Текст книги "Мокруха"

Боб и Амадо ввалились в кухню. Боб нес в каждой руке по стаканчику кофе из «Старбакс». Один он протянул Эстевану.

– Не знаю, Эстеван, какой кофе ты пьешь, решил купить капуччино.

Эстеван взял стаканчик, тронутый заботой Боба.

– Грасиас, Роберто. Я люблю капуччино.

Они на секунду встретились глазами. Эстевана удивило и, признаться, обрадовало, что Боб не отвел взгляд. Он уже не чувствовал в Эстеване врага.

– Ну как, Роберто, помогла тебе Фелисия обрести уэвос!

– Что?

– Ну, яйца! Мужество, значит!

Боб вспыхнул и смущенно улыбнулся. Амадо хлопнул его по спине.

– Он готов!

Эстеван сделал глоток капуччино.

– А ты что скажешь, Роберто?

– Да. Думаю, готов.

Эстеван посерьезнел.

– Послушай, что я тебе скажу по поводу полиции. Лас-плакас знают, когда ты говоришь неправду. Они умеют это чувствовать. Фокус простой. Говори правду. Только правду. Пусть не всю, но только не привирай. Скажи им часть правды, и тогда они тебе поверят.

– Потому что я не совру!

– Эксакто! И помни, ты не боишься! Ты расстроен! Очень огорчен тем, что расстался со своей девушкой!

– Я должен типа хандрить?

Вмешался Амадо.

– Да, немножко грустить, я думаю.

– Но тогда я совру. Мне вовсе не грустно!

Амадо и Эстеван переглянулись.

– Значит, ты пустился в загул по поводу наступления свободы?

Боб улыбнулся обоим.

– Ну, да, у меня настоящий праздник!

– Буэно. Главное, чтоб было правдиво!

Боб допил кофе и поставил пустой стаканчик на стол.

– Где рука?

Эстеван показал на холодильник.

– Там, внизу.

Сев за руль своего «фольсксваген-гольфа», Боб словно вернулся в далекое прошлое. Радио было настроено на ту же станцию, что он слушал накануне случившихся с ним кардинальных жизненных перемен. Боб понимал, что, прежде чем уволиться из лаборатории, ему придется еще поработать неделю-другую. Уйти внезапно было бы неразумно, так как могло вызвать подозрения. Вот если бы его уволили, тогда другое дело!

По дороге к Паркер-сентру Боб думал о Фелисии. Он невольно сравнивал ее с Морой. Ему стало горько и обидно, что потерял столько времени с Морой, когда мог бы прожить его с Фелисией. Но потом вспомнил, что им с Морой было хорошо. Они провели вместе много счастливых минут. Они любили друг друга. Может, не так страстно, как сейчас с Фелисией, но по-настоящему любили. Время с ней не потрачено зря. Не поживи он с Морой, то, возможно, не был бы сейчас готов для такой женщины, как Фелисия! Боб даже засомневался в правильности своей всегдашней убежденности в беспорядочном устройстве мира. Может, все-таки, существует что-то вроде предначертания? Во всяком случае, очень похоже, что так оно и есть!

В душе Боба начала зарождаться вера в существование какой-то высшей силы, о которой талдычат законченные пьяницы и наркоманы. Типа той, что в «Звездных войнах». Вера в преемственность кармы. В волю Аллаха. В любовь Кришны. Она существует! Он ее чувствует!

Дон был вне себя от ярости. Накануне он строго-настрого велел сотруднику камеры хранения вещественных доказательств, чтобы его известили в ту же минуту – нет, в ту же секунду, когда доставят оторванную руку, и обязательно задержали курьера. Однако эти раздолбай не только не выполнили его указания, но и вообще не сообщили ему, что руку привезли! Дон узнал об этом, только когда сам им позвонил.

Он не стал дожидаться лифта и побежал вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. У него сложилось впечатление, что Боб, в общем-то, нормальный, честный парень, только здорово расстроился из-за того, что его бросила Мора. И Дон от души ему сочувствовал. И тем не менее, он обязательно разыщет и побеседует с Бобом после того, как отправит руку на снятие отпечатков пальцев и анализ ДНК. Растолкует ему, что личные переживания не повод для неисполнения служебных обязанностей.

