Текст книги "Я тебя помню"

Глава 27

Серьезно попрыгав на не особо разбитой, что удивительно для такого района, спортивной площадке и чуть-чуть утихомирив зверя внутри, возвращаюсь обратно. С порога обдает запахом кофе и каши, невероятно уютным и даже родным.

Смотрю на Катю, помешивающую в кастрюльке овсянку. Она переоделась, теперь в обтягивающих домашних штанишках и широкой майке. Такая классная, что слюни текут.

Подхожу сзади, обнимаю, чуть даю волю рукам, щедро лапая то, что мне принадлежит. А мне принадлежит все. Вообще ВСЕ. Все мое! Кайф какой!

Тяну воздух у розового ушка, спрятанного в волосах, и чуть ли не рычу от возбуждения. Нифига спорт не помог! Хочу ее, сил нет, как!

– Катя… – хриплю я, втискивая в себя аккуратную попку, – пошли в комнату, а? Ну пошли…

– С ума сошел, – бормочет она, неловко пытясь выкарабкаться из моих рук, – в третий раз кашу грею уже… И кофе давно остыл…

– Похрен на кофе… Кать… Хочу тебя… – чуть толкаюсь в нее бедрами, кусаю за шею, уже вполне серьезно, но Катя сопротивляется, вцепляется в мои запястья в тщетной попытке прекратить нападение.

– Ник… Ну ты что? Ну, кофе… Ай!

Последний возглас звучит жалко и горячо, и я только усиливаю напор пальцев, уже забравшихся под резинку штанишек и попавших прямо туда, куда нужно.

Она обжигающе влажная, и я, поняв, что все это время меня тупо наебывали с капризами и совершенно неактуальной заменой секса на кофе, рычу уже раздраженно и рывком дергаю Катю к себе, второй рукой стягивая с задницы легкие домашние штаны.

Она тут же, словно только этого и ждала, прогибается в пояснице и, в противовес своим же действиям, стонет обиженно:

– Ни-и-и-к… Ну ты что-о-о?.. Ник… Ах…

Вхожу рывком, по влаге и сразу в манящую тесноту, послушно обхватившую меня так, что становится понятно: много ей не потребуется. Как и мне, впрочем.

Прихватываю за пучок волос, тяну на себя, выгибая Катю, словно упругий лук, и рычу в ушко злобно:

– Нафига притворяться? Хочешь ведь! Хочешь? Да?

Начинаю жестко двигаться, вынуждая ее сильнее хвататься за обшарпанные края столика.

Катя хаотично двигает руками, успев только выключить многострадальную овсянку, а затем сжимает пальцы на кромке стола, судорожно выдыхает на каждое мое жесткое движение, стонет и выгибается получше любой танцовщицы гоу-гоу.

Я отпускаю ее, куснув напоследок в шею, берусь за бедра и принимаюсь натягивать на себя в диком, жестоком ритме, отрываясь за недолгое, но такое мучительное воздержание и ее нелепые отмазки про завтрак.

Какой, к херам, завтрак, когда так прет? Причем, обоих прет ведь, может, ее еще и похлеще, чем меня. Она – нереальная зажигалочка, моя Катя, надо же, кто мог подумать! Такая скромница-девственница по виду, а внутри пожарище! И все мое! Я не загашу, я сильнее разожгу! Вместе гореть будем! Всегда!

Столик бешено стучится о стенку, овсянка на маленькой переносной плитке колышется, грозя выплеснуться за пределы кастрюльки, но мне похрен на это все!

Я уже в кайфе, уже в нирване!

И сейчас Катя тоже там будет!

Ускоряюсь, неотрывно глядя за то, как скользит в нее мокрый от соков член, как она принимает его, упруго и жадно, дурею от этого вида, и, когда Катю начинает трясти в оргазме, перехватываю поперек талии, прижимаю полностью к себе и насаживаю, словно куклу, на член, с силой и кайфом. Ей это, похоже, жутко нравится, потому что все внутри принимается сокращаться, вытягивать из меня все, что могу ей дать, и длится, длится, длится…

Прихожу в себя уже на диване, в обнимку с Катей.

