Текст книги "Я тебя помню"

Глава 20

Шарашит по мозгам сладостью, совсем незнакомой, но невероятно острой. Инесса целовалась по-другому: более уверенно, с такой бешеной отдачей, что мгновенно с катушек тогда слетел.

А здесь…

Неуверенность, дрожащие мягкие губы, тихий протестующий стон… Она не хочет подчиняться, она не желает моей инициативы, растеряна и смущена…

Отрываюсь от сладких губ, смотрю в испуганно расширенные глаза, пытаюсь стянуть чертовы очки, но она с тихим вскриком перехватывает мои пальцы, не позволяя.

– Это невозможно! – возмущенно шепчет она, – как вы себя ведёте… Как животное…

– А нечего во мне зверя будить, – с досадой рычу я и чуть приподнимаю за подбородок, чтобы она видела мои глаза. – Какого хрена у тебя был пистолет в сумке? Какого хрена ты вообще со мной пошла, если не хотела оставаться дальше?

Это я так, наудачу… Ну, мало ли, вдруг проколется…

Но лаборантка только взволнованно дышит, напряжённая и испуганная.

Сжимает губы, пытается оттолкнуть:

– Ну почему? – торопливо и обиженно шепчет она. – Почему ты всё время мне говоришь какие-то вещи, которые я не понимаю? Ты меня явно с кем-то путаешь, а потому и позволяешь себе… Но я не такая! Я не она! Ты путаешь!

– Да, путаю, – соглашаюсь я и тянусь к ней опять.

Ну не могу терпеть! Такая растерянная, нежная… И целуется, словно девочка невинная… Но этого же не может быть? Да?

Вот сейчас и проверю.

– Не смей! – она опять упирается в мою грудь обеими ладонями, но как-то неуверенно, словно колеблется?

Так, значит, надо чуть-чуть поухаживать…

– Ну что ты?.. – наклоняюсь, мягко веду губами по виску с бешено бьющейся жилкой. Не играет. Такое не сыграть… Кайф… – Ну что ты? Я же только чуть-чуть… Тебе же нравится…

– Это… – она тяжко сглатывает, дрожит все сильнее, сама не замечая, как цепляется за мою футболку, забирает ее в горсти, – насилие…

– Да, ты что?! – шепчу ей в ушко, затем чуть ниже провожу губами, и лаборанточка слабо ахает, едва не обмякая в моих руках, отзывчивая такая… – Никакого насилия, только по обоюдному желанию!

– Я не хочу, – тут же с готовностью ловится она.

– Ты просто не поняла, что хочешь. Сейчас поймешь…

Мягко прикусываю самое нежное, самое чувствительное место под ушком, и наградой мне – сладкий-сладкий судорожный вздох…

– Но я не могу… – все еще пытается взывать к разуму она.

И замирает, больше ничего не говоря, только дыша, коротко и взволнованно.

– Можешь, – убежденно шепчу я.

И провожу ладонями по тонкой шее вниз, стягивая с плеч уродливый халат.

Под ним оказывается не менее уродливый жакет, который я тоже пытаюсь стащить, одновременно жадно целуя разведанное нежное местечко, от одного прикосновения к которому она реагирует сладкой и неконтролируемой дрожью.

Но тут лаборанточка внезапно приходит в себя, пытается отталкивать мои настойчивые руки, шепчет сумбурно:

– Ах… Нельзя, нельзя, нельзя…

Черт, ладно, хрен с ним, с жакетом…

Обхватываю ее, усиливая напор, забирая все протесты жадным, грубоватым поцелуем. Ей нравится моя грубость, уже давно заметил, так почему бы не воспользоваться?

Рядом с мойкой – стол профессора Бехтеревой, и именно на него я и сажаю свою растерянную добычу. Стол возмущенно скрипит, наверно, никогда его еще так нахально не использовали. Ну ничего, все бывает впервые. Главное, что девчонка вздрагивает, пытаясь прийти в себя. Нет уж!

Тут же, не давая опомниться, снова целую, скольжу губами по шее вниз. Ее колотит всю, и эта дрожь передается мне, заводя и без того дико заведенный организм практически до безумия. Не сдерживаюсь больше, тискаю ее везде, где получается дотянуться, наградой мне – жалкие, сладкие стоны и наконец-то улетевшие куда-то в сторону уродские очки. И, главное, потеря прошла незамеченной! Никто за них больше не цепляется!