Дон вошел в камеру хранения вещественных доказательств. Он заранее приготовился держать себя в руках и никак не проявлять своего раздражения. Впрочем, служащий камеры, толстый коротышка с необычайно густыми, светлыми бровями, и так ничего не заметил бы, поскольку ему все до фонаря. Дон подошел к указанному им термоконтейнеру и открыл крышку. Вот она! Эту руку видели в последний раз на полу в гараже Карлоса Вилы. Скоро Дон узнает, кому она принадлежала. И тогда ему станет понятно, почему труп Карлоса Вилы остался в гараже, а второго мертвеца увезли, неизвестно куда. А пока это для него необъяснимая загадка.

Вот, что больше всего нравилось Дону в своей работе. Он любил подбирать и складывать разрозненные и, казалось бы, ничем не связанные кусочки улик и информации, и наблюдать, как из этой мозаики медленно вырисовывается гармоничная картина совершенного преступления. Труд сродни археологическим раскопкам.

Коротышка выглянул у него из-за спины.

– Вы именно этого ждали?

– Да.

– Ее надо замораживать?

– Нет, просто оставьте в этом термоконтейнере.

– А в лабораторию надо передавать?

Дон посмотрел на служащего.

– Да!

Тот пропустил мимо ушей его язвительный тон.

– Ладно.

– Пусть сделают побыстрее!

– Тогда позвоните им сами!

– Хорошо. Вы отнесите им контейнер прямо сейчас, а я позвоню.

Коротышка кивнул.

– Будет сделано.

Мора понемногу теряла терпение, что, вообще-то, на нее не похоже. Но новый клиент ее уже просто достал. Нет, он не стеснялся и не выглядел заторможенным. Скорее наоборот, ему с самого начала не терпелось оголиться и похвастаться перед ней, какой у него большой и твердый. Но движения рукой он выполнял торопливо и судорожно. Без чувства и без толка. Мора мягким голосом давала наставления, просила замедлить темп, насладиться ощущениями. Но тот ничего не мог с собой поделать и продолжал дергать правой рукой, как заведенный.

Это зрелище было прямой противоположностью ее ночи с Доном, наполненной упругой нежностью и чувственной лаской. Синхронными движениями их тел.

Смотреть на этого типа все равно, что жевать фольгу или скрипеть ногтями по стеклу. Бр-р!

Наконец, Мора не выдержала. Никогда так не делала, но сегодня сорвалась. Она отстранила его руку и сама взялась за член.

– Ну-ка, дайте, я покажу, как надо!

В ее руке он кончил за считанные секунды.

Амадо сидел на диване и смотрел свою любимую теленовеллу. Денек на асьенде выдался спокойный. Фернандо, как обычно, замышлял какую-то пакость, а Глория пыталась совратить местного падре. Амадо надеялся, что священник не купится на ее дешевые заигрывания. Если уж ты решил посвятить свою жизнь Церкви, тем и занимайся. Это твое призвание.

У Амадо тоже имелось призвание. Он посвятил свою жизнь воровству, прелюбодейству и выпивке. Он олицетворял собою все плотские грехи. Он поклонялся им, принеся свое тело в жертву дьяволу. Ему сначала надо сойти с ума – стать локо, чтобы пойти в церковь и тем самым объявить себя смертным, достойным вечной любви Господа. Так же, как этот падре должен стать локо, чтобы ни с того, ни с сего упасть в объятия Глории.

Видно было, что падре колебался. Его можно понять, если заглянуть в вырез блузки на груди Глории, головокружительно глубокий, как Марианская впадина. Но Амадо все еще ждал, что священник опомнится, явит собою образец целомудрия. Истинному падре негоже забывать высокие устремления, подвигшие его ступить на стезю Господню, и поддаваться соблазну преходящих радостей, какие сулила Глория. Иначе ему уж никогда не служить мессу.

С улицы вошли Норберто и Мартин. Норберто весь перепачкался в земле. Он снял туфли у порога, чтобы не тащить грязь в дом.

– Ола!

Амадо оторвался от телевизора.

– Ола, пендехо! Комо фуэ?

– Бьен. Тодо бьен!

А Мартин добавил:

– Все покайфно!

– Курадо, вато!

По тому, как оба держались, Амадо догадался, что далеко не все покайфно, но не показал виду, решив им подыграть. Мартин помедлил, переминаясь с ноги на ногу.

– Эстеван здесь?

