Текст книги "Призраки летнего сада"

Часть 3. В ГУЩЕ СОБЫТИЙ

Фарида

Лёсик проснулся и взглянул на часы – они показывали двенадцать. Сразу пришло на ум, что он не сам проснулся, а его разбудили, и тут же услышал звонок в дверь, скорее всего, не первый. Размышляя, кто бы мог пожаловать, он накинул на голое тело халат и пошёл открывать. Теперь он жалел, что отказался от глазка – больно уж все настаивали: и матушка, и Антон, и даже Анна Васильевна советовала «это полезное изобретение» переставить со старой двери на новую, намекала даже на «дореволюционный раритет». Но Лёсик был непоколебим: никаких тюремных штучек в его доме.

Вот сейчас бы заглянул и сразу понял, открывать или нет, запоздало сетовал Лёсик. И в ту же секунду вспомнил, что ему это только что снилось: и звонок, и сожаления о выброшенном глазке, и как он дверь открывает, а за ней… Что за ней? Так вот именно то, что и происходит наяву: на площадке спиной к нему стоит девушка – видны только длинные светлые волосы – и она, обернувшись на звук открываемой двери, мгновенно строит на озабоченном лице лучезарнейшую улыбку.

Видимо, Лёсик выглядел не слишком приветливым, потому что девушка – ну, конечно, та самая, с третьего этажа! – придала улыбке чуть виноватый оттенок. Ой, простите! Да, именно так: ой, простите, у меня обрушилась вешалка в шкафу, никого нет, и я решила…

Входите, сказал Лёсик, думая лишь о том, как бы не распахнулся халат. Входите, я сейчас, – и полетел в ванную, где пулей натянул джинсы и футболку, сполоснул лицо и, мельком глянув в зеркало, вернулся в прихожую. Впрочем, гостья, нимало не смущаясь, уже стояла в комнате и сходу заявила возникшему в дверях Лёсику, что обожает минимализм.

Это она про матрац, догадался он, с облегчением припоминая, что менял постельное бельё пару дней назад. Чтобы увести разговор в нейтральное русло, предложил перебраться на кухню. На кухню? Конечно, всё интересное у русских происходит на кухне! И только тут Лёсик подумал, что сама-то она не русская. Лёгкий, но явственный акцент, слишком сияющая улыбка, мигом прикрывшая озабоченность, – всё это не наше. Ой – опять это «ой!» – ведь я не представилась: Фарида! – и она протянула руку, а Лёсик, назвав себя, легонько её пожал.

Оказалось, Фарида приехала месяц назад, занимается ремонтом – квартира вообще-то мамы, которая сейчас на родине, в Татарстане – и в надежде отыскать молоток открыла дверцу шкафа. И вдруг – вау! – попала на лестницу! Натурально, испугалась, увидев мужчину в чёрном пальто, ведь была ночь! Страх и ужас! А тут ещё эта вешалка обрушилась, и все вещи валяются как попало… А Лёсик уже ставил чайник, доставал из холодильника остатки пирога, принесённого Валечкой, которая его жалела и подкармливала, называя матушку «железной леди».

Потом они отправились к Фариде, где никакого минимализма не было, как, впрочем, и ожидаемой восточной пышности, а намечался элегантный европейский стиль, пожалуй, всё же средиземноморский, судя по изобилию всех оттенком голубого и синего в спальне, и это было не удивительно, ведь Фарида приехала из Италии. Пока Лёсик устранял причину обрушения вешалки, вернее, поперечной штанги, не выдержавшей лавины нарядов, Фарида бестолково бегала по квартире в поисках молотка и гвоздей. Но пригодилась только изолента, которой на время связали треснувший крепёж, установили штангу на место и повесили только самое необходимое.

Настроение Лёсика заметно улучшилось. Во-первых, теперь у него появилась соседка, пусть ненадолго, всего на два месяца – вернее, целых два месяца! – но зато она будет приезжать каждый год. Во-вторых, Фарида из Италии, живёт в Милане, а это совсем недалеко от Флоренции, где работает Света. Впрочем, в Италии всё недалеко. И, в-третьих, – это самое главное! – она журналистка и собирает материал для серии очерков про архитектурные памятники, созданные итальянцами в Северной Венеции.

