Текст книги "Длань Покровителей. Земля избранных. Забудь все правила. Здесь – другая логика…"

6

Бар занимал всю восточную часть коридора. Здесь не было ни кричащих вывесок, ни привлекающих внимание огней: дубовая дверь с золотистой табличкой, да и только. Поёжившись от неуверенности, Нери потянул ручку. В нос ударил пряный аромат жареного лука. Червячок тревоги опустил голову. По крайней мере, это не смрадный дух алкоголя.

Стараясь сохранять спокойствие, Нери переступил порог с осанкой завсегдатая и погрузился в атмосферу настоящей фэнтези-саги.

Стены помещения оформляли панели с фактурой грубых досок. Казалось, что искусственные спилы облицовки источают древесный аромат. Длинные столы рядами выстроились вдоль стен. Настенные светильники согревали помещение неярким, почти интимным мерцанием. Посетителей в этот час было мало, и Нери благодарил судьбу за это. Ему не нужны были любопытные глаза и уши.

Нери несмело оглянулся: пучок длинных волос змеёй скользнул по лопаткам. Лихач, конечно же, опаздывает. Что ж, придётся самому занимать стол. Не так уж и сложно активировать чип над индикатором…

Нери с готовностью отогнул манжету рукава, и уже готов был сделать привычное движение над мигающей красной точкой в центре стола, когда знакомый голос окликнул его:

– Эй, Тюфяк, куда смотришь?! Чем думаешь-то?! Уже двадцать минут тебя жду!

В дальнем углу бара, затенённом перегородкой, сиял, подобно полной луне на полотне ночного неба, самодовольный лик отчима. Лихач вальяжно восседал за столом, потягивая из кружки пенный напиток. Две верхние пуговицы его рубашки были расстегнуты, на подбородке пробивалась чёрная, как смоль, щетина. Отчим вздёрнул руку и широко помахал Нери в знак приветствия; мускулы заиграли под тканью рукава.

– Давно не виделись, Лихач, – Нери присел на край скамьи, бросив рюкзак рядом.

Лихач по-детски рассмеялся, обнажив зубы цвета слоновой кости.

– Ну, давай, рассказывай! – он шумно отхлебнул пива: казалось, его совсем не смущало то, что он нарушает закон у всех на виду. – Судя по твоей кислой мине, дела у тебя никак.

Нери почувствовал, как уголки губ ползут вниз:

– Никак – это хорошо. А сейчас всё хуже некуда.

– Ну, по крайней мере, одна хорошая новость у меня для тебя есть, – Лихач, лучезарно улыбнувшись, потрепал его по плечу. – Пиво тут подают отменное. Угостишься?

Нери помотал головой. Стремительным движением он расстегнул молнию ветровки и, сбросив её, сложил на рюкзаке. Он уже начал сомневаться в том, что идея рассказать обо всём отчиму была хороша.

– Ну что ты краснеешь, парень? Не люблю я твои загадки, – Лихач отодвинул кружку и уставился хмельным взглядом прямо в глаза Нери. Грузная чёрная тень на стене повторила его движения. – Не стесняйся, рассказывай. С девчонкой ничего не получилось, да?

Татуировка промеж лопаток Нери заныла под рубашкой, прожигая кожу огненным клеймом.

– Какие девчонки?! – волнение захлестнуло Нери. Казалось, что деревянная лавка, на которой он сидел, утыкана острыми иглами. – Ты что, забыл?! Я – грязный.

Лихач, насупившись, придвинул кружку к себе и отхлебнул. Луч света утонул в соломенно-жёлтых волнах напитка. Пивная пена застыла островком над верхней губой Лихача.

– Тоже мне приговор, – проговорил он с долей раздражения. Густая тень скрадывала верхнюю часть его лица, превращая глаза в бездонные впадины. – Мне это никогда не мешало. Как себя поставишь, так и жизнь проживёшь, запомни!

– Может, и не приговор, но препятствие, – Нери скривил губы и отвёл взгляд. Глаза встретили стену с живым рельефом и навесной светильник, распыляющий матовый свет.