– Уехал домой.

Мартин кивнул.

– Пожалуй, я ему позвоню. Так просто, чтобы отметиться.

– Да, давай-ка, позвони.

– Твоя рука еще здесь?

– В холодильнике.

Мартин опять кивнул.

– Нам надо избавиться от нее.

– Почему?

Тут вмешался Норберто.

– Чувак, это же улика!

– Это моя рука.

– Если копы найдут ее…

– Лас-плакас ее не найдут! Энтьендес?

Амадо бросил на Мартина свирепый взгляд. Но тот не сдавался.

– Эстеван велел нам избавиться от нее!

– Это не его рука!

– Что ты собираешься с ней делать?

Амадо не сумел придумать ответа на этот вопрос.

– Пусть полежит пока.

– Пока что? Пока на нее не наткнется полиция?

– Это моя рука, пендехо!

Амадо увидел, как Мартин и Норберто переглянулись.

– Умираю, хочу под душ!

Амадо промолчал. Глория гладила падре по ноге.

– Yo tambiйn necesito descansar [11]11
  Мне тоже надо отдохнуть (исп.).


[Закрыть].

Амадо поднял глаза на Норберто.

– Вале, каброн.

Норберто и Мартин еще немного постояли в нерешительности, потом поплелись прочь. Амадо проводил их уголком глаза. Что-то они мудрят. Либо напортачили с похоронами толстяка, либо чего-то затевают. Или обкурились оба. По Мартину никогда не поймешь. Он все время будто под кайфом. Бабосо, думает, ему все на свете известно, а на самом деле еще до черта чему надо учиться. Амадо знал, чтобы эти двое не замышляли, в итоге им придется извлечь для себя нелегкий и опасный урок.

Он вернулся к теленовелле как раз вовремя. У него на глазах падре упал в объятия Глории, зарывшись лицом меж ее пышных, мягких грудей и моля Бога простить его за прелюбодеяние, которое готовился совершить.

Как же презирал Амадо всех этих святош!

Когда Боб вошел в кабинет, Моррис играл в «тетрис».

– Все балдеешь?

Моррис оторвался от компьютера.

– Это ты балдеешь, чувак! Где тебя черти носят?

– Далеко.

– Я так и понял!

– Меня кто-нибудь хватился?

– Никто, кроме босса, полиции и всего Калифорнийского университета.

– Босс разозлился?

Моррис покачал головой.

– Он волновался, чувак. Мы все волновались.

– За меня?

– Нуда!

Боб улыбнулся.

– Не знал, что я тебя волную.

– Я не голубой, чтобы ты меня волновал. Просто беспокоился за тебя, как и все!

Боб засмеялся.

– Пойду, доложусь боссу.

– И не забудь позвонить копам!

– Да, да.

Боб повернулся, чтобы идти.

– Чувак, ты, видать, действительно любил ее!

Боб остановился.

– Кого?

– Ту девушку!

Боб напомнил себе, что должен говорить только правду.

– Да, любил.

Эстеван спустился в бурлящее джакузи. Накопившаяся в нем за последние сутки напряженность стала понемножку улетучиваться. Хоть Амадо и заварил все это гаспачо, которое ему теперь приходится расхлебывать, он тем не менее по-прежнему остается одним из немногих, на кого Эстеван может положиться. И кому доверяет. Разговор с ним по поводу самодеятельности, устроенной в паре с Карлосом Вилой, еще впереди. Но Амадо нужен Эстевану живым. Убить его – значит потерять ценного помощника.

Пришла Лупе и принесла с собой большую пиалу с гуа-камоле, а вторую с чипсами. На ней был темно-синий закрытый купальник, и Эстеван невольно залюбовался ее телом, пока она подходила к джакузи и ставила на бортик рядом с ним пиалу с густым пюре.

– Грасиас.

– Де нада.

Лупе улыбнулась ему. У нее замечательная улыбка!

Эстеван подумал, не пора ли ему зажить оседлой жизнью. Жениться, может быть. Для него как-то само собой разумелось, что если когда-нибудь женится, то обязательно на американке – тогда ему не составит труда получитьгринкард. Но все женщины здесь тощие, костлявые, и только и забот у них, что бегать по магазинам, да ухаживать за своей внешностью. В общем, бабы отвратительные. А эта их бесконечная болтовня о том, как они выглядят, да как будут выглядеть после завершения курса хирургической косметики! В них не хватало души.