Вас мне послала судьба, сказал Лёсик так серьёзно, что Фарида тут же потеряла свою умопомрачительную улыбку и сразу превратилась в «нашу», с морщинками забот на лице. Тогда он всё выложил: и про реконструкцию с заменой скульптур на копии-отливки, и про Евгения Борисовича, и даже про Свету. Он только умолчал о том, что проект по преобразованию Летнего сада лежит у него на кухне, рядом с компьютером.

Фарида умела слушать – качество, необходимое журналисту. Казалось, она не упускает ни одного слова и в то же время легонько направляет рассказ, не давая слишком откатиться к «несущественному». При этом не забывает об обязанностях хозяйки: достаёт из холодильника персики и виноград, мелет кофе, и всё это так, между прочим.

Самое главное – этот удивительный сюжет: Летний сад, Музей Росси, итальянская скульптура, драматизм её существования в болотном Петербурге, назревший конфликт реставраторов. Причём ниточка ведёт в Италию, к русской Свете, радеющей за судьбу итальянского искусства в России и предлагающей помощь европейской цивилизации.

Тебя мне послала судьба, скажет она Лёсику через несколько дней после посещения мастерской Евгения Борисовича – и тут целая история на отдельный очерк! – после встречи с Максимом, пресс-секретарём «Арт-объекта». Именно эта контора будет заниматься реконструкцией, а пока, как пирожки, печёт скульптурные копии «в ассортименте» для загородных резиденций «новых русских».

К руководству Музея Росси пробиться не удалось, но Евгений Борисович организовал посещение мастерских НПО «Реставрация», которая тридцать лет назад вела археологические раскопки в Летнем саду. На основании этих раскопок была воссоздана точная планировка XVIII века, найдены остатки фонтанов и подземные коммуникации. Теперь все мастерские распущены на вольные хлеба, специалисты разбежались по коммерческим структурам. Оставшиеся мастера либо дотягивали до пенсии, либо работали временно, без интереса.

Разговор с ними не клеился, все хмурились, явно куда-то спешили. В основном, говорил старик, спасавший статуи во время блокады, а попросту зарывавший их в землю, отчего приглашался экспертом при раскопках. Только Герман, недавний выпускник реставрационного колледжа, толково отвечал на вопросы Фариды. «Внук бывшего директора «Реставрации», – шепнул Евгений Борисович.

Про новый метод копирования скульптур мастера слышали, но таких денег не найти, ведь копии должны делаться из цельного куска мрамора, а где ж его взять? Лёсик вмешался в разговор, хотя до этого принял решение молчать, но удержаться не было сил. Подумаешь, мрамор! Если уж его находят для современных публичных зданий, то для скульптур Летнего сада как-нибудь отыщут, спонсоров найдут, тех же итальянцев! Без мрамора в любом случае не обойтись, но по утверждённой методике его стирают в порошок, добавляют к полимерной смоле – получается пластмасса. Что ближе к оригиналу: пластмассовая отливка или выточенная из камня точная копия? Тут уж все зашумели, высказывали мнения «за» и «против», пока Фарида, сверкнув своей фирменной улыбкой, не сообщила, что аккумуляторы сели.

Они возвращались домой, и Лёсик всё не мог успокоиться, всячески превозносил Германа и старика-реставратора, тут же хотел написать Свете, но Фарида отговорила. Пусть сначала её репортажи взбудоражат итальянскую общественность, и на этом фоне участие Светы будет воспринято как надо и здесь, и там. Под хорошую рекламу можно будет и денег собрать, создать современные реставрационную и копийную мастерские, Евгения Борисовича пригласить, и всё это закрутить под эгидой хотя бы ЮНЕСКО.

На третьем этаже Фарида остановилась, пригласив на чашку кофе, и пока он варился, Лёсик сбегал наверх и притащил ту самую подшивку документов, которую взял на пару дней у Жилинского. Фарида их пересняла, приговаривая: мы разгромим этот проект, камня на камне не останется.