Каким образом мы тут оказались, в какой момент переместились из кухоньки в спальню, мозг вообще упустил, похоже.

Но мне даже думать про это лень, настолько круто сейчас, легко и спокойно. Вот только жрать хочется.

Катя, у которой, похоже, уже и сил не осталось, тихонько лежит на боку, обнимая меня за предплечье, и дремлет.

Правда, когда мой живот принимается бурчать на разные лады, моя лаборанточка начинает шевелиться, поворачивается, смотрит в глаза, вздыхает:

– Есть хочешь…

– Хочу… – тянусь к ней, легонько скольжу губами по щеке, – и тебя тоже…

– Какой ты… – улыбается она, – ненасытный… Голодный…

А затем обнимает за шею, и почему-то этот жест и тон, с которым произносятся слова, у нее получаются такими… покровительственными, что ли… Словно она внезапно не моя девочка, а взрослая, умудренная опытом женщина.

Странный диссонанс чуть-чуть колет, но обдумать его не успеваю, Катя встает, стыдливо подтягивает штанишки и убегает за пределы видимости.

А я тянусь на диване, ощущая себя невероятно довольным и счастливым даже, впервые за прошедший идиотский год. Думать о легких несостыковках в ее поведении не хочется, да и паранойей это все отдает уже… Ну, подумаешь, встретилась когда-то на моем пути сучка двуличная… И что теперь, всех остальных по ее лекалам мерять? Нарочно искать зацепки, чтоб убедиться, что идеальных не бывает? Да ну нахер!

Встаю, топаю в душ.

Еле втискиваюсь в эту душевую кабинку, моюсь… Бля, с мылом. Геля для душа нет. Да и вообще, все невероятно бедно тут. Чисто, конечно, но все равно: ржавчина, стены эти облупленные… Надо её вытаскивать отсюда.

Обматываюсь полотенцем, выхожу, ловлю на себе чуть расфокусированный взгляд Кати, отслеживающий капли воды, скользящие по груди к животу, не могу удержать довольной усмешки. Приятно, когда на тебя так смотрят. И когда хотят. Готов поспорить, она снова мокрая, и, если я настою сейчас, проявлю инициативу опять…

Но поесть надо сначала.

Завтракаем плотно: овсянкой с ягодами, бутербродами с сыром и колбасой и кофе.

По радио несут какой-то дикую хрень про систему образования. Мы смотрим друг другу в глаза, и Катя неожиданно скармливает мне с пальцев кусочек сыра. И смотрит… Так смотрит, что становится немного стыдно за все эти зацепочки в мозгах, которые периодами появляются и не дают полностью погрузиться в кайф сегодняшнего утра.

Ну что же я влюблённую девушку не отличу от играющей актрисы?

– А в какие дни ты работаешь? – интересуется Катя.

– У меня отпуск на время диплома. В конце мая уже буду дипломированным специалистом.

– А то, что ты вчера сказал… Ты и в самом деле?.. – она делает паузы, опускает взгляд, подбирая слова, словно ей неловко спрашивать, – ты хочешь быть со мной?..

– Я же уже сказал. Да.

Надеюсь, что звучит это достаточно жестко и серьезно. Надо, чтоб уже поверила. Раз и навсегда. Не знаю, что ей за утырок до меня попался, и я этот момент еще обязательно проясню, надо Краша напрячь, кстати, но пусть теперь привыкает к тому, что мужчина умеет держать слово. Я умею.

Вообще-то, девушке нужно об этом говорить постоянно. Во-первых они это любят, во-вторых чувствуют некую надёжность. Это какая-то из Мотовских кисок сказала, я запомнил.

Да и самого мужчину привлекает, когда он ясно даёт понять, что уже не будет метаться и что впереди. Можно заниматься карьерой и заработком денег, всем, чем угодно, зная наверняка, что есть женщина, семья. Мне ли не знать, что такое семья, насколько это мощный тыл.

– И никаких тайн между нами, – тем же жестким тоном добавляю я.

– Никаких тайн, – она смотрит на меня внимательно, ожидая продолжения моей речи, но глобальности не получается.