Эстеван зачерпнул чипсом гуакамоле. Язык приятно утонул в прохладной и жирной массе авокадо. У нее был островатый, перченый и одновременно какой-то очень мягкий вкус. Вкус земли и солнца, силантро и халапеньо, лука и лайма. Этот вкус напоминал ему Мексику. То хорошее, что он там оставил. Эстеван решил, что этот гуакамоле приготовлен с душой.

Он зачерпнул вторую порцию, и Лупе улыбнулась.

– Те gust а? [12]12
  Тебе нравится? (исп.)


[Закрыть]

– Si! Миу rico! [13]13
  Да! Очень вкусно! (исп.)


[Закрыть]

Эстеван смотрел, как Лупе медленно спускается в воду. Она прекрасна! Ей без надобности бикини или искусственные титьки. Она красива такой, какая есть, ни отнять, ни прибавить. Она бесхитростная, аппетитная и с душой. Как гуакамоле.

Мора подошла к строению и увидела табличку, извещающую, что вход с обратной стороны. Это показалось ей странным. С фасада имелась вполне приличные входные двери, но их почему-то перегораживала металлическая решетка. Возможно, таковы меры предосторожности, хотя, если кто-то замыслит ограбить магазин, они преспокойно могут воспользоваться той же задней дверью.

Мора свернула за угол, спустилась по переулку и приблизилась к двустворчатым стеклянным дверям с обратной стороны здания. Внутри она с некоторой опаской прошла сквозь грозного вида металлодетектор, остановилась и огляделась по сторонам. Мора чувствовала себя немного ошеломленной. Ей еще ни разу не доводилось заходить в оружейный магазин, и теперь ее поразило огромное количество всевозможных ружей и пистолетов, выставленных на витринах. В воздухе повисла пьянящая смесь запахов ружейного масла и пороха, металла и дерева. Возбуждающий аромат.

Мора, как зачарованная, медленно шагала по торговым залам. Что особенного в этих штуках? Почему, когда она взяла в руку одну из них, у нее в животе задрожало? Мора не могла объяснить свое состояние. Она знала только, что существует какая-то связь между ее душой, ее организмом и некой первичной, звериной силой, которую пробудило в ней прикосновение к пистолету. Сила жизни и смерти, созидания и разрушения. Сила громовой вспышки и вечной тишины. До сих пор ничего подобного с ней не происходило.

Мора засмеялась собственным ощущениям.

К ней подошел улыбающийся продавец и обратился непосредственно к ее бюсту.

– Хотите приобрести что-нибудь для охраны дома? Или чтобы помещалось в дамскую сумочку?

– Пока не знаю.

Мора и в самом деле не имела понятия, зачем пришла сюда.

– Может, что-то более универсальное?

– Хорошо, начнем с этого.

Продавец, типичный американец с круглым и красным лицом, в бейсболке лос-анджелесских «Доджерс», посмотрел на нее изучающим взглядом.

– В первый раз оружие покупаете?

Мора утвердительно кивнула.

– Ничего страшного. Будете соблюдать правила безопасности, обойдетесь без проблем.

– Понятно.

Они приблизились к стеклянному шкафу с разнообразными типами и моделями пистолетов. Здесь были жуткие черные «глоки», убийственного вида «вальтерсы», надежные «смит-вессоны», и еще целая куча всевозможных самозарядных пистолетов и револьверов, и прочих смертоносных механизмов. Продавец снял с полки девятимиллиметровую «беретту». Пистолет был большой, черный и грозный. Нешуточное оружие. Именно такие пушки показывают в кино в руках преступников.

Продавец оттянул затвор, демонстрируя зарядную камеру.

– Полуавтоматическая «беретта» калибра девять миллиметров. Производство Италии. Отличное качество. Самовзводный. Обойма на пятнадцать патронов. Со стопроцентной гарантией уложит незваного гостя прежде, чем тот успеет спустить штаны.

Мора взяла пистолет. Он оказался на удивление тяжелым.

– У меня есть его аналог поменьше, называется «центурион». Ему отдают предпочтение некоторые женщины-полицейские.

Мора нажала на спусковой крючок и затвор защелкнулся, хищно лязгнув.

– Мама!

