Текст книги "Я тебя помню"

Глава 36

Странный район. Мертвый до жути. Никого! Даже подростков. И тихо, сука, как в могиле. По пустырю ветер гуляет, ещё и луна полная. Фильмы ужасов снимать в этом месте про постапокалипсис.

В первом подъезде набрираю код, открывается дверь. Пока все идет нормально, не обманул Кошель, сука.

Может, и в остальном не соврал…

Поднимаюсь на засранную, грязную площадку. Стену облуплены, изрисованы. Живут здесь какие-то маргиналы, походу, ни одной приличной двери, всё пошарпанные.

Звоню в квартиру номер три, даже не имея никакого плана.

По ходу пьесы придумаю.

Дверь распахивается, на пороге нарисовывается бритоголовый пацан. Улыбается вполне добродушно:

– Привет, ты к кому?

– Похоже, ошибся, – отвечаю я ему, а сам скольжу взглядом в квартиру поверх головы пацана, и это, судя по всему, ошибка.

Он делает шаг вперёд, выглядывая на лестничную площадку, и я чувствую, как в мой живот упирается нечто твердое.

– Не рыпаемся, проходим, – также добродушно продолжает пацан, аккуратно берет меня за руку и тащит на себя.

Дверь за моей спиной закрывается.

Оглядываюсь в полумраке, невольно подрагивая ноздрями, потому что воняет в квартире так, что сразу понятно, куда я попал. Химическая лаборатория. На стенах ободранные обои, пол похож на земляной, даже не сказать, каким материалом изначально был покрыт.

Длинный, тёмный коридор. Двери в комнаты открыты, где-то горит свет.

Кроме пацана, показывается из-за спины ещё здоровый бугай, похоже, это он закрывает за мной дверь.

– Девочки, быстрее, скоро приедет покупатель, – слышу я голос откуда-то из глубины квартиры.

Из одной комнаты в другую пробегают две девчонки. Я одну из них знаю, даже очень близко, потому что трахал. Катя-Инесса, блядь. Вторая незнакома, но вид не особо приятный, потасканный.

Девушки оглядывают меня и спокойно топают дальше.

На лице у Кати – ни малейшего узнавания. Просто хлопает ресницами и спешит за другой девкой в комнату.

И тут мне в голову приходит мысль, которую я даже ни разу не допустил за все время бешенства.

А что, если Катя-Инесса вовсе не бандитская шлюха?.. А что, если?..

Но думать мне уже некогда, потому что бритоголовый вталкивает в вонючий, грязной санузел, где стоит адская ванна, вся в коричневых и жёлтых разводах. Засранный, наполовину сколотый унитаз.

Мне заламывают руки. Не сопротивляюсь, в шоке от только что пришедшей в голову мысли. Думаю, и все больше прихожу к тому, что прав…

Если все так, то Катя не преступница, не принадлежит бандитской группировке… И я приблизительно знаю, кто она…

Из головы моментально вылетает вся дурь любовная.

Я сосредотачиваюсь, да так сильно, что зрение проясняется, слух усиливается и обоняние обостряется.

Замечаю краем глаза наручники, которыми меня собираются приковать к трубе.

Вот наивные, разве можно Кирсановых приковывать наручниками старого образца?

Меня насильно усаживают на пол, руки вверх.

– Ребят, да я вообще не при делах, – испуганно пучу на них глаза, а они у меня голубые, невинные, сука. – Вы чего? – жалобно бормочу я.

Пацан с пистолетом присаживается на корточки, как настоящий гопник, плюет на пол и, продолжая улыбаться, спокойно говорит:

– Ты сиди тихо, и всё нормально будет. Хотя я не уверен, – он чешет бритый висок краем дула пистолета. – Ну, а вдруг? Мы же должны на что-то надеяться…

Философ тут у нас, блядь… Ладно, подыграю.

Киваю ему, растерянно шаря глазами по ванной комнате.

– Реально ошибся дверью… А что делать теперь?

Бритоголовый прикладывает ствол пистолета к своим губам и шипит:

– Сидим тихо. Хозяин приедет, у него спросим.