Нельзя сейчас взять и выложить всё, что произошло на Восьмое марта год назад. Катя сто процентов обидится, потому что я клюнул на неё именно из-за того, что она похожа на Инессу. Хоть она уже понимает, что я ее принял за кого-то другого изначально, но говорить об этом, да еще и сейчас, портить воспоминаниями такое хорошее утро… Нет уж.

Натянуто улыбаюсь, Катя тянется через стол, чмокает меня в губы.

Уф, сладко!

Надо ее ведьме Полине, жене дяди Юры, показать… Она увидит, если что не так.

– Ты как насчёт Питера? – спрашиваю я, решив не медлить с осуществлением планов, – не хочешь на следующих выходных съездить?

– Ой, я не была в Санкт-Петербурге очень давно, – улыбается Катя, – я с удовольствием съезжу. К сожалению, у меня там никого нет знакомых.

– Я у тебя знакомый, – глажу ее по ладони, – съездим. Даже есть, где переночевать. За хорошие условия не отвечаю, но хата имеется.

– С удовольствием.

– Так что мы можем спокойно в пятницу выехать, а к понедельнику вернуться обратно.

Катя улыбается:

– Можно даже составить маршрут.

– Конечно, я бы составил маршрут от кровати до ванной с заездом на кухню.

– Ну раз уж ляпнул про Санкт-Петербург, придётся идти до конца, – смеется она, доставляя мне сладкое удовольствие. – Будут экскурсии!

– Будут, – соглашаюсь я.

Мы в любом случае с ней все наверстаем.

Неожиданно звонит Мот. Вот прямо вообще не вовремя, и такое мне выдает, что слов даже не нахожу:

– Ты мне друг?! Ты же меня не бросишь?!

Это еще чего за утренние просьбы любви? Кошусь на Катю, с интересом прислушивающуюся к разговору. Это несложно, Мот явно возбужден чем-то и орет в трубку так, что слышно на всю комнату.

– Трубу прорвало!!! – надрывно басит Мот.

Он задыхается, видимо, идет куда-то или откуда-то.

– Еле сантехников нашёл! Всё, в общем-то, починили. Но блин, здесь кругом говнище! С пятого по первый этаж, и мы посередине, сука!

– А бабка? – я волей-неволей прикидываю объем катастрофы. – Мот, ты вот, бля, не вовремя.

– Кирсан, я не понял, ну ты мне друг или нет?! Бабка со своей подружкой на все выходные на дачу свалила. Уже накомандовали, как убирать надо. Ты не можешь меня оставить в такой ситуации!

– И надолго там?

– Если с соседями не драться, то, в принципе, думаю за пару часов управимся.

– Я без тебя спокойно съезжу на выставку, – шепчет Катя, проведя по моей груди рукой.

– Взял всё испортил, Мотя, придурок, блин!

Одеваюсь, слушая унылый бубнеж Мота в трубке, Катя тихонько моет посуду в своей малогабаритной душевой.

Блять, такой день обломался!

А я так хотел с этой девушкой прокатиться в ВДНХ, а потом заехать и купить ей разных подарков, чтобы приятно было.

– Жду!

– Жди, – недовольно хмыкаю и отключаю звонок. – Кать, а хромаешь почему?

– А это я недавно ногу подвернула, – она опять краснеет и стесняется, хотя я не понимаю, что тут стесняться, все подворачивали ногу и все хромали.

– Я, как справлюсь, сразу вернусь, будь на связи.

– Я на связи, – она тянется обнять, прижимается мягкими губками, вызываю внутри целую бурю эмоций.

Как несправедливо!

Мот, блин, со своей канализацией!

Я бы целый день любимую трахал, а не вот это всё.

Глава 28

Что произошло с квартирами с пятого по первый этаж, я понимаю не сразу. Верней, понимаю, что жопа, но вот размера и глубины пока не вижу.

Вообще, нас с соседями, кроме канализации, ничего больше не соединяет, поэтому наездные рожи, матерящиеся рты совершенно нам с Мотом незнакомы. А ор стоит знатный, и где-то можно даже людей понять.