Официантка, одетая в дикарское платье из экокожи и ботфорты, бабочкой скользнула мимо стола, поставив на него поднос с чаем и горячими пирожками. Неразборчиво пролепетав пожелание приятного аппетита, она исчезла так же незаметно, как и появилась. В память о её присутствии остался аромат цветочных духов.

Нери подумал, что пустой желудок – не помощник в ведении высокопарных диалогов о диссоциации и протянул руку к блюду с пирожками. Мягкое тесто прогнулось под пальцами, согрев ладонь.

– Лихач, – Нери предпринял очередную попытку достучаться до отчима сквозь стену глупых шуточек и насмешек, – возможно, тебе неприятно будет об этом говорить, но… Я просто уточнить хотел…

Нери замялся. Его коробило, когда приходилось употреблять в своей речи слово «просто». Оно всегда придавало речи оттенок оправдания.

Лихач оторвался от пива и приподнял бровь: то ли удивлённо, то ли насмешливо. Чёрный агат глаза зацепил Нери рыболовным крючком.

– Тебя ведь лечили от диссоциации много лет назад? – пролепетал Нери, стараясь не выдавать волнения.

Брови сошлись над переносицей Лихача, разделив лоб продольными морщинками. Напыщенно-самодовольное выражение мигом исчезло с его лица.

– Да, лечили, – подтвердил он сквозь зубы. Интонации его голоса пропитывала подавленная ярость. – Три месяца взаперти держали, мерзавцы. Только вот диссоциации у меня никакой не было, ясно тебе?

Нери пожал плечом. Не было, так не было. Характерная черта диссоциировавших – отсутствие самокритики. Теперь пришло время сказать главное, вытащить из недр памяти самый волнующий и будоражащий вопрос.

– Я тоже диссоциирую, Лихач, – выдавил Нери. – Сомнений нет. Вчера я видел то, чего не мог видеть в принципе. И мне нужна твоя помощь сейчас, как никогда раньше.

Лихач внезапно изменился в лице. Ярость отступила, разгладив морщины на его лбу, глаза удивлённо расширились. Привстав со скамьи, он оттолкнул стол и наклонился над Нери. Крепко, но безболезненно сжал ладонями его плечи. Кожи Нери коснулся терпкий пивной смрад, заглушив аромат выпечки.

– Что бы там ни было, говори, – произнёс Лихач твёрдо.

Бежевый потолок накренился над головой Нери. Горло сдавило удушье.

– Фиолетовые вспышки. Как пламя, – пробормотал юноша, запинаясь на каждом слове. – Мраморный зал, светильники, горящие открытым огнём. Фрески. И… девушка.

Нери не захотел говорить Лихачу о том, что та, кого он видел, как две капли воды походила на сестру.

Гримасы на лице Лихача стремительно сменяли друг друга. Удивление переросло в маску ужаса. Лихач поймал взгляд Нери, его дыхание стало тяжёлым и сбивчивым.

– Она не касалась тебя? – рявкнул он с надрывом, почти навалившись на Нери.

Посетители бара, заслышав боевой клич, перевели на них любопытные взгляды. Не иначе, как ожидали застать разборки между двумя пассиями некой эфемерной женской особи.

– Нет, – Нери, сдерживая подступившую тошноту, нашёл-таки в себе силы привстать и усадить Лихача на место. – Не нужно такой экспрессии, прошу. Мы, всё-таки, в общественном месте. Я уже вырос из возраста, когда наказывают кулаками и ремнём.

– Забудь, парень! – Лихач махнул рукой. – Забудь об этом, навсегда забудь! Считай то, что ты видел, страшным сном! Это не повторится больше, и это…

Взбудораженный неожиданной информацией Нери вовремя успел прикрыть рот отчима рукой.

– Пожалуйста, Лихач, – проговорил юноша удручённо, – говори потише, прошу.

– Это не диссоциация, – выдавил Лихач. – Ты вправду это видел. Просто прими это и забудь.

Нери, пытаясь угомонить тревогу, разломил пирожок пополам. Пышное тесто расслоилось, обнаруживая начинку из перемолотого соевого мяса и моркови. Но есть теперь не хотелось совершенно.