Я опять киваю. Ну, а чего делать?

Парни выходят и выключают свет в санузле.

Я пару мгновений сижу тихо, прислушиваясь к их удаляющимся шагам, а затем принимаюсь аккуратно исследовать наручники, вспоминая отцовскую науку и прикидывая, есть ли у меня что-то такое, чем можно вскрыть.

И ничего ведь нет!

Воняет еще блядски, хуже, чем в подъезде у Мота, когда прорвало канализацию.

Так, выдохуть… Не будут тут меня вечность держать. Да и отец что-то сделает, точно…

Но так глупо… На что надеялся, когда шел сюда? О чем думал? Вообще ведь ни о чем! Просто шел, потому что не мог не идти. Не мог даже подумать, что надо бы просто подождать полицию…

Дурак, чего уж там…

Вот и сиди теперь.

Не знаю, сколько времени проходит, по ощущениям, совсем немного, вдруг свет включается, немного ослепив меня.

В туалет заглядывает Катя.

– Ой, но там кто-то сидит, мужчина. Я не могу при мужчине. – И голосок такой растерянный, напуганный…

– Мышонок, он отвернётся, – тянет бритоголовый пацан.

– Тогда скажи ему, чтобы не подсматривал, – совершенно непохожим на голосок Инессы, или Кати, капризно протягивает девушка.

– Слышь, мужик, ну-ка отвернулся, девочка наша писать будет.

Я киваю и опускаю голову.

Катя входит первая в санузел, щёлкает пальцами.

В мою сторону очень быстро и почти незаметно летит скрепка. Она ударяется о мою куртку и задерживается в складке, не упав на пол и не издав никакого звука. И я в этот момент шевелюсь чуть-чуть, чтобы сесть поудобнее, зажимаю скрепку под мышкой. Следом за Катей заходит пацан с пистолетом:

– Всё, мы отвернулись.

– Только не подглядывайте.

Он смеется и тут же тяжко вздыхает.

– Что ты такая красивая? Может, познакомимся поближе?

Ещё бы! Кто разглядел, тот не отвянет.

Теперь я точно знаю смысл выражения «роковая женщина». Хуй такую пропустишь. И она точно знает, что тебе надо. И может дать. А получив, ты будешь подыхать без неё.

– Я, вообще-то, на работу приехала устраиваться, – тоненьким голоском отвечает Катя.

Слышится смыв, они, тихо беседуя, уходят из санузла и свет выключают.

А дальше я просто тупо потею, проворачивая это в полной темноте.

Тут либо скрепка упадёт на пол, и мне придётся как-то снимать кроссовку и уже пальцами ног дотягиваться, потому что руками точно до пола я не дотянусь, либо не промахнуться с первого раза.

Я подтягиваю плечо к себе, а голову наклоняю как можно ниже. Языком прохожусь по своей одежде в поисках скрепки и, в итоге, нахожу её!

Это ощущается невозможной удачей, и я даже думаю, что у меня, в принципе, всё получится.

А дальше я разберусь… лишь бы открыть эти чёртовы наручники.

Так как руки прикованы к змеевику и находятся чуть выше головы, а с растяжкой у меня не так уж и хорошо, приходится помучиться. Я всё-таки выгибаюсь назад и прямо губами в пальцы вкладываю скрепку.

Спасибо, папа, за наши совместные странные вечера, где ты не только играл со мной в шахматы и смотрел фильмы, а еще и учил вот таким вот фокусам: подручными средствами открывать замки и наручники. Это очень полезные навыки, оказывается.

Немного смекалки, ловкости рук, и одно запястье я освобождаю. Опускаю руки, выдыхаю. А сам все время думаю про Катю.

Она хотела, чтобы я освободился. Дала шанс. Реально, я идиот… Как раньше-то в голову не пришло?

Поднимаюсь на ноги, продолжая держать руки за спиной.

Выжидаю время.

Судя по Катиному виду, ничего ей тут плохого не делают, кроме намерения под юбку залезть. Но это мы решим.