Было поздно, когда Лёсик собрался к себе. Он несколько раз порывался уйти, но всё время что-нибудь останавливало. То Фарида уточняла имена людей на снимках, то просила объяснить непонятные термины. Потом Лёсик вспомнил случай, произошедший в матушкиной архитектурной мастерской, когда на строительной площадке обнаружили старинный фундамент в хорошей сохранности, но к проекту не подходящий, и как заказчик пошёл на пересмотр проекта, лишь бы сохранить историческое основание. Правда, это частный заказ, а с Летним садом так не поступишь: средства бюджетные, претендентов на них много, – резюмировал он, направляясь к двери и закручивая шарф.

Но Фарида вдруг резко схватилась за концы шарфа, потянула к себе и, дурачась, стянула на горле, так что Лёсик даже покраснел и отпрянул. И тут же разом всё понял, послушно дал себя затащить на аркане шарфа в спальню и, проваливаясь в диванные подушки, закрыл глаза и потом никак не хотел открывать, даже когда свешивался вниз головой, совершенно потеряв пространственные ориентиры, и когда тело Фариды будто исчезало, и они касались друг друга только губами.

Он не видел её, только слышал тонкий голосок, поначалу произносящий что-то по-детски невнятное и вдруг неожиданно перешедший в хриплое рычание. Из низкого, клокочущего, постепенно набирающего мощь и высоту, он докатился до ультразвукового дисканта и где-то за порогом слышимости резко оборвался.

Вспоминая потом этот потрясший его голосовой феномен, Лёсик задавался вопросом, откуда в её слабом теле мог зародиться подобный звук, растянутый, как по нотам, на четыре октавы? Ведь Фарида даже никогда не пела, уверяла, что у неё нет ни голоса, ни слуха.

«Главное время» старинного сада – кому решать?

газета «Молодое поколение», 26.11. 200…г.

Самое плохое, что обычно влечёт за собой реконструкция, это изменение – как правило почему-то радикальное – облика зданий, садов, площадей. Именно это больше всего приводит жителей города в смятение: они теряют то, к чему привыкли, то, что составляло неотъемлемую часть их картины мира.

По словам археолога Евгения Жилинского, «Реставрация – это не возвращение памятнику его первоначального вида, что всегда сопряжено с субъективными истолкованиями этого вида, ошибками и невосполнимыми утратами. Убирать эстетически ценные наслоения разных эпох просто преступно».

В Летнем саду планируют из пейзажного сада сделать регулярный. Вернуться к петровским временам и воссоздать трельяжные беседки и крытые аллеи, исчезнувшие уже в конце XVIII века. Насколько это оправдано?

Живя вместе с людьми, каждый старинный сад приобретает своё «главное время», когда он наиболее значителен для нас в связи с теми или иными событиями. «Главное время» Летнего сада – это, очевидно, не время Петра I. Наверное, глядя из нашего исторического далека, этим временем можно признать Пушкинскую эпоху.

Но таким, как при Пушкине, Летний сад был уже при Державине в конце XVIII века и затем на протяжении всего XIX столетия. Таким же примерно он вошёл в XX век и явил себя Ахматовой. Да и перед нынешней «реставрацией» он немногим отличается от Пушкинского.

Ничто не случайно

Лёсик был в полнейшей растерянности. Первый раз в жизни он по-настоящему не знал, чего хочет, как ему поступить. Что у них с Фаридой? После того случая она ничем не дала понять, что между ними возникли «отношения». Держалась как ни в чём не бывало, чем смущала его донельзя. Ну, положим, она стесняется на людях – хотя Фарида и стесняется! – или не уверена в своих чувствах, но наедине с ним могла бы держаться свободнее! Так нет же, ни взгляда, ни намёка, будто приснилось ему это.