– Почему ты так уверен в этом? – он покосился на раздосадованного Лихача.

– Я не уверен, – ответил тот, возвращаясь в обычное состояние, – я знаю. Просто знаю. Не задавай больше вопросов, будь любезен. Просто доверься мне: это – не диссоциация, и это больше не вернётся.

Нери сконфуженно молчал, кроша пирожок на стол. Он надеялся найти ответы на вопросы, привести разорванные логические цепочки к выводам. Но теперь вопросов стало ещё больше.

– Ты сталкивался с этим же? – пробормотал он, на всякий случай, соблюдая дистанцию.

– Я не хочу говорить об этом! – Лихач с силой ударил кулаком по столу. Капельки пива в кружке взметнулись вверх и осели бликами на стеклянных стенках. – Усвой уже. Ты не говоришь со мной о мнимой диссоциации, я не говорю с тобой о женских особях.

– Ну ладно, прости, – Нери уставился в тарелку. Пышные крошки на белом пластике походили на снег. – Ты тоже пойми меня, я перепугался не на шутку, и теперь хочу найти объяснение…

– Вот мой совет тебе, мальчик, – Лихач сжал губы, под глазами обозначилась сеточка морщин. – Не пытайся это объяснить. Пожалеешь. Очень сильно пожалеешь. Не копай глубже – ты и так теперь знаешь слишком многое. Я не могу сказать больше. Да, это было: просто живи с этим. Просто живи и считай, что объяснения этому нет.

– Значит, ты знаешь… – сердце Нери бешено заколотилось. Разгадка на расстоянии вытянутой руки, но при этом недоступна.

Лихач напряжённо оттянул воротник рубашки. В его глазах плескалась усталость.

– Не утомляй меня, Тюфяк, – сухо произнёс он.

Нери, превращая пирожок в крошки, уставился в голографический проектор, вмонтированный над барной стойкой. Монотонный голос диктора городских новостей оповещал о новых случаях заражения водяным бешенством. Яркие голограммы сменяли друг друга: перед глазами мелькали озадаченные лица реаниматоров, койки лечебниц, трубки капельниц…

Свет ламп стал мягче: бар переходил в вечерний режим. Уже знакомый, почти осязаемый цветочный аромат накрыл Нери. Перед столиком, будто бы ниоткуда, возникла официантка.

– Что-нибудь ещё? – пролепетала она, исказив лицо попыткой мило улыбнуться.

– Нет, – машинально ответил Нери.

– Да, детка, – раскатистым басом прогорланил Лихач, опустив руку на плечо Нери. – Номер один, пожалуйста.

Близоруко сощуренные, почти бесцветные глаза девушки расширились, выдавая изумление. Ркуи дрогнули, чуть не уронив на пол фиксатор заказа.

– Напоминаю Вам, что… – промямлила она с неуверенностью.

– Детка, ты – обслуживающий персонал, я – клиент, – перебил Лихач. – Я плачу тебе за работу, очень хорошо плачу. Пожалуйста, принеси то, что я требую, и не затягивай.

Девушка опустила глаза в пол. Казалось, что по её щекам сейчас побегут слёзы. Нери стало жаль её: нелепую, неуклюжую и скованную.

Дверь бара то и дело скрипела, пропуская новых посетителей. Воздух накалялся, становился тяжёлым и горячим. Нери ощутил сквозь смесь пряных запахов едкий душок сигаретного дыма. Похоже, он на территории, целиком и полностью принадлежащей административным правонарушителям!

– Как там мать с сестрой? – Лихач неловко попытался перевести разговор на другую тему.

Нери проводил взглядом фигуру официантки, пересекающую зал, и неуверенно пожал плечами:

– Как всегда. Ничего нового. Маму ничем не расшевелишь, Венена ходит под себя. Обе на моей шее. Ненавижу обеих, далась мне такая жизнь…

Озлобленную, но поразительно искреннюю речь юноши прервал шлепок подзатыльника. Кожаный ремешок, стягивающий волосы Нери в конский хвост, лопнул, освободив мощные пряди. Каштановые змейки легли на плечи, полетели на лицо, спрятав зардевшие от ярости щёки. Нери стиснул зубы, чтобы не зарычать от обиды: так его ещё никто не унижал. Он злобно покосился на отчима. Лихач, как ни в чём не бывало, потягивал из кружки остатки пива.