В квартиру звонят, заходят какие-то мужики, я прислушиваюсь.

– А новеньких ты проверял? – спрашивает кто-то прокуренным голосом.

– Одна два месяца у нас на примете, а вторую Кошель привёл.

– Где он, кстати? Я не могу до него дозвониться. И найти его, блядь! Где твой ёбанный студент? Ты знаешь, сколько ему в машину погрузили? Сейчас люди приедут.

– Босс, но у нас и на квартире неплохо.

– Где студент, смертники?! Тащите его девку сюда.

После этих слов я аккуратно зажимаю в кулак наручник, чтобы не бренчал, и бесшумной поступью шагаю вперёд к двери.

Дверь открывается наружу, и, в принципе, если выскочить и вовремя сориентироваться, то будет эффект неожиданности.

Я точно знаю, что у лысого есть пистолет, можно попробовать отобрать. Схватить Катю и вырваться из этой квартиры, а там будь что будет, потому что неизвестно, кто она такая. Но, походу, сейчас у неё будет внештатная ситуация, и не я тому виной.

– Я не знаю, – плачет Катя, – он привёз меня, сказал, что всё в порядке, я должна сегодня поработать.

Я наблюдаю в щель между корявой дверью и косяком. Удачно они выстроились в коридоре, у меня может получиться манёвр.

– … и обещал мне денег.

Опять звонок в дверь.

– Заказчик приехал, открывайте дверь, готовьте то, что у нас есть. Костян, ищите Кошелева, он далеко не мог уйти. Девку эту сегодня никуда не отпускайте.

Дверь открывают, заходит какой-то дрищ. Один. За руку со всеми здоровается.

– Кошелёк сказал, что у неё никого нет, – говорит бритоголовый. – Так что, если исчезнет, ничего страшного. Отдай мне.

– Бери.

Катя кричит, когда её грубо хватают. Я уверен, что она справилась бы… судя по недавно увиденному во дворе, и не с одним бы справилась… Но почему-то этого не происходит.

А я не могу слышать, как она кричит! Она беременная, блядь! Суки!

Наваливаюсь на дверь, толкнув кого-то в спину. Тот падает, не в силах устоять на ногах.

– Это кто, блядь?! – кричит он.

В коридоре сразу становится дико тесно.

Я вижу, как Катя резко выкручивается из рук мужика и дотягивается до рубильника на стене, свет гаснет.

Начинается какая-то адская толкотня, в которой я лечу в сторону Кати, пригибаясь к полу. Накидываюсь на бритого пацана и валюсь с ним на пол в борьбе, отбираю пистолет, бью по шее, вырубая полностью.

До Кати я так и не успеваю добежать, её горло зажимает предплечьем здоровый мужик и пятится назад в комнату, приставив к её виску пистолет.

Мигает аварийная лампа отвратительно сиренево-голубым светом, но глаза привыкают к темноте мгновенно, я неплохо различаю фигуры.

Катя трепыхается, ноги не касаются пола, она синеет от удушения. Как бы девчонка ни была подготовлена, что бы она ни умела, она всё-таки слабая женщина. И я несусь вперёд на этого мужика. Главное, успеть ухватиться за руку, которая сжимает пистолет.

Успеваю. Пистолет выстреливает, но уже в потолок.

Катя, воспользовавшись тем, что захват ослаб, резко разворачивается и бьет бандита, но, к сожалению, и меня вместе с ним.

Я сначала ощущаю боль, но думать об этом некогда, потому что мужику Катин удар не особо мешает, по крайней мере, он не падает, а хватает ее за волосы и отшвыривает от себя в сторону, чтоб не мешала драться со мной.

Стол, на котором стоят пробирки, качается, вся подпольная лаборатория летит к чёртовой матери, и мы втроём в этих осколках.

Я вытаскиваю Катю из битого стекла, толкаю к выходу из комнаты, прикрывая собой, и опять бросаюсь к мужику, уже поднимающему пистолет.

Выбиваю, и он валится на меня, давя массой и пытаясь задушить.

