Текст книги "Призраки летнего сада"

Поисковый штаб

Фотографии Лёсика вместе с публикацией о его демарше в Летнем саду были помещены в свободных от цензуры питерских газетах и даже в ежедневном дайджесте «Hot Piter», бесплатно раздававшемся пассажирам Аэрофлота. В одних статьях неизвестного парня называли Дон-Кихотом, в других – честным правозащитником, в третьих – голосом молодого поколения. Но все так или иначе упоминали о поддержке толпы и несостоятельности властей. Дарина, летевшая самолётом из Франкфурта, признала Лёсика лишь по чёрной ветровке, подаренной Светой, поскольку яростное, одухотворённое лицо на снимке было ей незнакомо. Это был Прометей, но никак не её сын.

С того момента, как Лёсик забрал из квартиры последние вещи, Дарина почувствовала неожиданную лёгкость. Словно покидая родное гнездо, он уносил с собой всю тяжесть последних лет, терзания души, непредсказуемую двойственность. В своей новой квартире сын вдруг зажил тихой, созерцательной жизнью, будто весь опасный багаж растерял или вывалил по дороге.

Со временем она вовсе перестала беспокоиться и о жизни сына узнавала скорее от Валечки, которая с молчаливым неодобрением навещала «нашего мальчика», всегда перед этим долго и подробно собирая в клетчатую сумку контейнеры и пакетики со своей стряпнёй. Отпуск Лёсик всегда проводил в Борках, вёл какие-то краеведческие исследования, но как только узнавал о намерении матери или Антона посетить «родные пенаты», немедленно покидал деревню. Так что виделись они крайне редко.

Замотанная своими делами и разъездами, Дарина как-то выпустила из виду, что Лёсик должен был уже вернуться в город. То, что не звонит, её не обеспокоило. С ним это иногда случалось, он как бы выпадал из настоящего, и склеп Добужинских мог стать для него на какое-то время единственно значимым объектом внимания, вытеснив на периферию сознания реальные обстоятельства.

Она уже несколько раз звонила в квартиру на Чайковского, и теперь, изрядно встревоженная, поехала туда, но безрезультатно. Квартира была пуста. На работе он тоже не появлялся и не звонил. Как назло, Антон был на гастролях с театром, и Дарина просто не знала, что предпринять.

Ринулась было в ближайшее отделение милиции, но там о событиях в Летнем саду ничего существенного сказать не смогли. Перевозку скульптур контролировала вневедомственная охрана, это её сотрудники стояли в оцеплении, а прибывший наряд милиции, вызванный по случаю стихийных беспорядков, таковых не обнаружил.

– И этого парня не забрали? – в волнении спросила Дарина, тыча в глянцевую страницу дайджеста.

– Да никого не забирали, там всё было штатно, – ответил молоденький дежурный, с интересом пробежав заметку глазами.

Дарина принялась звонить тёте Наде, Борковской соседке, и узнала, что Лёсик уехал ещё в начале сентября. Но соседка слышала, как он в разговоре по телефону – ты ж знаешь, Дарьсанна, он от меня всегда звонит, поневоле хоть и не прислушиваешься… так вот, он с каким-то мужчиной разговаривал, вроде Виталий Палычем называл и о встрече договаривался.

Это он Валерке звонил, догадалась Дарина и сразу набрала мобильный Александрова. Номер был занят, и тогда, потеряв всякое терпение, она позвонила соседу Мише, их бывшему участковому. Тот, подробно расспросив, пообещал задействовать свои старые связи, но Дарина мало в них верила: после инцидента в ОВИРе Лёсик полгода жил под страхом милицейского произвола, и никакие попытки Михаила Егоровича не уменьшали опасность. Правда, ещё раньше помог с военкоматом. Не сам, конечно, а с помощью своего коллеги, следователя Курняка.