– Будь ты моим сыном, Тюфяк, в стену бы вмял за такие слова, – произнёс он так, будто бы не имел к происходящему ни малейшего отношения.

– Но ты мне не отец…

– К счастью, – в голосе Лихача слышалось осуждение. – Сдался мне такой неблагодарный сыночка.

Нери кашлянул, пытаясь прочистить пересохшее горло. Голова отчаянно закружилась, внизу живота зародилась жгучая волна ярости. Она неслась вверх, тяжёлым бременем давя на плечи, застилая глаза чёрной пеленой.

Бросив взгляд в зал, Нери отметил, что посетителей стало больше, чем часом назад. Держать себя в руках будет трудно, но всё же стоит попытаться.

– Да поживи хоть день моей жизнью, а?! – проворчал он сквозь зубы. – Это тяжело, очень тяжело, когда особи, родные генетически, воспринимают тебя только как ресурс для обеспечения собственного существования!

Лихач сжал губы. Нери казалось, что под кожей отчима взрываются молнии и грохочет буря.

– Я прожил с твоей матерью семь лет, Тюфяк! – произнёс Лихач наконец. – Кому, если не мне, знать, что ты фигню городишь?!

– Ты не видел и половины! – пальцы Нери вцепились в край лавки, будто бы собираясь продавить дерево. – Когда ощущаешь всё на себе, день за днём, год за годом, делаешь совсем другие выводы!

– Угомонись, парень, – Лихачу по-прежнему не было дела до душевных стенаний Нери. – Если мне придётся самому ставить тебя на место, ты не выдержишь.

Нери кипел, прожигая взглядом колени. Пряди волос застелили поле зрения. Кончики пальцев, по-прежнему сжимающие краешек лавки, онемели от напряжения.

– Зря я тебе доверился, – прошептал он, чувствуя, как частые удары сердца отдаются в висках. – Если бы я только знал, что ты…

– Ваш заказ, – девичий голос прервал тихий монолог Нери. Официантка поставила в центр стола стеклянную бутылочку с прозрачным содержимым и пару крошечных рюмочек и, развернувшись, зашагала прочь. Ей, видимо, не хотелось в очередной раз стать мишенью Лихача.

Лихач с готовностью потёр ладони. Сомкнув пальцы на горлышке бутылочки, он со знанием дела отвинтил крышку. Бесцветная, прозрачная, как вода, жидкость хрустальным потоком заполнила рюмки.

– Кстати, о доверии, – проговорил он, протягивая Нери рюмку, – Нери, сделай одолжение, выпей-ка.

Нери осторожно понюхал жидкость. Специфический, едкий запах заглушил мысли, сбив их в комок. Голова снова принялась описывать окружности.

– Ну уж нет, – он оттолкнул руку Лихача, чуть не расплескав жидкость. – Что за гадость ты мне суёшь?

– Поверь, это из лучших побуждений, – Лихач был серьёзен. – Не отравлю, не бойся. Ты сейчас на пределе, я вижу. Тебе нужно расслабиться и забыться, чтобы не повторить мой путь. Знаешь, каким страшным он был?

Нери, откинув со лба прядь волос, покосился на отчима. Сначала подзатыльники раздаёт, а теперь гадостным приворотным зельем опоить пытается. Не к добру это.

– Ну? – выпалил он.

Лихач поставил рюмку с сомнительным содержимым на грубоватую поверхность стола и подтолкнул её к пасынку.

– Мне даже имя пришлось сменить, – голос Лихача был твёрд. – Глупый, я думал, что это раз и навсегда перечеркнёт мои кошмары. Не помогло. А теперь я вижу, что ты повторяешь мои ошибки. Твой накал скоро превысит критический уровень.