И в этом кошмаре раздается мощный удар в районе прихожей, слышится и угрожающий вопль:

– Всем лечь на пол! Руки за головы! Работает СОБР!

Одновременно загорается свет.

СОБР работает быстро, но начинается перестрелка и драка, потому что никто не лёг на пол и не собирается сдаваться живьём. Бьются стёкла в соседней комнате, там явно пытаются выскочить на улицу. Верещит на всю квартиру забытая в неразберихе напарница Кати.

Я тоже теряю понимание, что к чему, все силы направлены на сдерживание каменных ручищ мужика, вообще не обратившего внимания на наличие полиции в квартире и продолжающего пытаться меня удушить. Опять стреляют, кажется, рядом.

А потом всё заканчивается.

Бандита от меня оттаскивают.

Задыхаясь, я в панике ищу глазами Катю. Она же на линии огня как раз! Сам толкнул туда, сам! Ужас, липкий, жуткий, куда хуже, чем тот, что был вот только что, когда меня душили, давит на грудь, и выдохнуть, когда вижу Катю, удается не сразу.

Она, целая и невредимая, стоит рядом с высоким мужчиной в погонах, явно не из группы захвата, больше на какое-то руководство похож. Мужик ей что-то тихо втирает, она слушает, периодически поворачиваясь, чтоб посмотреть на меня.

И во взгляде у нее с трудом сдерживаемый ужас. Из больших карих глаз льются молчаливые слёзы. И они становятся обильнее, когда я сажусь и пытаюсь дышать.

Переживает, что ли?

Нашла, за кого переживать…

Нашла.

Моргаю, а в следующее мгновение, вижу ее лицо, залитое слезами, перед собой.

– Ты мне жизнь спас, Никита, – её голос срывается.

Я тянусь к ней пальцами, хочу погладить по щеке и сказать, чтоб не смела расстраиваться, что у нее ребенок, но не получается почему-то.

Перед глазами все расплывается, а пальцы красные…

Растерянно опускаю взгляд ниже, и вижу, что вся куртка у меня в крови. А боли нет. Так странно…

Глава 37

Пытаюсь понять, что испытываю.

И не понимаю нихрена.

Наверно, потому что ничего не испытываю. Совсем. Полная опустошенность.

После того, как мне сделали операцию и извлекли шальную пулю, которую умудрился поймать неизвестно как, хотя я уверен, что это просто удача повернулась задом, решив, что и без того много авансов раздала за тот тупой день, проходит пара дней.

Я валяюсь в терапии, прогнозы вполне радужные. На мне, как на собаке, все заживает быстро.

Наверно, надо радоваться?

Наверно.

Но мне похрену.

Задумчиво стаскиваю с тумбочки полезный бутер, которые постоянно притаскивает Марта, жую.

В больнице хорошо кормят, аппетит в последнее время зверский, это, говорят, хороший признак. Кроме местных деликатесов мне ещё из дома носят все, чего душа пожелает.

Мой куратор, Максим Викторович, звонил недавно, сказал, что с дипломом всё в порядке, осталось только приехать на защиту.

Марта утром снова прибегала, принесла мне журнал, попросила выбрать костюм. Я из старого, который на школьный выпускной надевал, похоже, уже вырос. Не до костюмов мне было всё это время.

Марта принесла вареники с творогом домашнего приготовления. Объедение просто, особенно со сливочным маслом.

И бутеры из цельнозернового хлеба, с индейкой и авокадо. Тоже ничего так на вкус.

Я тыкнул в первый попавшийся костюм, она обрадовалась, как девчонка, обещала что закажет.

Пофиг.

Смотрю в окно, там синь уже такая, очень весенняя, жую бутер. И думаю, почему мне все похер.

Вроде как, ситуация-то опасная была. И неоднозначная.

Сейчас я, по-хорошему, по-правильному, должен бы на стену лезть, а я… Лежу. Костюм на защиту диплома выбираю. Бутеры жру…

Словно…

Словно механизм в режиме ожидания!

Вот! Точно!