Дарина вспомнила их первую встречу, когда невзрачная внешность следователя Олега Тарасовича – маленький рост, россыпь веснушек на бледном лице с понурым носом и белёсые, как у телка, ресницы, – ввела её в заблуждение. Она полагала, что теряет время, и отвечала на вопросы Курняка только из уважения к Мише. Вспоминая свои отрывистые, снисходительные реплики, невнимательные, скользящие взгляды, Дарина поймала себя на том, что вопреки своему правилу не следовать за толпой, поступила как все: встретила, что называется, по одёжке. И так же, как все, потом с преувеличенным жаром благодарила, как бы стараясь загладить былую холодность и недоверие.

Именно Курняк помог превратить армейскую отсрочку в законный «белый билет». Просто пошёл с Лёсиком на медкомиссию и хвостом ходил по всем кабинетам, неуклонно предъявляя доверенность представителя. По словам сына, закулисных разговоров ни с кем не вёл, но так внимательно наблюдал за действиями врачей, чуть не совал свой кривоватый, длинный нос в их записи – честно, мама, он их гипнотизировал! – что вердикт был предопределён.

Вот кто бы сейчас ей очень пригодился – Олег Тарасович! И повинуясь импульсу, тут же набрала его номер. Когда в трубке прорезался знакомый, чуть хрипловатый голос следователя, Дарина так обрадовалась, что даже известие, что Курняк больше не служит в милиции, не умерило её надежду.

Олег Тарасович пообещал немедленно приехать. Тут же перезвонил Александров, говорил поначалу довольно сухо: да, с Леонидом встречались и крупно повздорили, а потом ещё эта его дурацкая выходка… ну, вот, и в прессе прогремела… чего он, видимо, и добивался… Но, узнав об исчезновении, разом умолк и, бросив: жди, еду! – уже через полчаса звонил в дверь. А вскоре и Курняк появился, совершенно спокойный и деловой, ведя за собой Мишу, которого он перехватил на лестнице «для кворума».

Валера забрался в интернет и, пощёлкав клавишами, мгновенно наткнулся на парочку видео того самого сюжета в Летнем саду. Одно было сделано с большого расстояния, а другое так, будто снимавший чуть не рядом стоял: крупные планы, качественный звук. Значит, не любительское, – удовлетворённо констатировал Александров и пустился извилистыми тропами по следам видео-оператора.

Им оказался корреспондент газеты «Петербургские Колумбы» Игорь Родимец, который по заказу редакции должен был раздобыть подробности битвы между двумя подрядчиками, претендующими на отливку скульптурных копий, а заодно снять для солидного интернет-журнала сюжет с перевозкой статуй к месту реставрации. Но редактор журнала материал забраковал, и тогда Игорь разместил его в своём блоге. Добавить может лишь то, что вся публика находилась как под гипнозом, включая стоящих в оцеплении охранников. И ещё важный момент. У него во время съёмки вдруг сильно заболела голова, так что он даже ушёл, не досняв сюжет и ничего не прояснив для газеты про войну за бюджетные бабки.

Просмотр видео поверг Дарину в транс. На неё попеременно накатывали то смех, то слёзы. Валерка глядел скривившись, а когда камера выхватила его собственную фигуру, угрожающе-неподвижную, как статуя Командора, он закурил и нервно задёргал бровью. Курняк всё что-то записывал, а Миша под конец вдруг сказал: «Молодец, парень, высказал то, что думают другие».

Потом они уселись на кухне, мужчины, желая отвлечь хозяйку от мрачных мыслей, беспрерывно требовали то чаю, то кофе. Она слушала их разговоры и понимала, что эти посторонние люди знают о сыне что-то такое, о чём она понятия не имеет. Валерка, к примеру, был в курсе его разработок по искусственному старению камня, знал о дружбе с реставратором Жилинским, лет тридцать назад возглавлявшим раскопки Гаванца в Летнем саду. Бывший участковый Миша, оказывается, всё же поспособствовал изъятию того позорного протокола, который Лёсик подписал, признаваясь в антиобщественном поведении в ОВИРе.