Нери прикрыл глаза. Мутноватый свет, исчерченный плывущими нитями сигаретного дыма, казалось, доставал до сетчатки даже сквозь завесу век.

Лихач прав. На этот раз определённо прав.

– И я не хочу, чтобы ты стал таким же, как я, – продолжал Лихач. – Не хочу, чтобы ты обменял ум, эмоции и свой богатый потенциал на кошмары. Потому что, хоть мы и не родня по генам, Нери, ты для меня – сын. Выпей.

За свои восемнадцать лет Нери ни разу не притронулся к алкоголю: даже на совершеннолетие. Под Новый Год мама непременно доставала бутыль шампанского, и в праздничную ночь, начиная с его четырнадцати, всегда наливала ему возрастную норму. Но у него вызывал отвращение один только кислый, тошнотворный запах этого зелья.

Может быть, пришло время проверить, в чём соль? Узнать, почему этот запретный плод сводил в могилы миллионы особей до Великого Перелома?

Резкий, технический запах ощущался теперь менее отчётливо. Нери прикоснулся пальцами к холодному стеклу рюмки. С сомнением во взгляде повертел её в руках, наблюдая, как блики резвятся в толще жидкости. Осторожно поднёс ободок ко рту…

Неприятный холодок дымкой скользнул по нижней губе. Открытое пламя обожгло горло. Потолок снова накренился: на этот раз опасно, будто готовясь дать трещину. Клубы сигаретного дыма, силуэты людей, деревянные стены слились перед глазами в трепещущее месиво. Блики света растянулись в яркие, дрожащие линии.

– Ну и гадость, – пробормотал Нери, борясь с отвращением.

Приятное тепло медленно разлилось по телу. Будто во сне Нери ощутил, как крепкая ладонь Лихача ложится на плечо. «Кажется, я теряю равновесие», – заключил он, пассивно наблюдая за кружащимся перед глазами калейдоскопом текстур и лиц.

И снова Лихач оказался прав: проблемы отступали по мере нарастания головокружения, освобождая место радости и приятному безумию.

– Пожалуй, хватит с тебя, – донёсся до Нери сквозь плотную стену тумана голос отчима. – Слабачок ты. Детская доза, а уже перебрал.

Нери расхохотался.

События предыдущей ночи убегали на задворки памяти, теряясь меж детских воспоминаний и отвергнутых моментов прошлого. Травы забытья прорастали сквозь сдобренную ими почву. Фиолетовые вспышки теперь казались игрой сонного рассудка, силуэт Венены – обычной гипногогией.

Всё вставало на свои места. А, может быть, наоборот – становилось безрассудным элементом хаоса.

– Пожалуй, надо проводить тебя до дома, – заключил Лихач, помогая Нери надеть и застегнуть ветровку. – Поднимайся, парень!

7

Нери переместился из вагона на знакомую крышу. Ноябрьская прохлада, напитанная запахом сухой древесины, заскользила по щекам, лентами вплетаясь в волосы. Мелкие мушки озноба осели на коже, заставив сильнее стиснуть зубы.

Тёмно-синий ночной воздух бодрил и успокаивал, возвращая трезвость рассудку. Ночь пропитывало завывание ноябрьского урагана. Под ногами рассыпались миллионы огней, растянулись нитями паутины световые полосы. По кольцу разъезда, опоясывающему спальный район, Нери понял, что не ошибся станцией: он дома.

Лихач вышел следом: теперь суровый и непоколебимый.

– Дальше пойдёшь один, – проговорил он. – И ты знаешь, почему. Я сделал всё, что мог. Квартиру найдёшь?

– Уж как-нибудь… – пробурчал Нери. Теперь он чувствовал себя разбитым: вместе со здравым смыслом к нему возвращались знакомое пронизывающее волнение и страх. Скорее всего, завтра утром он установит личный рекорд: трое суток без сна.

– Номер квартиры помнишь? – Лихач, похоже, перепугался не на шутку после того, что отчудил в баре.

– Двести пятнадцать. Ты за дурачка меня держишь?