Эта мысль неожиданно кажется настолько интересной, что откладываю еду, смотрю в окно, не видя уже ни сини неба, ни голых веток тополя, бьющих в стекло под напором весеннего солнца.

Ведь меня же нехило должно было встряхнуть!

Я забрался к наркодилерам, пережил перестрелку, боевик в реале!

Словно в фильме побывал.

И ничего! Вообще ничего! Железобетонная психика, как у шпиона.

А ведь я не хотел идти в полицию или по военной стезе. Но у Кирсановых, похоже, судьба вылетать в такие ситуации, и я спокойно это всё пережил.

Вот только… О ней боюсь думать.

Кто она? Катя-Инесса? Верней, Инесса-Катя…

Не удивлюсь, если все имена, которые я знал, ей не принадлежат.

Если она сама, в реале, другая. Не Инесса. Не Катя.

Я влюбился в созданные ею образы… Идиот, не без этого, но как дальше-то?

Думать о том, что с ней сейчас, страшно.

Причем, я уверен, что ничего серьезного, наверно, дали отдохнуть и опять куда-то услали. Или в отпуск по беременности потом отправят…

Закрываю глаза, ощущая, как все внутри сжимается. Она где-то тут, в городе. Беременная.

Думает обо мне? Или нет? Поиграла, и все?

Открываю глаза, смотрю на яркое весеннее солнце, заливающее отдельную палату. По телеку идет спорт, орут фанаты, отвлекает, бесит, и я отключаю звук.

Пахнет гвоздиками, которые притаранили Мот и Краш.

Два идиота тоже, припёрлись тут, как к девушке на свидание, с цветами, конфетами и пивом. Пиво охрана не пропустила, так они, придурки, его через окно поднимали. А жратву забыли. В следующий раз обещали исправиться. Хотя, с этим вопросом у меня и без них полный порядок. А вот пиво в тему пришлось, да.

Папа приходил тоже. Смешно, что в какой-то момент, по-моему, классе в восьмом-девятом, я его или батей, или отцом начал называть, но теперь только папой… Почему так?

Я смотрел на него, сидящего на стуле рядом с кроватью моей, в накинутом на плечи белом халате, бахилах на ногах. Дисциплинированный во всем, что касается здоровья. Скоро совсем седым станет, с таким отморозком, как я. Охренеть, я ему проблем подкинул…

Мы молчали, посматривали в парк, раскинувшийся за окном. Я не хотел ничего говорить, просто сил не было, да папе и не требовалось, на самом деле.

Он у меня реальный мужик, прекрасно понимал, что произошло, как произошло. И почему. Породу и наследственность никуда не денешь.

– Однокурсник твой сядет, – тихо ответил он на невысказанный вопрос. – Конечно, придётся тебе походить свидетелем. Ничего, не беспокойся, даже светиться не будешь.

Я молчал.

– Не знаю насчёт диплома, нужно ли тебе в университете показываться…

Я смотрел на отца и думал о том, какой же я дурак. Ну вот почему бы мне ему все не рассказать с самого начала?

Я же про Инессу, в итоге, рассказал. Примерно через полгода после того, как она села в машину к бандитам и свалила из моей жизни, оставив на дороге, словно брошенного щенка.

Папа тогда не сказал ничего, только руку тяжело на плечо положил, словно показывая, что понимает… И после этого дядька Питер нагрузил дополнительными обязанностями на работе… Я как-то тогда не связал одно с другим, дебила кусок… А вот потом додумался… Отец знает только один способ борьбы с душевными заболеваниями: ударный труд и отвлечение. И на мне это дело с успехом применил, в итоге.

Наверно, я должен сказать ему спасибо. Ему и всем тем взрослым, таким умным, умудренным опытом дядькам, которые забыли, что тоже были двадцатилетними…

Хотя, у них получилось ведь? Я же успокоился, забыл?

Я так думал.

А вот практика показала, что нихера.

Не забыл. Не успокоился.

И, в итоге, получил откат в двойном размере.

Ну, и пулю в бок, бонусом.