– Только пальцы не подставляйте. Такой прищемит, не обрадуетесь!

Пистолет Море не понравился. Безликий какой-то.

– Мне хотелось бы что-нибудь более традиционное.

– Типа ковбойского револьвера?

– Типа тех, что показывают в кино у полицейских детективов.

– Понял!

И продавец извлек «кольт-детектив-спешл». Маленький, курносый карманный револьвер со стволом длиной всего в два дюйма. Мору он вдохновил не больше, чем холодный утюг. Она равнодушно взвесила его на руке.

– А побольше, чем этот, у вас не найдется?

– Конечно!

Он достал «кольт-анаконду» и театральным жестом уронил на войлочную подстилку. Вот это действительно револьвер! Блестящий и серебристый, с длинным, девятидюймовым стволом и большой деревянной рукояткой.

– Тяжеловат для вас. Могут возникнуть трудности сточностью стрельбы.

– Какой красавец!

Продавец с готовностью закивал.

– Да, настоящее произведение искусства! И при этом очень надежный. Барабан на шесть патронов. Рукоятка боевого типа с пазами для пальцев. Закрытое гнездо для шомпола, охлаждающий ствольный фланец, поскольку ствол у него действительно длинный, широкий шип ударника, все металлические детали из нержавеющей стали.

Мора чувствовала, как по мере продолжения описания все больше возбуждалась. У нее участился пульс, повлажнели ладони, сжимающие револьвер.

– Сколько он стоит?

– Шестьсот баксов.

Мора удивилась, что эта суперсексуальное устройство стоит так недорого.

– Я возьму его.

Услужливый продавец посмотрел на нее собачьими глазами.

– Я хотел бы честно предупредить вас.

– Да?

– Вы не сможете метко стрелять из этой штуки. Она слишком тяжела для ваших красивых ручек!

Но Море было плевать на меткость.

– Мне нравится, как он выглядит!

– Есть другие модели, которые выглядят не хуже и одновременно подойдут вам для хорошей стрельбы!

– Я выбираю этот.

– Мне просто не хочется, чтобы вы потом пожалели!

Мора улыбнулась ему.

– Я не пожалею!

Боб чувствовал себя героем полицейского телесериала. Два детектива забрали его прямо с работы и отвезли на служебной машине в Паркер-сентер. По дороге они не сказали ему ни слова. На протяжении всей поездки в машине стояло гнетущее молчание. Потом его без всяких задержек подняли на лифте, и вот он уже в этой маленькой комнатушке для допросов.

Его посадили на складной металлический стул напротив замызганного учрежденческого стола. На потолке жужжали лампы дневного света. В комнате не было ни единого окошка, только зеркальное стекло в стене, наверно, прозрачное, для наблюдения из соседнего помещения. Вентилятор нагонял в комнату душный воздух.

За столом сидел детектив, пил кофе из чашки и записывал в блокнот показания Боба. Очевидно, ему хотелось восстановить цепочку событий.

– Куда вы направились после того, как устроили ей скандал в кабинете?

– Да нет, никакого скандала не было! Просто поговорили.

– О'кей. Что вы делали после того, как поговорили?

– Катался по городу.

– Где именно?

– Поехал в Голливуд. Сначала вдоль Лорел-каньона, потом по Студио-сити.

– Где-нибудь останавливались?

– Кажется, в «Старбаксе».

– В каком именно?

– Не помню. Они ведь на каждом углу, знаете!

Детектив сыпал вопросами, иногда стремительно, пытаясь уловить какие-то противоречия, но Боб не слишком волновался, не потел и не суетился. Временами медлил с ответами, будто вспоминая, но не хамил и не ёрничал. Конечно, немного беспокоился, но на его месте любой бы напрягся. Он этого и не скрывал. Даже абсолютный праведник начнет нервничать, затащи его в полицию.

– Это было в Долине?

Боб утвердительно кивнул.

– Ага. Да, кажется.

Детектив сделал пометку в блокноте.

– В тот период вы находились под воздействием алкоголя или наркотиков?

– Я не пью за рулем, понятно?

Детектив поднял на него глаза.

– А мне на это плевать, просто отвечайте на вопрос!

Боб вздохнул.

– Я выпил пару порций.

– Пару порций чего?

– Текилы.

– Где вы пили текилу?

– В машине.

– Значит, вы вели машину и на ходу пили текилу?