Они найдут его, найдут, успокаивала себя Дарина, слушая, как уверенно Курняк «выстраивает маршрут», сводя воедино разрозненные факты. Вся тройка то и дело кому-то звонила, им звонили в ответ, и её квартира превратилась в штаб армии спасения. Валерка связался с Жилинским, долго с ним беседовал, но Дарина ничего не поняла, кроме того, что тот переехал в Павловск и Лёсика не видел с весны, но что-то где-то оставил для него, и они как раз именно это в деталях обсуждали. Говорил преимущественно сам Евгений Борисович, и суть дела от неё ускользала.

Оказывается, Жилинский, получив из министерства культуры требование в двухмесячный срок освободить помещение мастерской для нужд Музея Росси, ещё в начале лета стал потихоньку перевозить обстановку залов к себе в Павловск. На него неожиданно вышли двое деятелей: Фёдор и Аскольд, представились сотрудниками недавно созданного в Павловске «Музея Старинного быта». Эта парочка, далёкая от истории и искусства, но активно заправляющая музейными делами, умудрилась оттяпать у вояк одно из сохранившихся зданий в Павловском «Городке Образцового кавалерийского полка».

Они предложили Евгению Борисовичу включить в экспозицию музея все предметы «дворцовых анфилад», взяли на себя расходы по перевозке, аннотированию и прочим нуждам. Новая коллекция сразу же затмила собой сомнительные экспонаты самого музея, деятели это раздули, и посетитель пошёл косяком. Жилинского такой расклад вполне устраивает, к тому же он по выходным ведёт экскурсии, и этого хватает на жизнь.

О своём переселении Евгений Борисович пытался сообщить Лёсику, даже оставил сообщение на автоответчике. Судя по отсутствию звонков, Лёсик сообщение не прочёл. В мастерскую он попасть теоретически мог – ключ он забыл в тайничке под перилами – но, скорее всего, новые хозяева уже поменяли замки.

Пока Александров и Жилинский совещались по телефону, Курняк по своим каналам получал сводки из больниц, моргов, аэропортов, полицейских участков, железнодорожных вокзалов и касс. Но все, как одна, выдавали однообразное: не числится, не значится, не зарегистрирован.

Уже под вечер, когда табачный дым прочно въелся в обстановку кухни, – Дарина разрешила всем курить, дабы логическая нить не потерялась, – сложилось несколько версий передвижения Лёсика. Миша предлагал искать через фирмы грузовых автоперевозок, через дальнобойщиков. Лёсик, мол, излюбленным способом просто уехал из города, подальше от последствий своего бенефиса в Летнем саду. Наверняка его могли видеть на заправках и в кафе, и Миша попробует этим заняться.

Валера же с Дариной пойдут в бывшую мастерскую Жилинского, куда тот обещал тоже подъехать. После триумфальной речи «с броневичка» Лёсик мог пойти к своему учителю и воспользоваться оставленным под перилами ключом. Если, конечно, замки не сменили.

Только Курняк, погружённый в задумчивость и облака дыма, молчал, разглядывая свои записи, шевелил губами, поминутно сплёвывая прилипший к ним табак самокрутки, и вид имел отсутствующий. Когда все стали расходиться, продолжая на ходу строить версии, следователь задержался, и Дарина поняла, что он хочет сказать ей что-то наедине. Но Олег Тарасович лишь спросил, когда у сына был последний приступ сумеречного сознания.

Дарина не знала, что отвечать. Приступа, как такового, с юношеских лет ни разу не было, но вот резкие смены настроения и, главное, поведения, стали обыденной вещью. По словам Лёсика, его альтер-эго, обладающий даже собственным именем Леон, совершает поступки, которые сам бы он никогда, ни при каких обстоятельствах не совершил.

– Да, он мне что-то рассказывал. Возможно, причина в этом, – предположил Курняк, – мы ожидаем действий и реакций, характерных для одного человека, а на самом деле их совершает некто другой, нам не известный.