Я смотрел на него и думал, если бы я ему все рассказал сейчас, о том, как влип, о том, что она опять в моей жизни появилась… Как бы он себя повел?

Год назад меня нагрузили работой.

Не так давно решили вопрос с жильем, кардинально, кстати, и теперь я думаю, что все это не просто так было…

Что бы он сделал, если б я рассказал?

Где гарантия, что меня не убрали бы из города, от греха подальше? В армию, например? На подводную лодку? Ну, а чего? Сколько там сейчас подводники служат? Года два? Три? Наверно, мне бы хватило… Хотя, нет, на подводку с моим ростом не берут, а во флот в целом, запросто. На север куда-нибудь…

И загрузился бы я по самую макушку, этого не отнять…

И это был бы еще лайт вариант, наверно… Потому что, кроме флота, есть деревня, с кучей родни, которым надо помогать, и туристический бог дядя Юра, с его северными карельскими угодьями. А туда как попадешь, хер выберешься. На его жене, ведьме Полине, проверено… Уж на что серьезная баба, а в карельский лес попала, в лапы лесника, и все. Пропала. Теперь сидит, детей леснику рожает. Вполне счастлива, кстати…

Надо ей звякнуть, может, еще какие сны видела? Может, знает, где мою беду искать?

– Кит, – он первым нарушил наше молчание, мой папа.

И с таким вздохом, что сердце сжалось.

Я хотел сказать, что понимаю его, и, наверно, так же поступил бы, если б мой сын вляпался в такое, но не успел.

Он продолжил извиняющимся тоном, что само по себе было диким:

– Ну, не был я связан с этой структурой. Понимаешь? Нельзя просто взять и найти человека, которого засекретили, – он похлопал меня по запястью, наклонился ближе и тихо продолжил, – но я кинул весточку старому знакомому, который связан с этими структурами. И весточка обязательно до неё дойдёт. Если девушка захочет, сама появится. Сынок, если не захочет, забудь. Просто забудь и всё.

Он понимал, что говорил вещи, которые невозможны.

Это наше Кирсановское проклятие – сохнуть по какой-нибудь сумасшедшей бабе с проблемами.

Я не единственный такой в семье.

Можно попытаться заменить на другую, но это пустота. То же самое, что подрочить. Результат есть, но чего-то, блядь, не хватает.

Не хватало её.

Глава 38

На защиту диплома притаскивается Мот, в последнее время сильно подозревающий, что у меня лажа в личной жизни. Опять… И опять, блядь. Я, конечно, особо не колюсь, но лаборанточка исчезла, и всё всем стало ясно. Особенно одному слишком наблюдательному засранцу.

У физвоса диплом в конце июня, так что Мот полностью свободен и пользуется этим на всю катушку, доставая меня своим вниманием.

– Делать нечего, так что посижу, для поддержания Кирсановских штанов, – так он высказывается перед входом в зал, где будет проходить защита. – Бро, кто же еще тебя будет фоткать с выгодных ракурсов?

Я не злюсь, скалюсь радостно, вообще не парясь, какого качества и степени глумления будут эти фотки.

Мот полностью во всём поддерживает меня. А ведь я его подвел, съехал с нашей общей снимаемой жилплощади после пулевого ранения, с малочисленными шмотками потопал к папе на квартиру. В свою старую комнату.

Не то, чтоб сильно хотел, но на папу надавила Марта, типа, мальчику нужен уход, а папа проникся и надавил на меня. А я был не в том состоянии, чтоб противостоять фирменному кирсановскому давлению.

Так что сейчас загораю в теплой компании родственников.

Там Миха голосистый сестренкам спать не даёт, Марта, Мини-Марта, движуха иного толка, не маячат сексуально озабоченные телки моего возраста, не выносят мозг нетрезвые дружки Мота.

Тишина, относительная, конечно, и благодать…

Но Мот, кстати, ни капли не обиделся, что я от него свалил. Философски к этому отнесся, с пониманием.