– На всякий случай, – Лихач похлопал пасынка по плечу. – Всё-таки, тут люди пропадают. С матерью не ругайся. И ещё: если это повторится – звони. В любой час.

Внизу бурными морскими течениями шумели перекрёстки. Там дороги чужих судеб пересекались, скручивались витками спирали, а затем вновь расходились в пространстве нитями паутины. Над крышей вздымался пронзительно-синий купол неба, усеянный россыпью звёзд. Здесь, вдалеке от индустриальных кварталов, звёзды – неотъемлемый элемент ночных пейзажей.

– Ты всё знаешь, – обиженно пробормотал Нери, – и прячешь то, что может спасти меня от меня же самого.

– На самом деле, не намного больше, чем ты, – Лихач ободряюще улыбнулся. – Просто пойми и прими: ты не можешь копать дальше. Иначе подвергнешь себя опасности.

Нери лишь звонко рассмеялся в звёздное небо. Хмель ещё не до конца выветрился из крови. Ветер подхватил звук его голоса и унёс за собой, оставив в память лишь колкие отзвуки эха. По-прежнему натянуто улыбаясь, юноша поспешил прочь, к лестницам.

– Я не шучу, Нери! – бросил вслед Лихач.

Нери поймал возглас, но не мог заставить себя обернуться. Возможно, отчим прав и на этот раз.

В любом случае, копать пока некуда: ржавая лопата нашла на бетонный монолит.

Прозрачный лифт стрелой уносил Нери вниз. Юноша, пытаясь избавиться от навязчивых мыслей, смотрел, как уплывают вверх созвездия, впечатанные в синий бархат небес. Звёзды походили на пробоины в днище огромного корабля; вода струилась сквозь них пучками яркого света, как предвестник приближающегося небытия. Долго ли ещё?

Внизу извилистыми электрическими полосами мерцали кварталы. Эта часть улицы в поздний час пустовала. Лишь арки автомобильных мостов время от времени пробуждали иллюзию жизни рыком двигателей.

«Мама и Венена, наверное, уже спят, – Нери поймал взглядом чёрные квадраты окон. – Что ж, оно и лучше!»

Пожалуй, стоит просто вычеркнуть из жизни события двух предыдущих дней. Вакуум пустоты послушно заполнил голову, уничтожив сомнения в зачатке.

Глава 2
Когда птицы падают

1

Тридцать третий день третьего сезона, год 319

Девятый Холм, закутавшись в дымку перистых облаков, засыпал вместе с воробьями, затихшими в кронах деревьев. Лёгкий ветерок шелестел листьями, гнал по дорожкам зёрнышки песка.

Длинная деревянная лестница отделяла Храм Вершителей от площади, за которой раскинулся яблоневый сад. Скрип золочёных дверей, усеянных каплями огранённых рубинов, рассёк тишину Священной Аллеи. Поправив подол оранжевого платья, расшитый бусинами из сердолика, Анацеа ступила босыми ногами на крыльцо Храма. Пропахшие дымом и благовониями волосы её хранили память о только что произошедшем Великом Посвящении.

К складкам её юбки прижималась маленькая девочка с чёрными, как крыло ворона, волосами. Просторный балахон чёрного цвета с агатовыми украшениями мешком болтался на худеньком теле. Малышка Кантана впервые увидела Великое Посвящение, и её плечи под накидкой мелко дрожали. Чёрные глаза Кантаны играли бликами слезинок.

– Мама, – проговорила девочка с ужасом в голосе, – что они сделали с Сианом?!

У подножия Храма, на серебристых скамейках, собралась целая группа людей. Женщины в разноцветных платьях, переливающихся гранями полудрагоценных камней, мужчины в белых одеждах; необыкновенно красивые, смеющиеся перезвоном дождевых капель, дети. Они дожидались своего Часа Посвящения. Одна из женщин, молодая и испуганная, прижимала к себе младенца и яростно кричала что-то в засыпающее, пробитое гвоздями звёзд, небо.

Молитвы это были или проклятия?