А вдруг, и правда, приснилось? Ну, или впал в сумеречное сознание и ничего не помнит теперь? Так в том-то и дело, что как раз наоборот – всё помнит. Но Фарида предпочитает делать вид, что ничего не произошло. Тем лучше! Ведь между ними действительно ничего нет, по крайней мере, с его стороны. На этом и порешим! И Лёсик отступился, приняв дружелюбно-нейтральную манеру делового партнёра.

Это давалось ему с трудом, потому как Фарида вовсе не была ему безразлична и вызывала не только дружеские чувства. Он верил в «дух места» и всё, что произошло с ним после переезда, воспринимал как часть истории Летнего сада. А Летний сад – как часть своей новой жизни. Все события – от мелких до значительных – зацеплялись друг за друга, служили то причиной, то следствием соседства с ним.

Стоило только лишь мысленно произнести: …Летний сад… – как перед глазами вставал расчерченный по линейке лабиринт аллей, вкрапление зелёных оазисов с белыми мазками мрамора, и всё это в окружении каналов и рек, закованных в гранит и перехваченных мостами.

Эта манера представлять себе город, как бы глядя сверху, возникла у Лёсика ещё в детстве, когда он стал рисовать предметы с их невидимой стороны, в невозможном ракурсе. И теперь, о какой бы точке Питера ни зашла речь, Лёсик мысленно проделывал один и тот же трюк: он разворачивал панораму, а сам как бы воспарял над местностью. Достоверность и полнота представления определялась хоть раз виденными фотографиями, особенно аэросъёмки, его прогулками по городу, репродукциями картин, в которых сохранился нерв и субъективная верность восприятия их создателей.

Но была и оборотная сторона. Все эти снимки, картины, акварели, гравюры, а более всего документальные, точные рисунки архитекторов, запечатлелись в памяти без временно́й связи. Подчас в его воображении несуществующие объекты занимали некогда законное место, и когда он говорил: «Встретимся на Выборгской набережной, у музея Пирогова», – это приводило к досадному облому: музея уже лет тридцать как не существовало вовсе, на его месте давно построили гостиницу. Мобильника Лёсик принципиально не имел, считая его не средством свободного общения, а элементом рабства – наряду с ИНН1717
  – Идентификационный Номер Налогоплательщика – цифровой код, индивидуальный номер гражданина в налоговой системе.


[Закрыть], татуировками и серьгой в носу. Музей Пирогова на картах не значился, и встреча в тот раз не состоялась…

Лёсик был уверен, что здесь, на Чайковского, он оказался не случайно, Евгения Борисовича встретил тоже не просто так, а уж про скульптуры Летнего сада и говорить нечего – вот они, настоящие жители города, его ангелы, демоны и провидцы! Значит, и Фарида с её журналистским заданием тоже не зря появилась! А раз так, она просто обязана помочь!

Поначалу Жилинский всюду сопровождал Лёсика и «итальянскую журналистку», но после встречи с коллегами-реставраторами отстранился, ссылаясь на занятость. Под нажимом Лёсика он всё же пригласил Фариду в свою мастерскую и согласился рассказать на диктофон историю «дворцовых анфилад». Отвечая на её вопросы, выложил массу подробностей, и Лёсик с интересом узнал и про стены, оклеенные хорошо сохранившейся серебристо-голубой тканью, произведённой в 30-х годах прошлого века на Ивановской мануфактуре «Красная талка1818
  «Красная талка» – бывшая «Петрищевская мануфактура», основана в 1893 году в городе Иваново.


[Закрыть]», и про буфет из карельской берёзы, добытый путём обмена на два тульских дорожных самовара.

Фарида пришла в восторг и с разрешения хозяина нащёлкала множество снимков, предвкушая несомненный триумф своего репортажа в Италии. Возможно, удастся выбить небольшой гонорар, пообещала она, но, не заметив никакой реакции на лице Евгения Борисовича, бросила как бы в сторону: «Non hanno bisogno di denaro…1919
  Non hanno bisogno di denaro – им не нужны деньги (итал.)


[Закрыть]».