Но так как мы не виноваты в аварии, Моту влезать в драку не требуется, а вот защитить деда с верхнего этажа приходится, в итоге.

Дело в том, что панику подняли не сразу. Позднее утро, суббота, хорошая погода… Народу в квартирах не было, случаются такие совпадения, к сожалению.

За короткий промежуток времени залить успело все квартиры вплоть до первого этажа, пока сообразили и перекрыли все, прошло время. И подъезд долго стоял без воды, потому что врываться к деду в квартиру противозаконно, а он не сразу пришёл домой. Прогуливался по утреннему холодку, старый хрыч.

И, словно мало было уже случившегося дерьма, еще и на первом этаже рванула канализация по соседнему стояку. Там, оказывается, игривая девочка засунула в унитаз все свои мягкие игрушки. Чтобы лучше смывалось, отец семейства прочистил стояк в квартире, и все весёлые игрушки упали в стояк на первом этаже, у них и рвануло канализацию, затопив лестничную клетку на первом этаже.

Что вы понимали, мне пришлось по перилам наверх подниматься, а не по ступенькам. Лило со всех сторон.

В квартире, которую мы с Мотом снимали, затопило именно его комнату, слетала с потолка дешёвая полистироловая плитка, листами отклеивались обои. Но больше всего Мот грустил по своему гардеробу, который пришлось вытащить на балкон и сушить.

После двух часов усилий по спасению всего, чего возможно, мы обессиленно курим у открытого окна, потому что канализацией прет на весь подъезд невозможно, и смотрим, как очередная киска Мота попкой кверху, в розовых резиновых перчатках, собирает воду. Не моя девчонка, а приятно посмотреть, даже по Кате чуть грущу. Хотя, ей уж лучше на ВДНХ, чем тут, с нами в дерьме. Не такие у нас пока отношения, чтоб сразу к труду и обороне девчонку привлекать. Это Мот вообще без комплексов, если уж трахает, то использует девочку по полной программе.

Киса почти такого же роста, как и Катя Мищенко, и такая же милота в очочках. В целом, очень симпатично смотрится…

Мимолетно удивляюсь тому, как, оказываются, могут быстро поменяться приоритеты и вкус на женщин в целом.

Раньше мне все пластиковые куклы нравились, а теперь от мышек в очках умиляюсь… Переоценка, мать его, ценностей налицо.

Киса обещала справиться с водой, а нам с Мотом бабка дистанционно из Раменского велела готовиться к ремонту, поэтому, после перекура, всё, что отвалилось в момент затопления, вытаскиваем из квартиры.

И ржем, как кони. Не иначе, запах канализации, заполнивший подъезд, действует, как какая-то наркота. Да и в целом, наше убогое положение вызывает лишь хохот. Ну не плакать же, в самом деле?

Потом подписываем по очереди протоколы представителей управляющей компании, явившихся, как и положено, уже после ликвидации последствий катастрофы.

За всеми этими занятиями пропускаю звонок от Кати.

Когда замечаю новый вызов, выхожу на лестничную клетку, где уже давно пусто, потому что Мот запретил рукоприкладство в его подъезде. А с его размерами, ему все дружно подчинились.

– О, хорошо что ты мне позвонила, я как раз заканчиваю, – улыбаюсь я. – Ну что, Катюш, встретимся? Я знаю отличное местечко, где можно пообедать…

– Никита, скажи мне, пожалуйста, – чётко так, резко прерывает меня Екатерина Мищенко. – Только честно! Ты ставил пятьдесят тысяч на то, что переспишь со мной?

Еба-а-ать…

Я внезапно ощущаю, как колени начинают дрожать, и прислоняюсь к холодным перилам. Внутри все замирает, потому что резко приходит понимание грядущего пиздеца. Причем, пиздеца, который я сам себе, урода кусок, устроил!

И как я забыл про этот идиотский спор?

А ведь забыл! Просто мгновенно из башки все выветрилось же!

И теперь… Теперь-то что делать?