– Послушай… Послушай… – задыхается лаборантка, послушно прогибаясь в пояснице навстречу, а пальчики торопливо трогают меня через футболку, тянутся к затылку, даже чуть царапают! – Мы не должны… Ты… Это слишком…

– Это вообще мало, – отвечаю я, – вообще ничего…

Мне хочется добавить сакраментальное: «Неужели не помнишь?», но не делаю этого… Конечно, до сих пор сомнения, ошибся я или нет, и они, похоже, еще долго со мною будут, но сейчас все это отходит на задний план.

Даже если это не она…

И хорошо, что это не она!

Эта – лучше!

Эта – такая нежная, так дрожит, так стонет сладко… В ней нет опытности Инессы, нет дикой жажды ее, но растерянность и испуг, перемешанные с острым, порочным интересом, тоже вставляют!

Да так, что думать ни о чем не могу!

Уже мало что соображая, стягиваю с лаборантки широкие уродские штаны, под которыми, по законам жанра, должны быть бабкины труселя. Клянусь, даже это меня бы не тормознуло!

Но под штанами внезапно обнаруживаются узенькие черные трусики, без изысков, но как заводят! Контраст черного с белой кожей слепит и вводит в состояние невозможного, жадного безумия.

Понимаю, что сам весь дрожу, перехватываю ее пальчики, скользнувшие вниз в нелепой попытке прикрыться, и кладу туда, где им самое место: к себе на спортивки, прямо к паху прислоняю и даже толкаюсь чуть-чуть вперед, чтоб сразу понятно было, что и как трогать. Одновременно придерживаю ее сзади на шею, прижимаюсь лбом к ее, шепчу в губы:

– Погладь…

И она, завороженно глядя мне в глаза, гладит… А затем и сжимает, прямо через ткань, и я едва не кончаю от остроты ощущений. Прикрываю глаза, еще больше подаваясь вперед, дышу ее кожей, упиваясь чистым, нежным ароматом, еще больше кружащим голову.

– Не могу, не могу больше… – шепчу ей, рывком придвигаю ближе к краю стола, и, под тихий вскрик, сдергиваю черные трусики, одновременно стягивая вниз резинку спортивок.

Если она и планировала тормознуть, то уже не сможет.

И я не смогу.

Ловлю ее губы, делясь своим сбитым, жадным дыханием, и делаю рывок. Вперед. В нее.

Ощущения оглушают настолько, что на мгновение замираю, пытаясь привыкнуть и дать ей тоже эту возможность.

Лаборанточка узкая и тесная, но не девственница, судорожно сжимается на мне, стонет в губы, потерянно и жалко…

А затем чуть двигает бедрами. Первая. Словно ей тоже невтерпеж. Словно она не меньше меня хочет этого. Ее отклик радует до темноты в глазах, не один я тут с ума схожу! Не один!

Не перестаю целовать, прижимаюсь теснее, становясь удобней, выхожу и тут же загоняю себя обратно. Под тихий, такой заводящий вскрик.

И еще раз. И еще.

Все дрожит внутри, трясется, голова летит, безумная и легкая, а лаборантка бьется в одном ритме со мной, поддерживая и ускоряя наш и без того безумный танец.

Это такое охренительное ощущение, когда девчонка вот так принимает, полностью, не телом даже, всей собой, что я не могу даже чуть-чуть себя контролировать.

Обычно же все равно во время секса о чем-то думаешь, в голове проскальзывают образы, мысли…

Один раз у меня только было, что вообще нихрена не соображал.

Хотя, нет.

Теперь два раза. Два.

Глава 21

– Боже… – лаборанточку все еще трясет от пережитого, зрачки все еще дико расширены из-за прихода, но, видно, голова включается, потому что она пытается меня оттолкнуть и начать страдать.

Но я, не тороплюсь выходить, хочется еще немного погреться в этом сладком ощущении, когда настолько все кайфово, что нет никаких сил заканчивать. А лучше, так вообще не прекращать…

Надо ее как-то успокоить, настроить на нужный лад… И утащить куда-нибудь, где можно будет трахаться без ограничений.