– Почему же не известный, – возразила Дарина, опустив глаза, – очень даже хорошо и подробно известный, оттого и разъехаться пришлось… К тому же парень вырос, свою жизнь строить пора, – добавила она, провожая Курняка к Валеркиной машине.

– Тогда я беру ночь на раздумье и завтра готов буду высказать свою версию, – произнёс бывший следователь, неловко забираясь на заднее сиденье большого мерса. И напоследок утешительно буркнул: «Поверьте, найдётся… среди всякого старья…».

Дарина не сводила глаз с невзрачной, нахохленной фигуры, до крайности нелепой в этой шикарной тачке, до крайности располагающей. Не замечая при этом ни обнадёживающих жестов Валерки, ни припустившего вдруг оглушительного ливня.

Проклятье Марсова поля

Lenka-penka_livejournal.com. май 200…г.

Марсово поле, расположенное в центре Петербурга, стало привычным местом отдыха горожан. О мрачных историях этого места, которое когда-то называли Большим или Царицыным лугом, уже мало кто задумывается.

Одно из первых упоминаний о том, что Марсово поле – место нехорошее, относится ещё к временам Екатерины I. Из записок современников известно, что перед сном императрица любила послушать рассказы старух о давних временах. Однажды во дворец доставили чухонку, знавшую немало старинных преданий. Екатерина приготовилась внимать. А старуха, от волнения забыв, что в присутствии императрицы запрещено «пущать шептунов» и рассказывать о страшном, пустилась молоть про ужасы Царицына луга, раскинувшегося прямо напротив дворца.

– Тут, матушка-государыня, на лугу-то энтом, издавна вся нечисть водная обретается. Как полнолуние, они так и лезут, так и лезут на берег. Утопленники синие, русалки скользкие, а то, бывает, и сам водяной в лунном свете погреться выползет, – скрипела чухонка.

– Вот дура старая, до смерти напугала, – сказала Екатерина I и приказала гнать рассказчицу в шею.

Тем же вечером она покинула дворец на Царицыном лугу и больше в нем никогда не появлялась.

Фантомы

В расследованиях Курняку всегда помогало выработанное годами качество: раз услышанное или даже мельком увиденное занимало прочное и вполне конкретное место в его сознании. При этом всё, что хранила цепкая, хозяйственная память, до поры до времени не подавало признаков жизни, откладывалось в сторону как неважное, «не має значення»2424
  – не имеющее значения (укр.)


[Закрыть] в данный момент. Откладывалось, но не отбрасывалось. Потому что через какое-то время ситуация могла резко измениться, и тогда неважное превращалось в существенное и даже главное. Но для этого должно было что-то произойти, сдвинуться.

Когда к нему обратился Миша Козаков с просьбой помочь хорошим людям, он и не подозревал, что это знакомство будет иметь серьёзные последствия. С Мишей они сошлись ещё по молодости на сдаче экзаменов и с тех пор выручали друг друга – в основном, информацией. Но дружбы не получилось: Миша был постоянно на ком-то женат, потом разводился, опять женился, и ему уже ни на что, кроме работы и семейных перетрубаций, времени не хватало.

Да и сам Курняк был занят расследованием из числа тех, что по официальным каналам не проходили, но висели на нём добровольными веригами. Из последних: дело вильнюсских наркокурьеров, похищение перстня Мазепы, убийство Жанны Лилонга, дочери владельца косметической клиники, или её двойника. И ко всему этому так или иначе был причастен Григорий Батищев, поэтому, когда прозвучала его фамилия, Курняк насторожился.