Я же тупо взял и всё, нахрен, закосячил, все свои старания, всю свою жизнь… И это четвёртый курс, сука! Вот как меня угораздило влететь в юношеские поллюции с этой хернёй!

Как вообще у меня в голове эта мысль появилась?!

Кошелев, мразь, это ведь он ей рассказал! Вряд ли Окси влезла, она, в принципе, так и не узнала, на кого мы спорили…

Значит, Кошель, сучара!

Играет по-подлому!

А раз на войне все средства хороши, значит, я тоже буду играть не по правилам.

То есть, тупо врать.

– Что это за хрень еще?! – спокойно говорю я. – Кто тебе сказал, Кать?! Не верь никому. Мало ли у меня недоброжелателей? Мы, конечно, оканчиваем институт, но придурков даже на четвёртом курсе полно. Не вздумай никому верить. Слышишь?!

– Вот в том-то и дело, что ты ещё студент. Я думала, что…

– Ты там собралась плакать, что ли, Кать? Не верь. Глупости наговорили. Думаешь, у меня мало завистников?

– Это так больно.

Черт…

У меня все внутри переворачивается от ее убитого голоса…

Она же говорила, что с тем уродом-бывшим история была неприятная… И я, считай, последние сутки изо всех сил старался, переубеждал ее, доказывал, что не такой… А, оказывается, такой?

Отчетливо понимаю, что стратегия выбрана правильно: начни я сейчас по телефону блеять, что «это было раньше» или «это было в шутку» и так далее, то все, можно будет прощаться сразу и закрывать эту страницу.

А я такого ни в коем случае не собираюсь делать.

И потому только отрицать все. Жестко. Что бы там Кошель ни говорил.

Правда, если он в свидетельницы не взял Окси, то хрен что докажет. Мое слово против его.

И я принимаюсь жарко убеждать Катю в своей невиновности. Она молчит, вздыхает, и вообще непонятно, убеждается, или просто слушает из сострадания. Или шока. Или вежливости…

Сука, ни один из вариантов мне не подходит!

Надо, чтоб с надеждой слушала! И верила! Тем более, что это правда! Ну, почти. Мало ли чего можно на эмоциях ляпнуть… Чего же меня теперь, убивать за это?

– Мне надо подумать, – говорит, в итоге, Катя.

– А вот этого не надо! – тут же напрягаюсь я, – сейчас надумаешь!

– Никита, не приезжай ко мне. Прощай.

И скидывает звонок.

Ебать.

Бессильно опускаю руки, стою в коридоре, тупо пялясь на экран мобильного.

Вот это попадалово. Вот это дерьмо. Сука, сейчас, как никогда, хочется надавать себе по роже! Потому что сам во всем виноват! Сам! Никто не заставлял! Сам повелся!

И знал ведь, что нужно было от Кошелева держаться подальше! Я же особо с ним никогда не общался, только по учебным вопросам. Какого хера начал разговаривать за жизнь и телок? Мало мне друзей?

Идиот. Просто дебил!

И ведь чуйка работала вовсю, кричала, что нехрен, не связывайся! А я?..

Крякает сигнал сообщения. Машинально открываю.

Смс от Кошелева. Он ничего не написал, ни одного слова, зато выслал фотографию с ВДНХ. Выставка современных хим лабораторий, и он, улыбающийся, показывает «викторию» двумя пальцами, а другая рука придерживает за талию мою лаборанточку. Катя голову втягивает в плечи, улыбается коротко. Чувствуется, что ей неловко и не особо приятно.

Я смотрю на эти пальцы на ее талии, которые потом обязательно переломаю, по одному, медленно…

И понимаю, что ничего не могу сделать. Поехать сейчас к ней, после того, как она сказала, что хочет побыть одна… А она не одна! Не одна!

Но, если я ей сейчас позвоню и предъявлю, то что это будет? Это может быть в равной степени пиздец или наоборот. Но для наоборот шансы слишком малы… И по телефону такие дела не решаются.

Надо лично.

Но лично невозможно, она взяла время на подумать.

И вот… Думает. А этот сучонок ей активно помогает…

Он бывает напористым, как, собственно, и я. А еще тварью, которая любит подразнить. Я же его убью. Просто убью.