Соображать очень сложно, учитывая мои размякшие после сокрушительного оргазма мозги, но ради будущего многократно увеличенного кайфа, я соберусь.

Придерживаю ее, поглаживаю так нежно, как только умею, успокаиваю, а, когда это не удается, потому что ее переклинивает на «боже-боже-боже», просто опять целую.

И Катя, а это Катя, точно, не Инесса, все же, разные ощущения, не могу сказать, в чем именно, но разные, удался эксперимент… Катя тут же замирает, неосознанно опять сжимая меня собой.

Чувствую, как внизу все тяжелеет, машинально двигаюсь вперед…

Стол Бехтеревой громко скрипит, предупреждая, что он уже старичок и продолжения разврата может и не пережить, и Катя приходит в себя.

Вскрикнув, пытается оттолкнуть, я не сопротивляюсь больше, отхожу, приводя себя в порядок и только теперь соображая, что трахался без презерватива… В первый раз в жизни. Офигеть, башню снесло.

Интересно, Катя-то осознала это? Поняла? Сейчас в любом случае поймет…

А когда поймёт, будет….

Что будет?

– У вас занятия, – прерывисто говорит Катя, нашаривая по столу свои очки. – У вас занятия…

Похоже, она совсем в шоке, руки в постоянном движении, суетливом и отвлекающем.

Вот она поправляет волосы, находит очки, водружает на нос, проверяет сохранность пуговиц на жакете, поправляет трусики, неловко пытается спуститься со стола Бехтеревой…

Помогаю, ссаживаю со столешницы, подаю брюки, а сам все трогаю, глажу, кайфуя от тактильности.

Не ошибся я, она охрененная под этой дерьмовой одеждой.

Катя пугливо вздрагивает от моих ласк, и эта реакция сейчас совершенно не устраивает.

Похоже, она пытается закрыться, сделать вид, будто ничего не было.

Но это вряд ли.

– Да, я сейчас пойду, – говорю ей негромко, ловлю за подбородок, заглядываю в смятенные глаза и заявляю четко, с расстановкой. – Мы, в общем, встречаемся теперь.

– Нет, это невозможно, невозможно, – расширяет она глаза в шоке, – меня уволят, понимаете? Я не могу остаться без работы… – понижая голос зачем-то, продолжает испуганно шептать, затем сдавливает тонкими пальцами виски, трагически вопрошая саму себя, – как же так? Как это произошло?

– Прекрати паниковать, – рявкаю я и беру ее лицо в ладони.

Опять напялила свои окуляры. И вообще невозможно теперь на неё смотреть.

– Всё в порядке, никто не узнает, если не хочешь… Никому не скажу. Но только никаких Кошелевых чтоб не было рядом. Поняла?

Она только кивает, выдыхая взволнованно.

Нет, даже с окулярами охрененная… Зачем так одевается? Потом спрошу.

– Давай свалим? – шансов, что возьмет и подчинится, мало, но попробовать-то надо. Очень уж хочется, в голове прям картинка красивая, как я ее полностью раздеваю и долго-долго трахаю. В разных позах. И нам никто не мешает…

Картинка эта до того реальная, что невольно сильнее обнимаю, упираюсь вставшим опять членом ей в живот, чуть толкаюсь, показывая, насколько я серьезен сейчас…

Катя пугливо вздрагивает, понимая, что это такое в нее упирается, и принимается мелко мотать головой, шепча умоляюще:

– Нет-нет-нет… У меня еще пары… Нельзя, нельзя…

Бля. Ну, нельзя, так нельзя… Главное, что полного отказа нет. А пару часов как-нибудь перетерплю…

Чмокаю ее в губы, еще раз повторяю, чтоб заучила и в памяти себе утвердила:

– После пар никуда не уходи, жди меня. Поняла? Ты одна живешь?

Кивает заторможенно, завороженно…

– Отлично. К тебе поедем.

– Но…

– Не волнуйся. Никому ничего. Но ты со мной, поняла? Только со мной.

Придерживаю ее за плечи, смотрю в глаза настойчиво:

– Никаких Кошелевых или кого-то другого. Да?

Кивает, словно под гипнозом. Меня такая реакция слегка настораживает, но не настолько, чтоб задуматься о ее причинах. Мало ли, может, от оргазма так повело ее…

В любом случае, у нас впереди море времени, чтоб узнать друг друга. Главное-то я уже понял. Она – не Инесса. Она – лучше. Мой джек-пот, определенно. Но надо застолбить, чтоб потом не мучилась угрызениями совести.