Анацеа улыбнулась в полумраке:

– Сиан теперь – Покровитель. Покровитель деторождения, которому будет служить Сиазе. Она будет всю жизнь носить пурпурные одежды: ведь пурпур – цвет зарождающейся жизни. Цвет любви, которая приводит к союзу мужчины и женщины, рождению детей…

Кантана поникла. Хрустальная капелька слезы заскользила по щеке девочки.

– Даже у Сиазе теперь есть, кому служить, – обиженно пробормотала она. Голос Кантаны потерялся в шелесте листьев. – А у меня – нет. Какого цвета были бы мои платья, если бы…

Старое дерево ступенек поскрипывало под ногами спутниц, покалывая пятки занозами.

– Седьмой день твоей жизни был днём прославления Покровителей Хаоса, – проговорила Анацеа отрешённо. Она не любила, когда Кантана затрагивала эту тему. – Фиолетовый.

Глаза Кантаны возбуждённо заблестели.

– Ух ты! – воскликнула она. – Мой любимый цвет.

Анацеа отвела глаза и осторожно прижала дочь к себе. Кантана осталась непосвящённой, но в этом не было вины девочки. Вопросы младшей дочери с годами становились всё более прозрачными: они всё чаще напоминали Анацеа о том периоде жизни, который она не желала воскрешать в памяти.

Последние ступеньки остались позади. Анацеа и Кантана вышли на вымощенную камнем площадь. Солнце опускалось к горизонту, наливаясь алым. Шаловливый ветер щенком бросился им под ноги, заставив подолы юбок заиграть волнами.

Играющие дети носились кругами, пытаясь догнать друг друга: голоса превращались в эхо и терялись в кронах вечнозелёного Сада Аэнос.

– Мама, мама! – женский голос, смеющийся на надрыве, догнал Анацеа и отразился от спины мощной приливной волной. – Вы решили уйти без нас?

Анацеа обернулась на звук, разметав по плечам волосы. Взгляд поймал прорисовавшуюся в прогале распахнутых дверей фигуру старшей дочери – Вайраны. Девушка крепко прижимала к себе маленького сына. Чуть поодаль шли муж Вайраны – Арапонт и сын Анацеа – Элатар. Оба угнетённо смотрели в землю и шептали что-то едва открывающимися губами.

Несмотря на то, что Анацеа удалось сохранить внешнее спокойствие, сердце сжали тиски ужаса. Скоро, очень скоро Великое Посвящение заберёт у неё сына – Элатара. Через несколько лет он начнёт подыскивать жену и непременно влюбится в одну из девушек Девятого Холма. А потом она обязательно родит ему дочку… Анацеа поймала себя на мысли, что была бы рада, если бы у Элатара родился сын: такой же коренастый мальчишка с медовыми локонами волос.

– Что случилось? – Анацеа вздёрнула подбородок.

– Зейдана плачет у тела мужа! – с презрением выкрикнула девушка.

Анацеа, приложив палец к губам, с укором посмотрела на старшую дочь. Вайране Покровители дали двух сыновей, поэтому Акт Великого Посвящения радовал и смешил её, подобно тому, как весёлое представление забавляет ребёнка.

– Помолчи, – выговорила Анацеа.

Ей самой приходилось плакать дважды, и она как никто другой знала, что переживает сейчас Зейдана. В памяти возникли пугающие картины: красные реки крови, расплескавшиеся по жертвенному Алтарю, бесстрастное лицо жреца-вершителя, мужская голова на каменном помосте… Маленький феникс встрепенулся внутри, расправив огненные крылья: Анацеа захотелось вернуться в Храм к Зейдане, чтобы обнять её, утешить, снова вдохнуть в неё жизнь… Но она не могла так поступить. Правила Посвящения диктовали иное. Через десять минут Вершители уберут тело Сиана в могильник. Зейдану с малышкой отведут в специально подготовленную комнату, где они будут пребывать под надзором жриц, пока не высохнут слёзы первой боли. А в Жертвенном зале настанет новый Час Великого Посвящения, но уже для других.