Возвращаясь с Лёсиком домой через проходные дворы, Фарида не умолкая излагала свои планы, в которых всех примирила. И Музей Росси, и угасающие мастерские «Реставрации», и даже пресловутый «Арт-объект» будут заняты общим делом: воссозданием Летнего сада по новому, международному проекту, авторами которого – ну, или хотя бы соавторами – станут Евгений Борисович и он, Леонид Батищев. Конечно, придётся пообещать итальянцам какой-то объём работ, иначе финансирование не получить.

Искоса взглянув на безучастно молчащего Лёсика, Фарида умолкла. Эти русские разучились смотреть вперёд, ничему не верят и полны пессимизма. Хорошо, что она живёт в Италии, где сама природа: солнце, море, вечнозелёные сады, – является залогом процветания. Не то что питерская промозглая сырость с ледяными ветрами…

Итальянская журналистка взбаламутила всех. Работы на время приостановились, причём по просьбе подрядчика, этого самого «Арт-объекта», которому вдруг резко стало не хватать технической документации. Видимо, Фарида не зря пару раз ходила с Максимом в ресторан «Европейской», обнадёживая его крутыми перспективами. Но, скорее всего, помогло элементарное отсутствие бюджетных средств, которые, по словам Евгения Борисовича, если и появятся, то лишь после того, как всё будет построено, и то в урезанном объёме.

Пока тянулась незапланированная пауза, Лёсик, наконец, решил скрупулёзно изложить придуманную им и частично испытанную методику «старения» скульптурных копий. На этот способ – био-заражения мрамора низкопрофильными, неагрессивными лишайниками – он наткнулся случайно, ещё в бытность работы в Светиной мастерской. Правда, в инструкции к химическому препарату речь шла о борьбе с этим явлением, но попутно сообщались и его причины. Основное, что он вынес для себя: лишайники защищают поверхность камня, как антисептики, главное, чтобы не мешали ему дышать. О замене видов на неагрессивные, пылевидные додумался сам, а проводимые в Борках опыты подтвердили его догадки: серебристая, почти невидимая растительность покрыла поверхность мраморной колонны склепа Добужинских дышащим, но водонепроницаемым, эластичным слоем.

Лёсик настолько увлёкся, что порой совсем забывал про Фариду. Только проходя мимо двери третьего этажа, замедлял шаг и прислушивался, но в квартире было тихо. Что-то произошло, догадывался он, но это «что-то» не имело к нему отношения. Он будто вышел из игры и больше не надеялся увидеть, как открывается филёнчатая створка, разглядеть прядь волос, блестящий глаз и смуглую руку – всё осталось в прошлом!

Фарида теперь пользовалась обычным входом, который, как вычислил Лёсик, располагался со стороны набережной. И хотя ему случалось проходить мимо, мысль зайти к ней со стороны парадной не приходила в голову. Он знал лишь одну дверь в её квартиру, которая теперь, как в прежние времена, была плотно запертой.

Лёсик встретил Фариду совершенно случайно, проходя по набережной в тот самый момент, когда из припаркованной машины вышел коренастый, чуть полноватый мужчина, с девочкой лет пяти, пушистой в своей меховой шубке. Он подошёл уже так близко, что избежать встречи не было никакой возможности, разве что демонстративно развернуться и пойти назад. Но было поздно, Фарида улыбалась своей фирменной улыбкой и что-то говорила по-итальянски мужчине и девочке, те с интересом его разглядывали.

Пришлось знакомиться и вступать в беседу. Впрочем, говорила, в основном, сама Фарида, и поверхностных знаний итальянского Лёсику вполне хватило, чтобы понять, какой он необыкновенный человек, учёный, реставратор, что его послало само небо, и успехом её поездки на сто процентов – Sì, al cento per cento!2020
  – да, да, на все сто!


[Закрыть] – она обязана этому скромному и очень серьёзному юноше. И было ясно, что за Фаридой приехал муж, послезавтра они отбудут в Милан, где никакого снега, и скоро зацветут ландыши.