И потому давлю взглядом, повторяю еще раз:

– Никого. Ты – моя. Мне до диплома пустяки остались, до него никому ничего не скажу. А потом мы стобой свободны будем. Поняла?

Опять кивает, но уже, вроде, осмысленно.

Ну и отлично.

Улыбаюсь, целую ее коротко, но горячо, до сбитого дыхания и звезд перед глазами, придерживаю за плечи, чтоб не падала, и выхожу из лаборантской в большую лабораторию.

Смотрю на время, пара началась пятнадцать минут назад. Это просто счастье какое-то, что тут никто не ломился, видно, окно. Повезло нам с Катей.

Выхожу, присушиваюсь к себе. Все по кайфу, ощущения потрясные. Но все же что-то не так… Не могу понять, что именно.

Вроде как, прояснил, что это не Инесса. Уже хорошо. Не нужна мне эта дрянь.

И получил офигенную девочку, Катю… Чистую, нежную, отзывчивую… Все же хорошо, все получилось так, как надо…

Почему же что-то не так?

Дико странно.

Думаю, думаю и, наконец, решаю, что это просто остаточное ощущение. Перестрадал, похоже, что опять Инессу встретил, напрягся, а теперь своему счастью не верю.

А надо бы поверить…

Достаю телефон и отправляю на номер, который добыл Краш, смс: «Я с тобой».

Ответа нет, хотя сообщение прочитано.

Представляю, как она краснеет, читая его, усмехаюсь, успокаиваясь, и топаю на пару. Еще предстоит извиняться перед преподом за опоздание.

Глава 22

Кошелев неожиданно свалил из института, и я время от времени бегаю смотреть, на месте ли Катя. После его гребанного интереса к ней, сердце не на месте.

Она такая ранимая, такая нежная…

Где гарантия, что этот урод не попробует сделать то же, что и я?

Надо контролировать.

Катю все это время видел только издалека, и каждый раз сердце как-то сжималось, и улыбка невольно появлялась на губах.

Она ни разу мне не ответила на сообщения, а я посылал много. Так, на всякий случай, обязательно нужно напоминать о себе, чтобы не путалась в студентах.

Вообще, картина выводится не очень привлекательная, напряженная: девушка не любит богатых парней, она их просто избегает по причине того…

В принципе, причину объяснил Серёга. Катя, похоже, находится в глубокой нищете, и богатые люди в таком состоянии кажутся деспотичными, иногда монстрами. Инопланетянами, так точно.

И я это ее впечатление совсем недавно полностью подтвердил, блин…

До меня только через пару часов, когда спадает послесексовая эйфория, начинает доходить, что зря так настаивал, что, практически, заставил силой.

Нет, конечно, все сделал технично: заласкал, зацеловал, уговорил… Но, если брать на веру то, что говорил Кошель, да приплюсовать то, что про нее выяснил Краш… Получалось, что девочка приехала из дикой провинции, вообще не умеет себя подать, боится нас, столичных мажоров, справедливо подозревая во всех смертных грехах. И не сказать, что она тут не права…

Понятное дело, что Катя нас десятой дорогой обегать намерена… И плевать ей, у кого сколько бабла, кто на какой тачке ездит и прочее. Редкость, конечно, но…

Я уже не пацан, понимаю, что есть в этом мире девушки, которым нахуй не нужны миллионы, салоны красоты и тачка за счёт любовника.

Вон, Марта, моя мачеха, или Лапочка, жена Демона, тому отличные примеры… Но я почему-то считал всегда, что отцу и Демону несказанно повезло вытащить выигрышный билет, один на миллион. А в жизни меня окружали, в основном, именно девочки из основной категории: веселые инста-няши или жесткие зубрилки. И я всегда был уверен, что любая зубрилка с огромной радостью превратится в инста-няшу, дай только шанс. Такая сказка про Золушку на современный лад.

А тут, похоже, нарвался на свой супер-приз.

Теперь надо приложить усилия, чтоб удержать, потому что маленькой Кате могла прийти в голову любая хрень. Она, вероятно, и сейчас дико мучается угрызениями совести и плачет по своему жуткому падению.