Зейдана станет сильной и непоколебимой, как мать. Посвящение научит её этому, превратит беспечное мягкосердечие в истинное благородство. Только трудности закаляют волю. Только боль утраты может помочь осознать истинную ценность чувства и открыть новые, неизведанные ранее грани жизни.

Вайрана едко захихикала в ответ. Было заметно, что замечание матери задело её до глубины души.

– Не смейся, дочь, – с укором продолжила Анацеа. – Первый раз очень сложно понять глубинный смысл великого Акта. Зейдана ещё очень молода. Мне тоже было восемнадцать в день твоего Посвящения.

Шероховатые ступени поскрипывали в сгущающейся темноте. Они отсчитывали шаги идущих на Посвящение, заставляя сердце Анацеа колотиться чаще. Сдавленный выдох вырвался из горла Анацеа, и она машинально прижала к себе крепче младшую дочь. Влажные от волнения ладони оставили на платье Кантаны влажные пятна. Анацеа неоднократно созерцала Акт Великого Посвящения. Да что там – ей приходилось самой стоять со своими дочерьми в пелёнках у жертвенного Алтаря, рыдая так, что слёзы застилали взор…

А теперь это коснулось и Зейданы. На седьмой день жизни её дочери Сиазе, как и полагается. Крошка никогда не вспомнит отца, как и большинство женщин Девятого Холма. Ибо отправиться к Покровителям во имя Посвящения своей дочери – его почётный Долг.

Не вспомнит. Если, конечно, лёгочная отпустит Сиазе. Эта зараза вечно пристаёт к недоношенным младенцам. Жрицы на этот раз не были однозначны и не могли сказать ничего определённого относительно перспектив исцеления малышки.

Из-за растопыренных яблоневых крон выплыло сочное, бледное яблоко полной луны. Ветки деревьев разрезали его на лоскутки. Казалось, что щербатый лик налит кислым виноградным вином.

Босые ступни Анацеа коснулись травы, сбрызнутой росой. Тело пробрал неприятный холодок – разряд ледяной молнии. Руки обхватили тельце Кантаны. Плечи девочки по-прежнему мелко трепетали.

– Неужели мой муж тоже уйдёт к Покровителям? – задумчиво пробормотала малышка, подняв на мать вишни чёрных глаз.

Анацеа тревожно покосилась на верхушки яблоневых крон, дрожащие на ветру. На синих лоскутках неба одна за другой высыпали звёзды.

Как объяснить Кантане, что у неё никогда не будет ни мужа, ни детей?

В памяти Анацеа всплыло скуластое лицо покойной старшей сестры. Ноацеа, как и Кантана, была непосвящённой. Она никогда не показывала недовольства участью, определённой для неё Покровителями, и ходила только с гордо поднятой головой. Её сила духа могла бы стать эталоном для любой женщины Девятого Холма, а смирение вызывало восхищение. Юная Анацеа считала сестру твёрдой и непоколебимой, как скала. До тех пор, пока однажды, глубоким вечером, не услышала доносящиеся из комнаты Ноацеа сдавленные рыдания, пронизанные болью.

– Вырасти сначала, – губы Анацеа едва шевельнулись, создавая для дочери подобие улыбки.

– А я возьму и не отдам своего мужа на Посвящение! – капризно прогундосила Кантана. – Вот не отдам и всё! А если за ним придут – перебью всех кулаками!

Сочная трава, напитавшаяся вечерней росой, приятно холодила босые ступни. Мелкие зелёные яблоки, что поспешили покинуть родные ветки, отражали восковой кожицей лучи лунного света. Казалось, что Покровители рассыпали по газону сада сотни серебряных монет.

Анацеа расправила юбку, присела на корточки и крепко прижала девочку к себе, спрятав лицо у дочери на плече. Шёлковые пряди волос Кантаны, пахнущие свежестью и цветами, коснулись её щёк.

– Мама, ты что? – Кантана попыталась высвободиться из объятий, но Анацеа держала её крепкой хваткой. – Мам…

Не произнося ни слова, Анацеа коснулась сухими губами щеки дочери и отвернулась.

Анацеа не могла допустить, чтобы Кантана увидела, как она плачет.