Я смотрю на фотку и сжимаю телефон с такой силой, что трескается экран.

Глава 29

Когда заканчиваем с квартирой, уже вечереет. Мот с кисой предлагают поехать пожрать и потом в клуб, снять стресс, но я отказываюсь. Мне нужно машину отогнать от университета, да и нервы ни к черту. Постоянно тапаю на треснутый экран телефона, опасаясь увидеть новые сообщения от Кошеля. И даже не хочу думать, какими они будут. Кате пару раз набираю, но она не отвечает.

Я перестаю набирать, понимая, что, расстроенная и растерянная, она может просто заблокировать меня. И тогда вообще не будет и малейшего шанса оправдаться.

А потому в первую очередь, прежде, чем ехать за своей тачкой, я прусь в общагу, чтоб поймать Катю. Она уже должна вернуться, по идее. Вот и проявлю нахальство.

В конце концов, на языке тела у нас получается лучше… Вот и пообщаемся.

Я, конечно, хоть и не собираюсь признаваться, но однозначно накосячил. А, значит, буду все исправлять. Зализывать плохие эмоции, заменять их хорошими…

Фантазии на эту тему я прекращаю усилием воли. Не хватало еще с порога накинуться на обиженную девушку… Нет, сначала лаской, сначала нежно… Она должна простить, должна! В конце концов, презумпция невиновности! Не доказано, значит, не было!

Подхожу к ее дому, чувствуя четырнадцатилетним подростком, который пришёл к своей подружке, а она укатила с родителями на все выходные к бабушке в деревню. Почему пришло такое сравнение, не знаю, то ли где-то читал, то ли кто-то рассказывал.

И еще ярче становится это ощущение, когда стою у общежития, сунув руки в карманы, и смотрю на чёрный прямоугольник окна её комнаты. Ни огонька, ни проблеска.

Набираю её номер, холодея внутри: не ответит…

И, на удивление, она берет трубку.

От облегчения кроет, и говорю совсем не то, что планировал, сразу с претензии начинаю, дурак.

– Ты не ночуешь дома.

Не могу ничего с собой поделать, не могу тормознуть, остро ощущая, что впадаю в то же самое состояние, в котором пребывал в прошлом году. Растерянность, обида, горечь, непонимание…

Но сейчас есть прогресс: теперь девушка не исчезла, и это послабление, немного облегчения в адском напряжении.

– Я буду ночевать у подруги, – тихо отвечает Катя, а в голосе вообще удивления нет. Только бесконечная усталость, от которой становится муторно…

– Вышли фотку, – прошу я, понимая в глубине души, что не имею на это никакого права. Но мне, блять, надо знать, что она реально у подруги! А не с Кошелем! И нет, я не хочу думать, что буду делать, если выяснится, что она… Нет, не хочу. Не будет такого! Она не такая, чтоб сразу кинуться в койку к другому! И потому додавливаю, чуть меняя тон, делая его мягче, – чтобы мне убедиться…

Я пытаюсь правильно подобрать слова, но ничего не идет на ум. Мне сейчас хреново, потому что опять тону в этом грёбаном болоте, из которого так пытался отчаянно вылезти.

– Хорошо, я вышлю тебе фото, – спокойно обещает она, сама не понимая, что одним тоном своим, податливостью мудрой, вытаскивает из пучины отчаяния и безумия.

Облегчение настолько ощутимо, что даже потрясывать начинает: она не кидает меня совсем! Ей самой больно… И я этому причина, дурак…

– Кать, не верь никому. – Шепчу я, стараясь быть убедительным, стараясь хоть немного вернуть прежние позиции, смягчить ее состояние, – у меня серьёзное к тебе отношение. Я… Понимаешь, я…

– Я помню, что ты говорил. – Прерывает она меня, – но ты меня тоже пойми…

– И я понимаю тебя, – торопливо перебиваю, чувствуя себя нашкодившим котенком, – понимаю… Просто поверь мне. Ты же обещала…

Тихий вздох, мучительный такой… Моя ты девочка… Вот я дурак…

– Мы увидимся? – спрашиваю я, ни на что не надеясь. Но, может, скажет «да»… И я же примчусь! Через пять минут буду у нее! Давай, Катя!