Нужно успокаивать.

Вот прямо сегодня и начну.

Машину, к сожалению, приходится оставить около института.

Иду за Катей на приличном расстоянии.

Она топает впереди, не оглядываясь, напряженная такая, а я целеустремленно следом, не выпуская из вида.

На улице пасмурно, тучи над городом так собираются, что сумрачно становится, а ведь ещё не вечер.

Катя пару раз оглядывается все же, и я не пугаю её. Отправляю прямо на ходу несколько сообщений, чтобы успокоить.

Не хочет, чтобы видели вместе, я всё для этого делаю.

Доходим до станции метро, спускаемся под землю и запрыгиваем в один вагон.

Я протискиваюсь сквозь толпу к Кате.

Она тихим мышонком стоит в уголке, скромно прижимая к себе свой портфель. Какая-то адская толкучка, и я кидаю руки с двух сторон от её головы, скрывая от всех, не давая никому прикоснуться к маленькой пугливой лаборанточке.

Она вначале стоит лицом ко мне, упираясь носом в грудь, а потом отворачивается.

Я, склонив голову, утыкаюсь носом в её волосы, вдыхая какой-то очень странный аромат специй и приятного ментолового шампуня.

И она не двигается, не дёргается.

Тогда я прижимаюсь ещё ближе, чтобы она могла почувствовать, насколько я твёрд в своём решении пойти сегодня к ней.

А сам рассматриваю её краснеющие ушко. По плечу провожу, опускаю руку и ловлю её холодные пальцы, скрещиваю со своими.

Едем мы в вагоне, качаемся мерно, с полном молчании. Собственно, и говорить-то нечего, чувства настолько горячие и неожиданные, для меня по крайней мере, хотя и для нее, надеюсь, тоже, что хочется просто тишины. Осознания происходящего. И того, что будет дальше.

Я слышу ее дыхание, тихое и взволнованное.

Голова все ниже клонится, Катя словно покоряется моей воле… И это так сладко, что все силы бросаю на то, чтоб сдержаться, не начать ее целовать прямо тут, в вагоне.

Но нельзя, здесь могут быть студенты…

Вместе с потоком пассажиров нас прямо выносит на станцию. Когда выбираемся из метро, уже темно.

Думаю, что здесь вряд ли кого-то знакомого встретим, а потому я догоняю Катю и беру ее за руку. Она не сопротивляется, покорно позволяя вести себя к дому.

Я пару минут думаю о том, что надо бы разговаривать, но почему-то не хочется совершенно.

После случившегося, после нашей совместной поездки в метро, как-то нереально спокойно и даже уютно рядом с ней. Нет нужды без конца трепать языком, чтоб развлечь девочку, строить из себя не пойми кого, чтоб залезть к ней под юбку… Можно просто молчать, держать в ладони хрупкие пугливые пальчики, подставлять лицо вечернему воздуху, мокрому, холодному, но с уже отчетливым привкусом скорой весны.

Странное ощущение, но мне нравится.

Вижу продуктовый магазин и медленно заворачиваю туда, и опять же, Катя ничего не говорит, не возражает. Просто послушно идет.

В магазине глаз с неё не спускаю, пытаясь выяснить, чего ей больше всего хочется, что купить, а, заодно, сканирую пространство на предмет появления всяких там Кошелевых… Ну, мало ли, я не спец в слежке, хвосты отсекать не умею, а он все же очень неожиданно свалил сегодня, не похоже на него совсем.

Хотя, насколько я помню, пацаны болтали, что кто-то приехал за Серёгой и увез его на дешёвой старой тачке.

Затарившись на вечер, мы выходим с Катей из магазина.

– Расскажи что-нибудь, – неожиданно просит она.

Надо же, оттаяла?

До её общежития остается ещё минут десять ходьбы, и я совсем сбавляю шаг, потому что спешить явно некуда. Все успеем, а момент ее разморозки надо использовать по полной.

Рассказать? Что рассказать? О себе, наверно…

Глава 23

О себе рассказывать странно, непривычно.

Раньше как-то не приходилось этого делать, в компании девочки, по крайней мере…

Собираю в голове всю свою небольшую биографию и выдаю:

– Учусь, работаю… Машину, вот, взял в кредит… Раньше спортом занимался…

– Правда? – заинтересованно смотрит она на меня, – а каким?