Удивительно, мы же всё время с ним общались, всю мою учебу, но почему-то только в этот момент, прямо перед дипломом, я, глядя на его веселую морду, полностью осознаю, что у меня есть надёжный друг, крутой и классный чувак, на которого всегда можно положиться. А ведь это дорогого стоит. Почему-то раньше я не замечал этого, до хрена было всяких друзей и ещё больше знакомых. И где они теперь? Как только перестал лазить по тусовкам и платить, сразу все разбежались. А Мот здесь, рядом, и к нему как-то прилагается Краш, который неожиданно, тоже запыхаясь, прибегает меня поддержать.

– Глянь, Краш, какая красивая у меня Никитка! – стебется Мот, поправляя мою бабочку.

Я ему вворачиваю под дых, он успевает увернуться и тут же встает в боксёрскую стойку, весело гогоча.

Краш смотрит на нас, двух идиотов, и тоже скалится.

– Самсонов, а ты какого хера приперся? Здесь кормить не будут, – издевательски поддергиваю его я.

Но Крашу пофиг на мои подколки, он с любопытством осматривается вокруг:

– Никогда не был на сдаче дипломов химиков. Это мой первый раз. А первый раз самый незабываемый, – задумчиво изрекает он, и они с Мотом снова принимаются ржать, как два идиота, а я ловлю себя на том, что уже привык к дебильным шуткам, точнее недошуткам. И сам смеюсь, хотя нифига не смешно. Нервное, наверно. Все равно переживаю…

Они уходят, занимать места в зале, а я присоединяюсь к своим.

За время моего отсутствия у наших девчонок поубавляется пыла, на меня так уже активно не вешаются, как в марте-апреле. Весь институт прекрасно знает, что Кошелев сидит именно по моей вине. Тут нужно отметить, что именно по вине, то есть я виноват, что он сел. Я виноват, что он работал в подпольной лаборатории, что машина у него была полностью забита наркотой при поимке.

И обратный вариант: он сел благодаря мне.

Самое интересное, что смысл один и тот же.

Слухов по институту ходит великое множество, половину из них распускает Окс, все еще злая на меня за то, что бросил и не женился. А ведь обеща-а-ал… Когда и чего я ей обещал, непонятно, но выяснять не собираюсь, помня простое правило про говно, которое не надо трогать вообще, чтоб не воняло.

Вот и не трогаю. Она, тем более, свое получила, моя (блять, не моя, не моя!) лаборанточка нехило ей подрихтовала лицо, говорят, пластика в бешеные бабки встала.

Мне похрен, но все вокруг считают меня виноватым в произошедшем.

Я пытаюсь анализировать, почему так, но потом понимаю, что это совершенно неблагодарная вещь.

После защиты планируем уехать в Питер, прямо на эти выходных… Несложно догадаться, с кем. Два щегла, сидящих в зале, радостно упали на хвост, хотя я их и не приглашал. Но попробуй отпинайся.

А у них своя логика: раз, дружище Кирсан, у тебя нет бабы, значит, будет два друга… После чего их опять сорвало на дикий ржач, а я не смог не присоединиться.

Дебилы, но такие прикольные.

Повезло мне. Хотя бы в этом.

Максим Викторович весь при параде, улыбается, довольный. В зал не смотрю, чтоб не отвлекаться.

Вступительное слово выучено наизусть, говорю громко и четко. И волнение куда-то уходит, растворяется. Беру указку, Максим Викторович включает экран, на сцене гасят свет. Это тоже часть моей работы: доступным языком объяснить таким, как Мот и Краш, которые совершенно случайно попали на сдачу моего диплома, химические процессы.

В целом, вроде, все получается неплохо. Материал идет плавно, заторов нет. Завершаю, зная, что сейчас будут выступать научный руководитель и затем рецензент, но уже по довольному лицу Максима Викторовича понимаю, что все успешно. Не лажанул, формулы правильно объяснил, суть тоже исследования тоже.

Свет опять включают, экран гаснет, и я, наконец, обвожу взглядом зал. Ищу в первую очередь этих двух клоунов, но неожиданно натыкаюсь на тех, кого тут быть не должно…

И застываю, не умея отвести взгляд…