Но дальнейшего он не ожидал. Только в несбыточных мечтах ему могло примститься, что его друг Миша живёт на одной площадке с Лёсиком, сводным братом этого самого Григория. Да ещё и в гости к ним ходит, помогает, чем может. Потому что люди они хорошие, но у парня беда за бедой. И всё оттого, что не от мира сего, вечно витает в облаках, путает явь с выдумкой. И Миша с жаром и сожалением рассказал Олегу и про кипеж, который Лёсик затеял в ментовке по поводу якобы падающих в ямы людей, и про историю с ОВИРом, куда вызвали спецназ, заподозрив мальчишку в неадеквате. И о приступах сумеречного сознания, документально не подтверждённых.

В тот раз Курняк помог Лёсику получить белый билет. Но для своего расследования он почти ничего не выяснил. Братья уже лет пять не общались друг с другом по причине, о которой сам Лёсик говорить не захотел, а Дарина объяснила коротко: они разные люди. Курняк и сам видел, что разные, но, скорее всего, есть более веская причина разрыва родственных отношений…

Вернувшись к себе, следователь какое-то время совершал массу привычных действий: машинально курил папиросу за папиросой, заваривал крепкий чай, при этом бормотал что-то обрывочное. Он силился представить себя на месте пропавшего Лёсика – после его пламенной речи, эмоционального взрыва, которые происходили не с ним самим, а с тем другим, Леоном, о котором он когда-то поведал Курняку.

Примечательным в этом состоянии было то, что Лёсик прекрасно понимал, кто действует под его личиной, пытался противостоять, ругался с этим двойником, но всегда проигрывал. И, что не менее важно, не знал, что с ним происходило, когда Лёсик спал или погружался в мечты. Бывало, с удивлением обнаруживал последствия. Что-то там этот Леон продал без его ведома и желания. И такие беспамятные поступки больше соответствовали картине сумеречного сознания.

Если с Леонидом случилось именно это, дела плохи – он мог забиться куда угодно, лежать в безлюдном, заброшенном месте, на каком-нибудь чердаке, где его долго могли не обнаружить. С другой стороны, приступ на то и приступ – он проходит. И тогда ему уже давно пора всплыть, проявиться.

А вдруг этот двойник-мучитель, толкнувший на пафосное выступление с платформы грузовика, продолжает действовать? Ведь ему безразличны рабочие обязательства Леонида, переживания и тревоги близких. Но что, что он задумал? Если речь в Летнем саду – лишь начало, вступительная часть спектакля, что могло произойти дальше? Положим, его целью была дирекция Музея Росси, он отправился туда и устроил дебош, за который мог получить пятнадцать суток. Но среди задержанных Леонида Батищева нет. А другого, Леона?..

Что за бред лезет ему в голову! Юридически, да и физически, это один и тот же человек…

Больше подчиняясь правилу проверять все, даже невозможные версии, Курняк включил компьютер и, пока верещал и запускался жёсткий диск, думал, как повезло ему с новым местом работы. Всё, что нужно для дела, у него есть, доступ к информации фантастический. И всё благодаря Мишке Козакову, устроившего ему место начальника отдела безопасности гипермаркета. Нет, он просто обязан помочь его друзьям!

Для начала следователь набрал в адресной строке различные комбинации имени и фамилии Леонида Батищева, но сеть выдала такой безмерный улов, что ему пришлось заново пересмотреть свои навыки в вылавливании нужных сведений. Очень помогли советы портала poisk&result, где засели русские хакеры, весьма доходчиво объясняющие, как правильно искать данные о людях, а также создавать и выявлять фейковые аккаунты. Полночи вёл Курняк охоту и, когда уже окончательно стало рубить, добрался до дивана и мгновенно уснул. А экран компа ещё минут пять светился текстовым файлом:

Леонард Александрович Сиверцев – 07.07.1978 г.р. (27 лет), образование высшее: Балтийский институт экологии политики и права, факультет «Экология и природопользование», специальность урбанист-эколог. Очень важно! Тема диплома: выращивание низкопрофильных неагрессивных лишайников на каменных и бетонных конструкциях. Оценка «отлично» с выдачей патента и гранта в размере 10 тыс. евро на продолжение разработки темы.