– Боевое самбо, потом карате немного, бокс, баскетбол… Ну и так, по мелочи… Плавание, там, лыжи… Это отец таскал в свое время в лес чуть ли не каждые выходные… Так натаскал, что я как-то даже за первенство школы выступал на общегородских…

– А живёшь где?

– С одним пацаном с физвоса, снимаем квартиру на двоих.

– А родители не здесь живут?

– Здесь, отец, мачеха, еще сестра есть и брат… А у тебя? Родня здесь?

Это я спохватываюсь, что только о себе говорю, а она молчит. Так неправильно. И еще неправильнее говорить, что я пробил ее уже, к тому же… Хочется послушать, что скажет… Вдруг, что-то другое? Тогда вопросы возникнут…

Катя молчит, кусает губы, а затем выдает:

– Расскажи мне о той…

– О какой? – хмурюсь я, вспоминая недобрым словом Окси, которая мне весь мозг вынесла в течение дня. Неужели и до Кати слухи дошли? Окс может быть дико громкой, когда ей надо. И когда не надо, тоже, в принципе.

– О той, с которой ты меня спутал…

Ого!

И вот как реагировать?

Я, главное, себе запретил думать, вообще из головы выкинул, раз и навсегда решив, что она – не Инесса! А тут что делать? Что думать?

– Знаешь, – честно отвечаю я, решив не выдумывать сущности больше. Хватит, устал чего-то. – Я и сейчас сомневаюсь… Особенно, после твоего вопроса.

– То есть, ты думаешь, что я тебя обманываю? – тихо спрашивает она, останавливаясь и задирая на меня остренький подбородок. Глаза за увеличивающими линзами смотрятся диковато. – Тогда зачем такие отношения? Зачем это все?

– Потому что не могу по-другому, – говорю я. – Это непросто, особенно после того… И я хотел бы… Но не могу. Смотрю на тебя… И не могу…

– Она тебя обидела? – спрашивает Катя, жалко дрогнув губами.

А мне ее жалость вообще не нужна!

– Нет, – резко отвечаю я, – я ее просто ненавижу. Она меня обманула.

– Ты поэтому так… Со мной вел себя? Да?

– Да… Прости. – Это получается совершенно искренне, я и в самом деле понимаю, что не прав вообще. И что надо было изначально по-другому. Если бы не ее схожесть с Инессой… Хотя, если б не эта схожесть, посмотрел бы я на лаборанточку вообще? Скорее всего, нет…

– Но знаешь, – вырывается у меня искренне, – я рад, что она была. Если б не она, то я бы, возможно, не разглядел тебя…

– А если я тебя разочарую? – Катя неожиданно дергает руку и отходит на шаг.

Я смотрю на нее, такую нелепую, смешную в этом пальто, шапке и очках. Щеки горят от волнения и весеннего стылого ветра, губы подрагивают. Пальчики трогательно сминают грубый шарф…

– Не разочаруешь, – искренне отвечаю я, – никогда.

– Это сейчас ты так… – шепчет она, и слезы, увеличенные очками, кажутся крупными драгоценными камнями в дорогой огранке, – а потом… Боже, зачем я опять?.. Как глупо… Привычка эта дурацкая…

– Какая привычка, Катя? – я делаю шаг к ней, хочу обнять, утешить, убрать эти капли со щек. Губами.

Тяга просто непреодолима, не могу ей сопротивляться.

И даже уже внутренне не удивляюсь этому. Наверно, так правильно. Отец говорил что-то про наше, Кирсановское, проклятие… Надо будет подробней расспросить, как время будет, а то что-то страшновато даже становится от эмоций…

– Дурная, Никит, дурная… – выдыхает Катя, снимает очки, трет глаза и щеки и пропускает момент, когда я подхожу ближе и пользуюсь длиной своих рук, легко перехватывая ее за талию, притягивая к себе.

Дергается пару раз, но вяло уже, словно эти слезы, этот выплеск эмоций, все силы из нее вытянули.

– Расскажешь? – прижимаюсь губами к виску, с удовольствием слизывая мокрые соленые капли, жмурясь от кайфа.