– В университете, – тихо отвечает она, бросая меня на холодный асфальт.

– А завтра? – все еще не теряю надежды я.

– Завтра же воскресенье, в университет не надо.

Провожу ладонью по волосам, выдыхаю, чувствуя, что устал к чёртовой матери от всего этого.

Она молчит, но трубку не бросает.

И я, чтоб хоть как-то задержать ее внимание, чтоб не отключалась, принимаюсь шептать едва слышно:

 
– Ты – вся моя,
И знаю я,
Что нам нельзя
Что слишком…
Ты – вся моя,
Поверь в меня,
Прости меня,
Моя малышка…
 

Не знаю, откуда берутся слова, то ли слышал их где-то, то ли просто так, сами в голове сложились…

И Катя улыбается в трубку, я чувствую это:

– Никита, кажется, я нашла работу. Хорошую работу. Знаешь, у меня очень маленькая зарплата.

– О деньгах и насчёт работы, ты могла бы обратиться ко мне, – спокойно отвечаю я, чувствуя, что, в принципе, ничего не потеряно, – что бы тебе ни предложили, мое предложение будет лучше…

– Мне надо подумать, – говорит она.

– Думай до понедельника. Про работу. Про нас не думай. Я с тобой все равно. Всегда.

Катя отключает звонок, и через пару секунд приходит фотография мне на телефон.

Моя маленькая лаборанточка в очках, и рядом сидит такой же четырехглазый смешной кутёнок. Подруга, видимо.

Никогда не думал, что буду относиться к девчонкам такого толка с умилением.

Улыбаюсь, проводя пальцем по экрану. Если честно, мне конкретно становится легче.

С вполне хорошим настроением и мыслями, что все это – временные трудности, еду за машиной, а затем возвращаюсь на квартиру. Машину удается припарковать прямо под окнами.

Квартира встречает пустотой и затхлостью.

Мот с Кисой ночевать, я так понимаю, не планируют в этом холоде и влаге.

И хотя больше не воняет, в квартире все равно неприятно.

Прохожусь по комнате, завариваю себе чай в кухне, смотрю в окно на свою красотку и впервые не чувствую радости от ее вида.

Потому что сейчас мог бы держать в руках другую красотку, не железную, а живую.

Грёбанное одиночество, как же оно меня задолбало.

И спать не хочется вовсе.

Окно закрываю, смотрю на ободранную комнату Мота…

Надо спать. И время быстрей пойдет…

А завтра я все равно позвоню Кате, может, приглашу просто погулять… Почему бы и нет? Свидание, по всем правилам… Главное, чтоб согласилась…

И тут на моё счастье, совершенно неожиданно звонит Полина. С удивлением смотрю на контакт, нажимаю прием. Полина мне не особо часто звонит, что-то случилось?

– Никита, привет!

Жена дядьки Юры шмыгает носом, видимо плакала, и голосок у неё немного запинается. И только я собираюсь насторожиться, как она чуть слышно хихикает, а затем отчетливо бренчит стаканом. Она пьяненькая, что ли?

– Полина, ты что в таком состоянии? – беру быка за рога я сразу, зная, что с подвыпившими женщинами разговаривать сложно. Правда, от Полины я вообще такого не ожидал, если честно. Она – кремень баба.

Интересно даже, что такое произошло, и почему она набрала именно мне, а не, например, Марте, с которой хорошо общается?

– Твой дядя Юра – скотина. – Звук наливающейся жидкости в стакан. – Нет, я тебе серьёзно говорю.

– Если ты хотела мне пожаловаться на Кирсановых, то спешу тебя огорчить, что я сам Кирсанов, – усмехаюсь, раздеваясь в своей комнате.

С трубкой у уха иду на кухню за забытой там кружкой чая.

– Ты же не будешь таким идиотом, ты же женишься на ней?

Так… Сейчас что вообще происходит?

