бродить по диспансеру. Определенно здесь все запирается и охраняется. Меня просто-напросто выведут охранники. В принципе я не особенно обольщалась насчет того, что главврач или его заместитель все выложит мне про Изольду. Врачи не любят распространяться о своих пациентах, а уж психиатры – тем более. Однако мне следует попытаться получить интересующие меня сведения сначала у должностного лица, а уже потом решать, что делать дальше.

– Я вас очень прошу, я вас просто умоляю! Проведите меня тогда хотя бы к заместителю главного врача, если его самого сейчас здесь нет. Я хотя бы просто поговорю с ним. Я в долгу не останусь. – Тут я незаметно сунула в окошко купюру.