Проживает по адресу: Италия, г. Милан, ул. Джотто, 3 (via Giotto, 3). Не женат. Место работы: питомник деревьев «Bioforest», Италия, г. Милан, специальность: селекционер. Консультант Национального археологического музея во Флоренции. Внешность: рост 185 см. (такой же, как у Леонида Батищева, и такое же астеничное телосложение), волосы рыжие, короткая стрижка. Выглядит моложе своих лет.

Утром, на свежую голову, Курняк уже сомневался в полезности ночного улова и решил пока ничего не рассказывать Дарине, поскольку для поисков Лёсика эта информация вряд ли могла быть полезной. Ну, да, у Леонарда Сиверцева фамилия Дарины, но Милан, при чём тут Милан, Италия, питомник деревьев? Фотографий мало, на них молодой человек, хоть и похожий на Лёсика, но рыжий, с короткой стрижкой, всегда в тёмных очках. Если бы не тема диплома, вообще бы внимания не обратил.

Была ещё одна находка. Задав в поисковой строке имя Жилинского, помимо множества публикаций, как и его личных, так и о нём – все в области археологии и реставрации – Курняк обнаружил статью в итальянском журнале «Restaurazione» под заголовком «Царская резиденция русского реставратора», совершенно по-другому трактующая причину перевозки коллекции в Павловск и роль в этом Музея Росси. Если верить этой статье, Жилинскому светило судебное разбирательство и даже лишение свободы. А что если Лёсику попался этот журнал – вот так же, как Курняку – и он кинулся предупредить учителя? Хотя номер февральский, а сегодня на дворе сентябрь. Нет, вряд ли дело в этом…

Только сейчас следователь сообразил, что поиски пропавшего Лёсика опирались на имя, а ведь у него с собой могло не оказаться документов, и в случае полной или частичной потери памяти его должны были зарегистрировать как неизвестное лицо. Набросав по-быстрому словесный портрет, прикрепив несколько фотографий и видео из Летнего сада, он послал запрос в службу информации своей новой конторы.

Тут позвонила Дарина и сообщила, что они уже рядом с мастерской, но у Евгения Борисовича нет ключа, а оставленный в условленном месте, под перилами, исчез, и это даёт надежду, что Лёсик всё-таки в мастерскую заходил. Им пришлось вызвать Максима Пичугина, бывшего подчинённого Александрова, а ныне представителя подрядчика Музея Росси. Закрывая трубку ладонью, Дарина шептала, что Максим держится хамски, в разговоре не участвует и дуется, потому что Жилинский вытащил его обманным путём: якобы видит в окнах подозрительных людей.

Курняк обещал прибыть немедля, распечатал статью и на всякий случай сделал в контору короткий звонок с просьбой надавить на Пичугина через его начальство, чтобы тот не препятствовал поиску пропавшего человека. К приезду следователя Максим был сама предупредительность, он провёл Курняка по всем помещениям, поясняя, как Музей Росси планирует использовать полученные площади. Добравшись до третьего зала с инкрустированным паркетом, доверительно сообщил, что паркет будет разобран и отреставрирован, а затем помещён, как объект экспозиции, в один из залов Музея Росси.

– А эта экспозиция тоже музею понадобилась? – без интереса спросил Курняк, протягивая Максиму распечатку статьи.

Не отстающий ни на шаг Жилинский тут же выхватил листки и бегло пробежал по строкам – он явно знал итальянский. Пичугину, похоже, статья была знакома, он криво усмехнулся и, шепнув Курняку: «Ещё дёшево отделался», – предложил закончить осмотр, искать тут негде, а у него полно дел.