Сто лет бы так стоял, прижимая ее, держа в своих руках…

Это положение ощущается правильным, единственно верным и нужным сейчас. И это даже не пугает.

– Не важно уже… Может, это и не привычка… – бормочет она, уткнувшись лицом мне в куртку, – может, глупость… Все глупость, такая глупость…

В ее голосе слышится усталая горечь, очень взрослая, тяжелая…

И я некстати вспоминаю, что ей двадцать шесть, если верить информации от Краша. И сейчас эти двадцать шесть в голосе отчетливо звучат…

Она старше меня. На чуть-чуть, вообще не критично, да и в реакциях – совершенная девочка, наивная и чистая. Но в этот момент возраст ярко проскальзывает… Ну и пусть.

Она непростая, я это сразу понял. Просто в самом начале был слишком ослеплен, остервенело выискивая черты Инессы в лице Кати, хотел их видеть, несмотря ни на что, и вел себя соответственно и думал так же… Дурак, такой дурак… Хорошо, что вовремя опомнился…

– Я боюсь, Никит… – тихо говорит она, и я замираю, понимая, что вот оно, признание… – Так боюсь, что ты… Что ты просто поиграешь… Это страшно, так обманываться… Не хочу больше. Не хочу…

Так, понятно.

Какая-то история в прошлом хуевая, из-за которой она и ведет себя, как замороженная вобла, и выглядит, как бабушка Бехтеревой…

И только во время секса раскрывается совсем по-другому: нежной, отзывчивой, страстной…

Меня тут же начинает драть на части несколько совершенно противоположных эмоций: ревность, что она до сих пор страдает по какой-то твари, злоба дикая на эту самую тварь, острое желание найти его и показать, как не надо поступать с людьми, облегчение, что это все позади, и теперь только я в ее жизни. А я вылечу. Точно вылечу.

Прямо сейчас и начну.

Я чуть отстраняю Катю от себя, беру ее лицо в ладони, смотрю в расширенные окулярами глаза, сейчас очень беззащитные, доверчивые. Хрупкая ветка, которую так легко сломать одним неосторожным движением… А я по ней, как скот, потоптался… Узнал бы отец, в землю бы по плечи вколотил… И был бы прав…

– Я боюсь, что наступит утро, и ты уйдешь… – едва шевеля припухшими от слез губами, бормочет она.

И ресницами длиннющими – хлоп. И сердце мое – в аут.

– А никуда я наутро не уйду, – хриплю, внезапно теряя голос и слова, – потому что завтра, Катя, суббота, и у нас с тобой заслуженный выходной. А потом еще воскресенье… А в понедельник мы с тобой поедем вместе в институт… И обратно… Я вообще не собираюсь никуда пропадать… Привыкай к этому, Катя. Никаких дурных привычек больше, поняла?

– Да… – бормочет она растерянно, глядя на меня с такой надеждой, таким доверием, что буквально все внутри обрывается.

Как не оправдать эти чувства?

Тянусь к ней, чтоб поцеловать, но Катя внезапно дергается, глаза еще сильнее расширяются:

– Завтра уже суббота?! – губки складываются красивым, идеальным «О», а затем она принимается копошиться в своем страшном портфеле, достает телефон, сверяет что-то по календарю.

– Да, завтра суббота. – Я наблюдаю за ее внезапной активностью, не мешая, даже с умилением легким.

– Завтра выставка на ВДНХ, надо обязательно попасть, – она вычитывает что-то в календаре, поднимает на меня взгляд.

– Попадём на выставку, – пожимаю я плечами, не видя в этом никакой проблемы, и протягиваю ей руку. – Не волнуйся, осталось совершенно немного.

– До чего? – хмурится она, судя по всему, уже мысленно что-то просчитывая и думая о той самой непонятной, но крайне важной выставке.

– До моего диплома.

– А потом?

– А потом мы с тобой свободны, куда захотим, туда и поедем, где захотим, там и будем жить. И вообще, будем делать всё, что захотим. Ты, вот, чего хочешь? – улыбаюсь я и веду ее за руку дальше.

– Пока я не знаю… Много чего, на самом деле… Но, пожалуста, обещай пока держать в тайне наши отношения…

– Конечно, – легко отвечаю я, не видя в этом тоже никакой проблемы.

Вообще, никаких проблем нет, когда все так круто складывается.