– Нет, я припарковался.

– Вы помните, в каком месте припарковались?

– Где-то прямо на улице.

– В Студио-сити?

– Нет, кажется, в Бербэнке.

– Что вы делали потом?

– Уснул.

– В машине?

– Угу.

– А вам не приходило в голову, что надо доставить груз по назначению?

– Вообще-то, приходило.

– Ну, так что же вы?

– Я был огорчен.

– Ах, вы были огорчены!

– Ага, мне было как-то не до работы.

– Почему же вы не вернулись к себе в лабораторию и не попросили у начальства отгул?

Боб сокрушенно покивал головой.

– Да, чего-то даже не подумал об этом.

Детектив сделал новые пометки в блокноте. Боб виновато посмотрел на него.

– Простите, если я что-то напортил. Я, правда, не хотел! Лицо детектива оставалось непроницаемым.

– Из-за вас произошла задержка в важном расследовании убийства.

– Я не знал. Простите, пожалуйста!

– Но вы знали, что среди получателей вашего груза есть полиция?

– Да.

– Разве уже это не подсказало вам, что груз надо доставить обязательно и срочно?

Боб повесил голову.

– Вы совершенно правы. Я виноват.

– Ваше раскаяние слишком запоздало, Боб!

– Вы меня арестуете?

– Пока нет.

Бобу стало обидно, что детектив допрашивает его в одиночку. Привезли же его сюда двое! Если это плохой коп, то должен быть и хороший! Тот, что посочувствовал бы его переживаниям! Правда, если это хороший коп, то второй, наверное, сломал бы Бобу руку… Нет, пусть уж лучше остается один.

– Итак, вы не вернулись в лабораторию до пяти часов вечера, и не поехали домой. Вы продолжали пользоваться служебной машиной после окончания рабочего дня. А ночевали вы тоже в машине?

– Нет.

– Где же?

– В мотеле.

– В каком, помните?

Еще бы Бобу не помнить!

– «Тревлодж» в Глендейле.

Детектив записал и посмотрел на Боба очень сурово.

– Я это проверю. Может, хотите что-то дополнить или изменить в ваших показаниях?

Боб выдержал его взгляд.

– Нет.

– Вы уверены?

Детектив оказывал на него психологическое давление, старался вывести его из душевного равновесия, заставить возмущаться и протестовать в надежде, что тот сгоряча проговорится. И Боб взбеленился.

– Послушайте, мне действительно очень жаль, что я опоздал с доставкой! И я уже извинился! Чего вам еще надо? Поймите, у меня есть своя, личная жизнь, в которой началась черная полоса! Мне понадобилось время, чтобы все наладилось! Это вам понятно? И прежде, чем возить меня носом по столу, подумайте, каково пришлось бы вам, если бы вас бросила любимая женщина! А потом говорите!

Дон проводил взглядом Боба, которого увел полицейский в форме. Что-то в этом парне беспокоило детектива. Не потому ли, что он бывший любовник Моры? Может, чувство ревности подсознательно мешает Дону создать о нем объективное мнение? Почему-то его ответы казались ему чуточку чересчур продуманными. Дон не раз сталкивался с этим на практике. Люди на допросах якобы догадываются, каких ответов ожидает от них полиция. Они стараются вести себя не слишком наигранно, не слишком бесстрастно. Так держатся те, у кого рыльце в пушку, и кто пытается спрятать свою вину за манерами, заимствованными из многочисленных полицейских сериалов.

Дон сказал Бобу, что ему придется посидеть под замком на время проверки его показаний. Тот начал было протестовать против несанкционированного задержания, но сразу перестал, как только детектив пригрозил официально обвинить его в попытке воспрепятствовать отправлению правосудия.

Дон не понимал, почему все, кого временно помещают в КПЗ полицейского участка, воспринимают это с таким раздражением. Если ты ни в чем не провинился, значит, в твоих же интересах помочь следствию! Но детектив по собственному опыту знал, что именно невиновные громче всех возмущаются по поводу их задержания. Вот и Боб вспылил не на шутку.

Ну, ничего, недолго осталось. Короткий визит в мотель «Тревлодж» в Глендейле, и Дон будет знать правду. Если Боб соврал, у детектива появится законное основание и объективная причина закрутить гайки и надавить на парня всерьез.