Лёсик кивал и даже что-то комментировал на смеси английского и итальянского, чем смешил девочку, но при первой возможности сослался на срочное дело и быстро зашагал берегом Невы: вдоль решётки Летнего сада, мимо Эрмитажа, памятника Петру I, мимо Сената и дальше по Английской набережной, пока не упёрся в Адмиралтейские верфи. Постоял в нерешительности – зачем он здесь, что у него за дело? – и, развернувшись, уверенным шагом двинул назад, к мастерской Жилинского.

Из дневника Лёсика

04.12.200…г.

Сегодня заходил к Е.Б.. Он мрачный, поначалу ничего обсуждать не хотел, повторял: всё уже решено, мы сражаемся с ветряными мельницами. Зато о нас напишет какой-нибудь Сервантес, и мы войдём в историю, сострил я. Уже вошли, отвечает, вернее, попали. Ребят его как подменили, с ними явно кто-то хорошо поработал. Глаза прячут, шепчутся. Попросил Германа составить список обнаруженного при раскопках – давно собирались всё систематизировать, занести в компьютер. Тот вроде согласился, но вдруг получил предложение от «Арт-объекта». Его берут в штат – садовую скульптуру на заказ делать. Всё это неспроста, говорит, увидишь.

Тут Леон, который в мастерской Е.Б. обычно помалкивал, вдруг выскочил вперёд и вызывающе произнёс: «А что нового я могу увидеть? Всё ту же машину, чеканящую деньги. Они, эти машины, теперь повсюду. Весь государственный аппарат потихоньку перекраивают под «make money’. Народ уже привык к тому, что «делать деньги» гораздо выгоднее, чем «делать дело». Бабки – самый лёгкий способ управлять людьми, главное – правильно расставить приоритеты».

Я пробовал его осадить, закрыл ладонью рот, но этот фигляр ловко вывернулся и, засунув руки в карманы, с апломбом знатока продолжал вещать: «Всё решает цена вопроса, ведь гораздо выгоднее построить регулярный сад, чем оставить его в естестве. Одних кустов для живых изгородей навезут из Польши тысяч тридцать – бюджетец приличный!». И откуда, подлец, всего этого нахватался?

Е.Б. так внимательно посмотрел на меня, вернее, на Леона, как бы решая, стоит ли продолжать разговор. Потом нехотя возразил, что вряд ли дело в деньгах. К нашим вообще плохо приживается западная система ценностей, функционирует нестабильно, в любой момент даёт сбой, и человек бросает заведомо выгодное дело, начинает заниматься тем, что ему по душе, пренебрегая благосостоянием и комфортом. Поэтому дальновидные бизнесмены предпочитают работать с единомышленниками, это надёжнее. Всё это Е.Б. проговорил монотонным голосом, глядя в окно на двор.

Тогда есть ещё шанс отменить этот варварский проект, вернуться к первоначальным, не таким кардинальным переделкам, заручиться поддержкой народа? – удалось мне встрять в разговор, оттерев Леона. А Е.Б. усмехнулся и так весело-весело посмотрел мне в глаза, что можно было не отвечать. Да я и сам знаю: народ не спрашивают. И никогда не спрашивали.

Тут я решил выкинуть козырную карту и рассказал про Свету, нашу работу в реставрационной мастерской, её попытку завязать дела с Музеем Росси в последний приезд. Странно, но я об этом никогда с ним не говорил. Фариде рассказывал, а ему почему-то нет. Стеснялся, наверно, обнаружить перед опытным реставратором свои жалкие познания. А кроме того, не хотел ничего объяснять про отъезд Светы и наши отношения.

Но реакция Е.Б. была неожиданной. Он завопил: «Светка, Светка, я знал – она пробьётся, верил в неё! Что ж ты молчал до сих пор, ведь с ней вместе… мы о-го-го!!!». Оказывается, Е.Б. был учителем Светы, вот почему мне казалось, что я знаю его. В мастерской висела фотография, на которой Света и Е.Б. расчищают старый каменный фундамент. Теперь понятно, что снимок запечатлел те самые раскопки в Летнем саду, а громадные плахи, на которых они сидели и пили чай из жестяных кружек, устилали когда-то дно Гаванца.