Но Жилинский, сражённый статьёй, которую видел впервые, от возмущения побагровел. Презрительно глядя на Пичугина и пристукивая в пол ногой, он отчеканил: «Знаем мы, куда этот паркет поедет – в имение господина директора!». Максим, обращаясь исключительно к Курняку, саркастически произнёс: «Расхожее мнение толпы». Но Евгений Борисович не унимался, выкручивал ногами по паркету кренделя, издевательски повторяя: «Всё по домам разберут, всё растащат!». И вдруг, пронзительно взвизгнув: «Самую мелочь, и ту в карман!», – рванул на себя кованое кольцо вентиляционной решётки. Раздался скрип, за ним щелчок, прямоугольник паркета дрогнул, бесшумно отъехал вниз, открыв взору лесенку.

Все отпрянули, только Дарина с криком: «Лёсик!» – кинулась в подвал. Остальные тут же последовали за ней и были слегка напуганы, когда лаз над ними бесшумно закрылся, оставив всю компанию в полной темноте. У Жилинского нашёлся фонарик, остальные светили экранами мобильников.

Следы пребывания Лёсика обнаружились сразу: самые обычные отпечатки обуви и рук в идеально-ровном слое пыли. Но его самого в подвале не было. Пока остальные вели поиски, Евгений Борисович кинулся к столу с разбросанными на нём бумагами, потом к шкафам. Открывая их один за другим, выдвигая ящики и раскрывая папки, бормотал что-то нечленораздельное. Вдруг сделался белым и, вскрикнув пресекающимся голосом: «Срочно, охрану! Национальное достояние!», – обмяк и повалился на кушетку.

Максим и Александров, стоя в разных концах подвала, пытались куда-то дозвониться, но связи не было. Дарина достала из сумочки валидол, и пришедший в себя Жилинский заверил, что где-то у входа должен быть механизм открытия лаза, так всегда делали потайные помещения. Кинулись искать и вскоре обнаружили за лестницей такое же кольцо, открывшее люк.

Пока они выбирались, пока ждали приезда охранных структур и местного следователя, Курняку пришло сообщение, которое он зачитал вслух. Что за последние трое суток в больницы города доставлено семнадцать мужчин без документов, из них восемь, находящихся без сознания или потерявших память, пятеро подходят по возрасту, трое по внешнему виду, длинные волосы только у двоих, один из них – седой бомж, другой – в больнице на Крестовском.

Туда и надо ехать в первую очередь, резюмировал Курняк. Александров с Жилинским хоть и выразили энтузиазм проверить остальные больницы, но Дарина понимала, что их подлинный интерес здесь, в этом подвале. Собранная, деловая, без всякого намёка на пережитые волнения, она попросила следователя её сопровождать.

Вместе с подъехавшим такси появилось сразу несколько машин. Из одних высыпали люди в камуфляже и с автоматами, из других, бронированных джипов, не спеша выходили неприметные личности в штатском, прикрытые со всех сторон охраной с рациями. Но ни Курняку, ни Дарине до этого уже не было дела.

Паркинг на месте погоста?

Leta.ru 15.10. 200… г.

Проект, предполагающий превращение Марсова поля в некий амфитеатр, успел наделать шума в Петербурге. Согласно ему, Марсово поле должно стать развлекательной площадкой, подходящей для прогулок и проведения концертов. Главная же задача архитекторов сейчас заключается в том, чтобы отделить зону отдыха от «Вечного огня» и захоронения ряда большевистских деятелей и жертв Февральской революции.

В своё время появление погоста в самом центре Петербурга, да ещё на одной из его главных площадей, вызвало в городе самые противоречивые толки. По старой христианской традиции хоронить вне церковной или кладбищенской ограды не полагалось. А учитывая, что с началом революции и Гражданской войны уровень жизни в Петербурге стремительно покатился вниз и в городе началась обыкновенная разруха, заговорили о том, что очень скоро «Петрополь превратится в некрополь».

В настоящий момент проект не предполагает выноса захоронения с места, которое, и правда, с годами становится все более «тусовочным». Однако если взять во внимание возможное появление подземного паркинга под площадью, о котором не раз говорили последние годы, то и такой вариант событий исключить нельзя.