Мартин сидел на заднем дворе «хранилища» и смолил толстую самокрутку. В голове у него повторялись, как мантра, слова «кто не рискует, тот не пьет шампанского». Не разбив яйца, не поджаришь яичницы. Не свернув косяка, не покуришь травки. Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Скромный шаг вперед каждого человека – огромный скачок для всего человечества.

Во двор вышел Норберто. В руке он держал открытую бутылку с пивом. Мартин предложил ему затянуться, но тот отрицательно покачал головой и сказал:

– Чего-то я начал сомневаться по поводу твоего плана.

У Мартина екнуло под ложечкой. Начинается! Долбанные мексиканцы, разве можно на них положиться! В небесной синеве плыли несколько легких и ослепительно белых облачков. Он посмотрел на Норберто.

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского.

– Чего?

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского!

Норберто кивнул в знак понимания.

– Да, но малейшая утечка, и нос чингамос, чувак!

– Утечки не будет. Все герметично.

– Ну, не знаю, чувак. Ты рассчитываешь на тех, кто легко может тебя прокатить!

– Это кто же?

– Лас-плакас!

– Копы?

– Ну, да, да! Вдруг они прощелкают? Почему ты так уверен, что долбанные халапеньос обязательно явятся и всех повяжут?

– А куда они денутся!

Норберто с сомнением покачал головой.

– Если они такие ушлые, чего ж до сих пор никого из нас не взяли?

Мартин всем телом повернулся к Норберто, не в силах сдерживать злость.

– Да оттого, что у них ничего нет на нас! Им не за что нас брать! И знаешь, почему ты сейчас на свободе? Благодаря мне! Я планирую всю работу! Я отмываю деньги! Я занимаюсь вопросами легализации! Вот «чего»!

– Или нам просто везет.

Окурок обжег Мартину палец. Боль послужила взрывателем для накопившейся в нем ярости. На несколько секунд он словно окаменел. Его кровь кипела пузырями размером с шарики для пинг-понга, когда те взлетают в воздушной струе и бьются о прозрачные стенки машины для выбора номеров лото. Постепенно приступ бешенства прошел. Мартин уронил окурок на землю и наступил на него ногой.

Потом пристально посмотрел на Норберто. Из-за этого ублюдка он растерял весь кайф.

– Или ты просто струсил.

– Возможно, чувак. Возможно.

– Я всегда прикрою тебя сзади!

Норберто допил пиво.

– Те, кто нас пасет, чувак, не станут подкрадываться сзади!

Кроме Боба, в камере предварительного задержания находились еще двое. Здесь было нечисто и плохо пахло. Оба сокамерника – диковатый подросток-вьетнамец и здоровяк латино лет за тридцать – растянулись на голых деревянных скамьях. Вьетнамский мальчишка, очевидно, чувствовал себя погано. Его кожа лоснилась от холодного пота. Похоже, его мучило что-то вроде ломки, и страдания мог облегчить только какой-нибудь пакет с клеем. Латино просто лежал плашмя, как разделанная курица. И тот, и другой, казалось, совершенно смирились с любым исходом, уготованным им судьбой.

Боб решил, что детектив посадил его сюда, чтобы запугать, вынудить расколоться, однако из всего окружения самым страшным здесь выглядел только ничем не загороженный унитаз в углу камеры.

А страшно было оттого, что Бобу до смерти хотелось писать. Его мочевой пузырь раздулся сверх всяких рекордных объемов, достигнутых в автомобильных пробках. Притуплённое напоминание в животе переросло вострую, пульсирующую резь. Даже почки приняли участие в пытке и посылали тревожные, болезненные сигналы из нижней части спины. Но Боб не мог заставить себя встать и помочиться. Его одолела робость.

В камере царила мертвая тишина. Со стороны не доносилось ни звука – ни разговоров, ни радио. Таким образом, журчание струи Боба стало бы в камере единственным шумовым источником и неизбежно привлекло бы к себе всеобщее внимание. Опасность заключалась в том, что, получись струйка так себе, незвучная, то – Боб не сомневался – сокамерники изнасилуют его уже к полудню. А вот если он встанет и испустит внушительный, мощный поток, тогда его зауважают и отступятся. Они поймут, что с таким лучше не связываться. Боба терзала сценическая лихорадка совершенно нового типа.