– Во-первых, на ком я женюсь? – уточняю я осторожно, – во-вторых, вроде, ты замужем за моим дядькой, и он вовсе не идиот.

– Нет, идиот, не спорь.

– Не буду, – улыбаюсь я.

– Со мной всё понятно, я влетела с твоим дядей Юрой, надеюсь, он сейчас придёт с большим букетом цветов, иначе я опять уеду куда-нибудь за Урал.

– Вот не надо только уезжать от него, он несчастным станет, – говорю я, – а ты знаешь, что он не умеет быть несчастным в одиночестве…

Нависаю над холодильником, с удовлетворением отмечая, что там есть, чем поживиться.

Видно, нынешняя киска Мота старается.

– Возвращаемся к вопросу о моей женитьбе, – настойчиво прервываю я бессвязные жалобы Полины на моего дядьку. Интересно, в чем в этот раз виноват? Хотя, не, не интересно.

– А да! Вспомнила, – смеется пьяненькая Полина, мгновенно переключаясь, – так вот, мне сон про тебя приснился! Потому и звоню… Хотела с утра прямо, но твой дядя Юра, чтоб ему икалось, скоту… Но ладно… Этот сон не оставляет меня в покое, и я решила, что нужно тебе его рассказать.

– Я весь во внимании, – напрягаюсь я, зная, что ее сны всегда что-то значат. По крайней мере, раньше она не промахивалась. Ни с Мартой, ни с Лапочкой… Да и дяде Питеру тоже кое-что интересное перепало…

– В общем, Новый год снился, ближайший, который будет тридцать первого декабря.

– Я помню, он такой предсказуемый, всегда тридцать первого декабря наступает, подождать нужно только до полуночи…

– Не язви, Кит! Вон твой дядька, сука такой, шурует с букетом цветов. Быстро тебе говорю, а то он мириться будет, – тараторит Полина. – Прямо в Новый год родится у тебя сын.

– Что? – у меня выпадает тарелка из рук, и я опускаюсь на колени, принимаюсь собирать осколки и разлетевшиеся по всей кухне котлеты. – В смысле? Это вещий сон?!

– Он!

– Уверена? А кто мне сына родит? – уточняю я осторожно.

– Я к тому и спрашиваю, жениться-то надумал? Вот не надо бросать девочку с ребёнком, беременную точнее, она сейчас беременна.

На заднем плане настойчивый и долгий звонок.

– Полин, открой, тебе звонят в дверь, – говорю я.

– У твоего дядьки ключи есть, пусть рыщет, тварь. Ой, Юрочка, какая красота! Это мне?! Кому звонила? Молодому любовнику!

Что-то там разбивается, и звонок обрывается.

Становится тихо.

Ошарашенно, в полном шоке и ступоре, сажусь на пол в кухне.

В голове вертятся слова пьяной Полины. Неужели прямо с первого раза ребёнка Кате заделал?

Нифига себе…

Интересно, правда, или нет?

Полине не верить повода нет…

Надо же, как я неосторожно…

С другой стороны, было бы даже интересно. Катя от меня точно никуда не денется в таком случае.

На эмоциях набираю Катю, она не берет трубку. А потом приходит от неё сообщение, что они уже спят.

«Никаких лабораторий, никаких химических препаратов! Если ты забеременела, это вредно для вашего здоровья! Для твоего и ребёнка!» – отправляю ей в ответ.

И откидываюсь на стенку холодильника, улыбаюсь. Ребенок… Надо же…

«Какого ребёнка?» – тут же приходит сообщение.

«Нашего с тобой сына, которого ты родишь в Новый год! Не забыла, откуда дети берутся? Так что я делаю тебе предложение. Выходи за меня замуж. Прошу твоей руки и сердца».

«Иди спать, Кирсанов!»

Смеюсь. По крайней мере, я не чувствую себя брошенным в этот раз, хотя опять полностью погрузился в женщину. Это другая женщина. И у нее мой ребенок.

Я больше никогда не буду один.

А ещё я завтра выйду на работу.

Именно так я и поступлю, потому что, когда мне надо отвлечься и не натворить глупостей, я возвращаюсь к тем методам, которые мне помогали.