Одинокая слеза выступила него на левом глазу и скатилась по щеке. Мочевой пузырь взывал о пощаде. Боб понятия не имел, сколько еще времени сможет терпеть, но знал, если сейчас же не встанет и не облегчится, то намочит себе штаны. А это уж совсем никуда не годится!

Боб поднялся и потихоньку подошел к металлическому унитазу. Поднял крышку и медленно расстегнул молнию. Хорошо, что он стоял спиной к сокамерникам, так как пенис запутался в трусах, и Боб замешкался, высвобождая его. Ему было боязно тянуть за него слишком явно, а то те двое, не дай бог, подумают еще, что он мастурбирует. Он аккуратно вытащил пенис и приготовился, держа его правой рукой.

Ничего не произошло. Чтобы расслабиться. Боб стал думать о Фелисии, о прогулке по парку, о поездке к океану, о чем угодно, лишь бы забыть об этой вонючей камере, о двух непрошеных соседях, о сияющем стальном унитазе и об этой нестерпимой боли.

Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

И тут началось. Сначала понемножку, будто его страхи сбывались. Но напор накопленной мочи был слишком велик. Струя постепенно набирала скорость и мощь. Бобу даже пришлось чуть отклониться, чтобы скорректировать траекторию. Еще одна слеза сползла по щеке, на этот раз от чувства облегчения. Он словно целый год сдерживал дыхание, и вот, наконец, смог набрать полную грудь свежего воздуха. Пенис смело торчал далеко вперед и выглядел молодцом, выполняя свою миссию громко, как никогда. Боб удовлетворенно улыбнулся.

Так мочиться впору скаковому жеребцу.

* * *

Вернувшись из поездки в мотель «Тревлодж», что в Глендейле, Дон обнаружил у себя на столе конверт. Флорес сидел по соседству и читал страницу спортивных новостей.

– Давно это здесь лежит?

– С тех пор, как ты уехал.

– Так почему же ты не позвонил мне?

– Тогда бы не получилось сюрприза!

Дон вскрыл конверт и стал читать заключение судебно-медицинской экспертизы.

– Кто такой Макс Ларга, черт возьми?

Флорес пожал плечами.

– Ты же у нас детектив!

В КПЗ Боб хвастался своей татуировкой перед здоровяком-латино, когда за ним пришел Дон. Он знал, что его алиби подтвердится, поскольку перед выпиской из «Тревлодж» успел поболтать с портье и засветиться. Теперь он выслушивал слова Дона о том, что его выпускают на свободу, но полиция Лос-Анджелеса оставляет за собой право в дальнейшем возбудить против него дело по обвинению в попытке препятствовать отправлению правосудия в случае отказа помогать следствию, дачи ложных показаний или соучастия в преступлении. В общем, обычное коповское бла-бла-бла. Боб согласно кивал. Сейчас главная его забота – вырваться отсюда. По камерам начали разносить ленч, состоящий из кукурузного пюре и мясных пирожков. По всему помещению расползлось тошнотворное зловоние, как от вареного корма для собак. Как ни странно, вместе с легкими позывами к рвоте, запах вызвал голодное урчание у Боба в желудке.

По пути из зоны предварительного задержания Дон обратился к Бобу.

– Вам что-нибудь говорит имя Макс Ларга?

– Как?

– Макс Ларга.

Боб сделал задумчивый вид.

– Нет, к сожалению.

Дон протянул ему свою визитку.

– Если вы вспомните, кому принадлежит это имя или еще что-нибудь, дайте мне знать. Договорились?

Боб взял карточку.

– Обязательно!

Мартин вошел в дом. Амадо храпел на диване; включенный телевизор сыпал испанской скороговоркой. Норберто уехал отсыпаться к себе на квартиру. Мартин прошел на кухню и открыл холодильник. Рука Амадо лежала, завернутая в продуктовую пленку. В ярком освещении холодильника конечность напоминала начатый батон колбасы или еще что-то в этом роде. Мартин некоторое время смотрел на нее, помаргивая покрасневшими от курева глазами. Его внимание привлекла банка с маринованными корнишонами, и ему захотелось съесть штучку. Придерживая боком дверь холодильника, он залез в банку пальцами и выловил огурчик из студеного рассола. Сочный хруст и острый вкус во рту пробудили его к действию. Кто не рискует, тот не пьет шампанского!